Таня ждёт ответа на вопрос. Если потащить её к шиповнику, она, конечно, из вежливости приблизит глазища к ветке, деловито дотронется до глянцевого ягодного бока пальцем и больше не повторит свой вопрос, но он останется навсегда. Повиснет между ними.

–

Теперь – не знаю, – ответила Катя с максимальной честностью, на которую была способна. – Тогда думала, что люблю.

Наверное, она не права. В конце концов, она говорит не с подругой, а с маленькой девочкой, его дочерью…

–

Вот и я думаю: за что ты могла его полюбить?

–

Понимаешь, Танюша, – начала Катя, – люди иногда не те, кем кажутся…

Тут взрослому-то попробуй объясни, а перед ней ребёнок, её собственная дочь… и его дочь.

–

Я думала, что папа другой. Я ошибалась.

–

А он тоже думал, что ты другая?

Катя медлила с ответом, потому что не знала сама.

–

Да, он тоже ошибся, – ответила она наконец.

С приближением второй годовщины знакомства Катя всё чаще стала задумываться о том, что, возможно, ошиблась в Драконе. Некоторые поступки этого человека раздражали, другие удивляли, а третьи откровенно пугали. Его, напротив, всё устраивало: Катя почти всегда с ним соглашалась, вела себя тихо и спокойно, работала, готовила, ложилась с ним в постель и терпеливо выслушивала тирады его матери о том, как её, Катю, стоило воспитать. Отношения катились, как тяжёлый состав под горку, но однажды инерция должна была закончиться.

Май того года выдался необычно холодным. Деревья стояли почти голые, целыми днями дул злой северный ветер, и Катя чувствовала себя отвратительно. Она объясняла нездоровье метеозависимостью и низким давлением. На самом деле она была беременна Таней, но сама ещё не знала об этом.

В предпоследнюю субботу мая Дракон заявил, что хочет устроить сюрприз. Он и раньше любил спонтанные автомобильные прогулки по Подмосковью, но в этот раз его настойчивость превзошла все мыслимые пределы. Разглядывая Катино землисто-зелёное лицо, он безо всякого беспокойства разглагольствовал о том, что поездка пойдёт ей на пользу. Скрепя сердце, она согласилась.

Они поехали на юг Московской области, в Павловское. В дороге Катю сильно укачало, и она дважды просила Дракона остановиться. С утра она не смогла проглотить ни куска, поэтому желудок отзывался сухими спазмами.

Дракон оставил машину на берегу реки и, не заботясь о том, сможет ли выйти Катя, бодро поскакал по песку к лодочной станции. Вывалившись из машины, как куль, она с наслаждением растянулась на нагретом солнцем валуне, но вскоре замерзла завернулась в грязную автомобильную куртку Дракона.

День стоял солнечный, но с реки дул пронизывающий ветер. Свернувшись калачиком на заднем сиденье машины, Катя умирала от боли в голове и непроходящей тошноты. Наконец, Дракон вернулся. Он был весел, возбуждён и более разговорчив, чем обычно. Прежде всего он поинтересовался, чем они будут обедать. Катя, изнемогая от тошноты при одном упоминании еды, всё же сунула в сумку пачку сушек, плитку шоколада и два бутерброда с сыром. Дракон помрачнел: в его представлении она должна была организовать на природе что-то вроде фуршета. Уничтожив запасы провизии, он потащил Катю “размяться на песочке” – поиграть в мяч или, на худой конец, просто погулять вдоль берега. У неё не было сил даже вылезти из машины, поэтому разобиженный Дракон ушёл снова, теперь уже на несколько часов.

Вернувшись, он заявил, что Катино презрение к местам его детства ему непонятно и неприятно. Почти всю обратную дорогу они молчали, обмениваясь только короткими фразами.

Во вторник за ужином Дракон ошарашил Катю новостью о том, что на отложенные ими на покупку квартиры деньги он купил в Павловском деревянный дом “совсем рядом с дачей, где его родители снимали комнату”. Вместо ответа Катя встала из-за стола, оделась и ушла. Спустившись в метро, она два с половиной часа бесцельно каталась между станциями. Поднимаясь по эскалатору в «Ясенево», она заготовила ответ: расходимся, больше так продолжаться не может.

