Читать книгу: «Эммарилиус», страница 11

Акт III. Вечное разрушение

Когда он услышал, что рыжеволосой нужно починить какую-то штуку, называемую «автомобилем», заклинатель робко шагнул вперед.

– Я могу помочь, – сказал он, стараясь придать голосу уверенность.

Отказ пришел мгновенно, резкий и неоспоримый. Энтузиазм на лице тут же погас. Он безвольно опустился на прежнее место, плечи поникли.

Несколько секунд он молча смотрел, как она копается с инструментами, чувствуя жгучую бесполезность каждой клеточки своего тела. Потом поднялся снова, набравши крохи смелости.

– А могу ли я хотя бы пойти с тобой? – Его голос прозвучал тише. – Мало ли, вдруг чем-нибудь пригожусь…

В глазах читалась не просто надежда быть полезным, а отчаянная потребность перестать быть лишним. Даже если всего лишь как молчаливая тень позади. Даже если только для того, чтобы подать инструмент или просто быть рядом.

Леона замерла на мгновение, гаечный ключ застыл в руке. Она вздохнула. Не раздраженно, а скорее устало, и, не оборачиваясь, нехотя качнула головой.

Но для Тейна и этого было достаточно. Он весь встрепенулся, словно получил не тихий кивок, а царскую милость. Плечи распрямились, тень беспомощности отступила на шаг.

– Спасибо, – выдохнул он, хотя она вряд ли поняла значение слова.

Юноша поспешил за ней, стараясь не путаться под ногами, но и не отставать.

Ру́вик, наблюдавший за этой немой сценой, тихо фыркнул. Иногда самое большое сражение не с Богами или Ха́осом, а с собственной ненужностью. И пока что Тейн хоть и проигрывал, но еще не сдавался.

Троица вышла из подъезда на улицу, где у стены стояла машина – странная блестящая повозка без лошадей. Тейн сдержанно поморщился, оценивая ее угловатые формы. Когда Леона откинула какую-то крышку, обнажив внутренности, он осторожно заглянул внутрь.

То, что он увидел, заставило его отпрянуть.

– Ч-что… Что это все такое? – Его голос сорвался на хриплый шепот.

Заклинатель отступил на шаг, глаза расширились от неподдельного ужаса.

Леона что-то ответила, но слова доносились будто сквозь воду – «двигатель», «ремонт». Тейн недоверчиво покосился на сплетение металла, проводов и трубок. Это не было похоже ни на одну магическую конструкцию, которую он знал. Здесь не чувствовалось ни пульсации энергии, ни намека на эфирную гармонию. Только холодный, бездушный механизм.

Он не решился подойти ближе. Остался стоять поодаль, сжимая посох так, будто тот мог защитить его от этого чуждого технологического чуда. Даже фамильяр, видавший многое, смотрел на машину с подозрительным прищуром.

Тейн почувствовал себя не просто чужим – он ощутил себя пришельцем из другого времени, иной вселенной, где законы реальности были высечены на скрижалях, а не заключены в железные коробки.

Юный заклинатель стоял, беспомощно переминаясь с ноги на ногу. Его взгляд скользил по окружающему миру, цепляясь за детали, которые казались одновременно и знакомыми, и абсолютно чужими.

Странного вида дома без резных украшений, без защитных рун на порогах, лишь ровные линии и гладкие поверхности. Странного вида повозки, не издающие ни гула магии, ни скрипа колес, лишь тихий рокот непонятного механизма. Странного вида одежда на людях, спешащих по своим делам.

Его особенно поразило одно: здесь женщины носили мужскую одежду. Брюки, облегающие фигуру, грубые рубашки, даже нечто, отдаленно напоминающее фраки. В Эльгра́сии такое было бы немыслимо – строгие кодексы сословий, традиционные одеяния… А здесь – свобода. Странная, пугающая своей непривычностью.

Это был не просто другой мир. Это был совершенно иной уровень бытия. Воздух пах не пылью древних библиотек и не дымом ритуальных свечей, а чем-то неуловимо чуждым. Звуки – не перешептывания заклинателей, а гул моторов, трель странных устройств, быстрая, отрывистая речь.

