Читать книгу: «39 долей чистого золота», страница 11

7

«Следующий месяц я полностью провела в мастерской, работа кипела днем и ночью в буквальном смысле: утром я садилась за станок и проводила за ним первую половину дня, затем, после обеда, я ставила горшки в печь и принималась разукрашивать уже готовые, отрываясь от них, только когда за окном начинало темнеть. Таким образом, каждый день появлялся новый отряд солдат в моем строю, то есть горшков. Я так называла их, потому что они выстраивались на полу ровным строем, а я стояла перед ними и любовалась своими успехами. Вечером я позволяла себе прогуляться по городу и съесть вкусное ванильное мороженое, уплывая в далекие воды своих мыслей, иногда я заплывала так далеко, что, оборачиваясь, не видела берега.

Когда мое глиняное войско заняло все место в мастерской, встала новая задача – сбыта. Недолго думая, с этим вопросом я направилась к своему наставнику, мастеру Василию Петровичу. В этот вечер в их доме не пахло выпечкой, все скульптуры выражали грусть и злобу вместо привычного добродушия, а в коридоре, уже на выходе, мне встретился капитан полиции и с ним еще какой-то мужик в черном костюме и лакированных ботинках. Они оба почти одновременно скромно поздоровались кивком головы и, уступив мне проход, вышли вон. Наверное, мне было бы лучше зайти в другой день, но мастер начал первым:

– Здравствуй, проходи, хорошо, что ты зашла сегодня, Шура в комнате.

Я проковыляла в гостиную, поставила палку и села за стол рядом с Александрой Алексеевной. Она сидела, скрестив ноги под столом, и внимательно изучала какие-то документы. Я села рядом и, периодически заглядывая ей в глаза, стала ждать, чего – сама не знаю. Она дочитала, сняла очки и, закрыв пальцами глаза, горько молча заплакала.

– Что-то случилось?

Вот ненавижу такие моменты, случались подобные несколько раз, и всегда это выглядело глупо. Может, конечно, вы назовете меня злой и бездушной, но я вот это очень не люблю, не люблю успокаивать людей, которые рыдают, тем более когда я не понимаю, в чем дело. По мне, так в такие моменты надо оставить человека наедине со своей проблемой, чтобы он сам мог с ней разобраться, а не создавать ситуацию, в которой всем неудобно, что, собственно, я бы и сделала, не остановили бы меня на входе. Но, как говорится, что сделано, то сделано.

– Это был ваш сын? – спросила я.

Александра Алексеевна покачала головой:

– Нет, – и положила бумаги на стол. – Наш сын натворил много всего плохого, и теперь мы долго его не увидим.

В этот момент в комнату вошел мастер с подносом, на котором был стакан воды, таблетки и чайник с чашкой.

Оказалось, что их сын был вовсе не в длительной командировке, а в бегах от правосудия. Все детство им восторгались, восхищались и радовались, а он, между тем, умудрился связаться с дурной компанией (как это обычно бывает – всегда виноваты другие) и натворить делов. И вот уже несколько лет несчастные родители делают все, чтобы сын избежал наказания, но, увы, в этот самый день свободе пришел конец – его поймали, и теперь срок, который он получит, гораздо больше, чем тот, который грозил ранее. Виной всему оказались безудержная тяга к легким деньгам и нежелание работать. Вместе с друзьями они угоняли дорогие автомобили и перегоняли их куда-то в сторону Северного Кавказа. Подробности я не стала уточнять, чтобы еще больше не расстраивать таких хороших людей. Мне было жалко их, но, к сожалению, помочь в этой ситуации я ничем не могла, разве что остаться и побыть с ними, чтобы заполнить собой пустоту, образовавшуюся в момент, когда они практически потеряли своего сына. Что я и сделала, мы сидели за столом в гостиной до самой ночи, Александра Алексеевна показывала мне семейные альбомы, заочно знакомя со своими родственниками, родителями, которых уже давно нет, и сыном. На детских фотографиях он был очень хорошеньким, пухленьким, светловолосым мальчиком, совсем не похожим на угонщика автомобилей. Альбом, которым буквально жили родители, был сделан из сиреневого бархата с золотой каемкой, его толстые картонные листы, пропитанные воспоминаниями прошлой жизни, пахли старой бумагой и порошком, который использовали раньше для проявки фотографий. Этот запах навеял мне воспоминания о детстве, к которым я старалась не возвращаться, после того как железнодорожные рельсы разделили мою жизнь на «до и после».

