Читать книгу: «Ольга – княжна Плесковская», страница 3

– Благодарю за похвалу, князь, – плесковский посадник чуть склонил голову.

– И всё-таки вот что меня занимает. Когда твоя Олёнка давеча с луком встретила меня в лесу, правда попасть в меня могла али бахвалилась?

– Напугалась она, княже, а стрелять не стала бы, потому как увидела, что муж перед ней благородный да знатный. Я прав, дочка? – Яромир взглянул на Ольгу, и та послушно кивнула.

– Будет тебе велеречие разводить, Яромир. Я ведь спрашиваю не о том: стала бы она в меня стрелять или нет. Попала бы? Вот что любопытно. Ответь-ка мне честно, обиды держать не стану. Слово князя.

– Вообще-то Ольга неплохо стреляет, – сдержанно отозвался Яромир.

– Так пусть покажет! – воскликнул Игорь довольно, будто лишь этих слов и ожидал. – Установим ей целище, у костра на берегу реки, и пусть она выстрелит, ну, шагов, скажем, с пятидесяти.

– А что за целище-то? – слегка напрягся Яромир.

– Да горшок на сулицу наденем, а сулицу в землю воткнём – вот и всё целище. Согласна? – Князь перевёл взгляд на Ольгу, и его глаза слегка сузились.

Ольга посмотрела на Яромира, но тот молчал.

– Согласна, князь. Но только из своего лука, – подумав, ответила она.

– Можно и из твоего.

– Я сбегаю, сестрица, принесу, – вызвался Любим и тотчас кинулся в село в избу Томилы за луком.

Весёлое сборище тем временем направилось к берегу. Князь велел своему гридню захватить со стола пустой горшок и принести из гридницы сулицу. И вот цель была установлена, расстояние отмеряно, а запыхавшийся Любим принёс Ольге её лук, тул со стрелами, защитный щиток на левое запястье и скроенные точно по ладони кожаные рукавицы с обрезанными перстами. Зрители образовали полукруг, с удовольствием предвкушая очередную забаву, кто-то шутил, кто-то пытался давать дельные советы – всё это Ольга воспринимала довольно равнодушно. Она внимательно рассматривала цель, что-то про себя прикидывала – может, направление ветра, может, игру отблесков от костра. Молчал и князь, в свою очередь внимательно приглядываясь к девушке.

– Надобно на кон что-то поставить, – усмехнулся Игорь. – Что предложишь, Яромир?

– Мошну с серебром. Устроит, княже? – спросил плесковский посадник.

– Устроит-устроит, – отмахнулся князь. – С меня серебро, коли твоя дочка попадёт. Но вот коли промахнётся… – Игорь значительно помолчал. – Мне твоего серебра более не надобно…

– А что же тебе надобно? – нахмурился Яромир.

– Коли Ольга промахнётся, тогда со мной и с дружиной в гридницу последует и там нынче ночью плясками да песнями глаз и слух ублажать станет.

Воцарилась тишина, и даже в неярком свете костров было заметно, как побелело лицо Яромира. И пока плесковский посадник собирался произнести достойный ответ, Ольга опередила его.

– Я согласна, – решительно вымолвила она, посмотрев на батюшку спокойным взглядом.

– И вот ещё что – раз уж мы решили постязаться, – добавил князь, – я своим серебром рисковать не желаю. В подобную цель с пятидесяти шагов любой отрок-малолетка, что и месяца не пестован, попадёт, а ты, Яромир, дочку-то свою, думаю, поболе учил. – Игорь склонился к стоящему рядом гридню, им по случаю вновь оказался услужливый Некрас, и, показывая на Любима, негромко что-то проговорил.

– Посему вот, что я решил, – объявил он. – Пусть девица станет стрелять в горшочек, что малец на темечко себе поставит. Это по правде будет.

Ропот пошёл по примолкшей до того толпе. Вскрикнула Голуба и спрятала лицо на груди у побледневшего Томилы. Некрас шагнул к Любиму, но мальчишка, не дав до себя дотронуться, метнулся к Ольге, которая, бросив лук, прижала его к себе. Яромировы гридни, из тех, кто был при оружии, положили руки на рукояти мечей и боевых ножей, и княжеские в ответ повторили то же движение. Давешнее веселье сменилось явственно ощущаемым напряжением и даже страхом.