По пути от метро к дому Катя, подчинившись внезапному импульсу, купила тест на беременность. Она была уверена, что не беременна. Дома, закрывшись в санузле, она с ужасом разглядывала две синие полоски.

Когда Кате не удавалось уснуть, она прокручивала в голове тысячи вариантов развития тех событий. Среди них было много правильных и мудрых, но не было того, который выбрала она.

Она берет чемодан и уезжает в П. к родителям. Там у неё рождается ребёнок, и Дракон никогда об этом не узнаёт. Или, допустим, она берет всё тот же чемодан и садится в другой поезд – до Питера. Опять же рожает Танюшу и живет спокойно.

Или… Как ей это только в голову пришло?

Сделав повторный тест и анализ крови на ХГЧ, Катя подошла к Дракону и сообщила идиотски-радостным тоном:

–

Милый, ты будешь папой.

Лучше бы он сделал то, чего она в глубине души боялась – собрал её чемодан и вытолкал за дверь. Вместо этого он широко улыбнулся и ответил:

–

Это прекрасно, Катюша!

Было глупо думать, что Дракон отдаст драконово.

Через три месяца после рождения Танюши Катя оказалась узницей Павловского. “Косметический ремонт”, который Дракон обещал сделать за две недели, растянулся на месяцы и годы. Куски линолеума, брошенные прямо на подгнившие доски, отсыревали, скользили и пузырились, подсовывая под ноги складки, о которые легко было запнуться. Электропроводка едва выдерживала нагрузку утюга или чайника, а подержанная стиральная машина сразу выбивала пробки. В зимних комнатах были старые печки, в летних даже в тёплую погоду стояли холод и сырость.

Когда к Кате приехали родители, она встречалась с ними у подруги, придумав глупое объяснение тому, что не зовёт их в Павловское.

Рядом с развалюхой, в которой они жили, на оставшиеся от покупки дома и земли деньги Дракон заложил фундамент огромного “родового гнезда”. По вечерам, пока Катя растапливала печь или пыталась приготовить ужин на ледяной кухне, Дракон сидел в кресле и чертил в альбоме планы будущего дома.

За первые полгода жизни Таня дважды простужалась. Катя чуть ли не на коленях умоляла Дракона вернуться в город и снимать комнату с центральным отоплением, но он был непреклонен. Тогда Катя заявила, что уходит и забирает Таню с собой.

И вот тут началось… Наверное, это был первый раз, когда Дракон проявил свою истинную сущность.

–

Ты не выйдешь за порог этого дома, – просто сказал он, угрожающе придвигаясь к ней.

–

Пропусти меня, – твёрдо сказала Катя.

В ответ Дракон вырвал Таню у неё из рук и заперся в нетопленной кухне. Когда Катя, отчаявшись докричаться до него, выбила стекло кухонной двери, он появился в дверном проёме с мерзкой улыбкой и, глядя, как она слизывает кровь с порезанных стеклом пальцев, сообщил, что вызывает ей полицию и “дурку”.

Катя разрыдалась. Тогда, сменив гнев на милость, он перебинтовал руку, позволил покормить Таню и заварил мятный чай.

В другой раз, когда Катя ушла погулять на берег реки, где Дракон обнаружил её поющей колыбельные Тане, он разорвал на ней пуховик и довёл до истерики. Он, видите ли, боялся за них. Теперь Катя думала, что он тогда испугался, решив, что она сбежала. Наверное, с того раза мысль о побеге и укоренилась в голове.

В середине декабря они наконец-то вернулись на съёмную квартиру в Ясенево, потому что заболел Дракон. Частые болезни Тани он объяснял Катиной безалаберностью, но когда сам застудил почки, то очень быстро нашёл выход из положения. Они наконец-то оказались в нормальной квартире – с отоплением, водопроводом и канализацией, которая не замерзала даже в самый лютый мороз.

Поначалу Катя пыталась уговорить его продать дом в Павловском. Он отвечал уклончиво, потом стал делать вид, что это его не касается, а однажды сорвался и проговорился, что дом не удаётся продать даже за половину уплаченной им цены.