Он чувствовал себя слепцом, заброшенным в середину сложнейшего спектакля, где все знали свои роли, кроме него. Его пальцы снова сжали посох – единственную знакомую, твердую точку в этом калейдоскопе чуждости. Даже Ру́вик притих, устроившись на его плече, пытаясь анализировать новый мир.

Тейн понимал: чтобы выжить здесь, ему предстоит не просто выучить новый язык. Ему придется заново научиться существовать.

Он завороженно наблюдал за мужчиной, который шел, уткнувшись в небольшой светящийся прямоугольник.

«Плоский камень?» – мелькнула догадка, но тут незнакомец, не отрывая взгляда от мерцающей поверхности, споткнулся о кочку и едва не грохнулся на землю.

Юноша непроизвольно шагнул вперед, чтобы помочь, но застыл на месте, увидев новое чудо: другой прохожий поднес такой же предмет к уху и… заговорил с ним. Громко, эмоционально, жестикулируя свободной рукой, будто общался с невидимым собеседником.

Тейн отшатнулся, в глазах отразился неподдельный ужас. В его мире так вели себя лишь одержимые или безумцы, изгнанные за городские стены.

– Они… они разговаривают с духами, заключенными в эти камни? – прошептал он Ру́вику, не в силах отвести взгляд. – Или это новый вид колдовства?

Фамильяр ничего внятного ответить не смог. Он тоже был удивлен.

Это было пугающе. Люди добровольно отдавали свое внимание бездушным предметам, предпочитая их живому миру вокруг. Они шли, не видя дороги, не замечая друг друга, погруженные в холодный свет предметов.

Возможно, Ха́ос был не единственной угрозой в этом мире. Возможно, здесь существовала другая, более тихая и коварная опасность – добровольное затворничество души в клетке из металла.

Тейн, не отрывая озадаченного взгляда от людей, осторожно дернул Леону за рукав.

– В твоем мире так много безумцев, – прошептал он, прищурившись с подлинным беспокойством. – Зачем они разговаривают сами с собой? Они что, правда больны?

Леона сначала недоуменно посмотрела на него, а потом вдруг рассмеялась – коротко, звонко, будто он сказал нечто невероятно забавное.

Ла́йбрик насупился. Его брови сдвинулись, а губы плотно сжались. Он фыркнул, чувствуя, как по щекам разливается краска от легкого раздражения.

– Что смешного? – пробурчал он, уже явно обидевшись.

В тоне сквозила не просто досада, а искреннее непонимание, почему ее веселит столь очевидная, по его мнению, аномалия.

Для него это был не бытовой жест, а признак глубокого помешательства или могущественной магии, что в контексте этого странного мира было почти одно и то же.

– Это телефоны, – перевел Ру́вик. – Они используют их для общения на расстоянии.

Глаза Тейна широко распахнулись, в них вспыхнул неподдельный интерес.

– Ничего себе… – тихо проговорил он, впечатленно покачивая головой. – В моем мире люди общаются на дальних расстояниях при помощи магических писем.

Он сделал паузу, словно сравнивая два непохожих мира в своей голове.

– Запечатываешь конверт печатью, сжигаешь его особым образом, и… оп! – Он щелкнул пальцами. – Оно уже у нужного человека в этот же день. Не всегда так быстро, конечно, зависит от расстояния и других факторов… но все же…

Непонятный механизм под капотом машины внезапно издал резкий металлический звук. Нечто среднее между шипением и хриплым кашлем. Тейн отпрянул как ошпаренный, инстинктивно выставив перед собой посох. Древко дрожало в руках, наконечник слабо вспыхнул тусклым светом.

– Что это было?! – Его голос прозвучал громче, чем он планировал, срываясь на высокой ноте паники. Несколько прохожих обернулись, с любопытством разглядывая взволнованного юношу с посохом. – Оно что, живое?! Оно сейчас нападет?!

Глаза бегали по отсеку с двигателем, выискивая признаки угрозы. Его дыхание участилось. Ру́вик лишь тяжко вздохнул, явно привыкший к подобным реакциям.

Леона, до половины скрытая под капотом, медленно вынырнула, вытирая руки о тряпку.

– Это просто стартер, – сказала она, стараясь говорить максимально спокойно. – Он так заводится. Не живое. Не укусит.

