Читать книгу: «Золотой астероид», страница 3

Глава 3. Отделение милиции

Сижу на холодном пластиковом табурете и смотрю мимо капитана. На стене тускло мерцает голограмма с изображением доброго милиционера. Он указывает на меня пальцем и проговаривает бегущую строку: «А ты написал чистосердечное признание?».

Вспомнил «принцип чайки». В вольном переводе он гласит: «Если что-то показалось на горизонте, то убедись, что это не задница, прежде чем она настигнет тебя и сядет на голову». В данном случае на горизонте что-то непонятное. Однако риск того, что оно всё же превратится в задницу, может возрасти, если я не предложу сотруднику органов материальные блага.

Я никогда этого не делал и ещё не запятнал честь разведчика взяткой. Только «фейр трейд» – только честный обмен.

– Товарищ Капитан, разрешите вопрос?

– Валяй, – не отводя глаз от планшета с протоколом и чуть пошевелив своими усами, ответил страж порядка.

– Возможно, я ошибаюсь, но когда-то был у вас начальник смены, лейтенант Смит. Джон Смит.

Капитан оторвался от планшета и посмотрел на меня. От этого взгляда у меня кольнуло в затылке, а по спине пробежали мурашки. Ещё немного и мне не хватило бы воздуха, и имплант включился бы, давая понять капитану, что я очень сильно занервничал и перепугался. Спасибо, техника у меня на гортани отказалась реагировать на скачёк пульса. В тот раз обошлось.

Упоминание человека по фамилии Смит в присутствии сотрудников внутренних дел может привести к долгому разговору под видеозапись. Это было крайне интересное знакомство для честного советского гражданина. «Смит» – это так называемый «пароль контрабандиста». Только этот пароль используется для таможни, но не для милиции.

– Вы ошибаетесь, гражданин Уксунйоки. На таможне был ваш товарищ Смит, а у нас был наш товарищ Ковальский, майор Ковальский. В чём ваш вопрос?

А вот «Ковальский» – это пароль для милиции. За это знакомство работники правопорядка так же могут спросить. Однако упоминание любого из этих паролей было сигналом для людей в погонах, что у гражданина есть что-то ценное для честного обмена.

– Несколько лет назад нынешний начальник смены, Квинт, помог мне передать гостинцы для моего товарища Смита от его родственников с колонии на Веге. Поскольку наш основной корабль приписан к порту в той звёздной системе, мне довелось там побывать и встретиться с роднёй Джона. Однако в этом году я не видел товарища Смита. Возможно, это не его смена?

Капитан снова глянул на меня острым и проницательным взглядом. В системе Веги нет постоянных населённых колоний, а есть только большой космопорт с несколькими тысячами работников верфи полного цикла. То есть, и астероиды плавили, и сталь для корпусов отливали, и – главное – занимались крупноузловой сборкой различных судов для нужд разведки и некоторых смежных артелей. Правда, до собственных сборочных линий двигателей, систем жизнеобеспечения и, тем более, реакторов – дело вряд ли дойдёт. Комитету Совет министров запретил подобные вольности после неудачной попытки запуска двигателя на гидразине.

Милиционер медленно повернул голову сначала влево, потом вправо, оглядываясь по сторонам. Его внимание привлёк тот факт, что я так много знаю о дружеских отношениях Смита и Квинта. Возможно, залётный разведчик мог бы знать что-то интересное и о нём, о честном сотруднике честной милиции честной колонии Альфа. Фактически, я, контрабандист, сдал с потрохами капитану милиции начальника смены таможни.

Это не логично и к моим словам нужно отнестись предельно внимательно. Однако я могу только догадываться, как таможня, Смит и милиция связаны все втроём между собой. Ткнуть пальцем в каждого работника и сказать, что он коррупционер – как минимум не культурно. Как вариант, после смены они все друг с другом делятся конфискованным товаром.

Я не очень хорошего мнения о сотрудниках правоохранительных органов на Альфе.