Когда мы опомнились, была уже глубокая ночь, я решила, что переночую в мастерской, чтобы никого не будить своим ночным приходом, но Александра Алексеевна предложила остаться у них, в комнате сына, которая все равно пустовала уже долгое время. Если честно, мне не хотелось так плотно вторгаться в их семью, не хотелось, потому что я была не уверена в себе и своих силах, проще говоря, я боялась их подвести и разочаровать, а посему предпочитала оставлять между нами расстояние. Но гостеприимные хозяева проявили настойчивость, и я осталась ночевать в их доме, в той самой комнате, где висели школьные фотографии белобрысого мальчугана и стояли рядком старенькие игрушечные машинки…

Утром мы позавтракали, и я отправилась в мастерскую работать.

Еще неделю спустя перемещаться по мастерской стало затруднительно, остались лишь маленькие островки, на которые можно было наступать, а все остальное пространство было заставлено горшками и прочей посудой, которую мне удалось изготовить за это время. В среду, во второй половине дня, ко мне заглянул Василий Петрович – он открыл дверь, но перед тем, как войти, развел руками и сказал:

– Вот это да!

Он рассматривал своим профессиональным взглядом через толстые стекла очков каждую деталь каждой поделки и будто бы искал, к чему придраться, но, несмотря на всю строгость, не произносил ни одного слова.

– Можно? – спросил он, подняв глаза.

– Конечно! – взяв под руку, я пригласила его войти и проводила к стулу. – А я сама собиралась к вам заглянуть, мне нужен ваш совет: я не знаю, куда девать все свои работы, вообще я хотела бы их продавать, но не знаю, как…

Я тараторила так быстро, что половину слов проглотила, но Василий Петрович меня прекрасно понял.

– Я дам тебе несколько адресов магазинов, там работают мои знакомые, они возьмут твои поделки на реализацию. Если их удастся продать, то тебе отдадут часть денег, но не все, а лишь двадцать процентов – это закон торговли.

Я радостно кивнула головой. Мне так хотелось сдвинуться дальше и сделать следующий шаг вперед, что сумма, которую у меня получится выручить с продажи, меня совсем не беспокоила. Для жизни мне хватало тех денег, что я получала от государства как инвалид за хромую ногу, моя дорогая сестра позаботилась об этом сразу, как стало ясно, что здоровым человеком я больше не буду. Я жила достаточно скромно: продукты питания, глина, краски и мороженое – все, на что хватало моей пенсии.

– Может, ты зайдешь сегодня? – спросил мастер, собираясь уходить.

– Зачем? Мы же уже все обсудили, – совершенно искренне ответила я.

– Может, ты навестишь Шуру, она сегодня целый день дома, сейчас ей особенно нужно общение и внимание, понимаешь?

– Конечно! Я обязательно зайду!

Мне стало так стыдно и неудобно за свое безразличие, которое мне удалось так нескромно проявить в этот день, хотя на самом деле, хоть в это сложно поверить, я действительно очень полюбила эту семью и искренне за них переживала. Но, вопреки этому чувству, не хотела навязывать свое общество – мне казалось, будто я пользуюсь ситуацией и втираюсь к ним в доверие. Точнее, мне казалось, что так могут подумать окружающие, и именно это останавливало меня.

Я пришла раньше, чем обычно, на целый час и не с пустыми руками. Еще на прошлой неделе я сделала несколько блюд, размером и формой подходящих для выпечки Александры Алексеевны, и с радостью вручила их ей. В этот день фигуры в гостиной излучали спокойствие и умиротворение, даже маски на стене, казалось, смотрят не на меня, а совсем в другую сторону, что значительно облегчало мое общение с Александрой Алексеевной».

