Читать книгу: «Наследие ночи», страница 3

Глава 6. Кровавый бал.

Аскер стояла у лестницы, пытаясь собраться с духом. С каждой секундой приём внизу казался всё тише. Даже собственное дыхание звучало чужим.

Она не должна была колебаться. Приказ был прост: убить, а не спасать. Видел бы сейчас это Хасан – отчитал бы её за ошибку. Она вспомнила глаза принцессы, наполненные страхом, но не тем, что она привыкла видеть у других. Не страх перед смертью – страх перед жизнью, в которой за тебя уже решили твою судьбу. Аскер знала этот взгляд. Когда-то она сама так смотрела – на человека, который держал её за волосы, объясняя, что пощада – роскошь, а боль – единственная верность. Ассасину достаточно было просто уйти, и принцесса умерла бы сама. Наверное, если бы не ленты Охори, она бы действительно так и поступила. И всё же она сделала то, что ей велела маленькая Аскер, которая когда-то верила, что, искоренив жестокость, можно вернуть миру свет. И, впервые за долгое время, рука дрогнула.

Теперь, спускаясь обратно в зал, Аскер чувствовала эту дрожь на коже – будто одобряющий голос совести. И ассасину хотелось вырезать эту благородную душу из себя с корнем. Пятна крови высыхали на бархатном подоле, оставляя тёмные тени, но никто не смотрел подолгу на девушку в красном. Никто не замечал убийцу, если она умела улыбаться. Музыка снова лилась со сцены – живая, беззаботная, как будто никто сегодня не умирал. Люди смеялись. Люди ели. Люди танцевали. Аскер шла среди них, словно тень в сердце праздника, и надеялась только на то, что принц Ломар не захочет вновь оказаться в её компании.

Галберт Ихан стоял у камина, окружённый придворными. На губах его играла привычная усмешка – властная, ленивая. Вино в его бокале переливалось через край, отражая его фигуру. Аскер застыла на месте. Тот же изгиб губ, та же тяжёлая рука, то же движение плеч, что она видела тогда – в отражении бокала, когда их дом рушился под ударами мечей.

Картина выжигалась в памяти: серый дым, крики стражников, мать, которая не успела добежать до отца. Она видела след смерти на ковре, что тянулся от тела к порогу. С того дня рядом остался только Ронар. Он был единственным, кто знал правду. Он был единственным, кто знал её.

Аскер стояла у края зала в тени, наблюдая, как Галберт улыбается какой-то женщине в жемчугах. Смех разрезал ей слух, как нож. В груди поднималась та же старая волна, не похожая даже на ненависть, – скорее на что-то древнее, как голод. Жажда возмездия. Тянущая, сладкая, как первый вдох перед ударом.

Она знала, что должна уйти, чтобы выжить. Но так же она знала, что должна отомстить. За всех, кто погиб в тот день, за каждую душу, что он погубил, за весь свой народ. Шаги сами вывели её ближе – к музыке, к шуму, к нему. Галберт наклонился к бокалу, и в этот момент его лицо оказалось в свете камина. Аскер впервые за много лет ощутила страх – не за себя, а за то, что всё может оборваться прямо сейчас, что она не удержится, сорвётся. Она закрыла глаза, на секунду вспомнив о своём плане. Она выполнила приказ, но не закончила дело. Кровь всё ещё требовала равновесия. И пока Галберт смеётся, покой – всего лишь ложь.

Вечер продолжался – музыка, танцы, угощения. Звонкий смех дам фальшивил, раздражая слух. По ощущениям девушки, вечер тянулся целую вечность. Её лицо немело от улыбки и невинного взгляда. Иногда она поглядывала на принца Ломара, следя за тем, чтобы тот не приближался слишком близко.

Когда большая часть гостей покинула замок, Аскер наконец-то начала действовать. Девушка поднялась на этаж, где расположился король Галберт, и начала ждать его появления. Два солдата королевства Милоса стояли по обе стороны от покоев, словно статуи.

Ассасин знала, что цель стоит терпения, пусть оно уже и было на исходе. Она ждала достаточно долго, чтобы подождать ещё пару минут. Впервые её руки дрожали, она представляла этот момент тысячу раз, но и предположить не могла, какая жажда крови проснётся внутри. Она хотела видеть, как из его глаз исчезает жизнь, как он корчится от невыносимой боли и не может обратить исхода. Девушка стояла в тени коридора и медленно дышала. Праздничная суета стихла где-то внизу, здесь же царила глухая, вязкая тишина.