– А ему снова родственники с Веги передают подарунки? – сотрудник привстал и глянул через окно на лестницу, ведущую в отделение с первого этажа.

Само отделение невелико, а коллеги в патруле, потому слышать нас не могли. Камеры? Под камеру капитан на упоминание некоего Смита и не ответил бы.

– Да, тётя Сара, – быстро отвечаю я, – а Смита на службе нет сегодня?

– Возможно… Возможно, майор Ковальский сможет помочь, – капитан повернулся к планшету на стене, изображая, что листает список контактов.

Это "отзыв". Если майор Ковальский сможет помочь – то это очень хорошо. Значит, моя милиция меня бережёт.

– Только если майор подскажет, кто сможет передать гостинец товарищу Смиту.

Милиционер чуть задумался, подвигал усами. Для него это несколько необычная ситуация. Ведь, мне нужен Смит, а не Ковальский. Капитан поправил на поясе шокер и снова ответил себе в усы:

– Подарки от тёти Сары для Смита сможет передать только кадет Крутицкая, но боюсь, что вы не поняли друг друга или не совпали интересами.

Нервно сглотнул и про себя подумал: «Как Крутицкая? Тамара Крутицкая? А если она дочь второго секретаря колониальной администрации Альфы, Юджина Крутицкого, тогда…» День радостей и неожиданностей для Поллукса! Просто подарок, а не день!

Обратиться с контрабандой напрямую к сотруднику ОБХСС. Блеск! И что теперь делать? Как мне завтра утром стартовать на орбиту? Захотелось включить имплант и вдохнуть чистого кислорода, но баллон с собой я не взял.

– Опасаюсь, что придётся оставить гостинцы Квинту… – наиграно опускаю голову.

– Квинт сам всё и съест! – капитан намекает, что разу уж я пришёл к нему, то Клавдий уже не при делах, – обратитесь к Квинту, и лейтенант Смит не получит в этом году подарков.

Даже голова заболела. В первый день в колонии всегда так: болит голова и тошнит. Это акклиматизация. Есть совсем не хочется, разве что вечером, перед сном. А уже обед. Скоро судебное заседание.

– Тамара, значит Тамара… А как мне в нарсуд попасть поскорее? – спрашиваю я милиционера.

– Какой район? На мелкое хулиганство ты ещё не пошумел, – капитан не шутил.

– А я согласен на чистосердечное за мелкое хулиганство, – глянул на голограмму с призывающим сообщением, – если это ускорит моё прибытие в нарсуд. На штраф согласен и без общественных работ. Если работы, то на пару дней, может на недельку максимум.

– Подумать надо… Посоветоваться с майором Ковальским.

Это мне сигнал о том, что капитан не упустит своей выгоды, раз я заикнулся о «честном обмене». Он зевнул и посмотрел на мои ботинки. Затем зевнул ещё раз. Похоже, Ковальскому не привезли интересных подарков, но капитан сам проявляет интерес к моим дорогим ботинкам. В третий раз зевнув, он похрустел шеей и сразу же сменил тон, заговорив громко, чтобы воспитательный разговор был более эффективным:

– Ты, вот, курва без регистрации, зачем к нам на Альфу летаешь-то? Родственников здесь нет. Добровольно с Веги неделю переть ради заседания суда – не логично. Что там, что здесь, будешь по телекоммуникатору с судьёй говорить. Физически ты сюда зачем? У тебя что, особо тяжкое? Бегал бы в своей Дальней Разведке всю жизнь хоть за границу Галактики! Комитетский парусник тем более… Ты же выслужившийся! За каким хреном сам летаешь сюда? Что за тяга к самобичеванию? Ты же, курва, типичный дальний разведчик. Первопроходец, мать твою! Как и остальные разведчики, ты – самовлюблённый эгоист, сам себе не враг. Сейчас заполню протокол, отправлю копию куда надо, и, как оно дойдёт до твоего руководства, так и назначат тебя на гальюны месяца на полтора. Будешь ёршиком мочеприёмники полировать. Тебе оно надо?

