9 подвигов Сена Аесли

Желтая комната

Лаборатория Харлея охранялась самым тщательным образом. Под потолком висели липучки для мух, фей и солнечных зайцев, у стен лежали мыше-, коше– и химероловки, а перед дверью стоял капкан на маленьких тигров. Размещать в школьном коридоре капканы на больших тигров запретил Лужж. В качестве компенсации ректор позволил Харлею вырыть под окном волчью яму, рассчитанную на среднюю стаю вервольфов.

Амели постучала в дверь с табличкой «Осторожно, злая собака, уходи, откуда пришла!», но ответа не последовало.

– Профессор, – крикнула она, – это я, Амели!

– Ты уверена? – спросили из-за двери. – Некоторые виды скворцов, попугаев и фениксов могут довольно точно воспроизводить человеческую речь…

– Бросьте, Харлей, – лениво произнес второй голос. – Люди тоже могут довольно точно воспроизводить человеческую речь.

Внутри повздыхали, но дверь все-таки открыли.

– Бонжур, мсье профессор! – сказала Амели, которая от волнения всегда переходила на родной язык. – Ваши маски… Бонсуар, мсье Асс! Вы хорошо выглядите.

Фантом Асс хорошо выглядел и отлично себя чувствовал. Он безмятежно лежал на белой кушетке, с любопытством разглядывая устрашающие маски в руках Амели.

Поначалу, утратив магические способности, Фантом был способен только на бесконечное вопрошание «Зачем?» и бессмысленное стояние-брожение-вздыхание. Но после знаменательной встречи с девочкой, которая лунной январской ночью бежала по снегу и декламировала хокку, больной быстро пошел на поправку. Вскоре он уже составлял икебаны, мастерил оригами и играл на лютне. А когда Харлей предложил Фантому в терапевтических целях нарисовать свои страхи, то получившуюся картину тут же приобрел Нью-Йоркский музей современного искусства.

– Интересные маски, – сказал Асс. – Я когда-то видел похожие у африканских троллей. У вас маскарад, мадмуазель?

– Нет, это у меня… Спасибо, Амели, спасибо, ты опять меня спасла… В племени троллей?! Брр! А они хорошо отпугивали… ну… всяких… брр!.. зверей?

– Тролли? Несомненно.

– Ага! Значит, когда тролли… брр!.. надевали такие маски, брр!.. звери в панике разбегались?

– Нет, конечно. Когда тролли снимали маски, звери в панике разбегались.

Харлей еще пару раз брркнул, подышал и принялся выбирать самую нестрашную с внутренней стороны маску.

– Вас выписывают, мсье Асс? – спросила Амели, присаживаясь на краешек стула.

– Завтра. Должны были сегодня, но доктор Харлей убедил мадам Камфри в том, что нужно провести… как вы это назвали?

– Закрепляющий сеанс, – торопливо сказал Харлей, примеряя маску. – Совершенно необходимая в современной психотерапии процедура. А что делать? А вы как думаете?

– Я думаю, доктор, что раз вы считаете процедуру необходимой, – Фантом зевнул, – то ее и надо делать.

Амели не отрываясь смотрела на Харлея. «Какой же он умный, – думала она. – Ну кто бы еще смог так здорово вылечить Асса! Такой был вздорный, нервный, а сейчас хоть блины на нем пеки».

– Ну что ж, приступим? – Харлей занял место за столом. – Э-э-э… Амели вас не смущает? Как вы думаете?

– Нисколько, – ответил Асс. – В присутствии детей я начинаю смотреть в будущее с большим оптимизмом.

– Да… ну, хорошо… А что делать? (Если Амели кого и смущала, так это самого Харлея, но ни с того ни с сего выставить ее он не мог.) Ну тогда расскажите, что вас сейчас беспокоит?

– Ничего.

– Совсем ничего?

Фантом безмятежно покачал гладкой головой.

