Читать книгу: «Король-феникс», страница 2

Глава 2. Элина

Приведя подданных в безжизненную пустыню, будущий король воскликнул: «Здесь заложим мы свой город!» Люди шли под покровом ночи, когда песок наконец остыл. Стирая руки в кровь, они лепили кирпичи из глины. Луны-близнецы заинтересованно наблюдали и той ночью задержались на небе подольше, давая путникам отдохнуть от дневного зноя.

Полная история Сайона, гл. 41

Элина, пригнувшись, прошла под аркой, где плясали лоярийские искры – крошечные светящиеся песчинки, эдакие волшебные огоньки, что скапливаются в темных закоулках в сезоны муссонов. Жрецы считали это явление божественным, хотя Элина смутно припоминала, как один из наставников давал более приземленное объяснение – что-то про влагу и песок.

«Эти искры – добрый знак, – утверждали жрецы. – Благословение Феникс дарует нам удачу».

Элина осторожно смахнула осыпавшиеся на волосы и кожу искорки. В чем в чем, а в удаче она сейчас особенно не нуждалась.

Она сунула руку под балахон и нащупала на бедре спрятанный голокомм. Металлическая поверхность холодила вспотевшую кожу. Комм весил меньше мешка чайных листьев, однако все равно тяготил. Не удача требовалась Элине, а чтобы Варун был и правда столь же глуп и жаден, каким показался ей в тот день, когда раскрыл свои истинные стремления.

– Феникс всемогущая, тут жарче, чем в Ее клятом пламени, – пропыхтела Ферма, оттягивая воротник. Пот ручьями стекал по ее лицу. – Ты уверена, что собрание состоится в такое пекло?

– Уверена.

Элина перепрыгнула через растянувшегося на песке бродячего шобу. Тот широко зевнул, тряхнул массивной гривой и снова свернулся клубком. На балконе мастеровой встряхивал свежепокрашенную шаль, осыпая идущих внизу карминово-янтарным дождем.

– Естественно, когда еще огнепоклонникам встречаться, как не в самый жаркий день, – проворчала Ферма себе под нос.

Воительница-юми поплотнее затянула платок, пряча отличительную прическу своего народа – толстые и длинные косы, сейчас шелковистые, но способные превратиться в острые клинки, которыми можно вспороть человеку горло.

Из Фермы с младенчества воспитывали воительницу. В ходе Сожжения, устроенного шестым Пророком, почти все юми на Втором материке оказались истреблены, а выжившие служили исключительно военными и командирами. Лучшие из лучших удостаивались чести попасть в королевские чертоги. Ферма была не только наставницей Элины, но и Копьем ее матери. Именно она научила принцессу искусству прятать трос-клинок вдоль позвоночника, а затем быстрым движением бедер его высвобождать.

После смерти королевы она отвечала за обучение Элины истории и политике, врачевала раны и ушибы после спаррингов, ставила холодные примочки, когда та заболевала. Ферма могла без единого слова заставить всех в комнате замолчать – и без единого звука убить человека.

Элина восхищалась грацией и силой своей телохранительницы. И оттого забавнее было видеть, насколько трудно ей дается свыкнуться с жарой в Рани.

Хотелось отпустить шутку по этому поводу, но тут сзади раздался крик. Обернувшись, они с Фермой увидели, как двое сешарийских пацанов – черноволосый и синеволосый – со смехом удирают на летающих досках от разгневанного торговца. На углу базара подвыпившие болельщики издали недовольный гул. На парящей перед ними в воздухе голотрансляции показали повтор, как сейлонский вратарь отбивает удар раванского нападающего, обеспечивая своей сборной победу в Западном кубке по ветроболу. Один болельщик в сердцах швырнул банку на землю, забрызгав бегущего торговца пивом.

– Что ж, хотя бы они не выбрали какой-то захолустный спальный район, – сказала Элина с ухмылкой. Ферма скривилась в ответ.

