Читать книгу: «Евангелие от Дарвина. Эволюция доверия», страница 4

Тем не менее, группа ученых из этих университетов от слов перешла к делу и совершила попытку перепроверить выводы исходного эксперимента, для чего продублировала первый из семи тестов. Итогом было то, что повторно проведенное тестирование «не подтвердило результаты первоначального исследования… Мы также изучили, повлияло ли привлечение денежных средств на распространенность решений. В процессе репликации 1 вероятность того, что испытуемый найдет решение (правильное или нет), была почти одинаковой в группе с денежной фразой (22/65 = 34 %) и контрольной группе (22/66 = 33 %)»²¹.

Да простят меня уважаемые ученые, но данные о том, что деньги (пусть даже не предложенные в качестве вознаграждения) не оказали сколько-нибудь значимого эффекта на настойчивость испытуемых, невольно наводят на мысль о победе коммунизма если не во всех соединенных штатах Америки, то, по крайней мере, в тех отдельно взятых штатах, в которых проводились данные тесты.

Трудно сказать, каким образом могли быть получены столь различные результаты в довольно схожих заданиях и насколько желательна перепроверка всех оставшихся тестов. Безусловно, множество нюансов влияет на итог психологического тестирования. Не все люди одинаково реагируют на периферическую информацию в силу различной степени концентрации на основном объекте, разном душевном и физическом состоянии, степени вовлеченности или равнодушия к самому процессу тестирования. Наконец, форма подачи и настрой организаторов исследования на тот или иной результат также имеют не последнее значение.

Замечу, что испытываю солидарность с теми людьми, для которых неприемлема даже гипотетическая возможность того, что за их решения отвечают не столько они сами, сколько даже не сами деньги, а их изображение. Для ценителей научных знаний и собственного интеллекта это довольно унизительно. Боюсь, причины нежелания признавать влияние денег на отдельные высокоорганизованные сознания в университетской среде спрятаны где-то на очень глубоком подсознательном уровне (по Фрейду). Иначе трудно объяснить природу столь горячих споров по вполне, казалось бы, очевидным вопросам.

Посудите сами, занятые важными научными трудами люди не просто высказали сомнения, но и нашли время для того, чтобы дважды организовать десятки студентов для перепроверки одного из тестов, затем обработать полученные данные, систематизировать их и, наконец, обнародовать в обширной научной статье то, что им не удалось обнаружить первоначально выявленного эффекта. Между тем, наверное, куда проще было не тратить драгоценное время, а просто отказаться на месяц-другой от университетской зарплаты и проанализировать свои ощущения, подобно тому, как поступил в свое время академик Иван Петрович Павлов (согласно легенде, он даже студентов собрал, чтобы они конспектировали этапы наступления его смерти).

Точно так же можно было бы отслеживать на себе отсутствие стимулирующего эффекта денег, скажем, разглядывая их изображения или вызывая в сознании давно забытые образы. Отсутствие денег, возможно, нисколько не повлияло бы на результаты повседневной работы испытуемых и даже на само желание ходить на неоплачиваемую работу. Не знаю, как другие, а я бы с удовольствием почитал отчет о таком эксперименте. В любом случае, я верю в бескорыстие интеллектуального труда, хотя и, честно говоря, отчего-то сомневаюсь в праноедении²².

Согласен, что мысли о деньгах и их физическое присутствие – это не совсем одно и то же, но разве упоминание денег оставляло кого-нибудь когда-нибудь равнодушным? Предполагать такое равносильно отказу от многовекового литературного опыта и тех достижений, каких добились маркетологи в манипуляции настроениями потребителей. Если бы мысли о деньгах (золоте, драгоценностях и вообще богатстве) не пробуждали в людях энтузиазм, то вряд ли были бы так популярны книги и фильмы о поиске сокровищ, золотоискателях или грабителях банков. Поколения детей (включая польских детей) не зачитывались бы тогда такими книгами, как «Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, «Похитители бриллиантов» Луи Буссенара и сотен других, а их авторам пришлось бы отправлять своих героев не на поиски сокровищ, спрятанных в стульях или на необитаемом острове, а куда-нибудь подальше.

