Читать книгу: «Опричник», страница 21

Глава XXXVIII. Бунт

Умывшись и утомленно прислонившись к дубовой стене бревенчатой избы кузнеца, Сабуровы устало прикрыли глаза, пытаясь восстановить хоть немного сил, чтобы уже вскоре вновь идти на зловещую колдунью, которую надо было остановить и прекратить ее козни.

Кузнец и его средний сын, пятнадцатилетний Тимофейка, ушли еще засветло из дома, и теперь Сабуровы слышали через открытые ставни окон, как вся слобода словно жужжит и то и дело по улице проходят мужики, старики да бабы и, размахивая руками, что-то возбужденно обсуждают.

Прыткая десятилетняя дочка кузнеца Марьяша суетилась и бегала по избе, то разжигая печь, то оправляя пеленки у маленького грудного братика. Матушка ее, болезненная и неходячая, лежала на полатях над печью и иногда тихо просила пить у дочки. Пока девочка пекла блины, Людмила уже обмыла раны Сабуровых и перевязала их чистыми тряпками, которые дала Марьяша. Потом, взяв на руки заплакавшего малыша, монахиня укачала его на руках и уложила спать в висячую люльку, прикрепленную к потолку, чтобы хоть немного помочь маленькой хозяюшке, которая суетилась у печи.

Немного отдохнув у Ильи Андреевича в избе, молодые люди перекусили вкусными блинами, настряпанными Марьяшей, и уже к полудню направились в сторону Успенского собора. Илья Андреевич с сыном и другими слободскими в количестве тридцати человек шел вместе с Сабуровыми. Людмила двигалась в числе пятерых баб, шедших с вилами на плечах, вызвавшихся идти на бунт против самоуправства колдуньи.

Когда кузнечные слободские приблизились к каменной ограде собора, они отметили около трех сотен человек, которые уже ждали их, взволнованно переговаривались и даже спорили. С вилами, топорами, ножами, а некоторые еще и с пищалями и саблями, люди, едва завидев кузнеца Быкова в сопровождении Сабуровых, чуть притихли и устремили на них взоры.

Как и обещал кузнец, он поднял на бунт внушительное количество народа, явно не довольного действиями наместника и жаждущими что-то изменить в жизни горожан. Быстро обменявшись несколькими фразами с главами отрядов, которые пришли с многочисленных улиц города, посадов и слобод Владимира, Мирон поблагодарил всех и приказал готовиться.

В этот миг раздался сильный звон с колокольни Успенского собора.

– Зачем это? – опешил Мирон.

– Монахи Прокопий и Даниил с нами. Сказали, что будут трезвонить на весь град, чтобы все люди собирались и вставали портив произвола колдуньи! – объяснил один из крепких стариков, видимо, бывший вояка, с палашом на поясе. – Мы все готовы. Ведите нас!

Понятливо кивнув и в последний раз окинув взглядом замолчавший люд, окружавший его, Мирон отметил на лицах людей упрямое выражение, а в их глазах злость и ярость. Повернувшись, Мирон стремительно последовал по улице, и Василий пошел рядом с ним. Набат колокола был словно яростная музыка, которая подбадривала всех…

В светлице Милолики находился Алябьев, который говорил всякую чушь о ее красоте. Молодая боярыня безразлично слушала молодого сотника, но вдруг напряглась. Нечто странное коснулось ее слуха, и она торопливо приблизилась к окну.

– Олег, колокола бьют. Отчего? – поинтересовалась Милолика и проворно распахнула слюдяное оконце терема. Звон стал сильнее, и колдунья уставилась на множество мужиков с вилами и топорами, а между ними и на некоторых баб. Заполонив почти все пространство широкой Никольской улицы, они размахивали руками, и гомон их голосов наполнял округу. – Там толпа народу по улице идет! И, похоже, сюда идут! – произнесла Милолика, округлив глаза и оборачиваясь к Алябьеву. Она сухо приказала: – Пойди, узнай, что такое? Немедля!

– Слушаюсь, Милолика Дмитриевна! – кивнул порывисто сотник и, поправляя свою саблю на боку, кинулся прочь из светлицы Милолики.

По дороге захватив увесистое бревно, бунтующие приблизились к запертым высоким воротам усадьбы наместника и начали с силой бить по ним мощным орудием-бревном. Уже через четверть часа, пробив большую щель, они распахнули ворота, и шумящий людской поток вылился на двор боярина Нестерова.