Но Тейн не сразу расслабился. Он еще несколько секунд вглядывался в клубящийся дымок, прежде чем неуверенно опустить посох. Его сердце все еще бешено колотилось. В Эльгра́сии так звучали только отродья. А здесь… здесь это было «нормально».

– Столько мороки с этими штуками, – недовольно пробурчал он себе под нос.

В этот момент что-то мокрое и холодное ткнулось в его ладонь. Тейн вздрогнул и резко обернулся. Прямо перед ним, высунув длинный розовый язык и виляя хвостом, стояло большое лохматое существо. Оно смотрело на юношу с безграничным дружелюбием и любопытством.

– А это кто? – растерянно спросил Тейн, застыв на месте.

Он медленно протянул руку, готовый в любой момент отпрянуть. Существо ответило громким влажным вздохом и ткнулось мордой в его пальцы, явно ожидая ласки.

Ру́вик, наблюдавший за сценой, фыркнул и пренебрежительно покачался из стороны в сторону.

– Это собака, – донесся до Ла́йбрика голос фамильяра. – Безобидная. Хотя и странная. Здесь такие часто бывают.

Тейн осторожно коснулся шерсти животного, и оно ответило восторженным вилянием хвоста. Казалось, между ними возникла хрупкая связь… Но в следующее мгновение мир перевернулся с ног на голову.

Существо внезапно встало на задние лапы и всей своей массой обрушилось на юношу, сбив его с ног. Тейн грохнулся на землю с коротким вскриком, а лохматый гигант, игриво рыча, принялся усердно вылизывать его лицо шершавым языком.

– Уйди! Уйди, отродье! – закричал Хранитель, отчаянно пытаясь вывернуться из-под теплого тяжелого тела.

Он барахтался, зажмурившись от брызг слюны, одежда мгновенно покрылась пылью и собачьей шерстью.

Ру́вик издал нечто среднее между вздохом и хихиканьем.

– Прекрати! Сию же секунду!

Тейн пытался придать голосу повелительные ноты, но получалось лишь испуганно-фальшиво. Он судорожно упирался ладонями в мохнатую грудь, но собака лишь воспринимала это как новую игру.

Леона, услышав шум, выглянула из-под капота. Увидев заклинателя, побежденного местным псом, она не смогла сдержать улыбки.

Тут же налетела какая-то женщина, вцепилась в ошалевшего зверя и оттащила прочь от Тейна. Громко, с надтреснутой, виноватой нотой в голосе, она извинялась, пятясь и уволакивая свое неугомонное чадо. Ее фигура, сливаясь с тенью стены одного из ближайших домов, становилась все меньше, пока не растаяла за поворотом окончательно, унося с собой тревожную суету.

Ла́йбрик сидел на земле, словно птица, попавшая в ураган, весь взъерошенный и растерянный. Медленным жестом он провел ладонью по щекам, стирая следы собачьей ласки, принюхался и поморщился, будто уловил запах не просто животного, а целого чужеродного мира.

– Ну и гадость! – вырвалось у него, на этот раз с горьким послевкусием отвращения. Затем его взгляд, полный немого укора, упал на Леону. – В вашем мире тоже водятся подобные отродья?

Этот зверь, бестолково-восторженное создание под названием «собака», навсегда оставило в его душе горький осадок и стойкое предубеждение против всего его вида. В тот миг Ла́йбрик дал себе молчаливый зарок: держаться от этих тварей на расстоянии самого длинного копья.

– Черт побери… – выдохнул он, с отвращением разглядывая пыльные разводы на штанах. – Вся одежда в грязи, а щека… щека теперь воняет слюнями этого… этого четвероногого хама. – Посох был подобран с таким видом, будто это был единственный друг в этом враждебном мире. – Я в дом. Привести себя в человеческий вид. Если, конечно, в этом мире еще осталось на это понятие.

И, резко развернувшись, он направился к подъезду, яростно отряхивая одежду.

***

Эргра́д лежал в руинах. Воздух гудел от звенящей тишины, нарушаемой лишь тихим шелестом пепла. Повсюду тела. Женщины, прижимающие к груди бездыханных детей. Старики, застывшие в последней мольбе. Воины, так и не успевшие обнажить мечи. Их лица, обращенные к небу, застыли в маске единого ужаса, словно сама смерть заглянула им в глаза и выжгла все, кроме отчаяния.