Галберт Ихан, шатаясь, наконец-то добрался до своих покоев. Дверь за ним закрылась тяжело, с глухим звуком. Два стражника так и стояли у двери, не шелохнувшись, как каменные изваяния, их судьбу ассасин уже решила.

Ассасин опустилась на одно колено и раскрыла маленькую бархатную сумочку, привязанную к ножнам. Из неё она достала белые перчатки – короткие, плотно облегающие, из ткани, которую не ткал ни один мастер в Эхисе. Матовая поверхность ловила свет и гасила его в себе, будто отказывалась отражать мир. Она натянула перчатки медленно, по пальцу за раз, ощущая, как воздух скользит по коже. Этот жест всегда казался ей священным – ритуалом, где каждое движение приближает к неизбежному. Затем она вынула из внутреннего кармана маленький пузырёк, в котором дрожала чёрная жидкость – вязкая, как ртуть, но живущая, будто в ней билось сердце. Она отвинтила крышку и наклонила над клинком. Пять капель – ровно столько, сколько нужно, чтобы мучать душу вечно. Они упали одна за другой, как удары маятника, и растеклись по лезвию, оставляя за собой следы темнее тени. Металл будто ожил, втянул яд в себя.

Аскер на мгновение задержала дыхание. Всё вокруг стало чётче: шум крови, слабое потрескивание факела, шаги за стеной. Она знала – после этого пути назад не будет. Но это знание не пугало, а успокаивало. Всё наконец вставало на свои места.

Ронар пришёл как раз вовремя, он тоже не собирался пропускать это важное событие. Он знал, что им ещё не скоро предстоит встретиться, и знал, что найдёт способ вернуть её, чего бы это ни стоило. На его чёрной шерсти собралась пыль, но кот даже не потрудился её стряхнуть.

– Я потушу факела, – промурчал тот. Девушка лишь быстро кивнула. – Будь остор-р-рожней.

– Знаю. Ну что, начинаем? – Аскер достала золотой крест, висящий на груди, и покрутила между пальцев, тихо молясь своей богине Ночи.

– Да.

Во вторую руку она взяла изогнутый нож, металл блеснул в свечении огня. Всё началось быстро. Через две секунды в коридоре маленькая тень потушила факела. Стражники замешкались, раздались голоса. Девушка тут же метнула один нож точно в голову мужчины. Второму Аскер дала фору в три секунды, пока доставала ещё один нож. Но стражник не успел даже вскрикнуть. Кровь брызнула на каменные стены. Коридоры затихли. Девушка наконец-то вышла из укрытия, крепко обхватив рукоятку отравленного клинка. Она достала свои ножи из пробитых черепов мужчин и с отвращением вытерла их об одежду стражей.

Она позволила себе одно – короткое, медленное дыхание. Сердце стучало не в груди – в кончиках пальцев. Тишина в покоях за тяжёлым деревом была слишком ровной, натянутой, как струна, и в этой ровности уже слышалось подозрение.

Ещё один глубокий вдох – и время будто остановилось. Капля пота скатилась по шее. Пальцы чуть дрогнули. Она двинулась. Дверь распахнулась – почти без звука, но воздух прорезало движение, острое, как выстрел. Аскер вошла внутрь – скользнула, не ступила.

В комнате пахло вином и жаром, сухим, лишающим воздуха. Король стоял у кровати, спиной к ней, медленно расстёгивая камзол. Он был расслаблен, небрежен, словно ночь принадлежала только ему. Но когда она сделала твёрдый шаг вперёд, чтобы привлечь внимание, он замер. Плечи напряглись. Голова чуть повернулась. Что-то в этой картине девушке показалось неправильным – движения, выражение лица, слабое напряжение. Он уже знал, что за ним придут.

Пауза легла неестественно, слишком долго. Пламя в камине вспыхнуло и осело, бросив по комнате тени. Он обернулся.

– Стража, – произнёс он негромко, почти лениво, как человек, уверенный, что его спасут.

Аскер не шелохнулась, тревога отпустила, когда она поняла, что он совершил ошибку. Её клинок блеснул в свете огня, чёрнота яда заструилась по лезвию. В её глазах отражалось только одно лицо – то, что она помнила с детства. Он повторил громче, крикнул, уже с надрывом:

– Стража!