Милолика в алом летнике и осыпанном бисером кокошнике уже стояла на высоком крыльце дома наместника, а перед нею выстроились пятьдесят опричников во главе с Алябьевым, выставив свои пищали вперед и готовясь к бою. Толпа, увидев грозящую опасность от воинов, немедля остановилась, но все же недовольно и дерзко продолжала бурчать, что никто их не остановит, даже опричники.

– Как вы посмели ворота сломать, охальники?! – грозно произнесла Милолика с крыльца, обращаясь к многочисленным людям и проводя по всем угрожающим взором.

– Мы за твоей головой пришли, колдунья окаянная! – прокричал на весь широкий двор Илья Быков.

– Хватит людей морить да суд свой черный вершить над нами! – добавил другой дед.

– Совсем вы спятили? – прокричала Милолика и властно приказала: – Прочь подите со двора наместника, псы шелудивые! Пока ваши головы целы!

– Иди ты, к черту лысому, злыдня! – прохрипел еще один из мужиков.

– Ах, это вы, изменники царские, народ взбаламутили! – процедила сквозь зубы колдунья, видя впереди Сабуровых и не понимая, как они сумели освободиться из застенка.

– Где боярин? Мы с ним желаем говорить, не с тобой! – грозно вымолвил Мирон в сторону колдуньи.

– А ну стрельните в них как следует! – истерично выпалила Милолика опричникам. – Чтобы уразумели, кто здесь власть вершит!

Опричники уже навели свои пищали, готовые выстрелить в людей. А бунтовщики в испуге замерли, думая, что и вправду военные сейчас в упор пальнут в них.

– Не сметь! – раздался откуда-то с боку окрик. И Петр Федорович Нестеров появился во дворе, выходя от конюшен, а за ним следовала дюжина опричников, видимо, преданных ему.

– Зачем ты поднялся на ноги, разлюбезный друг? – тотчас проворковала Милолика и, быстро спустившись с крыльца, прошла между опричниками и приблизилась к мужу. – Ты же болен. Я сама тут все улажу.

Она подошла к нему совсем вплотную, но боярин выставил руку вперед, остановив ее жестом, и грубо процедил:

– Не болен я! – И тут же, повернувшись к людям, уже спокойно спросил: – Что вы хотите, люди добрые?

– Хотим мы справедливости, боярин! – прогрохотал Илья Андреевич Быков. – Твоя жена – колдунья злая, она людей изводит и у детей кровь пьет. Хотим мы, чтобы ты остановил ее и в тюрьму заключил, и власть у нее забрал. А если не сделаешь этого, значит, ты с нею заодно. И тогда мы над тобой тоже наш людской суд вершить будем!

– Он лжет! – прокричала раздраженно Милолика, зыркая злобным взором на кузнеца. – Никакая я не колдунья, они с ума все сошли! Не слушай их, Петр Федорович. Защити меня от их клеветы!

Милолика приблизилась к мужу и кинулась к нему на шею. Нестеров чуть отстранил жену от себя, чуя что-то неладное.

– Я собственными глазами видел, как она младенца зарезала, а потом кровь его пила а сама приговаривала, чтобы ей еще краше стать, – произнес громко Василий Сабуров. Толпа в ужасе ахнула от слов Василия, а боярин смертельно побледнел. Обратив свой взгляд на жену, он громко спросил:

– Неужто все правда, что люди говорят? – он схватил Милолику за плечи и начал трясти. – Говори правду! Меня ты тоже травами колдовскими опаивала! Знаю про то! Но теперь я все ясно вижу! И творится вокруг нечто жуткое и темное, – добавил Нестеров.

– Нет, нет, это ложь! – распалялась истерично Милолика.

– Мужики правду говорят, мы это подтвердить можем! – крикнул один из опричников, которые пришли вместе с наместником. – Она нас в страхе держала и смертью грозила, если не будем людей в ее темнице мучить и убивать неугодных.

– Колдовской браслет, что на ее запястье, снимите! И все сами увидите! – вдруг грозно прокричала Людмила, выйдя вперед.