8

«Я вышла из дома в восемь утра, закинула вторую лямку рюкзака на левое плечо, взглянула еще раз на бумажку с адресами и направилась к автобусной остановке. Солнце было высоко, и его лучи только начинали нагревать землю после прохладной ночи, трава была мокрая и яркая, мне даже захотелось снять обувь и коснуться ее босыми ступнями, но на это сегодня не было времени, нужно было успеть дотемна объехать хотя бы половину адресов из списка. Я взяла это желание про траву на заметку и внесла его в виртуальный список дел на свободный день. В последнее время дел у меня стало так много, что я постоянно составляла какие-то списки в голове и на бумажках, которые терялись время от времени вместе с важными делами, записанными на них.

Автобус ехал медленно, проглатывая каждую кочку, встретившуюся у него на пути, это напоминало мне мою собственную походку, при которой я проваливаюсь одной ногой при каждом шаге. В какой-то момент я даже почти уснула, но опомнилась достаточно быстро, достала бумажку с указаниями, чтобы уточнить название остановки – моя была следующей, встала и стала постепенно продвигаться к выходу.

Магазин назывался «Лунный фарфор». Я представила луну, фарфор и лицо его хозяйки, которую звали Анфиса Трирукова, точнее, ее руки. Три. Моя фантазия позволила увидеть инопланетного человечка с большой головой, огромными черными глазами на пол-лица и множеством маленьких конечностей. Он плавал в космической невесомости, а со всех сторон его окружали фарфоровые предметы быта: чашки, тарелки, кувшины, блюдца и мисочки для молока, то и дело они лопались, словно мыльные пузыри, а затем появлялись вновь.

Анфиса оказалась высокой, остроносой дамой с высокой прической, заколотой шпильками. Она молча выслушала мое предложение, кинула осторожный профессиональный взгляд на мои поделки, уделила мне ровно три минуты и совершенно уверенно покачала головой, что означало однозначное – нет.

– Такие вещи очень плохо идут, их никто не берет, они будут без толку занимать склад, а если и продадутся, то за очень маленькую цену, это не выгодно.

Я поблагодарила за уделенное мне время, запаковала свое барахло обратно в рюкзак и удалилась. Моя фантазия снова отправила меня в космос, но на этот раз вместо большой головы инопланетянина я увидела ее собственную голову в шпильках, прикрученную к маленькому рукастому тельцу, окруженному все той же лопающейся посудой. Это был первый магазин в списке, но далеко не первый по значимости, и к тому же мастер предупреждал меня о возможном исходе, так что я заранее настроилась морально и была полностью готова принять ее отказ. В трясущемся автобусе я вычеркнула ее из списка кривой линией и стала планировать дорогу к следующему магазину.

У меня оставалось еще четыре попытки, и я очень надеялась, что хотя бы в одном из мест оценят мой труд и возьмут его на реализацию.

К следующей точке я добралась уже во второй половине дня, у меня с собой было только яблоко и немного черных соленых сухариков, которые я по одному доставала из кармана и с удовольствием грызла всю дорогу, таким образом спасаясь от чувства голода и бурления в животе.

Магазин располагался на первом этаже дома с тыльной стороны. Вывески не было, вместо нее просматривалось светлое прямоугольное пятно на красной кирпичной стене прямо над дверью и четыре ржавых подтека по краям, будто бы вывеска висела тут много лет, а буквально недавно ее сняли. Хозяйка магазина тоже женщина, но гораздо проще и приятнее предыдущей. В этот раз мое сознание молча уступило право голоса предчувствию, которое заверило меня в том, что тут мне повезет больше.

Хозяйку звали Марина – невысокая пухленькая дама в цветастом сарафане, она сразу заметила мою хромоту, аккуратно изучила ее и вежливо пригласила присесть, затем угостила чаем и рассказала об их прошлой дружбе с мастером, когда услышала его имя из моих уст. В прошлом она была его ученицей, он тогда еще играл в городском оркестре и только начинал преподавать рисование. В этом месте мне точно бы повезло, даже если бы мои работы не произвели большого впечатления, то уж репутация мастера точно сыграла бы свою роль, но, увы, магазин в данный момент переформатировали из хозяйственного в продуктовый. Это решение было принято буквально на днях. Марина поведала мне обо всех своих начинаниях: раньше это был мебельный магазин, потом они с мужем продавали инструменты, затем перешли на хозяйственные товары и товары для быта, но ничто не принесло желаемого результата, и вот теперь осталась одна последняя попытка – продавать продукты питания и мед. Меду был отдан целый отдел. Все, что она могла мне предложить, это взять в дар мои горшочки для того, чтобы выставить в них мед и масло на витрину. Все горшки должны быть одинаковой формы и цвета. Я согласилась, правда, такого количества одинаковых горшков у меня пока не было, и мы договорились, что через неделю ее муж сам заедет ко мне в мастерскую и заберет уже готовый набор. Это, конечно, не то, о чем я мечтала, но, тем не менее, здесь сбыт нашел свое начало.