С наступлением весны стало только хуже. Раздражительность Дракона достигла предела, он постоянно что-то ломал, колотил, грязно ругался, в том числе и на Катю.

В середине марта, когда из-за неожиданной метели Катя, возвращаясь с занятий, попала в пробку и приехала домой на час позже обычного, она застала его сидящим с ребенком на коленях на подоконнике у открытого окна… На следующий день она решила сходить в органы опеки.

Её встретила милейшая женщина с хитрой мордочкой и рыжими локонами, которые только усиливали сходство с лисой. Она угостила Катю чаем с конфетами, внимательно всё выслушала и записала, обещая помочь.

Едва Дракон переступил порог тем вечером, Катя поняла: что-то произошло. На его лбу синели “рожки”, рот был перекошен, пальцы терзали отвороты куртки.

–

Сука! – бросил он, закрывая за собой дверь. – Лживая неблагодарная сука!

Резким движением он смахнул с полочки под зеркалом флаконы и баночки. Они с грохотом раскатились по прихожей. Таня в комнате проснулась и заплакала. Катя бросилась к ней, но Дракон преградил путь.

–

Твои мерзкие руки не должны касаться моего ребёнка, дрянь. Ты оговорила меня! Выставила на посмешище!

–

Тебе звонили из опеки? – упавшим голосом прошептала Катя.

Ведь она же просила их ничего не говорить ему! Умоляла!

–

Нет, они позвонили моей матери! Ты же знаешь, какой пост она занимала. Ты вздумала тягаться с нами – выкуси! Я сгною тебя в психушке, больная дрянь, – с этими словами он втолкнул её в тёмную ванную и подпер дверь стулом.

Таня в комнате захлёбывалась рыданиями.

–

Почему картошка становится мягче, когда варится, а яйцо – наоборот? – спросила Таня, глядя, как Катя мастерски снимает с картофелин тонкую стружку шелухи.

Папа научил её этому. Картофелины получаются гладкие, как галька, а очистки – длинными, как серпантин.

–

Сложно объяснить, – сказала Катя. – Белок в яйце сворачивается, а картофелина… разваривается.

Таню такой ответ явно не удовлетворял. Она взяла в руки одну из картофелин, которую Катя только собиралась очистить, и сказала:

–

Она похожа на медведя. Смотри: вот голова, лапы, уши…

Катя слушала рассеянно. Если Дракон подаст в суд, то ему могут разрешить видеться с Таней без Катиного присутствия, а это очень опасно. Он может увезти её. Может навредить. Может…

–

Ты боишься папы?

Катя вздрогнула. Её дочь, которой скоро будет пять лет, казалось, читала мысли. Наверное, нужно солгать, успокоить, сказать, что Катя смелая, и Тане не должно быть страшно, когда она рядом. Но она не могла.

–

Немного, – сказала она.

–

И я – немного.

Картофелина, похожая на медведя, отбрасывала на стену огромную ушастую тень.

Кате хотелось проснуться утром и осознать, что весь вчерашний день был сном. Ведь могло бы случиться по-другому. Дракон мог встретить другую женщину. Наверное, было малодушием желать ему найти новую жертву, но она и не отрицала своей трусости. Если бы только это случилось с кем-то другим, а не с ней…

Когда она переставляла ноги, чтобы дойти до кухни, они казались налитыми свинцом. “А что, если он уехал обратно? – думала она. – Вдруг решил отступиться?” Но Драконы не оставляют свою добычу – ей ли не знать.

Катя осторожно выглянула из-за занавески. Дракон сидел на скамейке на бульваре и читал газету. Наверное, ему было холодно. Совсем скоро он познакомится с женщинами, которые гуляют с детьми, а ещё через пару недель весь район станет говорить о сумасшедшей бабёнке, которая не даёт прекрасному отцу видеться с любимой дочерью.

Такой Катю считали в Ясенево. Сначала она удивлялась тому, что другие женщины во дворе её сторонятся, смотрят искоса, говорят мало и неохотно. Наверное, думала Катя, не хотят общаться с провинциалкой, присматриваются, оценивают… Потом она задумалась о том, что, возможно, отталкивает людей своим высокомерием, и Дракон был прав, когда твердил об этом денно и нощно. Но дело оказалось в другом.