– Браслет? – переспросил наместник и, тут же вспомнив, что красавица-жена никогда не снимала золотой браслет, даже ночью, Нестеров проворно схватил руку Милолики с браслетом и рванул второй рукой драгоценность с ее запястья. Колдунья судорожно завизжала и попыталась вырваться из сильных рук мужа, но у нее ничего не вышло. Бросив браслет на землю, Петр Федорович сжал запястья жены, чтобы она не вырвалась. Быстро подбежав к колдунье, Людмила стремительно подняла с пыльной земли драгоценность и спрятала за спину. Пятясь и видя, как колдунья испепеляет ее взором, девушка проворно вновь встала за Сабуровых.

Колдунью начало трясти, и она как будто вся сжалась и дико закачалась. Не понимая, что с ней, Петр Федорович невольно отпустил руки Милолики, и все вмиг увидели, что лицо и фигура колдуньи стали меняться. Уже через пару минут она превратилась в невысокую, кривую молодую девицу с серым узким лицом, маленькими черными глазами, тощим костлявым телом – страшную на вид.

– Едрена бабушка! – вымолвил Мирон Сабуров, видя это превращение из статной красавицы в страшную неприглядную девку со скрюченными руками.

Вдруг, резко выпрямившись и окинув всех злобным взглядом, Милолика бросилась к одному из опричников и, выхватив из его рук пищаль, попыталась выстрелить в людей. Но вмиг меткая стрела пронзила ее сердце, насквозь пробив тело. Хрипло и протяжно вскрикнув, колдунья закатила глаза и рухнула на землю, прохрипев предсмертную фразу:

– Темный Повелитель отомстит за меня! Ибо его мертвое войско сильнее вас, смертных!

Колдунья испустила дух, а Людмила зорким взором увидела, как бордово-черная душа Милолики устремилась ввысь.

Одна из баб, стоящая впереди с мужиками, видимо, умелая в стрельбе, опустила лук и процедила:

– Получи, гадина, за сыночка моего убиенного… – баба взглянула на наместника и громко добавила: – Можешь меня в застенок сажать, Петр Федорович, но вины я за собой не чую…

Нестеров долго пронзительно смотрел то на бабу, то на мертвую жену-колдунью, то на людей, которые притихли и как будто ожидали от него ответа, и только спустя пару минут боярин тяжко выдохнул и громко сказал, обращаясь к народу:

– Я тоже колдовским зельем опоен был. И многого не видел. Теперь все понимаю и прошу прощения у вас, люди добрые, за то, что допустил дела жуткие, нечестивые на землях владимирских. Отныне, клянусь вам, не будет зла и бесчинства на них!

Петр Федорович сдержал обещание. С того дня в округе стало спокойно. Люди перестали бояться за своих малых детей, никого за малейшую провинность не секли плетьми и не морили в темнице. Нестеров выгнал из города Алябьева за измену и за то, что сотник помогал колдунье вершить черные дела. Сабуровы наконец добыли еще одну часть Чаши, золотой обруч в ее талию, бывший браслет Милолики, остались ненадолго во Владимире в доме наместника, чтобы залечить свои раны…

Глава XXXIX. Влюбленный

Русское царство, г. Владимир,

1572 год, 09 августа

Рассвет едва занимался, когда Мирон, уже не в силах лежать, сел на кровати. Еще часа в четыре утра проснувшись, он тихо лежал в постели и думал о своей нелегкой доле. Заметив, что Василий заворочался и тоже проснулся, он вдруг спросил:

– Ты не спишь, Васятка?

– Нет. От твоих громких вздохов даже мертвый проснется, – огрызнулся Василий и сел на кровати, потягиваясь.

– Ты мне скажи, Василий, отчего все так неладно в жизни-то? – вымолвил Мирон, садясь на постели.

– Что же?

– Столько девок видел, и ни одна не нужна была. А которая нужна теперь, не может моею стать.

Нахмурившись, Василий раздумывал над словами брата всего минуту.

– Ты о Людмиле говоришь? – поинтересовался старший Сабуров.

На вопрос брата Мирон промолчал и отвернулся от Василия.

– Точно о ней! Люба она тебе! – ошарашенно воскликнул старший Сабуров. Давно не веря в то, что Мирон вообще может кого-то полюбить, поскольку брат всегда был холоден к девушкам, Василий только в этот миг понял все. Взгляды Мирона, которые он кидал на Людмилу, замеченные Василием, придирки к девушке и желание брата оберечь ее от всего, все это говорило о том, что Мирон явно неравнодушен к монахине. – Дак люба она тебе или нет?!