Позволю себе еще одно сравнение. В силу того, какое важное место заняли деньги в современной жизни и в мозгах каждого человека, смею предположить, что все, что связано с ними, уже не сильно отличается от других базовых устремлений индивидуума, какими являются еда и секс. В таком случае если мысли о деньгах, возникающие при разглядывании их изображения, никак не стимулируют человека, то, наверное, и картинки, содержащие вредные, но очень вкусные блюда, не должны пробуждать аппетит, а изображения сексуального характера не должны вызывать эротических фантазий.

Ну что ж, осталось только провести соответствующие исследования и несколько раз их перепроверить…

Критерием истины является опыт. Но когда результаты одного и того же опыта у одних ученых противоречат результатам их коллег, то остается полагаться только на логику и здравый смысл.

Попробуем провести гипотетический эксперимент. Возьмем для простоты общинный сельскохозяйственный цикл и попробуем представить, что случилось бы, если весь собранный урожай и общий сельскохозяйственный инвентарь члены семейной общины вдруг решили обменять на деньги и тут же поделить между собой.

Предположу, что после раздела им ничего не оставалось бы, как перестать полагаться друг на друга, а вместо этого начать решать свои задачи самостоятельно. Брать, так сказать, судьбу в собственные мозолистые руки. Ведь теперь никто не мог бы рассчитывать на то, что за них все решат старшие и мудрейшие, а рассчитывать пришлось бы только на себя. Вряд ли можно было по-настоящему рассчитывать и на то, что кто-то за них (или вместе с ними) станет обрабатывать их личный клочок пашни и помогать в решении всех прочих хозяйственных трудностей.

Теперь каждый вынужден был думать о том, где и как самому достать (купить) все необходимое для следующей посевной и, главное, как самостоятельно прокормить себя и своих детей до следующего урожая. Ровно то же самое происходит и сегодня во всех семьях, в какой бы стране и на каком континенте они ни жили. До тех пор, пока повзрослевший ребенок не начнет зарабатывать самостоятельно, он остается ребенком в том смысле, что все основные вопросы за него решают родители.

Итак, простой пример с привлечением денег демонстрирует возникновение естественной потребности к самостоятельному принятию решений.

Хорошо, но при чем тут самоуважение и самооценка? Напомню, что деньги не стимулируют доверие к другим людям. Но тогда чему мы доверяем, получая деньги взамен выполненного нами труда или после продажи созданного собственным трудом товара? Наверняка уж не бумажкам или монетам. Бо́льшая часть нашего доверия достается эмитенту, выпустившему деньги. Если бы люди не доверяли Центральному Банку страны, то ни за что не обменяли бы ценный товар на бумажки с картинками или маленький кружочек металла.

Но вот ведь задача – в процессе обмена участвуют не только деньги, но и мы сами. Тот, кто платит за наш труд, материализует через универсальный коэффициент оценку нашего труда, с которой мы, принимая деньги, соглашаемся. Когда цена нас устраивает или, еще лучше, превышает наше ожидание, то это повышает нашу самооценку, самоуважение и собственную значимость, что, в общем, можно рассматривать как повышение доверия к самому себе.

Иными словами, деньги стимулируют доверие человека не к другим людям, а к самому себе. В этом поистине великая (или страшная, в зависимости от точки зрения) миссия денег, до конца не оцененная мировым научным сообществом. Деньги пробуждают в человеке уверенность в себе и склонность к самостоятельному выбору, то есть по определению – к свободе.

Что в сухом остатке? Основой для любого взаимодействия между людьми является доверие. Оно развивалось с течением времени. Если генетически людям свойственно доверять кровным родственникам, то в процессе совместной деятельности доверие распространилось на всех, кто совместно трудится ради общего результата. Это было тем более естественно, что в течение сотен поколений совместно трудились исключительно родственники.

Назовем такое доверие созидательным, поскольку оно основано на общей цели или, учитывая, что реализация цели зависит от множества независящих от людей факторов (в сельском хозяйстве внезапный мороз может убить посевы, а саранча сожрать весь урожай), то можно сказать, что это доверие, основанное на общей мечте или, если хотите, идее.

Надо сказать, что такое доверие имело обратную сторону. Оно было очень требовательно к тем, кому доверяют. В общине сородичи, приступая к совместному труду, фактически доверяли друг другу свою жизнь и жизнь своих детей. Поскольку производительность труда была невысока, то недостаточная отдача в работе даже нескольких членов семьи (общины) могла стать для всех если и не фатальной, то весьма болезненной. По этой причине семейные общины не принимали к себе чужих до тех времен, пока развитие сельскохозяйственных орудий и технологий не позволило ослабить взаимную зависимость и менее придирчиво относится к выбору соседей, особенно после того, как пашню поделили на личные наделы.