Но никто не откликнулся. Её губы едва заметно тронула усмешка.

– Ты про тех, что мёртвые лежат у двери? – голос сорвался с её губ тихо, ровно, с ледяной насмешкой, как бросок ножа.

Аскер увидела, как в глазах короля победная уверенность сменялась раздражением. Мужчина разозлился, теряясь в пространстве. Он сделал шаг назад, наткнулся на край кровати. И тогда тишина оборвалась – острым движением, дыханием, сталью в воздухе. Она двинулась вперёд, белые волосы метнулись вслед, юбка колыхнулась. Клинок вошёл в бок короля резко, разрывая ткань и плоть. Крик короля быстро превратился в хрип. Она вытащила клинок, и капли крови стали ручьём.

– Да как ты посмела… – слова хрипели сквозь зубы.

– Боги свидетели, ты заслужил худшего, – выплюнула девушка, вновь кидаясь на короля.

Она чувствовала настоящую ярость, кровь бурлила в венах. Ещё один удар. Девушка словно чувствовала, как ядовитые капли проникают в его плоть. Под кожей короля зашевелился дар богини Земли. Каменные шипы из его кожи начали пробиваться неожиданно – на локте, на запястье. Если бы Аскер не видела подобного у Саэля, то точно попалась бы. Один шип вырвался наружу, разрезав воздух. Она отскочила, чувствуя горячее жжение сбоку – шип лишь вскользь задел её через корсет, оставив полосу боли. В эти мгновения всё обострилось: она слышала собственный пульс, тяжёлое дыхание короля, стук чьей-то двери в соседнем коридоре.

– Отродье ассасинов! – со злостью прошипел Галберт, бросая нервный взгляд на дверь. – Могли бы нанять кого-нибудь посильнее.

Презрение в его голосе лишь смешило девушку. Даже будучи обычным человеком, она была хорошим ассасином. Он снова крикнул:

– Стража! – и в этот раз в его голосе было больше злости, чем уверенности.

Но шаги всё ещё не звучали. Аскер подняла клинок к его горлу. Наклонилась так близко, что увидела красные прожилки в его глазах, увидела, как по губам стекает кровь. Сердце колотилось, но руки были холодны. Она хотела продлить его мучения, заставить молить о пощаде. Эмоции взяли верх.

– Я пришла за своим долгом, – произнесла она негромко, почти шёпотом. – И когда будешь корчиться от боли в объятиях бога Смерти, ты вспомнишь моё лицо.

Именно в эти секунды, когда она смотрела, как рушится его непоколебимая уверенность, ярость затмила холодный расчёт. Она задержалась слишком долго, заставляя его хлебнуть бессилия. За дверью послышался глухой, нарастающий топот. Гул сапог по каменному полу. Сначала вдали, потом ближе. Отзвуки множились, сливаясь в тяжёлый ритм. Но Аскер не хотела уходить.

– Ты… – Галберт усмехнулся сквозь кровь, боль исказила его рот, но в глазах вспыхнула прежняя надменность. – Потеряла… момент, – выдохнул он почти шёпотом, и глухой смех превратился в кашель.

Дверь в покои треснула, деревянные доски выгнулись. Аскер успела уловить резкий запах гари от факелов, когда в комнату хлынули вооружённые воины. Она закружилась, словно смерч, в своём танце смерти. Первый стражник упал, держась за прорубленное горло – её клинок скользнул так быстро, что кровь забрызгала стену. Второго она ударила каблуком – хруст, крик, и его лицо исчезло под ней. Третий сжал руки на животе, через который прошёл её нож. Она двигалась быстро, почти без звука, платье цеплялось за ноги, юбка путалась, но она рвала ткань, чтобы двигаться. Остро пахнущий металл, крики, скрип брони – всё сливалось в одну какофонию. На секунду она даже почувствовала вкус железа на губах.

Людей было слишком много. С каждой секундой их плотное кольцо сжималось. Один удар пришёлся Аскер в плечо, другой – в бок. Клинок выскользнул у неё из рук, каблук попал в пустоту. Кто-то схватил её сзади, кто-то вцепился в волосы. Руки выкрутили за спину, давя на суставы. Воздух в комнате кончался, лёгкие начали гореть. Каменный пол был холоден и шершав, когда её лицом прижали к нему, хрип от собственного дыхания бил в уши.