– Какая разница? – траурно спросил Мирон, опуская голову. – Если изменить ничего нельзя. Видать, страдать мне вечно…

– Да погоди ты, Мирон, – начал задумчиво Василий. – Подумать надо над этим.

– О чего думать-то? – взвился Мирон и зыркнул на него сердитым взором.

Василий чуть помолчал, раздумывая, и вдруг произнес:

– А если ее постриг отменить? Можно написать епископу и…

– Ты что, ополоумел? – опешил Мирон. – Грех это…

В этот момент в горницу Сабуровых постучались, и из-за приоткрывшейся двери выглянуло приятное личико Людмилы. Пожелав им доброго утра, она спросила:

– Вы не спите, братцы?

– Нет, входи, – кивнул ей Василий.

– Только слово скажи! – вымолвил Мирон, предостерегая брата, чтобы тот не выболтал все Людмиле о его чувствах.

Девушка прошла в горницу, сжимая в руках черную книжку.

– А ты что так рано явилась? Тебе чего не спится? – буркнул недовольно Мирон. Он встал и подошел к умывальнику, собираясь ополоснуться.

– Что это с ним? – спросила тихо Людмила у Василия, указывая взором на Мирона.

– Не в духе он, – объяснил старший Сабуров.

– Встала то я рано, потому что мне сон страшный приснился, – сказала вдруг Людмила, присаживаясь на лавку. – Словно хожу я по полю какому-то, а трава красноватыми огоньками светится. А под ногами много убитых лежит, вроде воины мертвые. И хожу по полю этому, а за мной как будто идет кто-то. Темный такой.

– И что не видела ты того, кто преследует тебя? – спросил Мирон настороженно, обернувшись к ней.

– Видела один раз. Он встал вдруг передо мной и явно не пускал далее. А я смотрю на него и до жути страшно мне.

– И как он выглядел? – произнес беспокойно Мирон.

– Как высокий призрак в грязных белых одеждах и кольчуге. Стоит он и на меч свой длинный, большой, что в землю воткнутый, опирается ладонями. А на оружии том, где руки его в железных перчатках покоятся, камень-самоцвет прозрачный желтоватый светится…

– А дальше? – поинтересовался Василий.

– Все, более не помню ничего…

– Не нравится мне сон твой, – отозвался Мирон.

– Да ладно, это ж сон только, – отмахнулась Людмила. – А еще как проснулась, я до конца стих про последнего с «Тайного схорона» разгадала. Вот смотрите.

Она проворно начала листать книжку колдуна, ища нужное место.

– Да неужто? – спросил возбужденно Мирон и быстро уселся рядом с монахиней на лавку. Он невольно придержал обложку книги, которая едва не захлопнулась. Его ладонь нечаянно прикоснулась к руке Людмилы, держащей книгу. Ощутив пальцами теплую гладкую кожу девушки, Мирон почувствовал, как его обдало жаром. Он резко отдернул руку и окатил Людмилу жгучим пламенным взором. Взглянув на молодого человека, девушка не отвела свои зеленые очи и пронзительно посмотрела в лицо Мирона. Только спустя минуту она медленно перевела глаза на раскрытую книгу и тихо произнесла:

– Смотрите сказано тут…

Опустив взгляд в книгу, куда указывал ее пальчик, Мирон как-то весь сгорбился и тяжко вздохнул.

На Волге в Твери бранное поле лежит,

Русскими русичи в той битве убиты.

Но среди мертвых иноверец чужой.

В латах, в кольчуге, призрак живой.

– Мертвец опять. Колдунья Милолика перед смертью о мертвецах и Повелителе вещала, – задумался Мирон. – И призрак опять. Все понял я!

– Да? – подняла на него лицо Людмила.

– Последним самоцветом владеет Темный Повелитель из «схорона»! – добавил он. – Он же призрак, который хотел удушить меня. А бранное поле – поле битвы, наверняка где-то в Твери такое есть, и этого Темного Повелителя там искать надо!

– А я не помню, чтобы за последние годы в Твери какие-либо битвы были, – ответил Василий, вставший над ними.

– В стихе сказано русские русичей убивали там, – задумчиво сказала Людмила.

– Тем более русские на русских. И когда такое было? – непонимающе заметил Василий.