Однажды она всё-таки завела разговор с Ликой – улыбчивой полненькой женщиной. Сын Лики был ровесником Танюши, и они скоро нашли общий язык. Через неделю после знакомства Лика вдруг сказала Кате с провинциальной простотой:

–

А ты, оказывается, нормальная. Мне просто всякого про тебя наговорили…

–

В смысле?

–

Ну, девочки говорили вот, дворничиха, консьержка…

–

А что они обо мне знают, чтобы говорить? – разозлилась Катя.

–

Ты правда в больнице лежала после родов?

–

Как все лежала. Несколько дней. У меня кесарево было… А что?

–

Да нет, мне девочки сказали, что у тебя проблемы были после родов… Ну, это, с головой…

–

Подожди. Ты не шутишь? Тебе сказали, что я лежала в психушке?

–

Ты не обижайся, я почём купила, за то и продаю. Девочки сказали, их муж твой предупредил, чтобы помягче с тобой были, мол, ты немного того, тронулась после родов… Так это что, враньё?

Катя ошарашенно молчала, и она смущённо закончила:

–

Ну, и консьержка сказала на днях, чтобы я поосторожнее с тобой была, мол, муж тебя очень любит, поэтому при себе держит, а так-то тебе место… в больнице.

Вечером Катя решилась спросить у Дракона, зачем он наговорил соседям небылиц. Вначале он попытался откреститься от собственной лжи, но, увидев, что она не собирается сдаваться, вдруг потемнел лицом и накинулся на неё:

–

Что ты забыла в обществе этих дур?

–

Я хочу общаться с людьми, – обиженно ответила Катя.

–

Так и общайся с нормальными, кто тебе запрещает! Вечно ты со швалью якшаешься! Эти дуры тебе наговорят… вообще, Катюша, лучше бы ты занялась самообразованием, а то по тебе временами очень хорошо видно, откуда ты. Уровень общей культуры повышать надо.

Как он и рассчитывал, она обиделась и ушла играть с Танюшкой. Пока они раскладывали на полу кубики, Катя не переставала думать о том, что больше верит Лике, чем собственному мужу.

После завтрака Катя попыталась взяться за работу. Два перевода лежали на столе уже неделю, и она твёрдо решила разделаться сегодня хотя бы с одним. Танюша разложила книжки и карандаши на своем столике – она никогда не мешала работать.

Работа не шла. Катя по нескольку раз перечитывала одни и те же строчки, путалась, к концу предложения забывала, что было в начале, и в итоге едва-едва перевела одну страницу.

К обеду Дракон исчез – видимо, ушёл греться в кафе. Катя никак не могла решиться выйти на улицу, ходила по квартире взад-вперёд, перекладывала вещи, стирала с полок несуществующую пыль, даже попыталась оттереть от обоев кофейные пятна.

Таня, чувствуя мамино состояние, тоже забеспокоилась. Рисунки выходили странными, пугающими, карандаш то и дело прорывал бумагу.

Можно было, конечно, не ходить на прогулку, но сидеть в четырёх стенах и прислушиваться к каждому шороху Кате не хотелось. Она мечтала вдохнуть морозный воздух, взять в ладонь горсть снега… всё, что угодно, только бы снова чувствовать себя живой.

В три часа пополудни, завернувшись в потёртый и неприметный пуховик и взяв за руку Танюшку, Катя шагнула на улицу, как в открытый космос.

Дракона поблизости не оказалось, но женщины, гуляющие с детьми, уже смотрели в их сторону с любопытством и затаённым страхом. А может быть, ей так только казалось… Или всему виной нелепый пуховик?

Катя вывела Таню на Средний проспект. Грязный снег летел из-под колёс машин на людей, жмущихся к стенам домов, узкий тротуар скользил под ногами. Но здесь были люди, много людей, которые создавали иллюзию безопасности. У них можно было попросить помощи…

… Однажды Катя с Драконом увидели, как во дворе дрались мужчина и женщина. Вернее, мужчина бил женщину – страшно, жестоко, по голове и животу. Женщина неловко закрывалась ладонями, пыталась убежать, но он ловил её за волосы и наносил новый удар.