А капитан действительно хорош. Интересно, не читает ли он лекции пионерам о важности коллектива и неизбежности Коммунизма в свободное от службы время? Рассказывает простые вещи сложными словами.

– Доставь меня на ровере в суд и расскажи, где живёт эта ваша Тамара Крутицкая.

Это сказал за меня Поллукс, совершенно забыв, что находимся мы в отделении милиции. Пришлось для важности и брови нахмурить.

Сотрудник посмотрел на меня с таким удивлением, словно мы и не говорили о товарищах Смите и Ковальском, а я прямо на его стол взятку положил! В живых деньгах и при свидетелях. Капитан занервничал и начал что-то искать у себя в карманах, не найдя того, что искал, положил руку на шокер, и сразу успокоился, почувствовав оружие в ладони. После краткого всплеска энтузиазма передо мной снова был скучающий сонный милиционер. Он усмехнулся и сказал, качая головой и шевеля усами:

– Всё-таки, ты враг себе или просто мазохист… Я-то тебя до нарсуда доставлю, не переживай. Только сменщика дождёмся и вперёд. Дело своё провернёшь и вали обратно в свою разведку, подальше от Альфы. Но если ты ожидаешь, что Крутицкая тебе просто так подпишет вылет, то ты самонадеянный придурок. Курточкой не откупишься от её обиды. Потому будь готов, что поработать может заставить, – милиционер поджал губы и зачем-то почесал нос, изображая какой-то условный сигнал, потом взял мой документ и продолжил: – А сколько там тебе лет-то? Ага?! Не похоже… Цветов возьми для Тамары и таблеточку прими для храбрости и стойкости перед лицом… Эй! Чего лыбишься, как параша, курва? К доктору тебя отправить надо, а не в нарсуд! Слышал я, что у разведчиков крыша едет медленно, но упорно. Как ты медкомиссию проходишь-то? Тебя же на народные средства отправляют разведывать… Что вы там разведываете? Радиевые жилы? Астероиды золотые? Так в вашем гимне поётся? "Там, где вы были – города стоят?" А, может, ты уже это? Того? В каком году Гагарин в Космос полетел?

– Сорок третий год от Первой Революции! – я выпрямился и задрал вверх подбородок.

– У вас в Комитете от Первой Революции даты считают? – усмехнулся милиционер.

– И от Второй тоже, – я улыбаюсь, а Поллукс внутри меня смеётся в голос так, что приходится сказать ему строго: – Тс-с-с!

Капитан с большим интересом осмотрел меня, улыбающегося идиота, цыкнул и спросил:

– Это ты кому "Тс-с-с!" сказал?

– Никому!

– Ага! Никому, значит? Если у тебя, как и у твоих соплеменников из Комитета, шестерёнки в мозгу ломаются, ты сразу так и говори честным гражданам! Нечего мне тут дурака валять! Рассказывали мне, что для вашего брата-разведчика раздвоение личности обычное дело. Ты своё "Тс-с-с!" ему говоришь? – милиционер постучал себе пальцем по лбу.

Да, иногда я разговариваю сам с собой. Обычно это происходит в стрессовых ситуациях, но иногда и в обычной рабочей обстановке. Например, когда откалываю геологическим молотком кусок кварца от скалы, я могу сказать себе: «Поллукс, а какого хера кварц здесь нашёлся?» И Поллукс, как настоящий профессионал и эксперт, отвечает мне: «Пауль, ты идиот! На этом спутнике когда-то была вулканическая активность, и кварц кристаллизовался из магмы!»

В экспедициях всё чаще Поллукс говорит за меня, потому что мои мысли не поспевают за его знаниями. И вот сейчас я не успел придумать отговорку.

– Нет, – резко отвечает за меня Поллукс.

– Ну, а кому, же, родненький? – сладко проговорил милиционер.

– Паулю, – Поллукс просто выплюнул моё имя.

