Читать книгу: «Ферзь в рукаве: нити судьбы»

Роман

Глава 1

Параллельные миры

«Каждый ребенок есть в некотором

роде гений и каждый гений в некотором роде ребенок»

(Артур Шопенгауэр, смысл)

«Страшна незрелость и неполнота

Всех этих малых обретаемых сил.

В душе – бессмертье… Но для них – черта,

И смертной муки предел их положил.

Все кажется доступным – и светло,

Но только руку протяни – бессилье»

(Зинаида Гиппиус)

Деревня. Бабушкин дом. Это был центр Вселенной маленькой Ани. Родители учились далеко в городе, а она жила у бабушки по маминой линии – Марии Ивановны – целыми месяцами, особенно в каникулы. А еще – весь первый и пятый классы школы прошли именно здесь, среди бескрайних полей, шелестящего леса и зеркальной глади озера. Здесь воздух пах сеном, дождем и теплой коровьей шерстью. Здесь был ее мир, ее свобода и ее тайна.

Мир Анюты был другим. Не лучше и не хуже – просто иным. Взрослые в деревне говорили о дорогах жизни как о проселках с понятными развилками: в школу, на пастбище, в райцентр. Для Ани эти «дороги» были живой, пульсирующей паутиной, сплетенной из корней сосен у озера, тропинок через луг и даже ниточек паутины на чердаке хлева. Она видела реки возможностей – сотни ручейков-ответвлений для каждого встречного: вот дядя Леша везет бидоны с молоком – один поворот руля, и он встретит тетю Наташу с беглым бараном, другой – и бидон опрокинется; вот бабушка решает, варить ли творог сегодня или завтра – и Аня чувствовала, как от этого решения расходится рябь по их большому, шумному дому, когда съезжались родственники. Она видела это не как четкие картинки, а как мимолетные ощущения-вспышки, чувство знания, которое приходило само собой. Для нее это было так же естественно, как дышать ароматом скошенной травы или чувствовать росу под босыми ногами. Просто ее внутренний мир был нарисован в других красках, в другом измерении, особенно ярком и понятном здесь, в бабушкином раздолье.

Она жила параллельно. Сидя на крыльце и листая книгу сказок (которые знала почти наизусть благодаря феноменальной памяти), она не просто читала про Ивана-царевича. Она видела, как выбор героя на развилке дороги запускал цепочку событий, которая вела либо к Кащею, либо к Жар-птице. И тут же, в этом же миге, она ощущала, как выбор ее соседки по парте в деревенской школе поднять руку или промолчать повлияет на их маленькую дружбу. Эти видения накладывались на реальность: пока другие дети спорили, куда пойти за земляникой – на ту поляну или на эту, Аня уже знала, что на одной они найдут полные корзинки, но споткнутся о скрытый корень, а на другой – ягод меньше, зато отыщут гнездо с птенчиками. Она часто молча выбирала второй путь, увлекая за собой брата Ваню (двоюродного, приехавшего на лето) или подруг, объясняя просто: «А давайте пойдем сюда, тут интереснее!» И потом все удивлялись найденному гнезду.

Папины письма и заветы. Из города приходили письма. Папины – всегда весомые, написанные ровным почерком. Он был строгим, но Аня чувствовала его любовь сквозь строчки. Он писал о важности учебы, о городе – больших домах, парках, музеях и древней Крепости, чья башня, писал он, «видела времена Шекспира» (ей только что исполнилось 400 лет!). И всегда – его главный завет: «Анюта, всегда вставай в полный рост. Говори то, что думаешь, если уверена. Будь собой. Но чтобы быть собой, и чтобы тебя услышали – надо много знать. Учись!» Эти слова западали глубоко. Она училась жадно, впитывая бабушкины мудрые советы о хозяйстве и жизни, деревенские истории, школьные уроки. Ее память схватывала стихи, формулы, названия растений и звезд. Но слово «город» в папиных письмах вызывало и трепет, и смутную тревогу. Там все было по-другому. Не так просто и ясно, как здесь.

Особенно это чувство обострялось в моменты публичности. В деревенской школе, где все знали друг друга в лицо, стоило выйти к доске или встать на импровизированную сцену сельского клуба – ее охватывал ступор. Язык прилипал к небу, мысли путались. Она видела, как легко это давалось другим ребятам, и чувствовала себя неудачницей, будто предавая папин завет «встать в полный рост». В эти минуты ее дар, ее видение путей, казалось, гасло, оставляя лишь смутную тревогу и ощущение, что она не там, где должна быть, что этот «полный рост» – для другого мира.