– Не может быть. Хорошо. А в последнее время вы не беспокоились? Ни чуточки? Ни на… эту… йоту?

– Ну, пожалуй, пару дней назад я был озабочен… Я никак не мог подобрать мелодию «Шотландского пони, перепрыгнувшего через овечку, и ничего ему за это не было».

– Ну, – с надеждой сказал психоаналитик. – Это уже кое-что…

– Но вчера я ее подобрал.

– Серьезный случай, – пробормотал Харлей. – Пациент идет в отказ. Ну что, шоковую терапию? А что делать?

Он посмотрел на скучающего Асса и подумал: «А что? Делать!»

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы лишились магических свойств.

– Опять? Ну хорошо. Преступник Бубльгум спрятал одну из труб Мордевольта в Волшебной Юле. Опрометчиво полагая, что труба наделяет мудлов колдовскими свойствами без последствий для держащего ее мага, я направил юлу на мудловского пастора Браунинга, и моя магия безвозвратно перешла к нему. Вот и все.

Менее опытному психоаналитику могло показаться, что пациент говорит совершенно спокойно. Но только не Харлею, который сунул руку в ящик и со стуком поставил на стол детский волчок.

– Она была вот такой?

Асс вздрогнул.

– Появилось беспокойство? Как вы думаете?

– Д… да, есть немного. Но это ерунда.

– Погремушкобоязнь, – обиделся Харлей, – это вовсе не ерунда! Если вы сейчас трясетесь от страха при виде детских игрушек, что же с вами будет к старости, когда вы начнете впадать в детство?

Асс начал зеленеть.

– Вы же не сможете играть со всеми этими волчками, погремушками, трансформерами (Асс затрясся), кубиками, совочками, ведерками, мячиками (зубы Фантома начали выстукивать популярную мелодию «Не стучите в колеса»), конструкторами Lego (бывший колдун экстра-класса попытался спрятаться под кушеткой)… Ага, значит, не все в порядке!

Харлей взял волчок в руку.

– Вот видите, а вы собирались пренебречь закрепляющим сеансом. Ну, последний штрих. Смотрите, Фантом, сейчас я это раскручу…

Асс метнулся в шкаф и захлопнул за собой дверцу.

– Шоковая терапия, – ответил Харлей на недоуменный взгляд Амели. – Суровая, но совершенно необходимая процедура. А что делать? Представляешь, что было бы, если бы уважаемый Фантом столкнулся с юлой не в моем кабинете, а в реальной жизни?

– А что было бы?

– А ты как думаешь? У него начался бы прогрессирующий регресс! Он начал бы себя неадекватно вести! Он попытался бы спрятаться в чулане или шкафу!

– Но он и так в шкафу.

– Да, но сейчас он в шкафу под присмотром опытного специалиста по выводу из критических состояний. Вот смотри, сейчас я его выведу… Фантом, выходите! Фантом!

Харлей постучал по мелко дрожащей дверце.

– Чего шумите?

Амели и Харлей обернулись.

– Стучаться надо, профессор Развнедел, – строго сказал психоаналитик.

Гость, здоровенный бугай совсем не профессорского вида, тем не менее был профессором, более того, деканом факультета Чертекак.

– А я только собирался постучать, – сказал Развнедел, – только руку поднял, а тут стук. Я и вошел. Дежурю я сегодня. Вот хожу, смотрю, кто чего шумит. А кто у вас в шкафу?

– Там Фантом Асс, – объяснила Амели. – Но вы не волнуйтесь, он там под присмотром опытного специалиста.

– Как они там вдвоем поместились? – удивился Развнедел. – Хотя, конечно, если специалист опытный…

– Да нет, опытный специалист – это профессор Харлей.

– Это профессор Харлей? – еще раз удивился декан Чертекака. – А я думал, это африканский тролль.

Харлей поднял руки и ощупал голову. Потом снял маску.