Боги молчали. Их храмы стояли нетронутыми. Уцелевшие стены цитадели насмешливо сияли под кровавым закатом. Священные алтари были пусты. Ни ответа на молитвы, ни утешения, ни гнева, лишь равнодушное эхо под сводами, где еще вчера кипела жизнь.

Земля пропиталась смертью. Тяжелый, горький смрад горелой плоти висел над городом. Кровь впитывалась в камни, темнея и прилипая к подошвам тех, кто осмеливался ступить сюда. Ручейки ее стекали по мостовым, сливаясь в черные лужи у сточных канав.

Последний огонь догорал где-то на окраине, выбрасывая в небо тонкие струйки дыма, будто души погибших никак не могут найти дорогу на небеса и кружат над пеплом своих домов.

Здесь не осталось ни надежды, ни веры. Лишь приговор, вынесенный тем, кто когда-то верил, что боги слышат их голоса.

Ха́ос медленно шел по улице некогда оживленного рынка, его шаги были легки и почти невесомы, будто он ступал не по щебню и костям, а по лепесткам цветов. Он улыбался, руки были раскинуты в стороны, как будто он жаждал обнять весь этот мрак, который сам же и создал.

– Как вам, мои братья и сестры? – Голос прозвучал громко, пронзительно, разрывая мертвую тишину. Он обращался к небесам, к пустым алтарям, к тем, кого когда-то называли богами. – Вы же тоже видите, как мир, который вы так упорно создавали, сгорает в гехе́ннском пламени?

Он поднял руки к кровавому небу, к тучам, что клубились, словно стыдясь смотреть вниз. Пальцы сжались в кулаки, будто ловя невидимые нити судеб, которые он только что оборвал.

Мужчина закрыл глаза и глубоко вдохнул. Воздух, пропитанный смертью. Сладковатый запах горелого мяса, железный привкус крови, едкая горечь пепла. Аромат обволакивал легкие, как дорогое вино.

– Вы так хотели порядка? Вот он. Великий покой. Вечное равновесие.

Его взгляд, пустой и бездонный, будто просверливал дыру в самой реальности, устремляясь туда, где когда-то обитали те, кого он называл семьей.

– Вы ведь страдаете там, в Небытии? – Голос стал шепотом, полным ядовитой нежности. Он прищурился, пытаясь разглядеть их муки сквозь пелену миров. – Молите о вечном покое? Хотите почувствовать долгожданное забвение? А ведь все это… плата за ваше высокомерие.

Его руки, словно у тряпичной куклы, бессильно опустились вдоль тела. Пальцы задели холодную руку мертвого дитя, но он даже не вздрогнул.

– Цра́лхел… – Имя сорвалось с губ, обжигая их горечью. – Ты ведь страдаешь так же, как страдал я? Харóд, а ты? Смеешься ли ты все так же громко или твой смех наконец захлебнулся кровью погибших?

Он медленно шагал по дороге, наступая на руки, головы, лица тех, кто когда-то дышал, любил, надеялся.

– Вы ненавидели меня лишь за мое существование. Стыдились. Отрицали. – Его голос стал тише, но от этого лишь страшнее. – А теперь… Теперь я – единственное, что осталось. Ваше творение. Ваше наследие. Ваш вечный позор.

В голове бога возник образ, словно луч света, пронзивший кровавую мглу. Девушка с волосами цвета злата и глазами, ясными, как утреннее небо. Ее голос, мелодичный и теплый, отзывался в памяти тихой песней.

– Моя милая Адела́ри… – прошептал Ха́ос, внезапно лишившись всей прежней ярости. Холодная маска вселенского разрушителя на мгновение дала трещину, и сквозь нее проглянула старая, незаживающая рана. – Лишь для тебя одной я не желал такой участи… Но ты пошла против меня.

Он провел рукой по воздуху, будто пытаясь коснуться ее призрака, но пальцы встретили лишь пустоту.

– Не волнуйся, моя любимая сестра. – Слова прозвучали с нежностью, от которой стыла кровь. – Обладателя твоего сердца я пока не трону.