– Что ты творишь, князь! – гневно воскликнул Яромир. – Ты с нами за одним столом сидел, хлеб переламывал, а теперь хочешь, чтобы мы здесь друг в друга стрелы метили?!

– Не нужно, Яромир, так волноваться. Я ж не настаиваю, лишь предлагаю, – почти ласково, словно буйно помешанного успокоил Игорь и направил вопросительный взгляд Ольге.

– Не стану я стрелять в брата своего названого, – твёрдо ответила она.

– Да разве ж я заставляю? – как будто удивился князь. – И вотще, думаешь, тебе кто-то в мальчишку стрелять позволил бы? – Князь свёл брови и строго добавил: – Проверить я тебя хотел – уверенность твою и дерзость.

– Что ж ты своего гридня не предложил? – холодно спросил Яромир.

– Так это ты, Яромир, знаешь, на что твоя умелица способна, а я нет, – неприятным резким голосом отмолвил князь. – Коли согласилась бы – я своего гридня, не раздумывая, предложил бы, а так – рисковать не стану. Впрочем, чего уж лукавить, уверен я был – откажется дочка твоя. – Князь, взглянув на Ольгу, лениво добавил. – Шибко осторожна ты, девица, и скучна, – он наиганно зевнул и развернулся, намереваясь уйти.

– Подождите! – раздался вдруг крик. Из толпы вышел и встал рядом с Ольгой не кто иной, как Борщ. – Подожди, князь. Хочешь потешиться, я готов живой целью послужить, – выдохнул он.

– Зачем вмешиваешься! – прошипела Ольга, но Борщ только мельком глянул на девушку и тут же перевёл взор на князя.

– И ты, молодец, не боишься пораниться али жизни лишиться? – осведомился князь всё с тем же скучающим видом.

– Давно меня сия девица уж поранила, – пробормотал Борщ, немало, видно, употребивший, хмельного. – А коли убиёт – ну и пущай. – Он махнул рукой. – Хоть раз вниманием своим осчастливит. Только, князь, можно одну просьбу?

– Молви. – Игорь кивнул.

– Прошу, отмени прение, пусть забава будет ради занимательности.

Князь с ответом не спешил – задумчиво молчал.

– Считаешь, княже, имеет силу прение-то ваше? – склонившись к Игорю, тихо, но так, чтобы стоявшие рядом явно расслышали, спросил Асмуд. – Стязаться урядили сперва на других условиях.

– Разве я тебя спрашивал? Миротворец, леший тебя забери, – также тихо ответил князь и, возвысив голос, добавил: – В связи с изменением словоположения, прение наше упраздняю. Пусть забава забавой и останется. Согласен, Яромир?

– Ещё спрашиваешь. Конечно, согласен, – проворчал плесковский посадник.

– Ну что ж, на том и порешили. А ты, храбрец, ступай, занимай глумилище.

Борщ развернулся и последовал к тому месту, где из земли торчала сулица с надетым на неё горшком.

– Княже, – обратился к Игорю Некрас. – Дозволь проводить парня до места и поддержать, дабы ножки у смельчака, не ровен час, не подкосились, али сбежать не задумал. – Некрас вновь рвался услужить.

– Дозволяю, – согласился князь.

Некрас догнал Борща и грубо ухватил его за руку повыше локтя. Так они и остановились, ожидая Ольгиного выстрела.

Ольга вынула стрелу, наложила её, взялась за тетиву и прицелилась.

– Давай уже стреляй! – нетерпеливо крикнул кто-то из княжеских гридней.

– Под руку не говори! – одёрнул гридень из Яромировой дружины.

Но Ольга не обращала внимания на выкрики и разговоры. Она отстранилась от всего происходящего, не спеша натянула тетиву, глубоко вздохнула и отпустила стрелу.

И стрела нашла свою цель. Недвижим остался стоять Борщ, и горшок на его голове был бы цел, если бы его дрогнувшие пальцы не разомкнулись и не выронили целище. Горшок ударился оземь и разлетелся на черепки – видно, попал на камень. Но крик боли всё же раздался, даже не крик, а самый настоящий рёв. То был Некрас. Он упал на колени и, пытаясь унять кровь, зажимал пораненное запястье – стрела прошла его насквозь.