– Точно, профессор Харлей, – удивился (но не еще раз удивился, а не успел перестать удивляться с прошлого раза) Развнедел. – Надо же. А я-то подумал… Я этих троллей видел. Большие. Охотники хорошие…

– Не надо про троллей, – скривился психоаналитик.

Развнедел собрался удивляться дальше, но тут что-то вспомнил и понимающе махнул бровями.

– Да, Харлей ведь со зверями не в ладах. Ну так эти тролли, знаете, как на этих зверей охотятся?

Психоаналитик начал зеленеть.

– Возьмут двух слонов (Харлей затрясся), натянут между бивнями десяток питонов (зубы профессора начали выстукивать популярную мелодию «Нас не догонят – мы сзади») и запускают в джунгли. А там столько живности (психоаналитик экстракласса попытался спрятаться под кушеткой), верещат все, пищат, стрекочут, ухают, гукают, каркают… куда это он?

– Зачем? – прохрипел Фантом, полупридушенный телом Харлея.

– Пойду я, – сказала Амели и отправилась восвояси. Она очень переживала, когда ее обожаемый профессор попадал в неловкое положение. Да еще в шкафу.

– А и точно, если специалисты опытные, то в шкаф запросто помещаются, – сказал Развнедел. – Ладно, вас я проведал. Пойду Клинча проведаю.

Тень внизу сидела на крыше Главного корпуса Первертса и озабоченно шевелила ушами. Она тоже умела слышать эхо звуков будущего, но, в отличие от небесной Тени, ей эти звуки совсем не нравились.

«Мда», – сказала тень, махнула хвостом и потрусила к чердачному окну. Если бы поблизости оказался независимый наблюдатель, он бы с удивлением отметил, что у тени строгая кошачья морда.

Впрочем, что тут удивляться – у волшебного кота Кисера всегда была при себе строгая кошачья морда.

Пятнисто-зеленая комната

Название это довольно условно.

Свою комнату бывший майор волшебного спецназа, а ныне завхоз Школы волшебства Мистер Клинч разрисовывал собственноручно и неоднократно. Яркие маскировочные цвета со временем перемешались в не поддающийся описанию оттенок, который Клинч почему-то определил как «пятнисто-зеленый».

Внутри царил строгий армейский бардак: начищенные до блеска сапоги перегораживали вход; настенные командирские часы с абсолютной точностью отсчитывали время, хотя и обходились при этом без минутной стрелки; аккуратные стопки портянок использовались в качестве табуреток; отполированная несколькопудовая^[17] гиря находилась точно в центре комнаты. Точно под гирей плющился пропахший пылью и нафталином серый колпак.

Хозяин комнаты – мрачный розовощекий крепыш средних веков – описывал вокруг шляпы правильные окружности и ходил по ним, приговаривая:

– Попался, голубчик!

Галантерейный пленник издавал сдавленные звуки, подтверждающие, что гиря настроена на максимальную нагрузку.

– Что ты там говоришь? – остановился Клинч. – «Такое было время»? «А что я один мог сделать»? Нет уж, дудки!

В доказательство своей правоты майор в отставке выхватил из-за пазухи пару дудок и потряс ими перед условным носом колпака.

– Помнишь, кепка с ушами, выпускное распределение? Как ты веселился, направляя меня в Высшую Школу Ментодеров? А я ведь фундаментальной магией заниматься хотел! Тонкий Астрал изучать! Мечтал, что моим именем назовут новое заклинание!

В ярости Мистер перешел на строевой шаг. «Цилиндр недоношенный» издал пронзительное мычание.

– Что?! То есть ты считаешь, что я нашел свое место в жизни? А ты знаешь, что такое кросс по пересеченной местности с полной выкладкой? Да еще под видом влюбленной парочки! Да еще в одиночку! А потом, когда я попал под Трубу Мордевольта^[18], не ты, тюрбан-переросток, нашептывал ректору, что нельзя меня даже на испытательный срок брать?