–

Останови его, он же убьёт её, – охнула Катя.

–

Я не вмешиваюсь в семейные дела, – ответил Дракон и потянул её за руку.

–

Какие семейные! Посмотри, он просто убивает её!

Мужчина лениво повернул косматую голову в их сторону и равнодушно посмотрел на них.

–

Пусти её, – не выдержала Катя, – отпусти немеделенно, я полицию вызову!

–

Вызывай, – зевая, отозвался мужчина, – один хрен не приедут.

–

Заткнись и пошли отсюда, – скомандовал Дракон и потащил её за собой, как куклу.

Обернувшись, Катя успела увидеть, что мужчина развернулся и пошёл в подъезд, а женщина, утирая лицо рукавом, медленно побрела вслед за ним…

–

Екатерина Алексеевна!

Катя вздрогнула от неожиданности. Им навстречу шёл участковый. Кривцов или как его там. Сергей… отчества Катя не помнила. Да и не важно, наверное.

–

Здравствуйте, – холодно поздоровалась Катя.

–

Как у вас дела?

Он подошёл вплотную и оказался почти на голову выше Кати. Вчера она этого не заметила – в присутствии Дракона приходилось сосредотачиваться только на нём.

Катя окинула участкового быстрым взглядом и подумала, что ему очень идёт полицейская форма. Она даже головой встряхнула, чтобы прогнать неуместную мысль.

–

Без изменений. Его не видели. Когда я могу зайти к вам для объяснений?

–

Да хоть сейчас, если вам удобно.

–

Давайте сейчас.

Они свернули на заснеженный бульвар: Катя с Танюшей шли впереди, а полицейский сзади, как будто вёл их под конвоем. Женщины с колясками глазели им вслед. Катя усмехнулась. Пусть расскажут Дракону. Пусть. Ей уже не важно.

–

Вы его очень боитесь? – вдруг спросил участковый.

Катя от неожиданности остановилась, и он едва не налетел на неё.

–

А вы как думаете? Вот у вас, Сергей… – она сделала паузу, чтобы участковый мог вставить своё отчество, но он промолчал, и она продолжила, – есть жена, дети?

–

Я разведён, – спокойно сказал он. – Детей нет.

–

Извините, – Катя смутилась, – неладно вышло. Но то, что вы разведены… Вы скорее будете на его стороне. Вам кажется, я сумасшедшая? Я параноик? Дура? Или скотина, которая манипулирует бывшим мужем с помощью ребёнка?.. – она задохнулась сырым морозным воздухом и замолчала.

–

Нет, ничего из перечисленного я не думаю. Мне кажется, вы просто очень устали, нервничаете и боитесь за себя и за дочь. Вот и всё, что я думаю.

–

Спасибо, – Катя не собиралась этого говорить и поспешила испортить впечатление, чтобы не показаться заискивающей, – вы сказали то, что должны были. Спасибо. Только жалеть меня не нужно, я…

–

Екатерина, – мягко перебил он, будто случайно забыв про отчество. – Не нужно ничего объяснять сейчас. Мы сейчас не пишем объяснение. Не все люди плохие. Просто поверьте мне.

Она посмотрела на него с удивлением:

–

Очень странно слышать это от…

–

… от полицейского?

–

Нет, не в том дело. Хотя и в этом тоже. Вы же постоянно их видите.

–

Вижу людей. Разных. Несчастных, отчаявшихся, опустившихся… Мерзавцев, конечно, тоже вижу.

Больше он не произнёс ни слова, пока они не оказались в опорном пункте. В жарко натопленном кабинете пахло табаком и дешёвым кофе. Катя усадила Танюшку на край пластикового стула, сняла с неё курточку и сунула в руки игрушечного кролика, а сама села к столу. Полицейский протянул ей желтоватые листы писчей бумаги.

Пока Катя писала чужие, пустые фразы, в которых не было ничего, кроме страха, он перекладывал с места на место документы и стучал дверцей сейфа.

Таня, забившись в угол, теребила плюшевые кроличьи уши. Это совсем не было похоже на игру.