Она всё равно улыбнулась – тонко, вызывающе. В глазах её пылало презрение. Ни стон, ни мольба не сорвались с её губ. Она думала о разных исходах вечера, и это был не самый худший. Хасан учил: молчание страшнее крика, и она молчала.

– В темницу её, – хрипло приказал Галберт. Его голос дрожал не от страха, а от боли и злости. – Допросить, а после сослать её в Чёрные горы!

Кулак стражника обрушился ей на висок. Острый, колющий свет погас, и мир растаял, оставив только гул крови в ушах и холод камня на коже.

Когда сознание уплыло, последней мыслью была не о себе – она всё ещё слышала, как капает кровь, и в этом равномерном шипении было желание: пусть он захлебнётся ею, пусть яд сделает своё, пусть его смерть будет такой же долгой и мучительной, как жизни тех, кого он когда-то убил.

Глава 7. Золотая клетка.

Принцесса Авалис Орше была в купальне. Она точно знала, что больше не сможет спать в своих покоях, знала, что покоя в её жизни больше не будет. Девушка сама не поняла, как вызвала слуг, а после, как в тумане, направилась отмываться. Теперь сидела здесь, пытаясь смыть испуг и мысли.

На ней было слишком много крови, которую хотелось отмыть. На коже всё ещё были следы боли – перевязанные чёрными лентами раны тянули, но уже не кровоточили. Незнакомка спасла ей жизнь, хотя могла оставить умирать. Наверное, именно поэтому Авалис не ответила ни на один вопрос – ни брата, ни стражников, ни слуг. Она просто мылась снова и снова, пока кожа не покраснела.

Через пару часов девушка наконец-то вышла из купальни. Крови и тела уже не было, комната выглядела как прежде, но в воздухе всё ещё стоял тяжёлый запах смерти. Она зажгла свечи с шалфеем, надеясь хоть немного очистить воздух и мысли. Теперь стены замка казались ей отвратительными, словно она смотрела на них чужими глазами. Раньше они были просто холодными – теперь будто давили, прижимая к полу. Всё вокруг дышало застоем и тленом. Коридоры, мебель, занавески – всё пропиталось липкой, невидимой пылью смерти. Хотелось поджечь всю комнату, наблюдать, как пламя пожирает золото и бархат, пока от них не останется только пепел.

Авалис Орше уснула от запаха шалфея, пока пыталась привести мысли в порядок. Проснулась принцесса резко, от кошмара. Сердце колотилось, спина была влажной, дыхание сбивалось. Она села и прислушалась – где-то рядом послышался шорох.

В полумраке рядом лежал брат. Ломар, в рубахе и штанах, глядел в потолок неподвижно, будто окаменел. Ломар услышал, как проснулась его сестра, но не повернулся к ней. Лишь тихо спросил:

– Тебе не навредили?

Авалис сжалась, вспоминая, какая боль пронзила её тело, когда каменный шип Саэля пробил её запястья. Она была уверена, что никогда не забудет это ощущение.

– Он порезал мне запястья, – сжав зубы, ответила девушка, и ноющая боль тут же растеклась по рукам.

Ломар сел и наконец-то посмотрел на сестру. В его взгляде была ярость – тихая, сдержанная.

– Грёбаный ублюдок, – выплюнул он, вставая с кровати.

– Я в порядке. Уже… – в голосе принцессы слышалась обида.

Она сопротивлялась разочарованию и боли иного рода. Это случилось из-за отца, а брат – который должен был её защищать – бросил её одну в своём несчастье. Всего этого могло и не быть, но случившееся было уже не исправить.

– Я бы сам с удовольствием убил его. Чёрт, а мне ведь понравилась эта девушка, – сам с собой говорил брат, вставая с кровати, и принялся ходить из угла в угол. – Поверить не могу, что она оказалась ассасином. Одной из этих грязных отбросов.

– Её поймали? – почему-то Авалис это напугало.

– Да, – коротко ответил принц. – Молчи о том, что случилось. Слухи быстро расходятся, не хватало ещё, чтобы кто-то узнал о том, что принцессу защитил ассасин.

Слова брата ранили сильнее, чем боль в запястьях. Он стыдился – не за случившееся, а за то, что её спасли. Ему было легче молчать, чем признать, что принцессу защитил убийца. Авалис опустила глаза, не желая, чтобы он увидел, как дрогнули губы. Она просто кивнула. Через мгновение дверь хлопнула – и Ломар ушёл, оставив её одну.