Мгновение все ошеломлённо молчали. Ольга резко развернулась к князю, и княжеские гридни тотчас ринулись к ней, намереваясь схватить за руки, – отвратить какие-либо ещё дерзкие действия. Однако Ольга никаких действий свершать более не собиралась – решительно бросила лук себе под ноги и выжидающе смотрела на князя. Теперь настал черёд Игоря от гнева побледнеть.

– Как ты посмела? – голос князя прозвучал звериным рыком.

– Не серчай, княже, прости, коли обидела, но ты сам говорил, что умения моего не знаешь. Смог ты воочию убедиться – неумёха я стрелять. И при первой нашей встрече ни за что бы в тебя не попала – истинно бахвалилась, – скромно проговорила она, но голос её звенел волнением, а глаза смотрели на князя с неприкрытым вызовом.

Игорь молчал, рассматривая её, и, конечно же, видел и её притворную скромность, и вызов во взгляде, но правда не была нарушена – девица при всём честном народе призналась в своей неумелости. Значит, наказывать её не за что. Но и отпускать просто так нельзя.

– Если велишь, князь, я и полечить твоего гридня могу – травы приложить, что кровь унимают, затянуть руку тугой повязкой – всё это я умею, – простодушно предложила Ольга, а в глазах у самой любопытство – как же князь себя поведёт?

Тут уж Игорь не удержался – расхохотался.

– Помогите пораненному, – отсмеявшись, велел он своим гридням и, обращаясь к Ольге, добавил: – Нет уж, красавица, благодарствую. Коли ты такая же способная лекарка, как и меткий стрелок, – пожалуй, ещё моего гридня до смерти залечишь.

Из толпы раздался ответный смех. Напряжение отпускало. Про раненого Некраса никто не вспоминал – сам напросился.

– Верно всё прикинула, девица, обижаться мне не на что, – голос князя вновь стал скучающим. – И прение меж нами сам упразднил. Посему иди на все четыре стороны. А мечом да луком раз уж не умеешь – не размахивай, да и не девичьего ума то дело. Лучше уж пляши, пеки пироги да басни слушать учись – вот это девке поболе пригодится, – небрежно бросил он напоследок, развернулся, кликнул давешнюю девицу и удалился.

5. Подарки

На утро следующего дня, не спозаранку, но ещё задолго до полудня, покуда сельчане только продирали глаза после вчерашнего веселья, Томилино семейство уже вновь было в заботах. Беспокойная Голуба, а с ней Первушины родители и сестра отправились в избу к молодожёнам – помочь новоиспечённой семье в обустройстве быта и приготовлении яств для второго дня свадебного торжества, на который соберутся только близкие родичи. Остальные девицы Томилиного дома и три челядинки с ними, высыпав во двор, приводили в порядок после вчерашнего пира посуду и утварь. Девки-чернавки в наполненном до краёв водой с мыльным раствором чане мыли горшки и кружки, Леля ополаскивала их чистой водой, Ива вытирала рушником и раскладывала в сундуки или отставляла в сторону, чтобы потом убрать в поставцы или отнести в гридницу. Ольга, сидя на корточках, чистила песком медные блюда и мисочки. Томила тоже не бездельничал – что-то чинил-подлаживал в выкаченной во двор телеге – готовился везти волхва восвояси. Волхв, выглядевший нынче не грозным служителем богов, а добродушным седым и ветхим дедушкой, сидел на завалинке, сложив руки на посохе, и благостно щурился на ласковое осеннее солнышко – млел.

Кроме обитателей Томилиного дома и волхва на дворе расположился ещё и десяток гридней Яромировой дружины. После Ольгиных лучных упражнений Яромир отправил своих лучших гридней блюсти Томилин двор. Вместе с ними была отправлена домой и сама виновница происшествия. Двум десяткам местной дружины, гулявшим на свадьбе, Яромир велел вернуться в сторожевую избу, третий и так был в дозоре и потому в празднестве не участвовал. Сам Яромир, покинув празднество и прихватив с собой личную охрану, отправился ночевать в избу местной жительницы – Липушки – пышнотелой вдовы тридцати восьми лет отроду. Яромир частенько у неё гостевал, приезжая в Выбуты, и помог ей устроить даже что-то вроде постоялого двора.