Колпак приступил к серии возмущенно-отрицающих звуков.

– Ты-ты! Не отнекивайся! Хорошо, что Бубльгум оказался человек порядочный, даром что подлец и обманщик, приютил меня. Но кто, – голос Клинча зазвучал патетически, – кто вернет мне потерянные годы? Молодость мою?

– Чего шумишь?

Мистер раздраженно оглянулся:

– Стучаться надо, дежурный!

– Извиняй, я думал, ты тут один, – Развнедел выпрямился и гулко стукнул головой о косяк. Висящий над дверью диплом «Лучшему Клинчу среди школьных завхозов» покачнулся, но не упал, а отполз по стене в сторону.

Клинч с досадой крякнул. Уткой. Потом селезнем. Потом махнул рукой.

– Так чего шумишь? – повторил профессор, входя в комнату и разметывая по пути шеренгу сапог.

– Молодость возвращаю!

– Чью?

– Да мою.

– Кому?

– Себе.

– А-а-а, – задумчиво протянул Развнедел.

Декан Чертекака умел очень хорошо имитировать задумчивость, что позволяло маскировать природное тугоумие в присутствии проверяющих. Впрочем, производство шума с целью вернуть молодость поставило бы в тупик кого угодно.

– Так я чего пришел, – продолжил профессор. – Может, уже пора сигнал давать? На праздничный ужин?

Клинч посмотрел на дудки, которые все еще сжимал в кулаке, и мотнул головой:

– Сначала решу проблему с потерянной молодостью! Сначала делу время, а потом посмотрим, кто посмеется последним! Правда жизни. Сам придумал.

Развнедел внимательно затаращился на центр комнаты.

– Я, конечно, извиняюсь, – сказал он, – но, по-моему, там под гирей – не твоя молодость. Это наш Распределительный Колпак. Мы им студентов распределяем. Кого в Чертекак, кого еще куда.

– Вот этот цилиндр недоношенный «еще куда» меня и распределил! И все, прощай молодость! Береги честь смолоду, не уберег – все, хана.

– А-а-а, – повторил трюк с задумчивостью Развнедел. – Понятненько. И что делать думаешь?

Клинч прищурился.

– Думаю распороть и пустить на ветошь (Колпак икнул). Или распустить и связать варежки (Колпак застонал). Или постирать и продать на блошином рынке?^[19]

Колпак принялся яростно вырываться из-под гири. Завхоз осклабился. Развнедел нахмурился.

– Не пойдет.

– Пойдет! – уверенно заявил Клинч. – На ура пойдет. Если цену не задирать, то за пару деревянных уйдет как миленький! В зубы не посмотрят!

– Не пойдет – в смысле не годится, – пояснил Развнедел. – У нас распределение выпускников через месяц. Кто их распределять будет? Я, что ли?

Декан снял гирю и сунул волшебную шляпу в карман.

Клинч уставился на Развнедела. Развнедел пару раз отжал гирю и задумался, держа спортивный снаряд над головой.

– И потом, продашь ты эту шляпу за пару штук, на новую молодость все равно не хватит. Лучше продай летом как панамку. Во-первых, сезон, во-вторых, выпускное распределение уже пройдет. Хотя нет, потом же вступительное распределение. Ну, значит, продай зимой как ушанку. А еще лучше следующим летом, после следующего выпускного. Или следующей зимой…

Тут декан Чертекака поднял голову, увидал гирю и приятно удивился:

– Во я даю. Как говорит народная мудрость, сила есть!

Развнедел грохнул гирей о пол. Вторую часть народной мудрости он не знал.

– Так это, жрать-то будем сегодня или как?

Клинч молчал, глядя в окно на башню Орлодерра. В майорской голове смутно, как утреннее привидение, колыхался большой и красивый план школьных реформ, первым пунктом которого убедительно обосновывалась необходимость списания Распределительного Колпака с последующей передачей в руки школьного завхоза на его, завхоза, полное усмотрение. А распределять студентов предписывалось не посредством вздорной шляпы, а с помощью точного, объективного и неподкупного механического устройства.