Несмотря на вездесущую пыль и давящую духоту, Элине нравились извилистые улочки и базарная теснота. Столица отличалась безумной мешаниной звуков и архитектуры; прошлое упрямо не сдавалось под напором современности и переплеталось с нею. Между высокими колоннами из песчаника, обработанными пескоструйкой, тянулись витрины перчаток со встроенными голопроекторами и полностью оснащенные магнитотрико. Тут же ходили торговцы с тележками, зазывая покупателей на свои товары: шафран, шалфей, гвоздику, сейлонских попугаев и браслеты из узорчатого стекла с Первого материка. Громко сигналили гравикары, ругались водители, огрызались в ответ пешеходы, переходя дорогу где попало. Ревели сироты, старики просили милостыню, коммерсантки на каблуках-шпильках, ворча под нос, спешили к гравипоездам. А вокруг – людской водоворот, где, задевая друг друга локтями, коленями и ладонями, смешались лица, судьбы и мечты. Элина чуяла его общее дыхание, пот и саму жизнь, столь не похожую на длинные, прохладные и пустые анфилады дворца.

Как ей этого не хватало.

– Эй, информатор! – окликнул их какой-то торговец.

Элина обернулась. Навстречу им шел Ишант с полной тележкой бумажных кульков, в которых дымились свежеобжаренные макхана, политые маслом гхи и посыпанные специями.

– Привет, купец. – Элина улыбнулась, но платок скрывал ее лицо. – Почему ты здесь? Мне казалось, твоя лавка продает джалеби.

– Так аренду задрали до небес, и Лохан меня вышвырнул. Клятые сешарийцы, кучка вонючих жадных…

Ферма угрожающе шагнула к Ишанту, и он осекся.

– А, конечно, конечно. Прости. Забыл, что вы с напарницей на стороне беженцев.

– Им всего лишь нужен дом, как и нам всем. – Элина кивнула на тележку: – Смотрится аппетитно.

– Хочешь? Отдаю три по цене двух. Особое предложение только для тебя. – Ишант подмигнул.

– Заманчиво, но нет. – Элина бросила взгляд на Ферму. – Мы опаздываем на митинг.

Улыбка пропала с лица торговца.

– Только не говори мне, что ведешь дела с золотошапочниками.

– Ничего личного, просто бизнес, – пожала плечами Элина, понимая, насколько дешево звучат эти слова.

– Ну да, ну да… – Ишант хмыкнул. – Будь осторожна. По мне, так лучше иметь дело с распоследним пройдохой-сешарийцем, чем с королевским лизоблюдом вроде Джангира. Гонору с Дворцовый холм, а яйца – что мои семечки.

Ферма гоготнула, и даже Элина не сдержала улыбки.

– Возьми кувшин холодного чааса. Добавь в макхана пряностей и продавай два кулька по цене одного, – посоветовала она. – А когда покупатели попросят пить, дери с них за каждый стакан.

– Умно. – Ишант уважительно присвистнул. – Увы, скоро меня здесь уже не будет.

– Почему? – спросила Элина.

– Когда пройдет коронация, я отбуду в Сейлон. Не могу так больше. В городе не протолкнуться, а золотошапочники вконец обнаглели. На той неделе ворвались в лавку к моему приятелю и затребовали двойную арендную плату. Иначе, говорят, спалим все дотла и свалим на бунтовщиков.

Элина аж задохнулась от возмущения.

– Они не имеют права.

Ишант провел рукой по лицу, утирая пот.

– По закону не имеют. Вот только закон слеп. А королю – плевать.

– Говорят, будущей королеве не плевать, – заметила Элина и краем глаза поймала строгий взгляд Фермы.

– Ты про наследницу, что ли? – Ишант резко и язвительно рассмеялся, от чего у Элины неприятно засосало под ложечкой. – Ей вертят так же, как и остальными. Раз ей не все равно, то что же она молчит?

– Может быть, не все так просто… – еле слышно произнесла Элина.

– Может быть. Только какая разница? – Ишант пожал плечами. – Я все равно уеду. Говорят, лето в Сейлоне красивое.

– Не такое красивое, как в пустыне, – возразила Элина.

– Не такое, да, – согласился Ишант. – Вот только в пустыне мне больше не рады… За меня не переживай, информатор, я пришлю тебе весточку.

Он кивнул на прощание и зашагал дальше. Провожая торговца взглядом, Элина почувствовала опускающуюся на плечи тяжесть, будто топившую ее в зыбучем песке. «Я буду другой», – пообещала она себе.

– Не принимай его слова близко к сердцу, – мягко произнесла Ферма. – Идем.