Нынешним утром никто на Томилином дворе не вспоминал вчерашний праздник, не пересуживали и давешние волнительные события – словно и не было ничего: мешало и присутствие Ольги, ставшей едва ли не первейшей особой на празднестве, да и вообще рот открывать лишний раз лень было. Работали молча, неспешно, девки-чернавки пытались затянуть песню, но всякий раз обрывали, начиная зевать. Гридни рассыпались по Томилиному двору: двое, негромко переговариваясь, сидели у калитки, один поглаживал пса Дружка, ещё двое – самых молодых и резвых – крутились возле челядинок, подносили им посуду, притаскивали воду, пытались шутить – девки в ответ улыбались натужно, вяло, остальные слонялись без дела или сидели, прислонившись к забору, попивая холодный квас. Даже домашняя живность, казалось, чувствовала людской настрой: пёс Дружок лежал с полуприкрытыми глазами, опустив морду на вытянутые лапы, негромко квохтали куры на своей, огороженной, части двора, а красавец и задира петух, сидя на ограде, изредка поднимая нахохленную голову, оглядывал курятник, и тут же прятал её под крыло.

И только неугомонный Любим, упросивший одного из гридней показать ему ратные упражнения, носился по двору. И теперь, уже и не радостный, что дал мальчишке себя уговорить, утиравший пот с лица гридень не переставал отбивать удары малолетнего вояки – и было непонятно – кто кого гонял: то ли опытный гридень Любима, то ли наоборот. Любим, счастливо избежавший неприятного происшествия, и ныне всеми оберегаемый и жалеемый, вооружился Первушиным щитом и извлечённым из схрона деревянным мечом и готов был ратиться без устали и стеснения.

Сия сонная и благостная обстановка была нарушена неожиданным стуком в закрытую калитку. Гридни немедленно встрепенулись, те, которые сидели у калитки, вскочили, заворчал Дружок. Калитка отворилась, и на двор с мешком в руках зашёл отрок из дружины князя Игоря.

– Чего надобно, малец? – спросил его один из гридней у калитки.

– Послание передать и дары от великого князя Игоря Рюриковича благородной и всекрасной девице Ольге Яромировне, – напыщенно ответил отрок.

Он надменно оглядел двор, прервавших свои занятия и с любопытством взиравших на него Томилиных домочадцев и насмешливых гридней и, увидев благородную девицу, занятую неблагородным вовсе делом, вперил в неё взгляд, исполненный важности и ожидания, что девица тотчас немедленно взволнуется, вскочит, покраснеет-побледнеет или даже вскрикнет испуганно и радостно. А как же иначе можно воспринять великую милость внимания самого князя Киевского?

Однако ж Ольга вскакивать и волноваться не спешила, скользнула по отроку равнодушным взглядом и, не промолвив ни единого слова, продолжила своё неблагородное занятие. Да и выглядела она как-то уж совсем не всекрасной – в сорочице и запоне¹³, будто обычная поселянка – без венчика, ленты и прочих украшений – волосы едва собраны в небрежную полураспущенную косу – словно её обладательница заплела её тут же во дворе, не отрываясь от дела, на ногах странные узконосые с открытой пяткой черевички.

Не узрев ожидаемых действий, отрок, слегка смутившись, приблизился к Ольге, не зная, то ли повторить речь – вдруг девица не расслышала или не поняла – или же, помолчав, подождать ещё.

– Олён, к тебе пришли, – раздался спасительный для отрока голос Томилы.

– Ко мне? – протянула Ольга, изобразив удивление. – Вообще-то я Эймундовна по отеческому имени, – сказала она, наконец-таки удостоив отрока насмешливо-испытующим взглядом, отчего лицо и шея отрока немедля пошли красными пятнами. – Ну, говори, раз пришёл. – Она поднялась и откинула со лба тыльной стороной испачканной в песке ладони упавшие пряди.

– Прямо здесь? – Отрок попытался придать речи надменности, но ломкий мальчишеский голос сорвался и прозвучал жалко.