Усатый вздохнул. Положил широкую ладонь себе на глаза. Подержал так секунд пять. Наконец, набрав полные лёгкие воздуха, выпалил:

– Ты, курва, полный псих! Бери планшет, печатай объяснение, почему ходил по технической зоне для персонала, а я ровер вызову.

Поллукс промолчал.

– Что про Томочку? Где с ней лучше пересечься и пообщаться? – с улыбкой доброго идиота давлю на милиционера, дожил и до такого.

– Парк Горького знаешь? Во-о-от там! А вообще-то… – он подмигнул мне, – вы нашли друг друга! Но, так даже лучше! Вы оба шизнутые, хоть сейчас вас в инвалиды умственного труда записывай! Вам, шизикам, размножаться указом Центрального Комитета Партии запрещено! Но Первичную Ячейку Общества я б вам оформил хоть сейчас, чтобы вы сожрали друг друга морально и физически. Замуж ей давно надо! Лучше приезжий, чем кто-то из местных, тем более бедный Квинт. Ты хоть представляешь, что она с ним делает?

– И представить боюсь, – отвечаю, не совсем понимая, что имеет в виду милиционер, но заявка про шизофрению и Первичную Ячейку Общества очень сильные аргументы, их надо учесть, а Квинта мне не жалко.

– Но! – капитан указал пальцем на голограмму, призывающую писать чистосердечное, – сначала ты мне, потом я тебе. Печатай, не отвлекайся! И это…

Капитан наклонился в сторону, видимо, к сейфу, и с жуткой ухмылкой поставил на стол прозрачный куб. Внутри лежали безразмерные мокасины. Такие себе… Но делать нечего. Честный обмен, так честный обмен. Расшнуровываю ботинки.

Глава 4. Грехи Поллукса

Нагрешил я, Эрл, знатно. И долги эти мне ни жизнь не погасить бы, если бы не случайность. Да, я называю случайностью – Золотой астероид.

Первая, Дважды Ордена Горького, Ордена Первого Вождя, Центаврианская колония Альфа.

Это в первую очередь добывающая колония, а уже потом Комбинат по производству топливных элементов и ядерных батарей, а также площадка для мелкосерийной сборки реакторов. Об этом свидетельствуют отчёты о внешнеторговом балансе, которые ежеквартально предоставляются колонистам. Отчёты намекают на то, что пора повышать уровень образования и расширять производство.

Однако для этого недостаточно только управленческих решений и политической воли. Вместо того чтобы приглашать работников культуры (плясунов, журналистов и прочих), нужно было давным давно пригласить школьных учителей. Хотя бы в моё время, лет эдак сорок назад. Научите школьного учителя обучать детей мечтать правильно, и через десять лет вы получите не только пролетариев, но и научную интеллигенцию, и инженерный корпус.

Всегда считал, что предел моих возможностей – это диплом профессионально-технического училища. ПТУ имени Шварцмана. Зарплата инженера казалась мне слишком низкой по сравнению с окладом машиниста карьерного бульдозера. В ночную смену она ещё выше. Без напарника – премии. Без поломок – сорок лет работы – и Герой Труда! Так я себя и настраивал, пока всё не накрылось известно чем.

В коридоре здания народного суда было много народу. Колонисты Альфы – настоящие трудяги. Они не машут лопатами, они много лет учатся управлять тяжёлыми машинами в течение десяти лет. Эти машины делают их настоящими суперменами и супервуменами.

Однако, у этих суперлюдей всё происходит так же, как и у всех остальных советских и (не очень) граждан в любой другой колонии, станции или даже может быть и в Метрополии. Они встречаются, влюбляются, создают Первичные Ячейки Общества и даже заводят детей с разрешения Министерства здравоохранения. Они меняют квартиры, разводятся и обращаются в суд по гражданским делам. А моё дело совсем не гражданское.

– Паульс? – машет мне культёй седой человек на скамье.