На его губах снова появилась улыбка, но теперь она была иной, то ли скорбной, то ли безумной.

– Она мне еще нужна.

Ха́ос взмахнул руками, и мир вокруг отозвался. Из-за руин, из переулков, с окраин донеслись крики. Не человеческие, а животные, полные ярости и боли. Оглушительный рев отродий доносился отовсюду. Он стоял в центре этого хаоса, словно дирижер, ведущий свой ужасный оркестр, тихо напевая под нос давно забытую мелодию.

Сбоку послышались четкие шаги.

– Ты нашла мальчишку? – спросил Ха́ос, не оборачиваясь.

Его пальцы все еще плавно двигались в воздухе, будто продолжая дирижировать симфонией разрушения.

Джафи́т остановилась в почтительной позе, склонив голову. Ее тень легла на окровавленные камни.

– Да, Великий. – Голос ее был холоден и лишен эмоций, как отточенный клинок. – За ним уже установлена слежка. Он не уйдет.

Ха́ос медленно повернулся. Его глаза, еще секунду назад мягкие от воспоминаний, снова стали пустыми.

– Хорошо, – произнес он, – Пусть бежит. Пусть надеется. Пусть ищет защиты у того, кто сам едва держится. – Губы искривились в улыбке. – Игры перед финалом всегда самые увлекательные.

Он снова взмахнул рукой, и где-то вдали прозвучал новый, еще более душераздирающий крик.

– Надежда сделает его падение лишь… вкуснее.

Акт III. Насекомое

Зайдя обратно в квартиру, Тейн ощутил непривычную тишину, контрастирующую с уличным хаосом. Его взгляд сразу упал на тумбу у стены. Там, аккуратно сложенная, лежала его одежда. Не та, в которой он прибыл сюда, порванная и пропахшая дымом битв, а чистая, отглаженная.

Он осторожно взял в руки рубаху. Ткань была мягкой, пахнущей свежестью и чем-то цветочным, словно ее сушили на ветру среди луговых трав. Легкая улыбка тронула губы. А потом он заметил швы. Аккуратные, почти невидимые стежки там, где раньше зияли дыры.

«Леона такая умелая», – промелькнуло в голове с теплой благодарностью.

За дверью послышались шаги. Леона вошла в комнату, и Тейн сразу подошел к ней, все еще держа в руках свою обновленную одежду.

– Мы уже можем отправляться?

– Да, – кивнула девушка, протирая ладонью лоб и оставляя на коже темный след. – Мне нужно лишь собрать некоторые вещи.

Ее руки были измазаны в машинном масле почти до самых локтей, а густые огненные локоны, собранные в растрепанный пучок, казались еще более неуклюжими из-за непокорных прядей, выбившихся из-под повязки. Она выглядела уставшей, но собранной, как воин, готовящийся к долгой дороге.

Леона наскоро сгребала вещи в старую спортивную сумку, забытую на антресолях. Ткань была протерта до дыр в нескольких местах, но это ее не заботило. Лишь бы не развалилась в дороге. Она совала внутрь все подряд, почти не глядя: свернутые в комок футболки, джинсы, носки, зубную щетку в полиэтиленовом пакете. Действовала на автомате, словно собиралась не в рискованное путешествие с инопланетным заклинателем, а в обычный поход на выходные.

Бутылка с водой громко булькнула, ударившись о что-то твердое на дне. Телефон она швырнула в сумку с таким видом, будто это был не гаджет, а надоевший камень. Он так и не включился с того самого дня. Зарядное устройство полетело следом, безнадежно запутавшись в лямке рюкзака.

Леона замерла у шкафа, ее пальцы наткнулись на что-то длинное и упругое, скрытое в гуще старых пальто и забытых коробок. Она вытащила тканевый чехол. Узкий, плотный, похожий на тубус для чертежей, но более мягкий. Пыльный, но целый.

Она крутила его в руках, ощущая грубую ткань под пальцами. Как это преподнести?

Сказать прямо: «Спрячь свой магический артефакт, а то люди подумают, что ты ненормальный»?

Вздохнув, она повернулась к Тейну и осторожно протянула чехол, избегая прямого взгляда.