Она была странной, эта Екатерина Алексеевна. Листая документы, Сергей украдкой поглядывал на широкую дрожащую кисть, высунувшуюся из потертого рукава. Заношенная куртка была ей велика, тонкая белая шея по-цыплячьи торчала из огромного воротника. И всё же, несмотря на этот нелепый вид, она казалась исполненной молчаливого достоинства, как греческая богиня.

Она не притворялась. Эта круглолицая немногословная женщина смертельно боялась типа, который строчил заявления и закатывал истерики в его кабинете. Сначала он показался Кравцову шутом гороховым, но со временем он понял, что этот человек опасен.

“На земле” Сергей оказался случайно. После Университета МВД его карьера складывалась блестяще. Ни молодость, ни отсутствие связей не мешали ему расти. Он слыл настоящим баловнем судьбы, пока не случилась история с генеральским сынком, которую он не любил вспоминать и никому не рассказывал. Иногда только пенял самому себе: “Здесь не советский фильм, дерзость и неподчинение не прощается”. Но махать кулаками уже поздно. Можно, конечно, уйти из органов совсем, но он отчего-то захотел остаться и склеить детскую мечту о справедливом мире. Дурак.

Екатерина перестала писать, убрала чёлку со лба, обеспокоенно взглянула на дочь и снова взяла ручку. Она писала быстро, без остановки, с сильным нажимом. Столешница скрипела под её тяжёлой рукой. Закончив, она размашисто подписала листок и протянула ему.

–

Так или ещё что-нибудь добавить?

Голос был низкий, но чистый, без хрипотцы. Сергей пробежал глазами написанное и кивнул.

–

Возьмите мой номер телефона, – неожиданно предложил он и вывел на клочке бумаги несколько цифр.

Катя машинально сунула листок в карман пуховика, одела дочь и попрощалась.

Дракон

Она почти сразу поняла, что не ошиблась: дракон и не думал убивать. Впрочем, эта новость быстро потонула в водовороте, закружившем её, едва она оказалась в Логове.

Во-первых, он не собирался её есть. Она нужна была для другого.

Во-вторых, в Логове она была не одна. В дальнем углу пещеры, куда не проникал холод и дождь, свернувшись калачиком, спала маленькая девочка.

И, наконец, третье, самое главное. Ей предстояло стать матерью этой девочке.

Всё это дракон объяснил в первый же вечер, по-кошачьи жмуря жёлтые мутноватые глаза. Первые звуки человеческой речи напугали её больше звериного рыка. Измученное долгим полетом тело встряхнула крупная дрожь. Наслаждаясь произведённым эффектом, дракон лениво отполз к стене, раскинув крылья шатром над русой головёнкой девочки, и продолжил говорить. Речь текла, как расплавленный металл, вместе с горячим дыханием. Пещера мгновенно нагрелась, с потолка закапала вода, каменные своды начали угрожающе потрескивать.

Она стояла на коленях среди камней, не ощущая ни усталости, ни боли. Красное платье облепило тело, грязный подол размотался по полу, как кровавая лужа. Она внимала дракону, содрогаясь от страха и отвращения.

Кольчужные драконьи бока исходили светом и жаром, как печка, но платье не высохло: холодный пот промочил его не хуже дождя. В эту минуту она жалела, что не смогла разорвать путы и броситься с утеса вниз и не рванулась из кинжальных когтей во время полёта.

Не она была ему нужна, а девочка. Не ради неё он всё это затеял, а ради девочки. Он собирался вырастить из неё Дракона.

Повестка пришла через две недели солнечным и морозным утром. Всё это время Дракон не показывался, и Катя с облегчением выдохнула. Целыми днями она переводила статьи и занималась с учениками по скайпу, играла и гуляла с Танюшей, даже начала читать перед сном. Бороться с кошмарами это не помогало, зато засыпать получалось быстро и спокойно.

И вот однажды, возвращаясь с прогулки, Катя сунула руку в почтовый ящик и нащупала там конверт. Это было письмо из Василеостровского суда. Она не удивилась и не испугалась, скорее, растерялась: стояла возле почтовых ящиков на битой метлахской плитке и в десятый раз перечитывала обратный адрес на конверте. Танюша притихла рядом, испуганно прижав к губам варежку.