– Ну да. Или, может, князь мне тайну ратную поведать хочет? Тогда, конечно, в избу надобно идти – вдруг ворог какой притаился рядом, – продолжала глумиться вредная девка.

– Олёна! Прекрати! – строго одёрнул её Томила.

– А что такое? – удивилась Ольга, глянув на Томилу. Но, встретив его серьёзный взгляд, подумала и, обращаясь к отроку, снисходительно добавила: – Ладно, давай выкладывай своё послание и дары.

– Великий князь Киевский приглашает тебя прогуляться вдоль берега реки и жалует тебе дары. – Отрок раскрыл мешок, достал оттуда какие-то предметы и протянул их Ольге.

Она, даже не отряхнув испачканную в песке ладонь, взяла предметы и с любопытством их оглядела. Дарами оказались – серебряное блюдо и тяжёлый золотой витой браслет-обруч, исполненный довольно грубо, к тому же большой, явно на широкое мужское запястье.

– И ещё дар для мальца, именем Любим, – добавил отрок и достал из мешка шлем.

– Я тебе не малец, – дерзко ответил Любим, но приблизился и подарок взял.

– Самый маленький, что нашёлся, – сказал отрок с нескрываемым превосходством. Затем он перевёл взгляд на Ольгу, подождал, пока девица сполна насладится видом княжеских даров, и спросил: – Какой ответ передать великому князю?

– Передай, отрок, что благодарность моя великому князю Киевскому за его щедрые и дивные дары не знает границ, – с придыханием промолвила Ольга, придав лицу выражение крайней взволнованности и вперив в отрока долгий и выразительный взор, – отчего отрок, почувствовав подвох, вновь впал в краску. – Блюдо, скажи, очень мне нужно, – уже совсем по-иному, деловито произнесла она, повертев блюдо в руках. – В него и яблоки можно сложить, и репу, – на этих словах захихикали притихшие девки. – А сей неземной красы обруч, – опять то же придыхание, и то же лицо, – принять никак не могу, потому как подобный дар жених вручает невесте. – Она завела глаза горе, задумалась и вновь деловито добавила: – Коей я для князя Киевского, увы, не являюсь. Посему, отрок, обруч забирай. – Взяв его за руку, она решительно вложила браслет ему в ладонь. – Не потеряй, смотри, – добавила она строгим голосом.

– И для меня дар тоже забери, – вдруг встрял Любим. Он бросил шлем на землю и наподдал его ногой в сторону отрока. – Премного благодарствую, скажи, но не моей мерки.

– А ну-ка, быстро в дом! – рассерженный Томила широко шагнул, схватил сына за плечо и подтолкнул в сторону избы. Затем повернулся к отроку и проворчал: – Благодари от нас князя, отрок, – но нагибаться и подбирать с земли шлем не стал.

Оторопевший от такого приёма и обхождения отрок то бледнел, то краснел, уже и не зная, как выполнить поручение князя, не нанеся урона собственной чести, и горячо желая скорее откланяться.

– А что насчёт прогулки передать? – дрожащим голосом всё же спросил отрок, нерешительно взглянув на Ольгу.

– Прогулки? – протянула Ольга, удивлённо округлив глаза. – Я без дозволения батюшки с мужами на прогулки не хожу. Да к тому же, ты и сам видишь, отрок, у меня посуды грязной полон двор, какие могут быть прогулки? Но, если князь Киевский мне подмогу отрядит или, да помилует меня Перун, вдруг сам рукава засучит, – Ольга многозначительно помолчала, – то, может, и успею с ним до ворот села прогуляться, – под смех гридней и хихиканье девиц серьёзно добавила она.

Тут уж отрок, более ничего не спрашивая, счёл за благо удалиться.

– Скоро за сестрицей своей со двора пойдёшь, – проскрипел вдруг доселе молчавший волхв и с улыбкой посмотрел на Ольгу.

– А ты почём знаешь, дедушка? – настороженно спросила его Ольга.

– Эх, девонька, насмотрелся я на своём веку всяких ретивых дел, глаз у меня намётанный, – усмехнулся волхв.

А оскорблённый и униженный отрок, направившийся в сторожевую избу, крепко думал, как ему перед князем отчёт держать – какие слова молвить: если те повторить, что рекла вредная девица, то можно и в опалу впасть. Вот уж не повезло, так не повезло.