– У нас немного не принято разгуливать с посохом на виду у чужих глаз. – Говорить такое вслух было странно, будто она признавалась в абсурдном секрете всего человечества. – Так у окружающих возникнет гораздо меньше странных мыслей о тебе.

Она стояла, держа чехол в воздухе, как дипломат, предлагающий перемирие между двумя мирами. Она не могла позволить ему разгуливать по улице как вышедшему со средневекового фестиваля.

– Он… скроет его, – добавила она тише, уже почти извиняясь. – Люди здесь боятся того, что не могут объяснить. А твой посох… Он определенно из этой категории.

Тейн принял чехол с внешним спокойствием, но Леона уловила мгновенное сужение его глаз. Легкая тень недоверия скользнула по лицу. Его пальцы медленно провели по грубой ткани, словно ощупывая не просто материал, а новую реальность, где его посох должен был скрываться, как нечто постыдное.

Он молча кивнул, смиряясь с необходимостью. Леона, чувствуя его напряженную сдержанность, мягко взяла чехол из его рук.

– Вот так, – тихо сказала она, продемонстрировала, как продеть ремень через плечо, чтобы чехол лег вдоль спины. – Никто не обратит внимания.

Ее пальцы аккуратно поправили лямку, случайно коснувшись его плеча. Тейн не отстранился, но его поза оставалась скованной, будто он надевал не чехол, а клетку на часть самого себя.

– Готово. – Девушка отступила на шаг.

Посох, скрытый тканью, теперь выглядел как ничего не значащий сверток. Ее мир диктовал свои правила. И пока Ла́йбрик здесь, ему придется им следовать.

Молния со скрипом сошлась, едва сдерживая набитый до отказа объем. Сумка стала бесформенной и уродливой, но своей. Проверенной. Хэнсон резко закинула ее на плечо, привычно оценивая вес и баланс. Никаких лишних мыслей, только дело. Нужно было двигаться, пока этот странный тип в ее гостиной не передумал или не натворил чего-нибудь еще.

– Теперь можем выдвигаться. – Леона махнула рукой Ру́вику, который все это время лениво перекатывался по столу, бормоча переводы с одного языка на другой.

– Эх, что бы вы без меня делали, – пробурчал фамильяр, растягивая слова, будто размышляя вслух о вселенской неблагодарности.

Леона, уже стоя на пороге с ключами в руке, обернулась. Уголки губ дрогнули в легкой, почти невесомой улыбке.

– Сошли бы с ума, наверное, – тихо ответила она, поворачивая ключ в замке.

Щелчок затвора прозвучал неожиданно громко в тишине прихожей. Дверь закрылась, отсекая привычный мир квартиры от того, что ждал их снаружи.

Ру́вик, наконец сползший со стола, устроился на плече у Тейна и фыркнул, но уже без прежнего раздражения.

Они вышли на лестничную площадку, и Леона на мгновение задержалась, проверяя, хорошо ли заперта дверь. Не столько от воров, сколько от чувства, что возвращаться будет уже некуда. Потом решительно кивнула и двинулась вниз по ступеням, шаги эхом отдавались в подъездной тишине.

Путешествие началось.

***

Машина медленно плыла по шоссе, будто нехотя покидая городскую суету. Пальцы Леоны сжимали руль с такой силой, что тонкие прожилки на тыльной стороне ладоней проступили голубыми тенями. Каждый ее сустав казался выточенным из слоновой кости. Хрупким и невероятно прочным одновременно.

За окном мелькали последние многоэтажки, похожие на пожелтевшие зубы великана. Неоновые вывески мигали неестественно яркими розовыми и синими огнями, отражаясь в лужах на асфальте. А потом… вдруг распахнулось пространство.

Бескрайние зеленые равнины уходили за горизонт, сливаясь со свинцовым небом. Одинокие деревья застыли в немом ожидании, их ветви тянулись к низким облакам, словно пытаясь достать до небес. Стая птиц поднялась с поля, вычерчивая в воздухе причудливый узор, который тут же распался под порывом ветра.

Леона сделала глубокий вдох. Воздух в салоне наполнился запахами скошенной травы, влажной земли и чего-то неуловимо сладкого.

Ее пальцы постепенно разжались. Сначала мизинец, потом безымянный… Руль больше не был якорем, спасающим от шторма. Теперь он был просто частью пути.