–

Пойдем, – наконец спохватилась Катя, засовывая конверт поглубже в карман пуховика.

Она вскрыла письмо после обеда, когда дочь устроила на кровати поликлинику для плюшевых зверят. Катя заперлась в ванной и прочитала совершенно идиотское исковое заявление, написанное корявым языком и состоящее из чудовищной лжи, а потом глянула на повестку. Заседание будет через десять дней.

Нужно искать юриста. Катя ещё раз перебрала сложенные втрое листки и вдруг увидела мятый жёлтый стикер с номером телефона, приклеившийся к конверту. Она не сразу вспомнила чей он и как оказался тут, а когда поняла, вдруг нестерпимо захотелось позвонить.

–

Сергей, – тихо сказала она, и вся сжалась, – это Екатерина. Вы меня помните?

Катя не любила звонить по телефону: ей казалось, что она отвлекает человека от чего-то важного. Вдруг он рассердится и накричит?

–

Да, Екатерина. Что-то случилось?

Голос участкового был спокоен.

–

Мне повестка пришла. Вы извините, что я беспокою. Я завтра найду юриста. Я просто так позвонила, сказать…

Смущение запоздало обдало Катю горячей волной, и она заспешила, затараторила, оправдываясь, как бывало перед Драконом:

–

Извините, пожалуйста, я не хотела вас отвлекать, мне просто некому, совершенно некому позвонить…

Соврала и покраснела. Она могла позвонить родителям, но не хотела: мама станет запивать горечь валерьянкой, у отца опять заноет сердце. Не стоит им об этом знать до поры до времени. Но с какой стати она позвонила этому… менту, совершенно постороннему человеку, о котором не знала наверняка – “свой” он или “чужой”?

–

Не волнуйтесь, – ответил он. – Всё будет хорошо, я уверен.

Оттепель обрушилась на город внезапной бомбежкой. Сугробы потемнели и обвисли брылями; снег на асфальте беспомощно расползался; воздух отяжелел, напитавшись влагой.

Сергей возвращался от очередных дебоширов. После спертого воздуха огромной грязной коммуналки болела голова, одежда пропиталась запахом застарелого табака. Пролетавшие по проспекту машины обдавали идущих по тротуару брызгами жидкой грязи. Свернув на линию, он издали заметил Катю.

Они с дочерью стояли спинами друг к другу, как товарищи в бою. На бульваре почти никого не осталось: матери с детьми ушли на детскую площадку, лишь Катя по-прежнему боялась отходить далеко от ворот своей крепости.

Поколебавшись, Сергей зашагал к ней через подтаявшие сугробы. На Катином лице на миг отразилась недоверчивая радость, какая бывает у неблагополучных детей, получивших пустяковый подарок. Впрочем, она тут же старательно изобразила равнодушие. Ей было совестно за тот звонок.

–

Здравствуйте, Екатерина Алексеевна. Как у вас дела?

“Ничего личного, всё по службе”, – про себя добавил он. Эта женщина вызывала давно забытое мальчишеское чувство неловкости.

–

Нормально. Сходила к юристу.

–

И как?

Катя и сама не могла однозначно ответить: дорого обставленная юридическая консультация вызвала у неё чувство почтительного страха, хотя молодая девушка-юрист всеми силами выказывала дружелюбие. Она внимательно слушала сбивчивый рассказ, умело направляла разговор в нужное русло и легко общалась, но чтобы Катя доверила ей свою судьбу и судьбу дочери, тем более, в борьбе с таким монстром, как Дракон, всего этого оказалось недостаточно. Она колебалась.

Катя сделала неопределённый жест и пояснила:

–

Пока не знаю. Нужно решать, времени не так много.

Они стояли на открытом всем ветрам бульваре. Сергей искал, что бы ещё спросить, Катя мялась, ощущая неловкость. Раскисший от оттепели город вращался вокруг них, как тяжёлые жернова ветряной мельницы.