Рядом с ним слепой старик, лицо которого больше похоже на шляпку гриба мореля. Это мои подельники. Но моё место впереди них, ближе к экрану. Нас ожидают трое судей. Всё будет происходить в соответствии с юридическими нормами колониального права, без участия экзотического прокурора и всё более редкого адвоката.

Да, я мог бы посмотреть на судей и с Веги, как это было много лет подряд до того дня. Но что, если меня посадят именно сегодня? Сегодня просто праздничный день! Тамара, милиционер… Ведь я это всё заслужил. Заслужил реальный срок, а не постоянные отсрочки. И за то, что не сдал своих товарищей, и за контрабанду, и ещё за многое другое. Даже не "что если", а наоборот, меня должны посадить наконец-то! Который год я привожу всё более и более смешные аргументы и сегодня приведу довод, который или станет мне билетом в свободную жизнь, или не вызовет у судей и тени сочувствия, и они отправят меня догонять двух людей, сидящих позади меня, по выработке урановой руды норма в час.

– Слушается дело номер…

Как-то сразу осознал, что не люблю общаться через видеосвязь, особенно с судьями. В реальном общении можно увидеть мимику, жесты и реакцию на свои слова. С коллегами – иное, могу общаться по видеосвязи месяцами. Это часть моей работы – быть первопроходцем вдали от цивилизации. Верно вспомнил Капитан милиции строки нашего гимна: "Там где мы были – города стоят!" Мы – Колумбы и Магелланы, Америго да Веспуччи…

Когда я возвращаюсь к живому общению, это как глоток свежего воздуха. К сожалению, с годами мне нужно дышать этим воздухом всё реже.

– Пол Карлсон Уксунны, встаньте.

Я сижу. Позади заволновались старики. За столько лет на руднике, остались в живых только эти двое. Мы ровесники, но их морщинистые лица протестуют против этого утверждения.

– Пол Карлсон Уксунны!

Сижу.

– Поллукс! – тычет мне в лопатку соучастник; это не кисть, это его локоть.

– Чего? – оборачиваюсь, чтобы увидеть бельма на глазах бывшего товарища.

– Встань!

– Не просили, – упрямлюсь я.

Вступает второй судья:

– Пауль Карлесен Уксунйоки, встаньте!

Встаю. Вот теперь встаю.

– Извините, – продолжает первая судья, – вы – единственный, кто не признал вину?

– Да, товарищ судья.

– И вы единственный, кто не получил реальный срок?

– Из-за смягчающих обстоятельств, товарищ судья.

– А сейчас, согласно справок из колониального ЗАГСа, вы не имеете смягчающих обстоятельств для отсрочки исполнения наказания. У вас есть, что сказать по этому поводу?

С возрастом и эмоции притупляются. Только не тогда, когда речь идёт о смерти близких людей или о курносых девушках в форме.

– Да, уважаемый суд. Я подал иск против артели, которая работает в урановой долине. Даже Центаврианский Верховный Суд, рассмотрев результаты экспертиз, отклонил мой иск. Однако…

– Подтверждаю, – прервала меня третья судья, – согласно отчётам комиссии с Проксимы, смерть вашей бывшей жены и её детей не связана с работой артели «Долина».

– К тому же, – вступает второй судья, – в гражданском производстве до сих пор находится дело о вашем злостном уклонении от уплаты алиментов.

– Как видите, платить алименты больше некому.

– Как некому? – говорит первая, – колония Альфа выплачивала за вас ваши долги и ждёт компенсации. Возможно, плати вы алименты в полном объёме, могли бы и вовсе перевезти близких в более приятные колонии.

Дружище, я даже не знаю, как в двух словах объяснить, как так вышло, что я оказался в компании людей, осуждённых за подрыв склада батарей, и как я умудрялся столько лет не отправиться за ними на урановый рудник. Попробую по порядку.

Единственная причина, по которой дело о трупах рассматривается в народном суде, – это алименты. Несмотря на то, что это может показаться странным, именно из-за алиментов, которые я злостно не платил много лет, а не из-за смягчающих обстоятельств в виде жены с плохим здоровьем и троих детей.