Миновав всего с десяток миль, машина плавно свернула с шоссе. Шины мягко зашуршали по щебню обочины. Перед ними возникла заправка – одинокий островок в море асфальта.

Белое одноэтажное здание с плоской крышей выглядело приземистым и усталым. Неоновая вывеска «Sam's Gas» мигала тревожным розовым светом, отражаясь в редких лужах на вытоптанных тропинках. Рядом стояли старые бензоколонки – красные, облезлые, с потрескавшимися шлангами, похожие на гигантских насекомых, застывших в ожидании добычи.

На площадке толпились несколько машин. Ржавый пикап с прицепом, полным дров. Минивэн с заляпанными грязью стеклами. Два мотоциклиста в кожанках курили у стены, их лица скрывали темные очки. Воздух гудел от работающих моторов, треска рации заправщика и далекой кантри-музыки из открытой двери магазина.

– Я сейчас вернусь, – бросила Леона через плечо, уже выходя из машины. – Побудь здесь немного.

Дверца захлопнулась с глухим стуком. Она проворно подключила пистолет к топливному баку и быстрым шагом направилась в сторону здания.

В воздухе повис запах. Странный и резкий, он ворвался в сознание внезапно и безжалостно. Тейна передернуло, мурашки побежали по коже, в висках застучало.

Перед глазами поплыла картинка, выжженная в памяти. Маленькая комнатушка в большом отчем доме. Пыльные лучи редкого дневного света, лениво ползущие по потертому ковру. И он сам, пригвожденный к полу, а перед ним – Та́ргназ. Высокий, суровый, вытесанный из гранита и льда. В его протянутой руке застыл маленький стеклянный бутылек, где колыхалась темная, почти черная жидкость.

– Понюхай, – прозвучал голос отца. Он был похож не на человеческую речь, а на скрежет по камню в глубине заброшенной шахты. – Запомни этот запах. Это не просто вонь. Это дыхание предательства. Его душа.

Маленький Тейн взял бутылек дрожащими неловкими пальцами. Поднес к носу. Сделал робкий, предательский вдох. И запах тут же ударил в ноздри. Едкий, липкий, с горьким осадком разочарования и металлическим привкусом крови на губах от закушенной губы.

Одного вдоха оказалось достаточно. Горло сжалось спазмом, мир поплыл, застилаемый водянистой пеленой. Воздух в легких внезапно стал обжигающим ядом.

– Ты должен это выпить, – произнес мужчина.

Его голос стал твердым, как закаленная сталь, а тень накрыла мальчика с головой, как погребальный саван. Холодная, тяжелая туча отчаяния.

– Я не буду! – вырвался у Тейна крик, больше похожий на испуганный визг. – Зачем? Зачем ты хочешь меня отравить?! Ты ненавидишь меня настолько, что решил растянуть мою смерть?!

Слезы, предательские и горячие, катились по щекам, оставляя соленые дорожки на беззащитной смуглой коже. Но взгляд он не отводил. Смотрел в глаза отца, ища в них хоть крупицу тепла, трещину в ледяной скале.

– Ненависть – роскошь, которую мы не можем себе позволить. – Голос Та́ргназа был пуст. – Это необходимость. В нашем мире враги – это воздух, которым мы дышим. Они не станут церемониться. Их яд будет слаще. И ты не заметишь, как проглотишь его.

Он сделал шаг вперед. Мальчик отступил, прижавшись спиной к холодной стене. Бежать было некуда. Ловушка захлопнулась.

Та́ргназ выхватил бутылек. Его пальцы сомкнулись на тонком стекле с такой силой, что тот издал жалобный хрустальный звон. Еще мгновение – и он треснет.

– Хватит истерик! – Его голос рассек воздух, как удар хлыста.

Левая рука впилась в волосы Тейна, резко, болезненно откинув голову назад. Мальчик ахнул, и его рот непроизвольно открылся в беззвучном крике.

– Это не пожелание. Это приказ.

Горькая обжигающая жижа хлынула в горло. Густая, как деготь, с невыносимой горечью и привкусом старой монеты на языке. Тейн захлебывался, пытался вырваться, бился в железной хватке. Та́ргназ вливал яд методично, до последней капли, не обращая внимания на судорожные попытки сына выжить. Даже когда склянка опустела, он держал его еще несколько секунд, заглядывая в залитые слезами глаза, убеждаясь, что урок усвоен. Что яд проник в самую суть.