У Дракона всегда был план, которому он следовал. Новые мысли впивались в его мозг на лету, как щепки из-под колуна, застревали среди сотен нереализованных проектов, и голова распухала, как воздушный шар. Он постоянно рисовал планы, чертил схемы, составлял списки. Без этого он не мог и не умел жить.

Катя была другой: до появления Танюши она жила стихийно, сиюминутно, пыталась наслаждаться жизнью, но выходило плохо. А потом стало совсем туго, и наслаждаться больше было нечем.

В кабинете у Юристки Катя зажалась и отупела: так происходило всегда, когда приходилось говорить с посторонними о Драконе. Юристка – молодая, энергичная и улыбчивая девица – старательно пытала её так и эдак, то наступая, то переводя разговор в мирное русло. Катя сидела напротив, разложив на шоколадно-коричневом, наверное, очень дорогом столе аккуратными стопочками свои жалкие бумажки, и ничего не понимала. Округлые и тяжеловесные слова Юристки летели теннисными мячиками, не попадая в цель.

Здесь, в этом аккуратном кабинете с лакированными столами и сияющим чистотой кустиком алоэ, она чувствовала себя глупой деревенщиной из города П., которая ничегошеньки не понимает в обычной жизни взрослых людей. Кате никогда не удавалось полностью избавиться от пыли на его драконьих листьях, и в итоге она избавилась от самого алоэ. Она угрюмо рассматривала поцарапанные носки своих армейских ботинок и казалась самой себе жалкой и ничтожной.

От красивых рассуждений Юристка перешла к укорам, словно заранее готовила к провалу. Она пеняла Кате за то, что не было сделано вовремя: она не заявила в полицию в П., когда обнаружила венок, не снимала на камеру вспышки драконьего гнева, не заставила его пройти осмотр у психиатра….

Катя всегда любила чужое одобрение. Даже тётя Зоя как-то сказала ей: “Ты бесплатно работу сделаешь, лишь бы похвалили”. Это оказалось правдой: в выпускном классе Катя взвалила на себя помимо основных и дополнительных занятий, подготовку к выпускному, статьи для школьного журнала и ещё массу всякой чепухи, чтобы добиться одобрения классной руководительницы. Та недолюбливала тихоню Катю, считая лицемеркой и ханжой. Похвалы она так и не дождалась, зато на вручении аттестатов упала в обморок из-за переутомления.

Дракон быстро нащупал эту уязвимость и начал давить изо всех сил. Он считал, что в силу возраста и “интеллектуального превосходства” он знает лучше буквально всё: как лечиться, как воспитывать детей, как печь пироги. Направляя жену на путь истинный, он не забывал помахать у неё перед носом морковкой в виде похвалы. Впрочем, хвалил он тоже своеобразно: начинал с комплимента, но, увидев, как у Кати щёки зарделись от удовольствия, мгновенно опрокидывал ложку дёгтя.

“Катя, пирог вкусный, но тесто по бокам закалилось, и корки придётся выбросить…”

“Платье стильное, но на твоей фигуре всё смотрится так себе…”

“Ты правильно делаешь, что учишь Танюшу читать, но совершенно не бережёшь её зрение, а у тебя дурная наследственность…”

Со временем Катя стала так бояться этого драконовского “но”, что сама заранее стремилась принизить свой выбор или результат работы. “Мясо получилось так себе”, – говорила она, и Дракон согласно кивал. Ей казалось, что так можно спастись от горечи и унижения.

Проговорив, вернее, прослушав, Юристку в течение часа, Катя потерялась окончательно. Волны информации били со всех сторон, и она вся содрогалась под их напором. Оглушенная, отяжелевшая от непонятных терминов, она вышла, пошатываясь, на влажный оттепельный воздух и расплакалась горько, как в детстве.

В середине февраля приехал папа и привёз приторно-сладкие конфеты, притворно-бодрые приветы от родственников и неизбывную тоску. В Катиной квартире ему было неуютно: он поминутно натыкался на мебель, ударялся об углы, цеплялся за пороги. Квартира, которая была едва ли не вдвое больше уральской, оказалась ему не по размеру. Мучаясь вынужденным бездельем, отец хватался за все подряд, ломал одно, портил другое, ронял третье, а потом, по давней привычке, выработанной годами, беззвучно матерился.