Злостное уклонение от уплаты алиментов – это когда на сберегательном счёте постоянно ноль, а иногда и даже минус. Что в таком случае можно списать? Исполнительных листов других звёздных систем, а тем более созвездий, бухгалтерия Комитета на признаёт. Гражданская колония Альфа не имеет вообще никаких приоритетов перед Комитетом Дальней Космической Разведки при Совете Министров. Прелести службы в Комитете таковы, что к сберегательному счёту никто не протянет руку.

Провести покупку вещей по каталогу через комитетскую бухгалтерию с их небольшой наценкой – легко! Для бухгалтерии это план, а для меня – способ потратить кредиты, чтобы сохранять свой зарплатный счёт пустым.

Постоянно направляю отписки приставам, что весь мой доход уходит на моё собственное содержание. Покупаю только самое необходимое: носки, футболки. Иногда, конечно, заказываю коллекционные перьевые ручки или кое-что ещё для товарища Смита, гораздо более ценное. Но об этом даже коллегам своим не всегда рассказываю. Хотя они сами и подсказали, что в каталоге имеет ценность в ближних колониях, а что самому разведчику может пригодиться на необитаемом спутнике безымянной звезды.

Можно заказать вещей на три зарплаты вперёд, если подписываю контракт на три экспедиции сразу. В случае смерти Поллукса страховка покроет его долги. Но я ещё поживу. Пусть не долго и не очень счастливо.

Однажды купил кофе. Это было уже для себя хорошего, а не на продажу. Маленькая награда самому себе за десять лет безупречной службы. Порекомендовал Командир моего корабля приписки, "Герчина" – натуральный кофе с Земли. На каждой планете растёт свой кофе под куполом Огорода, но земное и неземное – это две большие разницы.

Ждал это удовольствие два года. Стоило оно мне так дорого, что просто за голову схватиться можно. Но всё равно вышло дешевле, чем продались в те два года ожидания чуда контейнеры для хранения взрывчатки, а также препараты от воздействия радиации. Я храню банку от арабики до сих пор как напоминание, что когда-то посмел себя наградить.

Дальняя Космическая Разведка – это не просто работа, это образ жизни. И не лирическое эссе, а сухая проза. Нас кормят, дают новый дом, новую семью, чувство принадлежности к чему-то очень большому и очень значимому для Человечества, а так же красивую форму. Это те основные радости социализма, ради которых девяносто восемь процентов кандидатов выбирают этот путь.

Другие два процента ищут в разведке романтику подпространственных переходов, неизведанные миры и новые яркие впечатления. Это верно, на всю жизнь хватит. По горло впечатлений.

Заливать в лёгкие кислородный гель, просыпаться через месяц, не чувствуя себя ниже плеч. Потом высадка, раскопки, пробы, потеря веса, приступы клаустрофобии и импотенция, а на последнем этапе цинга.

Но амниотическая ванна позволит за две недели после экспедиции восстановить здоровье и силы. Зарплаты хватит, чтобы вставить имплант в пещеристое тело. На пенсию не торопятся, чаще списываются Комитетом на берег по состоянию здоровья.

Радиация, электромагнитные излучения и прочие потоки частиц. Эти радости ожидают молодых разведчиков в первые два или три года. Если хватит здоровья и нервной системы, значит их могут повысить, присвоить им квалификацию. Через десять-двадцать лет Комитет передаст во временное пользование комитетскую «шхуну».

Имплант у Поллукса всего один. Зубы на месте. Анемией не страдаю. Нервы – стальные канаты. Летаю на комитетском столетнем малом межзвездном паруснике «бриг-1».