Лавируя между покупателями и продавцами, они миновали базар.

– Собрание должно пройти у входа в «Чайный сад» Джасмин. – Элина убыстрила шаг.

– Оно уже идет. Джангир начал вещать, – сказала Ферма и, заметив удивленный взгляд Элины, постучала пальцем по наушнику. – Я послала вперед нескольких своих людей, чтобы следили за обстановкой.

Элина улыбнулась: конечно же, Ферма все предусмотрела.

«А ты почему нет?» – тут же раздался в голове противный голосок.

Элина загнала самоуничижительные и укоряющие мысли подальше. Сегодня ее ничто не должно отвлекать от дела.

Над площадью впереди гремела музыка. Элина заметила уличную танцовщицу в великолепном красочном наряде – юбке-лехенге и блузке-чоли, – которая кружилась под звуки раванастра. Вокруг собрались несколько зевак. Ферма прошла мимо, а Элина задержалась посмотреть на девицу, как та кружится, подставив лицо солнцу и раскинув длинные загорелые руки. Каково это: просто танцевать, забыв обо всем? Наполнить сердце музыкой, чтобы в нем не осталось места тревогам и страхам? Носиться подобно самуму, ведомому звуками города, – так же, как эту девушку ведет раванастра? Занимаясь с учителем, Элина должна была строго придерживаться ритма – четко, уверенно, без лишних движений. А эта танцовщица кружилась, как ей самой хочется. Элина привстала на носки, чтобы получше рассмотреть девушку из-за голов, но услышала оклик Фермы и, оглянувшись напоследок, поспешила с площади.

Они нырнули в проулок – настолько узкий, что пришлось идти боком, – под арки, увитые алыми цветами, затем свернули за угол и наконец оказались перед темным навесом «Чайного сада», любимого места Элины во всей столице.

В иной раз она бы с радостью уселась внутри с чашкой ароматного чая из туласи, однако сейчас ее внимание было полностью направлено на толпу у входа. Народу собралось больше, чем на прошлый митинг: мужчины и женщины всех возрастов, и раванцы, и сешарийцы. Они внимательно слушали тонкого, словно пшеничный колос, человека, вещавшего с небольшой трибуны. Голос у него, не под стать сложению, был громкий и раскатистый; он долетал до дальних уголков площади, задевая струны даже внутри самой Элины. Будь она простушкой, то слушала бы Джангира часами, жадно впитывая его истории и веря каждому его слову. Однако золотые шапки на головах собравшихся и оратора ясно демонстрировали, на чьей стороне эти люди.

– Грядет война, друзья мои! – провозгласил Джангир. – В эту самую минуту джантарцы заряжают оружие и смазывают земиры. Они оскверняют наши стены, называют нашего короля еретиком и узурпатором. Они плюют на имя нашей богини и желают потушить Ее пламя!

Вокруг послышались гневные выкрики, топанье ногами. Элина подалась назад, но Ферма твердо сжала ей плечо и прошептала:

– Держись рядом.

– Они зовут дочь короля, нашу осиянную будущую королеву, шлюхой. Они смеются над нашими обычаями, уничтожают наши заставы. Всего несколько циклов назад в Расбакане пятеро наших солдат… наших сыновей… – Джангир со скорбным лицом покачал головой. – Простите, друзья, я не могу поведать вам о случившемся. Это слишком ужасно.

– Расскажи! – выкрикнул кто-то.

– Да! Расскажи, что с ними сделали!

Джангир обвел толпу глазами и на мгновение встретился взглядом с Элиной. Ее сердце замерло. Неужели он ее узнал, несмотря на маскировку?.. Но глаза Джангира скользнули дальше, и она облегченно выдохнула.

– Их, – медленно произнес Джангир, с трудом сдерживая ярость, – взяли в плен и бросили гнить в джантарской темнице.

Собравшиеся гневно загомонили, а Элина закусила губу. Наглое вранье! Она лично слушала доклад об атаке вместе с отцом и генералами. Мелкая приграничная стычка, ничего особенного. Ни раненых, ни пленных, ни единого повода для войны, которую страна позволить не может. Однако, видимо, отец скрыл доклад, а вывернутую наизнанку и приукрашенную версию скормил своим безмозглым сторонникам.