Другой канал доверия развивали деньги. Обладая универсальной конвертируемостью, деньги олицетворяют собой готовый результат труда. Если совместная деятельность вдохновлялась общей целью или мечтой, то деньги – это их реализация. Как правило, получение денег связано с успешным завершением определенного рабочего процесса и может восприниматься как реализованная цель или свершившаяся мечта.

При этом деньги в наших руках – это доля общего труда (часть того самого совместно выращенного урожая) и результат свершившегося распределения. Если эта доля соответствует ожиданиям, то справедливость торжествует, и доверие к людям, компании, стране и народу укрепляется. Если плата не соответствуют ожиданиям, то вступают в дело механизмы совести. Причем совесть может работать в обоих направлениях – как в случае неоправданности ожиданий, так и в случае незаслуженной переплаты.

Внутренний дискомфорт в первом случае ищет виноватых вовне, а во втором – пытается найти в себе нечто достойное такому незаслуженному вознаграждению. Зачастую переплата воспринимается как подарок судьбы или как вознаграждение за старые заслуги. Однако если доля превышает все допустимые пределы, на которые способна закрыть глаза совесть, то запускается подсознательный механизм компенсации, который либо заставляет максимально быстро все излишки спустить (проиграть, растратить, зарыть клад или иным способом спрятать с глаз долой) либо найти такие природные или химические соединения, которые помогут сознанию отплыть в страну грез, где все это уже не так важно.

Не будем забывать, что деньги обладают еще и инвестиционными свойствами. Они сулят рост, обещают преумножиться точно так же, как из года в год на глазах землепашцев по осени из одного семени вырастал злак с множеством семян. Это инвестиционное чудо происходило тысячи раз и, закрепившись в сознании, перекочевало и к универсальному коэффициенту. Таким образом, деньги приняли в себя и долю мечты, став самостоятельной идеей.

Оба канала доверия позволили человечеству более динамично развиваться и осуществлять такие грандиозные проекты, которые невозможно осуществить в рамках немногочисленной, пусть даже и сильно разросшейся, семьи. Процесс совместного созидания, с одной стороны, повышал уровень доверия между людьми. С другой стороны, деньги обезличили этап распределения, разорвав не только узы семейной общины, но и благополучно замещают собой личные обязательства, освобождая людей от сложных человеческих отношений, развивая с каждым прикосновением к ним и мыслью о них самостоятельность и индивидуализм.

В любом случае, идеи, сопутствующие созиданию, и деньги, олицетворяющие собой распределение, – это два канала доверия, которые регулируют взаимодействие людей как в совместной деятельности, так и почти в любом социальной проекте.

Кратко. Социум не существует без доверия. Для доверия нужны основания. Генетически доверие базировалось на кровном родстве, а в процессе совместной деятельности доверие стали вызывать общие идеи (мечты) и деньги как итог поставленной цели или, если хотите, реализованной мечты.

Глава 7. Земля и воля

В 1861 году в Российской империи началась реформа, упразднившая крепостное право. Одновременно с началом реформы возникло революционное общество «Земля и воля», так страстно желавшее подарить освобождение крестьянам, что даже не заметило начало реформы.

Если первый состав революционного общества мечтал о социализме, не имея на руках даже «Капитала» Маркса (он опубликует его только в 1867 году), то второй состав, разочаровавшись в идеях первого, своей новой программой провозгласил идеалы «анархизма и коллективизма».

Как революционерам удавалось совместить в своем сознании коллективизм и анархию – это отдельный вопрос к психоаналитикам, но, возмечтав дать крестьянству одновременно землю и волю, они еще и попытались переписать историю набело, объединив доселе несовместимое.

Вот факты. Все демократии древности – греческие полисы, Рим и Новгород – были поглощены империями или сами стали империями, как Римская.

Почему народ Рима предпочел демократии автократию? Может быть, народ Рима никто не спрашивал? Лишь отчасти можно с этим согласиться. В том смысле, что народы вообще не выбирают форму правления.

Форму правления выбирают не сами люди, а тот канал доверия, который преобладает в данном сообществе. Если созидательный труд не приносит излишков, то людям приходится держаться плотнее друг к другу ради выживания, и эта сплоченность накладывает отпечаток на форму правления. Когда условия позволяют иметь излишки, люди могут уже не так сильно держаться друг за друга, что позволяет установлению более свободной формы правления.