Человеческая жизнь – высшая ценность! Узкие специалисты – двойная ценность, а ценность дальнего разведчика невозможно измерить ни в одной из известных Человечеству шкалах. А его одежду, экипировку и снаряжение – еще как! Поэтому наш брат находит себя в продаже тех мелочей, которые не были использованы в экспедиции. Моя крутая куртка с шевроном примечательна не только своей экзотичностью (то есть встроенным магнитом для девушек), но и качеством и постоянным спросом на это качество.

Цена куртке в любой колонии будет такой, какую назовет продавец. Без угрызений совести. Говорят, что кто-то умудрился сменять куртку на глайдер. Но этого кого-то никто по имени не знает. Так, байки в столовой. Слушал и тихо посмеивался.

Также говорят, что этот счастливчик тот же глайдер сменял на списанную ванну с генератором амниотической жидкости. Эти ванны – тоже привилегия Комитета. Генератор в той истории был кустарный, но вполне рабочий. При иных административных структурах такой редкости, как восстановительная ванна, не найти. Нет, они есть много где, но не за деньги. За глайдер – легко!

Скажу так: от облучения ванна спасает, от рака – нет. И глайдер стоил чуть больше, чем только одна куртка, но чуть-чуть меньше, чем предлагал Смит за один шар взрывчатки "Райбс Рубрум". (Ribes rubrum – красная смородина. лат. Взрывчатка, хранится в контейнерах на стальных нитях, "гроздьями" из нескольких ярко-красных шаров различных размеров) К "красавице Райбс", как её мило называл один мой коллега, у меня – судимого – доступа не было. Потому возил в основном только куртки и ботинки.

Были, естественно, свои риски. Если в куртку зашьют годовой запас антирадиационного препарата номер восемнадцать, то она будет стоить настолько неприличные деньги, что та же "Райбс Рубрум" с завистью ухмыльнётся, а покупатель скорее сдаст продавца сотрудникам известной конторы, чем заплатит живые деньги или предложит честный обмен.

За контрабанду самого препарата от радиации смело выписывают в нарсуде пятёрку лет на урановом руднике. Иногда десятку, если чистосердечное не напишешь. Чтобы таких обстоятельств избежать, и нужен товарищ Смит. А иногда и кое-кто по зубастее Смита и Ковальского.

Для каждого ведомства есть свой "Смит", но не к каждому сотруднику этих ведомств стоит подходить с предложением честного обмена. Разведчики не верят в удачу, правда при моей сумме рисков решение обратиться к Капитану с вопросом о Смите было разумным.

Но меру нужно знать. Жадность губит честных граждан. Потому нужно дружить со Смитом, упоминать его имя не на каждом углы, а при отсутствии отзыва на пароль – ноги в руки и бежать.

В этот раз на Альфу прибыл только с тем, что на мне. Смит не отправлял мне никаких пожеланий, поэтому предвижу сложности со стартом на орбиту. Толи ещё будет!

Если не отправиться по адресу общежития, заявленному при въезде, то за стандартную неделю, которую таможня требует провести в колонии, можно легко найти себе приключения. Да такие, что пять лет в рабстве у артели «Долина» покажутся прогулкой по Парку Горького. Не надо нам такого. Мне ещё дороги мои передние зубы, поэтому я не планирую задерживаться здесь дольше, чем на два дня.

Раньше я прилетал сюда на неделю или две. Когда наш корабль отправили на плановый ремонт, я провёл на Альфе целых три месяца. В это время Клара взяла на себя заботу о близнецах. Это стоило кредитов. Кредиты предоставлял Смит. Однако Смит не любит, когда ему отказывают. Если несколько раз сказать «нет», всегда найдутся другие люди.

Мой корабль приписки уходит «на пенсию». Сейчас его трюмы и склады тщательно очищают, уничтожая просроченные препараты и прекурсоры. Весь процесс фиксируется на видео и подписывается наблюдателями, которые оставляют свои отпечатки пальцев на протоколах. Именно поэтому я не мог дать обещание в прошлый раз и не могу сделать это сейчас.