«И он тоже все предусмотрел, – снова дал о себе знать внутренний голос. – Как всегда».

Элина стала протискиваться сквозь толпу, не сводя глаз с Джангира. Тот оглядывал собравшихся, видя, как в них нарастает негодование, и не делал ничего, чтобы его унять. Элине даже почудилась тень улыбки на лице Джангира, но с такого расстояния сказать наверняка было нельзя.

– Вон он, – шепнула ей на ухо Ферма, указывая пальцем.

С краю толпы стоял невысокий, ниже Элины, широкоплечий мужчина – Варун, правая рука Джангира. Он хмуро наблюдал, как вещает его руководитель; косо нахлобученная золотая шапка, казалось, вот-вот свалится.

– Сюда, – произнесла Ферма, выдергивая Элину из скопления тел.

Джангир тем временем продолжал:

– Другие королевства глухи к нашим мольбам, а джантарцы хитры. Они лгут и скрывают свои грехи, а наши сыновья и дочери страдают! Грядет война, друзья мои, и мы должны быть готовы. Вербуйтесь. Уймите страх и укрепите сердце. Пламя Феникс на нашей стороне. Богиня не оставит нас, пока жив король!

«Пока жив король… А как же ваша “осиянная будущая королева”? – кисло подумала Элина, приближаясь к Варуну. – Станете ли вы слушаться ее так же, как слушаетесь короля?»

– Здравствуй, брат, – произнесла Ферма традиционное раванское приветствие.

Варун обернулся. У него были редеющие волосы и маленькие, вечно блуждающие, внимательные глаза. Заметив Элину, он устало ухмыльнулся.

– Ну что, информатор, есть дельные новости?

– Есть, но не для чужих ушей, – ответила Элина.

Варун помялся, оглянулся на трибуну, но Джангир все продолжал потчевать завороженную публику своими россказнями и заканчивать явно не собирался.

– Зайдем в чайную? – предложил Варун.

Внутри густо пахло душистой заваркой. При виде посетителей хозяйка тут же засуетилась и вскинула брови, заметив платок, скрывающий лицо Элины. Кроме них с Фермой, только Джасмин знала о маскараде принцессы. Телохранительница, как обычно, сориентировалась быстро и поволокла Варуна к столику в дальнем углу, а Элина отвела хозяйку в сторону.

– Ваше высочество… – открыла рот Джасмин, но Элина жестом ее прервала.

– Для него я Ахна, – тихо произнесла она, кивая в сторону Варуна. – Хорошо?

Джасмин замерла и побледнела. Элина хотела спросить, что не так, но Ферма уже ее подзывала.

– Просто подайте нам чайник, – прошептала она и поспешила к столику.

Элина села напротив Варуна, рядом с Фермой. Поправила платок, чтобы удостовериться, что видны только глаза.

– У меня есть для тебя кое-что интересное, – сказала она тягуче, подражая жителям южных окраин Рани.

– Ха, все так говорят, – отмахнулся Варун. – И, между прочим, не прячут лица. Мы знакомы уже несколько циклов, а ты мне так и не открылась. Как тебе доверять? – Он посмотрел Элине в глаза. – Покажись, информатор.

– Я влиятельная персона. Этого достаточно, – холодно сказала она.

– Я знаю много влиятельных персон. И много тех, кто утверждает, будто вхож к ним. – Варун схватил принесенное Джасмин печенье, не успела она поставить блюдо, и принялся громко хрустеть, пока та разливала чай. – Ты торгуешь секретами, так расскажи мне то, чего я еще не слышал.

– Речь о Джангире.

Варун прекратил жевать всего на мгновение, но Элина это заметила. Платок скрыл ее ухмылку.

– И что Джангир? – спросил Варун небрежно – чересчур небрежно.

– До нас дошел слух, будто ты метишь на его место, – глухо произнесла сквозь платок Ферма.

– Чепуха! – засмеялся Варун. Затем снова откусил сыпучее печенье.

– И мы знаем, как его устранить, не вызывая ненужных подозрений.

Варун отпил чаю и, обжегшись, зашипел. Казалось, он вот-вот позовет хозяйку, но тут Элина достала голокомм и осторожно положила перед собой.

– Что это? – помолчав, спросил Варун уже без смеха.