Спасением стал деревенский кукольный театр. Его организовала местная учительница. И там случилось чудо. За ширмой, держа в руках тряпичного Петрушку или Бабу-Ягу, Аня переставала быть собой. Вернее, она могла быть собой полностью, говорить голосом куклы то, что боялась или не умела сказать сама – смелые слова, мудрые советы, даже дерзкие шутки. Она видела не только текст роли, но и путь своего персонажа в пьесе, чувствовала, какую реплику нужно подать громче, какую – тише, чтобы зритель понял, куда ведет сюжет. Здесь, в этом волшебном пространстве между ширмой и зрительным залом, ее инаковость становилась силой. Персонажи были ее фигурами на карте спектакля, а она – тем, кто незримо направлял их ходы. Это было неосознанно. Она просто радовалась, что может говорить, не запинаясь, что ее слова находят отклик в смехе и аплодисментах. Это был первый, еще не понятый ею самой, интуитивный шаг к управлению своим даром в безопасном пространстве. Первая подсказка, что ее «инаковость» – не проклятие, а что-то большее, спрятанное пока глубоко в рукаве, как тот самый ферзь, о котором она еще не знала. Здесь, в деревне, за ширмой, она могла быть стратегом.

Однажды, после особенно удачного спектакля, она шла домой через лес. Солнце клонилось к закату, окрашивая верхушки сосен в золото. Альма, ее верная черная тень, рыскала по кустам. И вдруг Анюта увидела – не глазами, а внутренним зрением – как из-под корней старой ели выбегает крошечный рыжий комочек. Котенок. Заблудившийся. И она знала, что если пойдет прямо сейчас, то найдет его. Не раздумывая, она свернула с тропинки, раздвинула колючие ветки малины и… Увидела испуганные зеленые глаза и дрожащий комочек шерсти. «Вот ты где!» – выдохнула Аня, осторожно беря малыша на руки. Альма радостно завиляла хвостом, как будто говорила: «Я же знала, что ты найдешь!» Это было просто. Естественно. Как дыхание. Она не задумывалась, как она это знает. Это был ее мир. Параллельный. Полный невидимых нитей и подсказок, которые она пока лишь интуитивно ловила, как солнечных зайчиков на стене бабушкиного дома ранним утром. Мир, где она была не просто Аней, а кем-то большим. Мир, который скоро сменится другим – городским, с его парками, музеями и древней башней Крепости. Но пока это был ее дом, ее карта, на которой она училась быть собой.

Глава 2

Первые ходы

«Незнание – ночь ума, ночь безлунная и беззвездная»

(Конфуций)

Город встретил Аню не грохотом, а тишиной библиотек и строгим порядком парков. Аккуратные клумбы с анютиными глазками казались ей приветом. Она шла по скверу, где вековые дубы, как молчаливые стражи, помнили шаги солдат 1812 года. Увидела расколотый элеватор – черную рану войны. Дотронулась до холодного камня его основания. Жизнь – святое. Никто не смел ее отнимать. Город был другим, но честным. Он показывал свою историю без прикрас.

Город. Старшая школа. Доска. Учительница истории:

– Аня, продолжите мысль о причинах Смуты.

Она встала. Знания роем кружились в голове – Лжедмитрий, боярские интриги, голод… Но слова застревали в горле.

Она видела нетерпение в глазах учительницы, слышала шепоток с задней парты: «Опять мычит…» Я же знаю! Почему не могу сказать?!

Жар ударил в лицо.

– Не подготовилась? – сухо спросила учительница.

Аня молча покачала головой, опустив взгляд. Папа… «Встать в полный рост»… Не смогла.

Мечты. Вокруг нее складывались пары. Девчонки нашептывали за спиной, краснели, получая записочки. Аня наблюдала. Ей нравились глаза одноклассника Саши – темные, теплые. Он как-то поднес ее портфель. Она улыбнулась, сказала «спасибо» и… отвернулась. Потом был Коля с физмата – пригласил в кино. Она вежливо отказала: «Реферат горит».

– Ты что, монашка? – спросила подруга Таня. – Саша же классный! Коля – умница!

Аня пожимала плечами:

– Не знаю… Не то. Не мое.

«Не то» – это были ее мечты. Смутные, как туман над бабушкиным озером. О человеке, который поймет ее тишину, разделит страсть к пыльным архивам, будет смотреть на звезды и говорить о вечном. Как в книгах. Как в ее внутреннем мире, где все было честно и значительно. Реальные парни казались… слишком простыми. Слишком несоответствующими тому идеальному образу, что жил в ее сердце. Она пряталась за книгами, за конспектами по истории. Там было безопасно. Там жили ее герои.

Вуз. Москва. МГУ. Гигантские корпуса, шумные коридоры, аудитории, где пахло старыми книгами и пылью веков. Аня шла на археологическую практику, мысленно уже копая где-нибудь под Новгородом. Найти артефакт! Разгадать тайну! Мир прошлого был ясной картой, где факты не обманывали.

Но реферат по философии требовал редкой книги. Библиотека далеко. Кто-то сказал:

– Да на пятом этаже нашей общаги – гнездо философов. Старшекурсники. У них все есть.

Аня робко постучала в указанную комнату. Дверь открыл высокий парень в очках, с умным, немного усталым лицом.

– Я… мне нужен Спиноза. «Этика». Последнее издание, если есть…

– Павел, – представился он. – Заходи. Спиноза у нас в почёте. – Он легко нашел книгу на заваленном столе. Их пальчики коснулись, когда он передавал ее. – Держи. Возвращай, когда осилишь.