Так было всегда. Ломар беспокоился о сестре только в те редкие моменты, когда вспоминал мать. Он не считал её королевой, она не имела в глазах принца власти. Но она была его матерью, которая совершила, по его мнению, глупость. Это отношение к маме задевало девушку, однако она прекрасно знала, что брат даже не попытается изменить своё мнение. Авалис смирилась с этим, она смирилась со всем: с отцом, который продал её за власть, с братом, которому дороже была корона, чем она. Только с одним не могла – с тем, что спасшая её девушка в темнице.

Это был переломный момент в её жизни. Отец продал девушку за власть. Брат боялся за репутацию короны. Ассасин, коих с детства учили ненавидеть, спасла ей жизнь. А самым страшным было то, что жестокая смерть человека была для неё облегчением.

Авалис села, скрестив ноги, и внимательно посмотрела на свои руки. Вспоминая самые яркие чувства, она сконцентрировалась на ладонях. Воспоминания о детстве всплыли сами собой. Как мама кричала на отца, заступаясь за дочь. Как трепетно мать целовала принцессу в лоб. Как жёстко королева Руна Орше пошла против отца. Как ярко золотистый свет растекался под её кожей, когда она уходила, обещая вернуться.

Слабые золотистые искорки замерцали на кончиках пальцев. Это было ничто по сравнению с силой умершей королевы. Принцесса не знала, как управлять этими маленькими искорками, но теперь точно была уверена, что хочет научиться.

Глава 8. Там, где терпение – меч.

Аскер почти тащили по длинному коридору. Каменные стены казались ближе, чем были на самом деле, воздух был сырой и пах плесенью. Её босые ступни цеплялись за холодный камень, ржавые кандалы резали запястья и щиколотки, оставляя глубокие полосы. В темнице для пыток, куда её вели, царил полумрак, лишь редкие факелы отбрасывали колышущиеся тени.

В центре камеры – массивный стол с петлями на концах и низкие лавки вдоль стен. Возле стола уже стояли двое стражников и толстый сержант с плёткой. Они смотрели на неё как на добычу. На ноге девушки поблёскивал браслет – артефакт, который с первого взгляда делал её беспомощной, – и это, казалось, забавляло мужчин. Но когда один из них заметил крест на её груди и попытался сорвать его, глаза расширились от силы, что тот источал, он отшатнулся.

– Название яда, – рявкнул сержант, когда её уложили на стол и пристегнули к нему железными цепями. – И, возможно, ты останешься жить.

Она молчала. Грубые руки стянули с неё грязную рубашку, оставив только штаны, которые ей выдали пару часов назад. Белые волосы рассыпались по обеим сторонам от лица. На спине были свежие и старые шрамы – короткие, длинные, перекрещивающиеся, словно сеть. Но большую часть покрывали чернильно-чёрные татуировки. Резкие, жирные линии шли от груди по рёбрам к пояснице, разветвляясь на множество линий и переплетаясь между собой. Сержант взмахнул плетью, и по коже полосой вскрылась свежая рана. Боль была острой, но непродолжительной, как вспышка. Она сжала зубы, прикусила щёку, чувствуя во рту медный вкус крови. Хасан учил её управлять болью – направлять мысли в другое русло, вместо крика считать удары, наблюдать за мелочами.

– Название, – повторил сержант. – Мы знаем, что твой клинок был отравлен. Я даже не буду спрашивать, где он. Ты дашь нам противоядие, или твоё тело будет висеть на стене рядом с остальными тупыми отродьями вроде тебя, верующими в эту чушь.

Внутри неё поднялся бунт, она ненавидела эту дискриминацию. Верующих в богиню Ночи почти не осталось, а те, кто ещё были живы, прятались по углам, боясь за свою жизнь. Почти всех их жестоко убили, Аскер и сама часто слышала в свой адрес проклятия, когда кто-то видел её крест, и только ассасинское дело спасало её от нападок жителей.

Она продолжала молчать, слушая, как в углу скребёт мышь, как капает вода из трещины в потолке. Сколько раз она сама ломала чужие кости, чтобы выведать имена? Сколько раз слышала чужие крики боли? Ответ был на поверхности: столько, сколько пережила сама.