– Было! – выпалил Мирон, догадавшись. – Давно было, лет сто, а то и двести назад. Тверское княжество тогда с Московским княжеством дралось за власть в Твери. Вот и бились русские с русскими. Только там много мест, где битвы были…

– Тогда надо местных расспросить, где мертвецы живые ходят, – подсказала Людмила. – Ведь и колдунья, и стих о них говорит.

– Да, так и сделаем, – кивнул Мирон. – Путь неблизкий, завтра же и отправимся. За два дня должны добраться.

Русское царство, г. Тверь,

1572 год, 11 августа

Почти затемно они добрались до Твери. Остановившись на окраине города, в пустой заброшенной избе, молодые люди перекусили купленными по дороге свежим хлебом и молоком. Солнце уже село, оттого было решено лечь спать, а завтра начать поиски бранного поля.

Уже под утро, около четырех ночи, Мирон проснулся от жуткого кошмара, в котором окровавленный Темный призрак убивал Людмилу. Через войлочные небольшие оконца пробивались первые рассветные лучи. Резко сев на лавке, Сабуров пробежался взглядом по горнице, увидев только Василия, храпящего на соседней лавке. На печи же, где спала Людмила, никого не было. От растопленной еще вчера печи шло тепло, а плащ девушки, которым она укрывалась от холода, лежал на полатях.

– Людмила?! – хрипло позвал Мирон.

Но она не отзывалась, и вдруг за печью что-то зашевелилось. Из дальнего угла показались дрожащие очертания некоего существа. Чуть приблизившись во мраке, призрак замер у печи. Это был опять он, тот самый, который едва не задушил больного Мирона и которого они искали теперь.

– Девку тебе более не видать, – загробным голосом прохрипел призрак. – Она у меня. Принесешь мне Чашу, отдам тебе девку…

– Ах ты, бес проклятущий! – процедил Мирон и, вскочив на ноги, выхватил палаш и со всей силы рубанул по призраку. Но рука молодого человека с оружием пролетела сквозь видение, и Сабуров едва не врезался в печь.

– На поле мое приходи. Там и побьемся с тобой, русский, – дьявольски рассмеялся призрак, чуть отлетев в сторону. – Но без Чаши не являйся. Иначе убью девку-то!

Отметив, что Василий также проснулся и ошарашенными глазами смотрит на него и призрака, Мирон процедил:

– Не тронь ее!

– Чаша… – произнес призрак и улетел в деревянную стену, растворившись в ней.

– Я все слышал, – ответил Василий, вставая и оправляя рубаху.

– Вот подлый черт, – прорычал Мирон. – Где ж нынче ее искать? Куда он спрятал ее?

– Дак он сказал, у него она. А его место видать на бранном поле.

– Знать немедля идем это поле искать, только где оно? – буркнул Мирон, натягивая на ноги сапоги.

Они начали проворно собираться и уже спустя четверть часа вышли на улицу. Быстро захватив коней и Серого, спавшего на дворе, молодые люди устремились вверх по улице, рыская глазами по немногочисленным прохожим, чтобы у них узнать хоть что-то. В какой-то миг Василий резко остановился и обернулся к брату:

– Слушай, Мирон! А помнишь, Людмила кошмар свой рассказывала, и что на поле том ратном огоньки красноватые святятся. Как будто она заранее во сне видела поле это! Где этот Темный сидит.

– Точно! – кивнул уверенно Мирон и немедля заговорил с одним из прохожих мужиков. Только четвертый встреченный ими горожанин, седой дряхлый дед, сидящий на завалинке у одного из домов, похоже, понял, что за ратное поле ищут Сабуровы.

– Есть одно чудное поле, – прокряхтел дед, прищурившись. – Еще мой отец о нем знавал, да люди иногда о нем говорят. На том поле, что в сельце Бортнево, битва великая давным-давно была, в начале позапрошлого века. Так вот, на поле том ратном много тогда русских – и тверичей, и москвичей – с обеих сторон полегло, и могилы там братские. И люди поговаривают, что светится поле то красноватыми огнями, словно души погибших воинов это. И что по ночам они, воины-то убиенные эти, иногда оживают.

– Точно оно! Как до него добраться, дедушка? – лихорадочно спросил Мирон. – Далеко это сельцо?