Я пробыла у Марины еще какое-то время и в магазин номер три по списку уже не успевала – торопиться было некуда. День не принес мне желанного результата, но, несмотря на это, я возвращалась домой в хорошем расположении духа – куда важнее для меня был процесс, я ставила себе новые цели и постепенно двигалась к ним.

За ночь я просыпалась несколько раз, причиной была ноющая боль в ноге, резкими подергивающими спазмами она будила мое сознание и жалобно просила о помощи. В лунном свете, простирающемся из кухонного окна, я добрела до шкафчика с лекарствами и выпила сразу две обезболивающие таблетки, чтобы разом заглушить стонущую ногу. Но уснуть все же не удавалось, в голову, словно яркие вспышки света, врывались фрагменты ушедшего дня: лица, слова, яркое небо и зеленая, словно краска, листва деревьев, но вскоре все это стихло, и через некоторое время послышался громкий детский плач и крики недовольной сестры. Первое, о чем я подумала, был диван. Диван в мастерскую – маленький, скромненький, не занимающий много места, раскладывающийся диванчик, или, другими словами, спасательный круг, брошенный мне, утопающей в бушующем океане бесконечных криков, скандалов и истерик. Нога снова ныла, я перевернулась на другой бок, накрыла голову подушкой и попыталась уснуть.

Весь день лил дождь, накопившийся в небе за две предыдущие недели. Я свесилась с подоконника и подставила ему руки, тем самым поприветствовав его, хоть нежданный дождь и испортил мои планы на день, я все равно была ему рада, давно пора было прибить разгулявшуюся тротуарную пыль».

Таня лизнула палец, немного поправила подушку за спиной, устроилась поудобней, поменяв ноги местами, и перелистнула страницу:

«Следующий магазин предполагаемого сбыта находился совсем не далеко, можно было пройти пешком, но достаточно тяжелый рюкзак с образцами работ заставил меня воспользоваться транспортом. Хозяином этого магазина был мужчина лет пятидесяти или шестидесяти, я с трудом могу определить возраст, тем более мужской, поэтому не люблю и всегда стараюсь избегать этих вопросов, особенно когда мне говорят: «А сколько дашь?» Наиглупейший вопрос из всех наиглупейших. Приходится рассматривать человека, прикидывать, сколько ему может быть лет, отталкиваясь от его каких-либо жизненных ситуаций, а потом еще вычитать из этой цифры десяток, чтобы, не дай бог, не обидеть человека, особенно если это женщина, и особенно если она такая, как моя сестра.

Меня встретили очень хорошо, владелец магазина провел для меня небольшую экскурсию по магазину, складу и подсобному помещению. Мы шли по ангару с высоченными потолками мимо огромных гор из картонных коробок, плитки и прочих сантехнических товаров. Он рассказал, как они с сыном тянут все на себе, не имея даже продавцов, и тут же сделал мне встречное предложение – поработать у них некоторое время, пока тот перевозит часть чугунных ванн, которые никак не идут на другой склад. Он говорил без остановки, а я размышляла, что бы ответить на его предложение, остановив взгляд на его длинных седых усах, которые очень смешно дергались, когда он шевелил верхней губой. В ангаре пахло краской и керамзитом, отчего немного чесался нос и томило чувство голода.

Возможно, я бы с удовольствием приняла его предложение, не будь у меня мастерской и великих планов на ближайшие сто лет, но мне пришлось отказаться. Мы прошли в его кабинет, который больше напоминал кухню, – он был полностью отделан деревом, справа стоял стол, полностью заставленный чашками и остатками еды, а с другой стороны – кипы бумаг и раскрытых коробок с товаром. Я объяснила подробно, чем занимаюсь, выложила на стол свои работы и показала рисунки с дальнейшими планами.

– Что скажете? – спросила я его, когда закончила.