Ещё один удар. Ещё. Спина горела, но где-то на границе сознания ей вдруг вспомнился морозный воздух, снег под сапогами, чёрная шерсть Ронара, его мурлыканье. Она видела, как тот сидит в дальнем углу тюрьмы и внимательно наблюдает, подрагивая кончиком хвоста, пусть на самом деле его там и не было. Эти мысли грели и давали сил не произносить ни слова.

– Говори! – голос сержанта становился яростнее, он ударял всё сильнее. – Тебе же не к чему молчать. Будешь молчать – умрёшь в муках, а король найдёт, как покарать твой род.

Девушке хотелось рассмеяться ему в лицо, и совсем не от радости – скорее от гнева и душевной боли, от сожаления и от того, что Галберт не может вернуть всё назад. Его смерть будет лишь слабым напоминанием о том, что он заплатил малую часть своего долга за сотни тысяч мертвецов, среди которых были ни в чём не повинные дети, старики и обычные жители, в том числе семья Аскер. Она отравила его за то, что король уже покарал весь её род.

Так продолжалось долго. Время растянулось до бесконечности. Боль превращалась в гул, в фон, в привычный шум. Она считала удары: первый – острый, второй – жжёт, третий – превращает кожу в кровавое мясо. Сотый удар слился с предыдущими. Она чувствовала, как кровь стекает по рёбрам, пояснице, груди, как холодный камень стола впитывает тепло её тела.

Наконец, когда терпение мучителей начало иссякать, сержант наклонился к её лицу и прошипел:

– Ну что, сука, расскажешь мне, как спасти короля?

Аскер подняла глаза и впервые за всё время разжала искусанные губы. Её голос был хриплым, но каждое слово звучало отчётливо:

– Надеюсь… этот ублюдок сдохнет в дьявольских муках.

Плеть обрушилась на неё сразу, оставляя кровавую борозду. Боль вспыхнула ярко, заставила её сжать кулаки, но в душе вспыхнуло мстительное удовлетворение. Это было единственное, что она позволила себе сказать. Стражники переглянулись – кто-то усмехнулся, кто-то выругался. Их грубые пальцы снова сдавили её плечи.

– Хватит, – рявкнул наконец сержант, бросив плётку. – В темницу.

Её отстегнули и подняли на ноги. Всё тело ныло – спина, руки, ноги. Она шатнулась, но удержалась на ногах, цепляясь кандалами за пол. Липкие от крови волосы приклеились к коже, каждая царапина пульсировала. Пока её тащили обратно по коридорам, она слышала, как за их спинами сдержанно переговариваются стражники:

– Зачем отправлять её в Чёрные горы? Откуда в них уверенность, что они без неё смогут найти противоядие?

– Да никто не собирается его лечить…

– Лекари говорят, что никогда не видели подобного яда, – ответил другой шёпотом. – Противоядия всё ещё не нашли.

Она чуть приподняла уголки губ. Пусть Галберт мучается. Пусть знает, что даже в цепях она победила.

Темница встретила её холодом и тьмой. Железная дверь громко закрылась, заперев её внутри. Она опустилась на каменный пол, свернулась клубком, стараясь держать раны подальше от грязи. Тело дрожало от холода и истощения, но она стиснула зубы и, закрыв глаза, снова коснулась пальцами креста на шее. Это было напоминание о том, что у неё ещё есть цель, что ещё есть за кого бороться. И что молчание сейчас – её лучшее оружие.

Аскер мало что запомнила из первых часов после темницы. Её руки и ноги скрутили новыми кандалами – тяжёлыми, с серебряными вставками, которые жгли кожу и подавляли любые попытки вывернуться, – выдали новую рубаху. Потом её сунули в железную клетку, закреплённую на повозке. Решётка была прочной, ветки с хрустом ломались под колёсами. В воздухе пахло конским навозом, смолой и сталью. По телу девушки скользил холод: поверх тонкой рубахи и штанов, залитых кровью, больше ничего не было, начинал подниматься ледяной ветер.

Сначала она просто лежала, свернувшись клубком на дощатом полу, чувствуя, как её трясёт. Стук колёс убаюкивал, заставлял на мгновение проваливаться в сон, но каждую минуту её будили обрывки разговоров стражи.

– Королю всё хуже? – шептал кто-то.

– Говорят, рука почернела до локтя, – отвечал другой. – Капитан приказал не обсуждать… – голос затихал.

Аскер закрывала глаза и, улыбаясь, втягивала в себя холодный воздух. Каждое слово о страданиях Галберта было сладостной музыкой.