Элина коротко переглянулась с Фермой, как репетировали. Клюнул.

– Так что вы накопали? – вполголоса повторил Варун, глядя то на одну, то на другую.

– Похоже, на твоего предводителя вышли джантарцы, чуть больше оборота назад, – медленно сказала Элина. – Он распространяет ложь и дезинформацию, а сам тем временем сливает данные о вербовке своим хозяевам. Иначе с чего бы, по-твоему, он так активно выступает за войну? Тем более в районах, где живут бедные раванцы и сешарийские беженцы, ничего не смыслящие в политике? Этим он играет на руку не нашему королю, а джантарцам. Когда останешься один, изучи содержимое комма, – Элина постучала пальцем по крышке, – и поймешь, что все это время служил предателю.

Вранье, конечно. Джангир был верным монархистом, однако Элина не хуже отца умела подтасовывать факты. Подделать печать Муфтасы оказалось непросто, впрочем, Варун подделку нипочем бы не отличил.

«Большинство людей с готовностью поверят в то, что ты им покажешь, – напутствовал ее отец. – Главное – показать им то, что они хотят увидеть».

– Где… Где вы это достали? – спросил Варун после долгого молчания.

– Из надежного источника.

Элина перевернула комм, демонстрируя выгравированную снизу королевскую печать. У Варуна расширились глаза, и теперь он смотрел на Элину совсем другим взглядом. Уважительным. И расчетливым.

– Так кто же ты, наконец? – спросил он.

– Мои союзники считают, что золотошапочников должен возглавить ты. И мы хотим, чтобы смена командования прошла тихо. Ты меня понимаешь?

Помедлив, Варун взял голокомм и убрал его в карман.

– Я недооценивал тебя, информатор. Если ты и правда та, за кого себя выдаешь.

– Скажем так: меня глубоко заботит будущее этого королевства.

Элина и Ферма поднялись. Варун коротко кивнул на прощание.

– Я что-нибудь придумаю, – сказал он.

Когда Элина с Фермой покидали рыночную площадь, Джангир продолжал вещать. Его исступленные выкрики преследовали Элину по извилистым базарным улочкам:

– Пламя Феникс на нашей стороне. Богиня не оставит нас, пока жив король!

«Пока жив король».

Считай, уже через цикл – в свой двадцать пятый день рождения – Элина должна была стать королевой, взойти на Огненный престол. Ей предстоит взять на себя защиту Вечного пламени и управление Равансом.

Так почему же никто не радуется ее приходу к власти?

Когда они отдалились на безопасное расстояние, Ферма тронула принцессу за руку.

– Ты точно передала Варуну нужный комм?

Элина вытащила из кармана другой голокомм – такой же, какой отдала Варуну, но на этом под печатью с изображением Феникс был выгравирован династический герб: два скрещенных трос-клинка. Такие коммы были только у нее и ее отца.

– Ты ведь вроде хотела, чтобы передел власти прошел тихо. Я думала…

Элина остановилась на углу. Вдалеке, возвышаясь над пустыней, сверкал великолепием Агни-Махал.

– Я хочу, чтобы они вцепились друг другу в глотки. И чтобы отец это увидел.

Не услышав реакции Фермы, Элина обернулась. Телохранительница стояла, подняв голову и приложив ладонь к уху.

– Долго ждать не придется.

Элина тоже посмотрела наверх и на запад – туда, где на барханы опускался черный гравилет, напоминающий гальку из оазиса.

– Твой отец хочет тебя видеть.

Глава 3. Яссен

Никто из сайонцев – по крайней мере, поначалу – исхода драконов не заметил. Только когда на их землю обрушились засуха и пожары, люди подняли взгляд к небесам и увидели, что там пусто.

Полная история Сайона, гл. 17

Сквозь обломки и прочий мусор батискаф погружался в мутные воды. За иллюминатором Яссен увидел устье пещеры в скалистом склоне. Аппарат задрожал, приближаясь.

Не успел Яссен оглядеться, как батискаф с головокружительной скоростью рванул вперед, вжимая пассажира в сиденье. Пещера оказалась тоннелем, подсвеченным голубоватыми огоньками. Через какое-то время траектория движения резко пошла вверх, и вскоре Яссен разглядел впереди просвет размером с серебряную монетку. Наконец батискаф вынырнул на поверхность: над головой расстилалось небо, на горизонте торчали горы.