Не выражая никаких эмоций, он уточнил еще раз:

– Ты хочешь продавать свой товар в нашем магазине?

– Да, – уверенно подтвердила я.

Он кивнул и по-товарищески шлепнул мне по руке. Я замерла от удивления и восторга, на несколько секунд у меня даже закружилась голова, я не верила в свой успех, который на тот момент казался мне ошеломительным. Победа была моя и только моя! Оказалось, что усатый торговец не знает мастера, чьи рекомендации я принесла с собой.

– Возможно, мы были знакомы когда-то, но я его не припоминаю, – пожав плечами и поморщив лоб, пояснил он.

От этого моя гордость за себя еще возросла, мне показалось, что я даже стала выше на сантиметр, когда встала со стула. К концу нашей беседы подошел сын торговца, мы познакомились, и тот объяснил мне порядок приема товара. Я смотрела на него как на Бога, кивала, поддакивала и записывала в блокнот особенно важные для меня вещи. Усатый хозяин перебил наш разговор:

– А сейчас, – взял он меня за плечо, – иди помоги мне посчитать товар, некогда болтать в рабочее время.

– Хорошо, – я взяла палку и поковыляла за ним, он шел немного впереди, искоса рассматривая мою ногу, не решаясь спросить.

К этим взглядам я уже привыкла, и меня они ничуть не задевали.

– Двойной осколочный перелом большой и малой берцовой кости, – ответила я на вопрос, который он не решался задать.

– Угораздило же, – сказал он и больше не поднимал тему.

Весь день я провела на складе, помогая хозяину пересчитывать крючки, болтики, плитку и деревянные полки, заполнять накладные и выписывать чеки. Все это я делала в благодарность за то, что меня приняли, выслушали и взяли мои работы на реализацию. Возможно, кто-то сказал бы мне: «Ну и что тут такого? Это нормальная практика». Но для меня это было особенно, я ценила каждый день, каждого человека в этом дне и все, что делалось для меня, пытаясь отдаваться процессу с головой.

Вечером, добравшись до дома, я рухнула в кровать от усталости и стала рассматривать свои грязные руки, которые не удалось отмыть с первого раза. Черная грязь въелась в трещины на коже и под ногти так, что даже губка не в силах была ее оттереть. Я смотрела на свои рабочие, огрубевшие руки и вспоминала свою прошлую жизнь – тонкие белоснежные пальцы, розовые подушки, ровные, словно тростинки, ноги, белые колготки в сеточку… Кем я была тогда и кем я стала сейчас…

– Ты опять что-то слепила? – спросил Миша сонным голосом, открыв мне дверь после настойчивого и продолжительного стука, одетый в одни трусы.

– Нет, точнее, да. Точнее, – я прошла в кухню, – мне нужна твоя помощь. Я нашла магазин, который примет на продажу мои работы, понимаешь, это большой успех для меня, у них огромный склад, к ним ходит много народу, он находится совсем не далеко, мои работы будут продаваться, у меня будут деньги. (Казалось, что над моей головой засветился нимб и послышались аплодисменты.)

– Так, – протяжно и задумчиво сказал Миша, наливая в чайник воду из-под крана.

– Мне нужно отвезти посуду в магазин, а ее много, и она тяжелая, может, ты поможешь мне?

Миша поставил чайник и почесал волосатое круглое пузо правой рукой, потом посмотрел в окно и перенес руку с живота на голову.

– О деньгах договорилась?

– В смысле?

– О деньгах ты с ними договорилась? – повторил он. – Ты должна была установить цену на свой товар, договориться о процентах и сроках продажи. Бумажку подписать с ними. Ты сделала все это?

– Ээээ, нет, – нимб погас. – Я же только начинаю, как я могу диктовать им условия, если пришла к ним с просьбой, разве так можно?

– Это не просьба, а бизнес, если я тебя правильно понял. Так, как ты, никто не делает – надо думать головой и все просчитывать, понимаешь?

– Понимаю. Но я полагаюсь на их порядочность, они хорошие люди, не обманут меня, я уверена.

Миша усмехнулся и налил кипяток в чашку.

– Ладно, – понял он, что убеждать меня бесполезно. – Когда везти-то надо?