– Наверное, верст сорок будет отсюдова. На юг езжайте, до Городеска, а там рядом совсем от сельца этого. Людей спросите, они укажут…

Недалече от села, на поле, где в 1317 году произошла кровавая Бортеневская битва между воинами Тверского и Московского княжеств, теперь стояли тишина и покой. Сабуровы прискакали сюда на своих верных жеребцах и, привязав коней у кромки леса, далее направились вперед только с Серым.

Почти у другого края поля они разглядели широкий раскидистый дуб, а около него спиной к ним одиноко стоял высокий воин. Вокруг не было видно ни души, и лишь неяркие красноватые огоньки вокруг дерева и воина навели молодых людей на мысль, что они нашли того, кого искали. Облаченный в кольчужные доспехи, латы, поверх которых была надета короткая белая туника без рукавов, грязная и с засохшими пятнами крови, в квадратном железном глухом шлеме на голове и в коротких сапогах со шпорами, он производил странное впечатление.

– Одет он как-то чудно, – произнес Василий, когда они замедлили шаг, пытаясь лучше рассмотреть воина. – Кольчуга с доспехами, а сверху рубаха светлая какая-то. Он что, рыцарь? Такие мощные неподвижные железяки только они носили…

– Похож на тамплиера. Посмотри, на рубахе у него крест красный нарисован на спине, – сказал Мирон, обращаясь к Василию. Молодые люди остановились в тридцати шагах от рыцаря, так и стоящего к ним спиной. – В позапрошлом веке во Франции они жили…

– Откуда он тут взялся? Тут же русичи покоятся.

– Шут его знает, – ответил Мирон тихо.

Рыцарь, стоящий у дерева, медленно повернулся, и Сабуровы увидели у него на руках Людмилу. Девушка, удерживаемая закованными в железо руками тамплиера, не проявляла признаков жизни и, словно кукла, недвижимо покоилась на руках рыцаря. Ее голова свисала вниз, и ее волосы почти доставали длинными темными прядями земли. Она была мертва или без сознания.

– Людмила у него! – выпалил обеспокоенно Василий.

Мирон промолчал, так как в это мгновение ощущал, что готов броситься на этого воина в доспехах и растерзать голыми руками, только чтобы он выпустил девушку из своих пугающих объятий.

Разглядев Сабуровых, приближающихся к нему, тамплиер повернул в их сторону голову, облаченную в квадратный шлем с узкими прорезями для глаз.

– Где Чаша?! – прохрипел зловещим басом рыцарь, и Мирон тут же узнал этот голос, голос призрака, который дважды являлся к нему. Но теперь он был во плоти тамплиера.

– Отпусти девушку! – прокричал грозно Мирон в ответ, доставая свой палаш из ножен.

Рыцарь медленно наклонился и опустил Людмилу на землю, прислонив ее к дубу. Отойдя от дерева на несколько шагов, рыцарь вдруг из-за спины вытащил небольшой обоюдоострый меч, чуть менее двух аршин в длину и в два раза шире палаша Сабурова. В крестовине его, ближе к лезвию, сиял желтоватый самоцвет. Рыцарь воткнул меч в землю у своей правой ноги и, положив ладонь в железной перчатке на крестовину холодного оружия, выпрямился, приподняв подбородок, и прогрохотал устрашающим басом:

– Отдай Чашу, русский!

– Чашу не отдам, тамплиер! – храбро выпалил Мирон.

– Мое имя Рено де Шартр! – продолжал громовым голосом рыцарь. – И Чаша принадлежит Ордену Храма! Я хранитель сей Чаши! Я привез ее сюда и хранил долгие сотни лет! Вы, чужаки, не имеете права владеть ею!

– Ясно! – глухо процедил Мирон Василию. – Он тот самый рыцарь-тамплиер, который привез Чашу на Русь когда-то давно. Точно. Все сходится. Начало четырнадцатого века, именно тогда Орден тамплиеров во Франции разгромили. В то же время, немного позже, здесь Бортеневская битва была, и он погиб! Но, видимо, успел он разбить Чашу на части и раздал их «Тайному схорону». Именно он их Темный Повелитель! Именно он пугал меня, и про него все нечистые твердили…

И тут тамплиер выкинул левую руку вперед и распрямил пальцы.

– Защита, Василий! – прохрипел Мирон, вмиг распознав движение рыцаря для энергетического удара.