Не удивлюсь, если моя деятельность как контрабандиста, ввозящего препараты, каким-то образом повлияла на статистику смертности от радиации. В любом случае, мои близкие не смогли избежать этой участи. После смерти моей младшей дочери я занимался только тем, что возил лекарства для лечения, а не препараты для защиты.

Смит был несколько разочарован, хотя цены на лекарства всё равно были привлекательными. Однако сроки годности оказались меньше ожидаемых. Это были не простые таблетки йода или спирулины, а алкалоиды грибов и плесени, полученные из самых закрытых лабораторий, куда только удавалось задвинуть ботинки, куртки или ещё что-то интересное для научных работников. К слову, учёные с этих лабораторий были более раскованы, чем учёные с нашего корабля. Наши – молчаливые социопаты, те же – такие фантазёры, что пришлось трижды мыть трюм парусника от продуктов жизнедеятельности живого груза. А всё равно до сих пор пахнет тухлой морской фауной.

Я делал это не ради денег, а чтобы получить лекарства и экспериментальные препараты. Ещё отправлял их с коллегами и курьерами от Комитета. Потратил все свои сбережения и все, что семья накопила за годы не совсем легальной деятельности.

Коллеги предлагали взять у них деньги в долг, но я не согласился. Только безвозмездно. Не я один бегал от правосудия в Дальней Космической Разведке и не у меня одного были больные родственники. У каждого разведчика есть свой чемодан секретов и шкаф скелетов. Такие вопросы редко обсуждаются в коллективе, только если на этом заострит внимание Командир, для которого мы ценны только тем, что мы есть. И Командир действительно помогал. С его указания я подал прошение о средствах в Комитет. Стали присылать деньги из профсоюза на счёт Клары. Но их всё равно не хватило.

Хотел было осесть таки на Альфе, но с судебными делами меня взял бы только местный цирк. В клетку к дрессировщику, чтобы через горящие обручи прыгать. Разведчик – редкий зверь в десяти световых годах от Метрополии.

По статистике, из тысячи только один разведчик работает дольше десяти лет. Просто съезжает крыша у ребят. Слишком социальное животное – человек разумный. Одной высадки уже хватит, чтобы всю жизнь девчонкам в уши байки лить. Проверено!

Вспомнил о Тамаре. Квинт со своим значком "отличника" – пыль в сравнении с любым желторотым разведчиком. Нашим ребятам есть, что рассказать комсомолкам.

– Суд не смог доказать мою причастность к преступлению людей, сидящих позади меня, – сказал я и, обернувшись, увидел, как мой слепой подельник улыбнулся беззубым ртом, – потому я пошёл как знавший, но не доложивший в органы правопорядка. Это другая статья.

– Называйте вещи своими именами, – говорит третья судья, – осужденные граждане взорвали хранилище сферических батарей, нанесли ущерб обществу, погибло восемь человек. Это настоящие враги народа! Вы имели с ними связь, будучи их товарищем по кружку химии и минералогии. И ваша осведомлённость доказана двадцать лет назад.

– Так, позвольте продолжить, – говорю я, – на протяжении двадцати с лишним лет мне откладывали исполнение наказания. Поступить на работу куда-либо кроме цирка и разведки с таким личным делом – никак. Ни под одну амнистию я не попал. Ни под Трёхсотлетие Второй Революции, ни под Пятисотлетие Первой. Теперь я прошу суд рассмотреть моё прошение о снятии судимости. Согласно колониальному уголовному кодексу, двадцать лет прилежной работы дают право на применение статьи один точка пять, подпункт четырнадцать. Утверждающей применение суммы принципов перевоспитания гражданина и истекающего срока давности. Также, прошу учесть рекомендации от научного руководителя, от Командира моего корабля приписки. Письмо от коллектива и благодарность от Комитета Дальней Космической Разведки, – я забрал подбородок, – за продолжительную службу. Прошу закончить тот кошмар, который преследовал меня двадцать лет.

– Суд рассмотрит ваши доводы. Заседание назначается на завтра, на три пополудни. Все могут быть свободны.