И в глазах отца он не увидел ни любви, ни заботы. Лишь холодное, бездушное удовлетворение экспериментатора, наблюдающего за удавшимся опытом. Не любовь. Не забота. Всего лишь суровая необходимость. Испытание на прочность. И тихая ненависть ко всему миру, которую следовало усвоить.

Словно отшвырнув ненужный сверток с тряпьем, Та́ргназ силой отбросил Тейна на жесткую кровать. Мальчик бессильно отскочил и замер, охваченный судорогами. Та́ргназ не удостоил его больше ни взглядом.

В дверном проеме, растворяясь в тенях, стояла женщина. Ее лицо было маской безразличия, высеченной из желтоватой слоновой кости. Та́ргназ остановился рядом, не глядя на нее, и наклонился. Его шепот был тих, сух и колок, словно скольжение лезвия по точильному камню:

– Будь рядом. Не позволь ему потерять сознание. Он должен прочувствовать каждый миг.

– Как прикажете, господин. – Ее голос был безжизненным и глухим, точь-в-точь как стук земли о крышку гроба.

Она склонилась в низком, рабском поклоне уходящей спине хозяина.

Дверь закрылась беззвучно, оставив их в комнате одних. Жертву и тюремщика.

Женщина медленно повернулась к кровати. Ее взгляд, холодный и тяжелый, упал на маленькое тело, извивающееся в агонии. В ее глазах не было сострадания. Лишь скучающее отвращение, будто она наблюдала за противным насекомым, медленно умирающим в ядовитой капле.

Тейн закашлял, звук был ужасен. Хриплый, мокрый, разрывающий горло. Он скрючился, маленькие пальцы впились в шею, пытаясь остановить пламя, пожирающее его изнутри.

– Няня… – Голос был едва слышным оборванным шепотом, полным слез и невыносимой боли. – Пожалуйста… Мне так плохо…

Он попытался повернуться к ней, его глаза, застланные смертной мутью, искали спасения, хоть каплю жалости в ее каменном лице.

– Няня… больно… – Он захрипел, из уголка рта потекла тонкая струйка слюны. – Помогите…

Женщина не шевельнулась. Она лишь скрестила руки на груди, наблюдая, как яд выполняет свою работу. Она была здесь не для утешения. Она была здесь для того, чтобы убедиться, что урок усвоен.

Равновесие изменило ему, и он рухнул на пол, словно подкошенный. Инстинктивно свернувшись в позе эмбриона, он пытался стать меньше, спрятаться от неумолимой агонии, что выжигала его изнутри. Его тщедушное тело, обтянутое кожей, сотрясали конвульсии.

Он ловил ртом воздух, но легкие отказывались повиноваться. Казалось, внутри него разлили раскаленный металл. Он пожирал плоть, прожигал горло, выедал внутренности.

Не в силах вынести это пекло, он впился ногтями в собственную шею, пытаясь вскрыть кожу, выпустить тьму наружу. Из его горла вырвался не детский крик, а хриплый звериный вопль, полный такой первобытной муки, что стены, казалось, сжимались в отвращении.

Тошнота, внезапная и едкая, подкатила к самому горлу уже взрослого Ла́йбрика. Мир на мгновение поплыл, заместившись призрачными тенями прошлого. Он резко заморгал, пытаясь сфокусироваться на реальности, и с силой тряхнул головой, словно отгоняя назойливую муху. Или призрака, что коснулся ледяными пальцами его сознания.

Он ушел в пучину воспоминаний так глубоко, что внешний мир перестал существовать. Гулкий стук собственного сердца в ушах заглушал все – шелест листьев, дальний гул города, даже звук подъезжающей машины. Он не заметил, как Леона вернулась, не услышал ее шагов. Лишь когда тень упала на него и яркий беззаботный голос прорезал морок прошлого, Тейн вздрогнул, с трудом возвращаясь в настоящее.

– Проголодался?

Ее улыбка была ослепительной и чужеродной, как яркий свет в подземелье. Она протянула ему странный сверток.