В то же самое время князь Игорь со своим верным воеводой Асмудом выгоняли вчерашний хмель. И делали они это давно проверенными способами – хорошо истопленной баней, что имелась при сторожевой избе, и употреблением хмеля сегодняшнего. Выйдя из парной, они расположились в предбаннике за столом, уставленным всякой снедью: холодной кабанятиной, квашеной капустой, солёными грибами, мочёными яблоками, блюдом с душистым свежим хлебом, мисочкой со сметаной и высоким серебряным кувшином пива, опущенным в кадку с ледяной ключевой водицей. Прислуживали за столом девки в одних сорочицах с распущенными волосами – среди них и вчерашняя князева хоть¹⁴, ныне красовавшаяся надетой на шею серебряной гривной – даже в бане не сняла.

В дверь осторожно постучались, на пороге возник гридень из личной охраны князя и сообщил, что вернулся посланный с поручением отрок. Князь, увлечённо жевавший в то время кабанятину, сделал рукой порывистый распорядительный жест, означавший «зови».

Гридень исчез за дверью, и через мгновение в предбанник вошёл бледный и смущённый отрок.

– Ну, ответствуй, малец, всё исполнил, что велено тебе было? – прожевав, спросил князь.

– Да, княже, – робко произнёс отрок.

– Ну и? Что девица сказала? Дары приняла? А приглашение? Не молчи, шустрее молви, – нетерпеливо проговорил князь.

– Один дар взяла, премного благодарила, потому как в хозяйстве очень годен, а второй – вот, сказывала это токмо для невесты, – отрок нерешительно протянул руку с браслетом. – А на прогулку без дозволения батюшки отправиться не может, да и занята была шибко.

– Занята шибко? – князь грозно сдвинул брови, словно перед ним не дрожащий отрок стоял, а сама Ольга. – Любопытно, чем?

– Посуду мыла, – пробормотал отрок, склонив голову.

Асмуд не сдержался, хохотнул. Князь метнул на него недовольный взгляд.

– Почто веселишься, воевода?

– Ох, прости, княже. Мнится мне, малец наш не всё как было сказывает. Дозволь, княже, мне спросить?

– Дозволяю.

– Ты, отрок, нам всё слово в слово передай, что девица молвила. Не пужайся, не заругаем.

И по мере того, как отрок принялся передавать слово в слово давешний разговор с Ольгой, всё сильнее хмурился князь, и всё больше кривился весельчак Асмуд, сдерживая рвущийся хохот. Отрок, обладавший замечательной памятью, всё поведал в точности, пропустив лишь поступок Любима – сказал, что шлем отдал отцу мальчика. Закончив сказ, отрок понурил голову. Князь сидел мрачнее тучи, глаза метали молнии, Асмуд, опершись локтем о стол, ладонью прикрывал рот, пряча улыбку и стараясь не прыснуть от смеха.

– Спасибо, малец, – с трудом выдавил Асмуд. – Обруч на стол клади и ступай себе.

И лишь только за отроком закрылась дверь, Асмуд дал себе волю и расхохотался.

– Ну, что ты ржёшь, как конь ретивый! – раздражённо сказал князь. – Девка с грязью меня смешала, а тебе смешно! – возмущённо воскликнул он.

– Да полно тебе злиться, княже, – миролюбиво отозвался Асмуд. – Ну, отказала – велика беда, плюнь да разотри, других – сговорчивых, что ли, не хватает? – Асмуд кивнул головой в сторону парной, откуда слышалось заливистое девичье хихиканье.

– Нет, ты не понимаешь, сначала она в меня стрелу метит, вчера при мне моего гридня поранить не постеснялась, будто никто не догадался, что попала – куда целилась, а нынче и вовсе меня скоморохом выставляет. – Князь вскочил и в гневе заметался по предбаннику.

– Да, серьёзно тебя девка зацепила-то, кто бы мог подумать, – протянул Асмуд. – Но не будешь же ты из-за неё с Яромиром воевать на его же землях.

– Что, поджилки затряслись? – злобно бросил князь.