Мы с Мишей купили бумагу, упаковали каждый горшок и отвезли в магазин, там все разгрузили, я расставила посуду на выделенную для меня полку и стала любоваться. Цену они установили сами, на мой взгляд, она была вполне адекватной, и, по предварительным подсчетам, те двадцать процентов, что мне полагались, были вполне неплохой суммой для начала. На тот момент первоначальной задачей для меня было освободить мастерскую и найти потребителя моей продукции, а все остальное отходило на второй план.

Миша пытался вступить с усатым хозяином в финансовые переговоры, однако тому удавалось аккуратно вывернуться и уйти от темы. Я гасила пыл Миши, говоря ему:

– Ццццц, не надо, я сама все решу, – в страхе, что он вот-вот может сорвать сделку и все испортить.

Мы сели в машину.

– Ты понимаешь, – разъяренно сказал Миша, хлопнув дверцей, – он хитрый мерзавец, его улыбочки мне совсем не понравились, он обманет тебя!

Я пыталась успокоить Мишу, и в какой-то момент мне даже пришлось пожалеть, что я обратилась за помощью именно к нему, но это мимолетное чувство вскоре исчезло. По дороге он выкурил две сигареты и успокоился, до темноты оставалась буквально пара часов, и мы направились в парк, чтобы поесть мороженого и покормить уток белым ароматным хлебом. У Миши было все хорошо и стабильно: он немного продвинулся по карьерной лестнице и стремительно продвигался вперед в отношениях с женщиной.

– Я хочу вас познакомить, – предложил он неожиданно, – вы обязательно подружитесь!

– А она не будет ревновать? – засмеялась я и уронила белую густую молочно-ванильную каплю на асфальт.

– Не больше, чем сейчас.

– Она знает обо мне?

– Конечно, у нас нет секретов.

Я одобрительно кивнула головой:

– Я могу зайти в выходные, или вы заходите ко мне в мастерскую, как раз в это время я буду обжигать новую партию посуды, это очень интересный процесс.

Мы договорились о встрече, и Миша довез меня до дома.

– Я очень благодарна тебе, – сказала я, повернувшись к нему.

– Да брось, я всего лишь довез твои горшки.

– Нет, ты не понимаешь. Я благодарна тебе за дружбу, это очень ценно для меня, – мои руки сами протянулись к нему и обвились вокруг шеи, это было неосознанно и не запланировано, мне вдруг так захотелось его обнять, что справиться с этим желанием я была не в силах.

Он усмехнулся и обнял меня в ответ, дружески похлопывая по спине, на мои глаза навернулись слезы, я проморгалась и, улыбнувшись, посмотрела на Мишу:

– Ну, пока, до субботы.

Его машина скрылась за поворотом, а я еще некоторое время стояла у подъезда и боролась со своей слезливой сентиментальностью, которую ненавидела в окружающих до тех пор, пока не обнаружила в самой себе. Признаюсь, в тот день ко мне под кожу, где-то между пупком и грудной клеткой, залезло, словно червячок, слабенькое чувство ревности, хоть Миша и был только другом, и никак иначе. Наверно, размышляла я, это чувство свойственно не только любовным отношениям, но и дружеским тоже. Я думала о его женщине и о том, что рано или поздно она разрушит нашу дружбу, ведь все женщины собственницы, а собственникам не свойственно делиться своим, даже по-дружески. Мне захотелось что-то сделать с этим, пока не поздно, охватило такое странное чувство, будто земля уплывает из-под ног, а маленький червячок вдруг вырос до не вмещаемых моей грудной клеткой размеров и распирает ее изнутри, словно воздушный шар, который неожиданно надули. Я выдохнула и посмотрела на это по-другому. Этому научила меня жизнь – смотреть на вещи по-другому и со стороны, будто бы подглядывая из-за угла, это очень помогало мне время от времени изменить свои мысли. Я сейчас размышляла как собственница и эгоистка, червячок сдулся, и стало легко дышать – я не могу дать ему ничего, кроме своих неожиданных приходов в выходные дни с просьбами помочь, прогулок в парке и ванильного мороженого. А она может, она даст ему то, о чем он всегда мечтал, так что тема закрыта.

P.S. Ни одна нормальная женщина не будет ревновать своего мужчину к хромой калеке с разными ногами, которая не может и метра пройти без своей палки-помогалки».