– Так это, жрать-то…

– Ага, – рассеянно сказал Клинч, – сейчас… Будет и на вашей улице, не отвертитесь…

И продолжил смотреть в окно напротив.

По ту сторону стены между мирами началось движение. Несколько плотных теней, стирая с неба звезды, подплыли к приоткрытой двери и заглянули вниз. Первертс с такой высоты походил на подсвеченный муравейник. А тени – на муравьедов.

Вернемся-ка мы лучше на землю.

Черная комната

Вообще-то раньше эта комната была Перламутровой, но с прошлой осени здесь проживал юный научно-магический гений Порри Гаттер вместе со своим другом, юным гением политтехнологий Сеном Аесли. Однажды научно-магический гений, несмотря на активные возражения гения политтехнологий, решил выяснить, что произойдет, если демон встретится с антидемоном, – и комната приобрела свой нынешний, закопченно-черный цвет.

Идея заменить Древний Распределительный Колпак точным механическим устройством не зря пришла к завхозу именно при взгляде на окно Черной комнаты. За неполный год обучения в Школе волшебства Порри Гаттер успел серьезно расшатать основы традиционного Магобуча^[20], применяя достижения мудловского прогресса где только можно, и везде, где нельзя. Дело дошло даже до экспериментального включения мудловских дисциплин в школьную программу Первертса^[21].

Сен Аесли эксперименты не любил, считая их глупым развлечением для тех, кто слаб в теории. «Если действие нельзя заменить его обдумыванием, – говорил Аесли, – то стоит подумать, есть ли смысл в таком действии».

Иначе говоря, Сен Аесли не любил работать, а любил лежать на кровати и думать.

Вот и сейчас он лежал на кровати, логично аргументировав отказ помогать паяющему, клепающему и периодически ударяемому током Гаттеру.

– Если я буду в этом участвовать, – сказал Сен, убедительно глядя на Порри сквозь тонкие пижонские очки, – то не смогу быть чистым сторонним наблюдателем, а значит, буду не в состоянии объективно оценить результат эксперимента.

«Будем рассуждать логически, – думал чистый наблюдатель Сен, безучастно глядя на перемазанного экспериментатора Порри. – Вот только о чем? Уснуть под вопли лучшего друга не удастся, поэтому нужно найти какую-нибудь актуальную теоретическую проблему».

Наиболее актуальную проблему Аесли – экспериментирующего по ночам Порри Гаттера – искать не приходилось, но теоретической она определенно не являлась.

Сен несколько раз обвел глазами комнату и остановился на самодельном транспаранте, который Порри частенько использовал в качестве решающего аргумента:

БУДУЩЕЕ МАГИИ ЗА ВЫСОКИМИ ТЕХНОЛОГИЯМИ!

У. Мордевольт

Аесли не раз указывал Гаттеру на вопиющую нелогичность лозунга, из которого следовало, что между магией и ее будущим торчат высокие технологии, преграждая магии дорогу. «Нелогично, – всякий раз соглашался Порри, – зато правильно», чем ужасно злил Сена.

«Будущее магии… Магия… Хм. А что такое магия?»

Сен поправил очки и улегся поудобней. Теоретическая проблема нашлась.

Для начала следовало определить, чем магия отличается от немагии. Чтобы дать Порри по уху без применения колдовства, нужно встать, подойти, замахнуться, дать по уху, потом броситься бежать… в общем, не стоит так стараться. С помощью магии можно, не слезая с постели, махнуть волшебной палочкой, сказать А-если-по-уху… и что? Что даст Порри по уху? Заклинание? Набор слов? Как набор слов может дать по уху?^[22]

Аесли уже почти не замечал шума и суеты, производимых Гаттером. Проблема оказалась теоретической донельзя – проверить ее на практике лишенный магии Сен не мог в принципе.