Яссен хрипло выдохнул, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Аппарат мерно покачивался на воде, фонарь кабины плавно открылся. Яссен очутился посреди тихого озера, заключенного между увенчанных белыми шапками высоченных пиков Сонских гор. На берегу стоял человек и приветственно махал рукой.

Яссен сразу узнал массивные плечи и грудь, широко расставленные, как у бойца или заядлого наездника, ноги. Батискаф подплыл ближе, и человек опустил руку. На мизинце блеснула искорка.

Столько времени прошло, а он все носит фамильный перстень.

– Ну здравствуй, Яссен, – сказал человек.

Голос его теперь напоминал басовитый рокот водопада, он словно растекался по воздуху. В нем ясно слышался выговор сешарийца, не забывшего про свою островную родину.

Батискаф причалил, и Яссен спрыгнул на берег.

– И тебе привет, Сэм.

Сэмсон Киту был более рослым, чем Яссен, осанист, с высоким лбом и орлиным носом. Он широко и от души улыбался, отчего в уголках глаз залегали морщинки, – точно так же, как и когда они с Яссеном были тощими пацанами на улицах Рани много оборотов назад. Тогда эта улыбка обещала, что дочка булочника отвлечется и они разживутся тремя медовыми батонами. Теперь же… Яссен не знал, чего ожидать.

Он достал металлическое перышко, блеснувшее на солнце.

– Что это значит?

– Только не говори, что не понял, – сказал Сэмсон, и Яссен, сощурившись, снова всмотрелся в фибулу.

Здесь, в ярком, переливающемся свете, он наконец разглядел, что это никакое не перо, а огонек.

– Ну конечно… – пробормотал он.

Они познакомились в Рани, оба сироты, голодные и никому не нужные. Яссен искал в пустыне безделушки на продажу, Сэмсон обчищал карманы. На вырученные деньги они вскладчину покупали еду, а когда не хватало – воровали. Вместе им удалось выжить.

Яссен чувствовал на себе внимательный, изучающий взгляд. Сэмсон, вероятно, испытывал то же удивление, которым всегда сопровождается встреча друзей детства спустя много-много оборотов.

Они стояли почти лицом к лицу, однако неловкое молчание словно тянулось откуда-то из глубин прошлого.

Вдруг батискаф громко зашипел, выпуская пар. Яссен и Сэмсон как один развернулись, выхватили оружие и прицелились в беззащитный аппарат.

Какое-то время они так и стояли, замерев. Затем уголок рта у Сэмсона дернулся в усмешке. Яссен и Сэмсон переглянулись, и в следующее мгновение оба в голос расхохотались. Знакомый с детства смех оживил сухую тишину и растопил лед недоверия.

Не прекращая улыбаться, Сэмсон убрал пульсер в кобуру, затем поцеловал три сжатых пальца и приложил их ко лбу Яссена: так по обычаю раванцы приветствовали родных и близких.

– Кассиан, как же я скучал.

«Кассиан». Яссен сглотнул. Так звучал его позывной у арохассинов вплоть до Сэмсонова побега. Продолжать использовать это имя после, зная, что любимый голос его никогда больше не произнесет, было невыносимо.

– Ты не забыл, – сказал он.

– Я много чего о тебе помню.

Они стали подниматься по каменной тропе, что вилась вдоль склона, поросшего соснами-ретеринами, чьи бархатистые стволы и рыже-бурая листва переливались на солнце. Сверху порхал горный жаворонок, заливаясь трехзвучной трелью. В этих горах добывали руду джантарцы, но Яссен нигде не видел ни одной уродливой вышки.

– Я выкупил всю землю отсюда до ближайшей вершины, – сообщил Сэмсон, как будто прочитав его мысли.

– И никто… ничего не сказал? – поразился Яссен.

– Не глупи, Касс, конечно же нет. Взамен мои солдаты охраняют рудники на северном хребте. Впрочем, работенка непыльная. Я даже обустроил небольшую базу неподалеку – своего рода тренировочный лагерь. Покажу как-нибудь.