– У меня? Ты хоть и князь, а так не шути, – спокойно молвил Асмуд, хлебнувши пива. – Сам знаешь, что неразумно из-за сопливой девчонки войну разводить, Яромир тебе дань сполна отдал, а мог бы и не отдавать вовсе.

– Знаю, – отрезал князь. – А что тогда разумно?

– А ты женись, – неожиданно заключил Асмуд.

– На этой сельской сироте из богами забытой глубинки? – усмехнулся князь, присаживаясь обратно на лавку. – Тебе только и дела, что меня оженить – а на ком не важно.

– Ну, жениться тебе давно пора. Уж пять лет, как вдовствуешь. Евдокия твоя болгарская – жена, конечно, видная была, да только любви-то сильной меж вами, положим, не было. А где прикажешь достойную невесту тебе сыскать? С одной болгарской женой пожил, а второй, сам знаешь не видать. Болеслав Чешский с твоим двоюродным братцем успел породниться. Червонные земли тоже одну невесту к нам отправляли. Нынче она оказалась брошенной женой. Опять же твой братец постарался. Хорошо было б, конечно с уграми, да вот беда – невест подходящих нет, – пустился в рассуждения Асмуд. – А Ольга чем тебе не невеста? По матери девка – княжна, почитай. Стемид – Ольгин дед, верный соратник Вещего, вместе с ним и на Царьград и на Хвалынь¹⁵ ходил, где голову и сложил. Он ведь из князей, как и твои пращуры. Так что родом девица тебе под стать. Дед же Яромира и Прибыславы вслед за твоим прадедом в эти земли пришёл, а их отец, стол Плесковский занявший, соратником был твоему отцу.

Князь слушал десницу, не возражая. Хотя и знал, что Асмуд слегка лукавит. Ольгин кровный отец, свей Эймунд, происходил из семьи именитых воинов, но не правителей. Однако со стороны матери Ольгин род был более знатным и через её деда, Стемида, вёл к славянским князьям с южных берегов Варяжского моря. И верно состоял даже в дальнем родстве с его, Игоря, пращурами, много лет сменявшими друг друга на престоле в Велиграде¹⁶.

В давнюю пору предки нынешнего князя Киевского в поисках лучшей жизни переселились из земель варнов и вагров¹⁷ на восточное побережье Варяжского моря. Здесь начинался речной путь в богатые серебром страны, лежащие на восход и полдень¹⁸, да и сама земля была изобильна и просторна.

Один из прадедов Игоря – Гостомысл¹⁹ – сумел стать князем у ильменских словен²⁰ и правил в тех местах, где позже Рюрик, отец теперешнего князя Киевского, возвёл Новгород. Другой прадед Игоря утвердился на берегах реки Невы, где жили племена ижоры. В том краю, Ингрии²¹, варяги добывали железную руду и медь и брали мыто с ладей, приходящих с Варяжского моря.

Впоследствии две могущественные семьи породнились. Гостомысл выдал дочь Умилу замуж за сына правителя Ингрии. У молодой четы родился Рюрик, который вырос могучим воином и вождём. Он подчинил себе многие народы, живущие на землях, что лежат на восток от побережья Варяжского моря.

Однажды случилось Рюрику повоевать и с Войславом, отцом Яромира, и тогдашним князем Плескова. Прадедом Ольги со стороны бабки. Та брань не была жестокой и завершилась заключением мира на условиях Рюрика. Войслав стал его данником. Зато сохранил власть в Плескове, хотя уже и не как князь, а как наместник. «Желаешь зваться князем – езжай в земли своих предков, на Руян. А в здешнем краю князьями зовутся лишь мужи моего рода или те, кто жил на сей земле испокон веков», – изъявил свою волю Рюрик Войславу, и тот согласился принять раскняжение.

О тех событиях Игорю часто рассказывала его мать, урманская²² княжна Ефандра. В конце повести мать всегда добавляла на северном языке: «Скатился с сиденья конунга на сиденье ярла» и усмехалась. Мать с удовольствием говорила о подвигах покойного мужа. И эта повесть была одной из любимых. Верно, оттого, что её отцу, наместнику Ладоги, Рюрик в отличие от правителя Плескова позволял называться конунгом.