Посудите сами, когда человеку едва хватает на пропитание, он не будет это жизненно необходимое обменивать на что-нибудь, тем более столь несъедобное, как деньги. Деньги появляются только там, где возникает излишек чего-либо. Развитие торговли само по себе намекает на то, что в данной конкретной местности есть нечто для продажи (некий излишек), и люди могут свободно выдохнуть, уже не так переживая за завтрашний день. То есть даже не торговля взывает к большой свободе для перемещения товаров, а само наличие излишков говорит об определенной степени изобилия и соответствующей степени свободы.

В соответствии с условиями среды в одних местах сформировались торговые полисы, а в других – военные автократии. Ранние демократии торговых полисов были призваны обеспечить наилучшие условия для торговли. Если часть элиты и была землевладельцами, то основу их богатства составляла торговля – в большей степени торговля различными продуктами питания, среди которых особое место занимало зерно.

Для роста торговли нужна свобода перемещения товаров и денег, ну и защита частной собственности от произвола. Поглотившие их автократии игнорировали свободу и частные права, однако продержалась почти повсеместно вплоть до двадцатого века. Почему столь долго, если они так плохи?

Как и ранние демократии, автократические монархии черпали доход из хлеба и иных продовольственных товаров, для выращивания которых нужна земля. Чем больше земли, тем больше зерна и тем больше богатства. Торговые полисы сами породили условия для прихода монархий. Покупая зерно у землевладельцев, купцы давали им не только деньги, но и повышали ценность земли.

Когда земля была только основой для выживания, ее отвоевывали у лесов, болот, но как только земля, кроме питания, стала приносить доход, ее стали отвоевывать еще и друг у друга. Воины объединялись в ватаги и дружины, которые сначала предлагали местным жителям свою защиту, а потом узаконили свою власть на землю, а позднее и на тех, кто на ней трудится. Мелкие князья враждовали между собой, пока самый ловкий не объявлял себя монархом и – вуаля, подчинял себе тех, кто его породил. Я имею в виду торговые города.

Вполне закономерен вопрос: если власть сменилась в ранних демократиях на автократию, то значит, и сами условия изменились? В общем, да. Даже при том, что природные условия не менялись, но, став частью большого государства, бывший полис разделял общую судьбу и достаток со всеми остальными землями.

Теперь основой богатства стала недвижимость – земля, приносящая хлеб. А земле не нужна свобода, ей нужна лишь защита. Для землевладельцев важна сильная власть и сильная армия, чтобы могла и крестьянский бунт усмирить, и захватчиков прогнать. Поэтому автократия – идеальная форма правления для сельскохозяйственных государств и государств, основной ценностью которых являются земля и ее недра.

Землю можно купить или продать, но вне зависимости от собственника она остается объектом приложения труда. Испокон веков земля взывала к деятельности, оставаясь по сегодняшний день важнейшим элементом созидания. Труд на земле был до последнего времени изнуряюще тяжел. Без сельскохозяйственной техники он требовал коллективного взаимодействия. Тяжелый труд объединял людей. Воля если людям и снилась по ночам, то при свете дня суровая реальность требовала сплоченности и такой воли, которая нужна в преодолении трудностей, нежели той, которая зовет на просторы.

Деньги же появляются лишь там, где образовываются излишки, будь то зерно или что-то иное, что можно продать без риска самому оказаться у разбитого корыта. Излишек подразумевает некий достаток, когда можно уже не так переживать за насущное, и когда часть сообщества может быть освобождена от работы в поле со всеми вытекающими последствиями для роста культуры, искусств и наук.

Чем больше излишки, которые можно без ущерба продать или купить, тем активнее развивается торговля. Никто не торгует насущным. Торгуют обычно тем, без чего смогут легко обойтись. Так рост торговли сопровождается уменьшением зависимости людей от изнуряющего труда и соответствующей потребности в сплоченности. Созидание уступает центральное место в человеческом сотрудничестве распределению.

Если монархии – это иерархии, центральное место в которых занимают воины (лендлорды, дворяне), то с переходом к либеральной форме правления место воинов занимают торговцы (купцы, бизнесмены, банкиры). Если для монархии важнейшей ценностью является земля, а власть опирается на элиту, состоящую из воинов, способных защитить землю от захватчиков, то, когда в структуре государственных доходов торговля забирает себе первое место, деньги начинают взывать к тому, чтобы участники распределения товаров стали оказывать влияние на принятие ключевых решений в стране. Но как только земля или ее недра вновь становятся главным источником государственных доходов, возвращается автократия несмотря на то, что кому-то милее свобода.