«По базовому мудловскому определению, магия или чудо – нарушение физических законов. Но так ли это? Может, это просто применение еще неизвестных законов физики? Древние люди считали огонь чудом, поскольку не знали, какие химические процессы вызывают горение. Потом они научились разжигать костры, но почему костры горят, все равно не знали. Маги произносят заученные заклинания, не имея представления о том, почему они, собственно, действуют. То есть на самом деле магия…»

– Порри! Скажи, пожалуйста, магия – это нарушение законов физики или их расширение?

Гаттер остолбенел, почесал затылок, обжегся паяльником.

– Ну ты спросил, – наконец сформулировал он.

– Спросим по-другому. Можно ли нарушить законы физики?

– Нет, конечно! Это же законы физики!

– Тогда мы получаем парадокс. По определению, магия – нарушение законов. А раз законы нарушить невозможно, то только что мы логически доказали… что?

– Что?

– Что магии не существует, – ухмыльнулся Сен.

Порри старательно обдумал свежее открытие.

– Это всё слова, – он пошарил в карманах комбинезона, вытащил волшебную палочку и направил ее в окно. – Зашибись-перевернись!

Пролетавшая за окном почтовая ворона удивленно оглянулась на Гаттера. Через секунду она стукнулась о дерево, перевернулась и рухнула в кусты.

– Да-а, – протянул Аесли. – Магия – страшная сила.

Порри смутился. Он совсем забыл, что Сен не волшебник и может обидеться на такую бессмысленную демонстрацию гаттеровских преимуществ. «Ладно, сейчас извинюсь», – подумал Гаттер…

– …Ладно, не дури мне голову, – сказал он. – Не помогаешь, так хоть не мешай.

– Хулиганье! – каркнули снаружи. – Я жаловаться буду!

Сен заложил руки за голову. Даже если он и собирался обижаться, сконфуженный вид Порри его совершенно удовлетворил.

«Итак, магии нет. Есть просто слова. Определенные наборы слов, которые воздействуют на материальный мир и поэтому называются заклинаниями^[23]. Но почему эти наборы слов действуют, только если их произнесет маг? Я ведь тоже могу сказать Зашибись-перевернись…

– Зашибись-перевернись, – сказал Сен.

Гаттер оглянулся на друга.

«Ничего не произошло. А куда же делось мое Зашибись-перевернись?»

– Порри, куда делось мое Зашибись-перевернись?

– Что?

– Ты произнес определенный набор слов, он подействовал на ворону. Я тоже его произнес. Мои слова ни на что не подействовали. Но они же не могли просто исчезнуть?

– Не могли, – подтвердил Порри. – Закон сохранения. Они превратились в звуковые волны и, быстро затухая, разлетелись. Поскольку ты не скрепил их силой магии.

– Очень интересно, – сказал Сен и замолчал.

Гаттер минуту смотрел на Аесли, но так и не дождавшись продолжения, вернулся к плоскогубцам и паяльникам.

«Очень интересно. Значит, если набор слов скрепить магией, то получится заклинание, которое не превратится в волны и не затухнет, а сработает. А если не сработает? Если бы ворона увильнула и заклинание Гаттера пролетело мимо? Что бы с ним стало потом? А ведь так бывает, сам видел^[24]. Пропасть бесследно заклинания не могут… или могут? Предположим, что не могут, а то неинтересно. Ну, и где же они? Бродят вокруг? Но тогда бы у нас постоянно что-нибудь само собой превращалось, зашибалось и переворачивалось. Этого не происходит, значит, они где-то в другом месте, и отделены от нас чем-то вроде прочной стены. А если эту стену сломать? Тогда все не сработавшие за тысячу лет заклятия вернутся сюда».