Однако, что с того, что предки Игоря оказались более удачливыми и родовитыми нежели Ольгины, если ему от их достижений мало что досталось? А вот наречённый отец Ольги, Яромир, и ныне являлся человеком ловким, деятельным и владетельным. Такого выгодно иметь в союзниках, а лучше – в данниках.

А ещё, находясь здесь, в Выбутах, Игорь постоянно вспоминал Вельду. Ольгина мать так и осталась для него той, о которой он пылко мечтал юным княжичем, той, которую так и не получил…

Князь Киевский вздохнул и посмотрел на Асмуда. Его десница, заметив прежде, что Игорь погрузился в раздумья, молчал. Но едва внимание князя вернулось, Асмуд возобновил увещевания.

– И сиротой ты Ольгу, князь, наречь поспешил. Названый батюшка, что любит её без меры, всех родных стоит. Братец в Изборске сидит. А ещё один братец в Новгороде, как я понял, не последний человек. И в Ладоге у девицы нашей родня имеется. Так что почитай на всём севере связи. А север нам нужен. Ох, как нужен. Распустились тут все, шибко вольными стали – ни даней тебе, ни людей для рати.

Тем временем из парной выскочили девки и, подсев к князю и Асмуду, принялись хихикать да ласкаться.

– Ну-ка, любушки, бегом за дверь, на крылечке посидите, опосля позовём, – прикрикнул Асмуд, и девок будто ветром сдуло. А десница продолжил: – Помимо прочего, дочь Яромира – молодая, красивая. А что дерзкая – так опять же прок, в ложнице не скучно будет. И ведь глянулась она тебе. Чего тут думать – женись.

– Как у тебя гладко всё получается, старый сводник, – проворчал князь. – Тебя послушать, вот прямо беги – сватайся, а то – оторвут девицу с руками.

– А может, и так. – Асмуд вновь отхлебнул пива. – Или ты полюбовницу свою хазарскую вкруг дерев повести до сих пор мыслишь? Вот это точно самое неразумное будет.

– Коли мог бы – давно уж повёл, – пробурчал князь.

– Ох, княже, приворожила она тебя, змеища подколодная, – печально промолвил Асмуд.

– Ты язык-то свой поганый попридержи, не твоего ума то дело, – отрезал князь. – Молода слишком Яромирова дочь, и вотще, уж коли невесту на севере брать – лучше новгородскую, чем из этакого захолустья.

– Чем же лучше? – удивился Асмуд. – Новгород – богат, и говорить тут не о чем, только народец ихний ненадежный, мутный. Ныне им одно подавай, назавтра – другое. У сестриц-то твоих сынки все на княжьем столе посидели, и в один десяток лет всё то княжение уложилось. А теперь где они, да потомство их где? Сынки – гриднями по дружинам разбрелись, дочки – отнюдь не за нарочитыми мужьями. Ты и сам-то не ведаешь, где они, сродственнички твои. Я так скажу – в Новгороде всегда лишь один князь будет – звонкое серебро. Правят там те, кто всех богаче, торгаши, они же и решают, кого на княжеский стол сажать. С купчинами новгородскими связи заводить надобно. Так что пущай Ольгин новгородский братец в том и подсобит. А вот об изборском братце, думаю, Свенельд нам поведает. Кстати, давно уж Свенельд в Плескове нас ожидает, мы-то когда выступим?

– Завтра и двинем. – Князь поднялся с лавки и направился в парную – Асмуд за ним.

– А насчёт молодости, ты, князь, уж вотще загнул. Тебе жена молодая нужна, нецелованная – детишек тебе ещё нарожает, наследничков, чтобы и твой сынок, и сестрицын не шибко расслаблялись. Твой-то батька, вон насколько твоей матушки старше был, и тебя родил, когда ему уж к шестому десятку шло, а тебе-то три с половиной десятка всего.

– Ага, родил, и через год в Ирий²³ отправился.

– Только сынки-то его от первой жёнки – ещё раньше батьки туда попали.

– Эх, воевода-воевода. Коли б я тебя не знал, решил бы, что тебе Яромир серебром заплатил за похвальбу и сводничество. Ладно, поглядим, подумаем, – лениво промолвил разомлевший от банного жара князь. – Хватит словоблудствовать, давай девок зови.