– Что-то ты недоговариваешь, – сказал Яссен, вглядываясь в лицо старого друга. – Не припомню, чтобы король Фарин отличался щедростью.

Сэмсон не повернул головы, но губы его расплылись в улыбке.

– Ты как всегда наблюдателен.

Подъем стал круче; у Яссена начали ныть икры. Но тут они с Сэмсоном достигли вершины, и перед его взором во всем ошеломительном великолепии возник дом.

Великанских размеров здание больше напоминало дворец, нежели усадьбу наемника, пусть и успешного. Целиком выстроенное из джантарской стали и черного сешарийского мрамора, оно обнимало гору, будто раскинувшее крылья мифическое чудище.

– Ты что, целую гору себе в дом вделал? – удивился Яссен.

– Добро пожаловать в Чанд-Махал, Касс, – произнес Сэмсон.

«Лунный дворец». Яссен сразу понял, почему он так называется: такой же строгий, холодный и прекрасный.

У входа в просторный сад стояли две невысокие башенки, богато украшенные лазуритовым цветочным орнаментом. Часовые на башнях опустили пульсеры и приветственно отсалютовали.

Подернутые румянцем розы и сочные тигровые лилии покачивались на ветру, благоухая ароматами. Садовники обрезали разросшийся плющ. Они работали в перчатках, но по волосам цвета воронова крыла Яссен понял, что это сешарийцы. При виде Сэмсона все кланялись, но тот даже не поворачивал головы.

Наконец они дошли до зияющего чернотой входа во дворец – с мраморной аркой, увитой скульптурами драконов. Стражники поклонились, и Сэмсон, вскинув руку, пробормотал что-то вроде «вольно».

– Да тебе тут прямо королевский почет, – вполголоса заметил Яссен, входя вслед за ним в вестибюль.

Назвать внешний вид дворца восхитительным значило оскорбить внутреннее убранство. Две спиральные лестницы, расходящиеся в стороны флигелей. Мраморный пол с выложенным из самоцветов драконом. Сверху – мириады стеклышек, преломляющих солнце, отчего казалось, будто у тебя над головой звезды: вот они, только руку протяни. Яссен старался не пялиться по сторонам слишком уж откровенно, но не получалось.

– Можно сказать и так, но скорее от уважения, чем благоговения, – отозвался Сэмсон.

Взяв наконец себя в руки, Яссен оглянулся. Садовники, поприветствовав господина, вернулись к своим обязанностям.

– Они знают, кто я такой?

– Дворняжка. Помесь раванца с джантарцем, – произнес Сэмсон с поддевкой, затем обхватил Яссена рукой за шею и понизил голос: – Мы больше не уличные сироты, Касс. Этого достаточно.

Он поднял глаза к потолку, сквозь который просвечивало небо.

Яссен снова посмотрел по сторонам: да уж, совсем не та заброшка, где они когда-то ночевали. Здесь можно было содержать целую армию; каждому найдется место, и никто не будет знать голода. Вероятно, в этом и заключался Сэмсонов расчет: построить дворец столь величественный, что никому и в голову не придет припоминать его сомнительное прошлое.

Их сомнительное прошлое.

Правая рука занемела, и Яссен с некоторым трудом пошевелил пальцами, разминая их. Сэмсон избрал иной путь – и вот чего добился.

– Пообедаем? – предложил он. – Ты наверняка умираешь с голоду.

Как по команде, из соседнего помещения возник слуга. Губы у него были синие от жевательного табака.

– Господа. – Слуга поклонился. Яссен заметил у него на руке знакомую татуировку с головой быка.

– Яссен, это Мару – мой самый надежный человек. Мару, это Яссен – мой друг детства. – Сэмсон сжал Яссену плечо; руки у него стали жестче, чем Яссен помнил. – Даже больше – брат.

Услышать это уточнение было приятно, однако улыбнулся Яссен все равно настороженно. Каким бы приветливым Сэмсон ни казался, Яссен подозревал, что тот не вполне ему доверяет. А значит, нужно убедить его, что с арохассинами покончено, что Яссен ищет лишь уединения и покоя – как здесь, в горах.

– Рад знакомству, – произнес Мару, задержавшись взглядом на помятом облачении Яссена. – Напитки и закуски готовы.