– Спасибо! – Аня прижала книгу к груди. Павел… Философ. В его глазах была глубина, которой так не хватало Сашам и Колям. Он из тех… кто понимает?

Каток. Через неделю Аня стояла у самодельного катка на пруду. Лед блестел под тусклым зимним солнцем. Ее пригласил Антон, студент-выпускник с того же потока, что и Павел. Антон был тем парнем, про которого говорят: «Аполлон». Глаза-вишни, ослепительная улыбка, уверенные манеры. Первокурсницы вздыхали ему вслед.

– Красиво тут, правда? – Антон помог Ане надеть коньки. Его руки были теплыми, а голос мягким, бархатистым. – Я часто сюда прихожу. Развеяться после чертежей. – Он говорил что-то о сопромате, жестикулируя. Аня кивала, но взгляд ее блуждал.

И вдруг… увидела его. Павла. Он катался не быстро, но удивительно красиво – легко, плавно, словно сливаясь с музыкой ветра и скрипом льда. Каждое движение было осмысленным, как строка в философском трактате. Аня замерла, забыв про Антона. Как же он…

Павел сделал широкий круг и эффектно остановился перед ней, осыпав мелкой ледяной крошкой. – Привет, Аня. Спиноза не сломал тебе мозг? – улыбнулся он.

– Еще нет, – она смущенно улыбнулась в ответ.

– Отлично. У нас вечеринка 27-го. В комнате 512. Приходи. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Придешь?

Аня почувствовала, как краска разливается по щекам. Она кивнула:

– Приду.

Вечеринка. 27-е. Аня еле волочила ноги после недели семинаров и коллоквиумов. Спать… Хочется только спать. Но мысль о Павле, о его приглашении, гнала усталость прочь. Комната 512. Гул голосов, смех, запах дешевого вина и чипсов. Музыка из колонки. Павел заметил ее у двери и сразу подошел.

– Ты пришла. Хорошо. – Он взял ее руку. – Танцуем?

Они закружились в тесном пространстве среди других пар. Аня чувствовала его руку на своей талии, его дыхание рядом. Он так близко… В голове путались мысли: Он философ… Он катается, как бог… Он пригласил меня…

– Не встречайся с ним, – вдруг тихо, но очень четко сказал Павел прямо над ее ухом. Его голос был серьезным, без тени улыбки.

Аня отшатнулась, глядя на него:

– С… с кем? – Она почувствовала, как учащается пульс. Он про Антона? Откуда он знает?

– С Антоном, – подтвердил Павел, не отводя взгляда. – Он нехороший человек. Серьезно.

Музыка гремела, кто-то смеялся рядом, но для Ани все замерло. Она смотрела в темные, серьезные глаза Павла. Нехороший человек? Антон? Улыбчивый, галантный «Аполлон», который помогал надеть коньки? Почему? Что он сделал? Павел говорил с такой уверенностью… Почему я ему верю? Вопрос висел в воздухе, колючий и тревожный. Ее детская вера в простую честность мира дала первую трещину.

Как узнать правду?

Мечты столкнулись с чужим, резким предупреждением. В комнате стало душно.

Она увидела в дверях Антона – он махал ей, улыбаясь своими «вишнями».

Аня почувствовала холодок вдоль позвоночника.

Кому верить?

Ночь незнания, о которой говорил Конфуций, сгущалась вокруг нее, скрывая простые ответы.

Ее идеальный образ треснул, обнажив сложную, незнакомую реальность, где слова «нехороший человек» звучали страшнее любой исторической интриги.

Глава 3

Цепочка достижений и пустот

«Повторять путь других – значит обрекать себя на забвение»

(Хорхе Луис Борхес, идея)

Студенчество. Годы после той вечеринки промчались как поезд по ночному городу – мелькание огней, гул голосов на парах, бессонные ночи над книгами, теплый свет лампы в их первой крошечной съемной комнатке. Павел и Аня. Философ и Историк. Их связь казалась Ане той самой ясной дорогой, о которой она мечтала. Они говорили обо всем – от Аристотеля и Спинозы до французских концептуалистов и находок на раскопках под Смоленском и Новгородом. Их споры были жаркими, примирения – сладкими.

Мир был прост: учеба, подработки (Павел – репетитор, Аня – в архиве музея), планы на будущее.

Вот оно. Честно. Просто. Само складывается, – думала Аня, засыпая под его дыхание.

Семья. Потом – дипломы. Работа. Павел – в научный институт, Аня – в музей. Потом – свадьба. Скромная, в узком кругу. Потом – квартира. И… дети. Один. Второй. Третий. Четвертый. Казалось, сама Вселенная благословляет их союз.

Аня ушла. Не из дома. В материнство. С головой. С душой. Каждое утро – каша, сборы, садики, школы, кружки. День – беготня между работой (удаленной, лишь бы быть рядом), магазинами, поликлиникой. Вечер – уроки, ванны, сказки. Ночь – стирка, уборка, бесконечные списки.