Пару раз она попыталась поковырять замок кандалов, согнувшись, словно кошка. Пальцы ловко ощупывали металл, искали щели. Но магия, вплетённая в браслеты, отзывалась резкой болью, будто электрическим разрядом, а сам замок нагревался, не давая поддеть его даже ногтём. Были и хорошие новости: из-за холода она не чувствовала сильной боли в спине, на этом в целом они и заканчивались.

Самое тяжёлое начиналось, когда солнце садилось. Воздух мгновенно становился колким, мороз пробирался под рёбра. Гвардейцы разводили костры и грелись, укутанные в шубы. Их дыхание клубилось паром, они хохотали, щёлкали орехи, ругались, зевали. Аскер сидела, поджав к груди колени, и пыталась согреть ладонями собственное лицо. Дыхание мгновенно превращалось в изморозь, ресницы покрывались инеем. Она пару раз вслух от души выругалась, но в ответ лишь услышала смех.

– Знаю я один способ, как согреть твой ротик, – бросил кто-то с насмешкой. – Но боюсь, тебе он не понравится.

– Да мы можем не только ротик согреть. Нас тут много… – засмеялся другой.

Они явно забавлялись, но девушка лишь скалилась на них с улыбкой, бросая в ответ колкости. Стражники при каждом удобном случае бросались пошлыми шуточками и угрозами. Смеялись все, кроме одного, на вид ещё совсем мальца, лет семнадцати от роду. Тёмные волосы падали ему на лоб, в зелёных глазах была пустота, а через глаз шёл тонкий шрам, который ещё не успел зажить. Аскер запомнила его не потому, что он не насмехался, а потому, что он однажды ночью отдал ей свой камзол. Молча. Ничего не сказав. Едва посмотрев на неё. Она знала этот холодный взгляд, за которым пряталось большое сердце. Этот юноша напомнил ей одного солдата из Эхиса. Аскер скучала по Каэлису, но не признавала, какую пустоту он оставил в груди после того, как ушёл. У девушки всё ещё был тот, ради кого она жила.

Она зажмурилась. В голове всплывал образ Ронара. Где он сейчас? Насколько ему больно? Чувствует ли он, насколько ей плохо? Они с Ронаром делили одну жизнь, чувствовали друг друга нутром. Больше всего она боялась, что её близкие пойдут за ней, – она не нуждалась в спасении. Её спасали мысли, что они в безопасности. Она вернётся, рано или поздно. Обязательно вернётся.

Время теряло значение. Дни сливались, дорога стелилась бесконечной лентой, уходящей на север. По утрам иней покрывал волосы и ткань одежды. Иногда она засыпала, сжимая крест на груди, и видела во сне отца и мать, слышала их голоса. Иногда вспоминала слова Хасана: «Терпи, дочка, терпение – наш меч». Эти воспоминания грели лучше любого огня.

Один раз, ночью, когда трое солдат несли дозор, а остальные сладко спали, Аскер заметила что-то странное. Ей показалось, что ветки ели колыхнулись под натиском теней. Но исчезли они так же быстро, как и появились.

На пятый или шестой день путь стал круче – колёса громыхали по каменным россыпям, ветер выл сильнее, пахло хвоей и камнем. Вдалеке показались чёрные пики крепости Милоса, торчащие, как зубы хищника, из белого полотна снега. Серые стены казались огромными на фоне хмурого неба. Аскер вскинула голову. Холод щипал лицо, но она заставила себя улыбнуться, радуясь тому, что окажется в месте потеплее, пусть это и будут Чёрные горы.

Когда повозка скрипнула, останавливаясь перед воротами, и железная дверь клетки открылась, она выбралась наружу медленно, грациозно, будто находилась на приёме у королевы. На самом же деле она чувствовала, словно каждая кость в теле ломается, как сосулька. Она не чувствовала ни рук, ни ног, ни спины, было удивлением, что она вообще встала. Стражники снова ухмыльнулись её боли, поторопили её. Она лишь взглянула на них снизу вверх, обжигая холодным взглядом.

Впереди был Милос. И новые испытания. Но сейчас, зная, что король горит в адских болях, она черпала силы в мыслях о будущем. Путь, каким бы он ни был тяжёлым, – всего лишь дорога. Пусть и в неизвестность.

Девушка ещё не знала, что встретит в горах того, кто погубит её и спасёт в один и тот же миг.