– Великолепно, – кивнул Сэмсон и с ухмылкой приобнял Яссена. – До меня долетел слушок, что ты по-прежнему любишь раванский чай.

Мару провел их по длинному коридору, полному света и хрусталя. И здесь по потолку вился дракон; все трое отражались в его чешуйках-зеркалах.

Коридор оканчивался массивной двустворчатой дверью. По краю проема тянулась река, закручиваясь к дверным ручкам. Сэмсон шагнул вперед и подставил ладонь под бледный свет. Тонкий луч прошел по его лицу. Сэмсон моргнул, и луч пропал, река зашумела, а дверь распахнулась, открывая путь к горе.

Через внутренний двор с аккуратно подстриженными кустами белосерда шла дорожка из металла и камня. Над головой ослепительно сиял на солнце снежный пик, но Яссен даже не сощурился: Сэмсон не должен видеть в нем слабости.

Дорожка вела к террасе, на которой стояла резная мебель из слоновой кости. Сэмсон жестом пригласил Яссена сесть, а слуги-сешарийцы сервировали чай. Над чашками лениво вился парок. Яссен глубоко вдохнул богатый аромат листьев верми и лемонграсса. На трехъярусной менажнице были разложены тосты, а к ним – абрикосовый джем, ягоды имбирника и копченое мясо. Рядом стояли тарелки с росяными орехами в присыпке, карамелизованным инжиром и воздушным печеньем, которое, стоило его надкусить, взрывалось сладковатыми клубами.

– Все еще твое любимое? – с улыбкой спросил Сэмсон, заметив, как Яссен смотрит на печенье.

Он не смог сдержать ответной улыбки и, кивнув, уселся поудобнее.

Их внимание привлек некий пестрый промельк; Яссен успел разглядеть сокола, спикировавшего на скрывшуюся в зарослях жертву. Послышались встревоженные выкрики и щебет, среди которых Яссен узнал трель горного жаворонка.

– Порой они действуют на нервы, но клянусь: на рассвете ты услышишь хор, какого никогда в жизни не слышал. – Сэмсон откусил от воздушного печенья, и возле его губ распустилось красное облачко.

На краю двора садовник вырывал из земли россыпь грибов с серебристыми шляпками. Исходивший от них сернистый запах был до того сильным, что Яссен чуял его даже на террасе.

– На ужин будут грибы? – спросил он.

– Нет, – помотал головой Сэмсон, аккуратно раскладывая ягоды имбирника на тосте. – Тебя, полагаю, до сих пор от них воротит. Помнишь, как тебя вырвало прямо на ботинки Акароса? Небо свидетель, как он бушевал! Бьюсь об заклад, заставил тебя отчищать эти стоптанные башмаки полторы сотни раз, прежде чем снова их надел.

– Угу, но я в них еще наплевал, – сказал Яссен.

Сэмсон рассмеялся.

– Как там старик вообще? По-прежнему тянет из парней все жилы?

Вместо ответа Яссен кивнул на Сэмсонов перстень:

– Мне казалось, ты отрекся от фамильного имени. Или репортеры опять наврали?

– А сам как думаешь? – спросил Сэмсон с едва заметным нажимом.

Яссен узнал этот тон: так его друг допрашивал информаторов. Проверяет, значит.

Медля с ответом, Яссен изучал его. Да, улыбка прежняя, но это чужой человек, а не тот пацан, с которым Яссен рос. Не тот пацан, который сжимал его руку так крепко, что наутро проявлялись отметины; который божился, что порвал с фамилией, порвал с арохассинами, и клялся, что однажды обязательно вернется за Яссеном.

Он будто снова ощутил пальцы Сэмсона у себя на запястье.

– Я думаю, что, как бы ты ни клеймил свой род за ужасы, с ним связанные, ты все же скучаешь по Сешару. Если не по людям, то по лошадям уж точно. – Сэмсон издал смешок, и Яссен продолжил, тщательно подбирая слова: – Однако я никак не могу взять в толк, почему с таким богатством и властью ты не вернулся? Почему не отомстил тем, кто истребил твоих родных?

– Гляжу, ты все такой же.

Сэмсон опустил ногу и, выпрямившись, потянулся за чайником.

– По-прежнему одержим местью, – продолжил он с холодом в голосе. – Глубоко же в тебя это вдолбили.