От удовольствия Сен даже зажмурился. Нет, его обрадовала вовсе не грядущая катастрофа, а логически безупречный результат теоретических выкладок. О том, что катастрофы происходят именно при переходе от теории к практике, он еще не знал.

«Ну а теперь представим гипотетически возможную ситуацию возвращения несработавших заклинаний и проанализируем теоретические пути ее разрешения. Очевидно, что…»

– Готово! – крикнул Порри.

Сен вздрогнул. Прошлый раз после слова «Готово!» последовал небольшой, но запоминающийся Всплеск Эмоций. Тогда Гаттер конструировал Эмоциональную Разрядку. Комнату от Разбитых Надежд, Лопнувших Иллюзий и Смеха Без Причины отмывали три дня.

– И что готово? – Сен взялся за края одеяла, внимательно следя за руками вдохновенного экспериментатора.

Порри торжественно извлек из кучи технического мусора электрического филина Филимона. Любимец Гаттера вертел ушастой металлической башкой и урчал.

– Я вмонтировал в Филимона систему эхолокации. Теперь он сможет летать в полной темноте, как летучая мышь! Сейчас проведем испытание.

– Уррррр? – спросил филин.

– Зачем? – спросил Аесли.

– Чтобы убедиться, что система работает!

– Подожди. Ты уверен, что система будет работать?

– Конечно!

– Так кого ты хочешь в этом убедить?

– Ну… тебя.

– Я убежден, что твоя система будет работать.

– Тогда Филимона! – нашелся Гаттер.

– Уррррр?

– Не уверен, что ему этого хочется, – заметил Сен.

– Ерунда, – отмахнулся Порри, завязывая филину глаза наволочкой. – Это для его же пользы.

Гаттер отошел на два шага.

– Сейчас, – сказал он, потирая руки, – система эхолокации активизирована. Источник ультразвуковых волн испускает… э-э-э… ультразвуковые волны, они отражаются от препятствий, возвращаются в улавливатель, который преобразует сигналы и подает их в мозг Филимона, где появляется точная картина окружающей местности. Круто? Филимон! Лети!

Филимон не тронулся с места.

Юный изобретатель нахмурился.

– Лети! Филимон! Что такое? Что я не сделал?

– Ты ему мозги не отключил, – сказал Аесли. – Если бы мне предложили полетать по комнате с завязанными глазами, я бы тоже отказался.

– Уррррр!

– Но система эхолокации должна работать!

– Ну, тогда он видит все препятствия в нашей комнате. И думает: «Зачем мне это? Лучше я посижу тихонько».

– Откуда ты знаешь, что он думает? – разозлился Гаттер.

– А ты его спроси.

– Уррррр.

– Спросить?! Но он же не может…

Порри растерялся. Ему и в голову не приходило, что электрическому филину есть что сказать хозяину.

– А ведь он мог бы… в клюв динамик… вывести туда второе реле… нет, лучше третье… звуковую карту… конденсатор… Точно! Сейчас будет звук!

Гаттер схватил отвертку, прикоснулся к Филимону… и появился звук! Не просто звук, а звучище! Тревожный, как зов раненого дуплодока^[25], вой проник в каждую щель школы волшебства.

– Выруби! – взмолился Аесли, пытаясь закутать голову в подушку. – Сделай как было!

– Не могу! – прокричал Порри. – Он сам! Это не я!

– Это я! – прогремел голос майора Клинча. – Всему мужскому составу Первертса объявляется Вальпургиева побудка! Сбор в пункте приема пищи! Повторяю!..

– Не надо! – хором взмолились Гаттер и Аесли и, видимо, не только они, потому что голос запнулся и обиженно закончил почти на нормальной громкости:

– Через полчаса в столовой.

Оставшись один, Филимон сердито встрепенулся, поднялся в воздух и сделал круг по комнате. Система эхолокации работала отлично, и филину это очень не нравилось.

Филимон не хотел иметь ничего общего с летучими мышами.