Либеральные формы правления возникают только там и тогда, где и когда создается настолько много излишков, что распределение их становится существенно важнее самого процесса созидания. А когда торговля становится важнее производства, то и доверие к деньгам в силу их природы начинает превалировать над доверием к людям.

Выбор той или иной формы правления – это не заговор элит, не преступление против людей и не чей-то злой умысел. Люди всего лишь выстраивают свои отношения сообразно условиям. Если для земледелия требовалась сплоченность, то и форма правления выбирала ее как основное свойство. Если для торговли необходима свобода, то и властные структуры так организовывались, чтобы обеспечить максимально благоприятные условия для свободной торговли.

Деньги не имеют родины, не держатся за землю или определенную территорию, они ищут, где лучше, а за ними устремляются за лучшей долей и наиболее зависимые от них люди. Поэтому демократическим государствам требуется создавать более комфортные условия для того, чтобы деньги и люди не убегали.

Свобода для денег – это причина, свобода для людей – следствие. Без свободного перемещения капитала и инвестиций не возможен рост торговли, а несвободные граждане являются плохими потребителями товаров и услуг.

Народы не выбирают форму правления. Ее выбирают придуманные людьми для своего удобства деньги. Формы правления сменяются не потому, что так лучше для людей, а потому что это лучше для денег.

При этом, являясь универсальным механизмом доверия и конвертации, сами по себе деньги не объединяют людей. Людей объединяют мечты, великие цели и общая вера. Деньги – лишь смазка в колесах истории, а двигателем выступают путеводные звезды, зажигающие надежду в человеческих сердцах.

Утверждать, что одна форма правления лучше, чем другая, – значит уподобляться спору моряка и хлебопашца о том, что лучше – парус или плуг. Если им удастся убедить друг друга в собственной правоте, то оба станут посмешищем, как только один попробует возделывать землю парусом, а второй выйдет в море ловить ветер плугом.

Каждая форма правления соответствовала тем историческим условиям и возможностям, которые были в наличии. Объединить землю и волю никто бы не смог в тех реальных условиях.

Только промышленная революция спутала все исторические карты, предоставив народам больше возможностей. В отличие от технологий люди не способны меняться так быстро. Людям нужно время. Поэтому общественные формы правления не так быстро реагировали на изменения условий.

Возвращаясь к народовольцам, можно сказать, что для того, чтобы дать людям землю и волю, не стоит устраивать террор и призывать к восстанию, достаточно всего лишь обеспечить в стране условия для технологического прорыва, который позволил бы внедрить в сельском хозяйстве технику и освободил крестьян от изнуряющего труда.

Восстание – это зачастую слишком простой путь, ведущий не к достижению поставленной цели, а к хаосу, из которого еще неизвестно куда кривая вывезет. Чтобы изменить социальные отношения, не требуется их разрушать, достаточно изменить реальные факторы, влияющие на них. А когда возникнут необходимые условия, тогда они немедленно потребуют смены старых и не соответствующих новым реалиям социальных отношений.

Причина того возбуждения среди студенчества, что привело к революционному движению, по всей видимости, кроется в самой природе российского общества. Студенты, будучи выходцами из различных сословий, в стране, нацеленной на единство, очень остро воспринимали себя частью общества.

Несправедливость распределения, когда одни вынуждены тяжело работать, а другие в рассвете юных сил не принимают никакого участия в общем труде, взвывало к совести точно так же, как если бы эти студенты оставались дома, когда их младшие братья выходили в поле, а после все вместе садились за один обеденный стол.

Когда люди еще не разобщены, то чувство стыда невозможно подавить никакими силами. Это выше человека, это природа. Поскольку с неолитической революции прошло не менее семисот поколений, а промышленная революция случилась буквально вчера, то вопросы совместного труда и справедливость распределения остаются самыми важными до сих пор.

Кратко. Вплоть до промышленной революции земля и воля были не совместимы. Монархии, охраняя коллективный труд на земле, держались на единстве, а избыток в распределении развивал торговлю, которая, в свою очередь, побуждала к развитию либеральных свобод и индивидуализма.