Читать книгу: «Двоевластие», страница 7

Шрифт:

Но вот князь стал приближаться к своей усадьбе.

– Едут! – заорал во все горло Акимка, чуть не кубарем скатываясь со сторожевой башенки.

– Едут! – подхватила Наталья, вбегая в горенку княгини.

Княгиня быстро встала из‑за пяльцев, но силы тут же оставили ее, и она побледнев опустилась на пол.

Наталья быстро схватила в руки рукомойник и, набрав воды в рот, обрызгала ею княгиню.

– Матушка, – завопила она, – до того ли теперь? Радоваться надо! Эй, девки, берите княгинюшку, вздымайте за рученьки!

Две дворовые девки вбежали и подхватили княгиню. Она оправилась и улыбалась, только бледное лицо выдавало ее недавнее волнение.

– Ведите меня на красное крыльцо! – приказала она.

Девки осторожно вывели ее, а князь в это время уже въезжал в растворенные настежь ворота на свой широкий двор, на котором толпилась радостная дворня.

Князь осадил коня, спрыгнул с него и, высоко подняв своего сына, радостный пошел к крыльцу.

– Вот тебе, княгинюшка, сын наш! Живой и здравый! Радуйся! – сказал он, ставя сына на верхнюю ступеньку.

«Мамка!», «Мишенька мой!» – слились два возгласа, и княгиня, упав на колени пред мальчуганом, целовала его и поливала слезами! Ее побледневшее и осунувшееся лицо осветилось неземным счастьем, смоченные слезами большие глаза сияли, как звезды. Видя ее радость, даже князь отвернулся и смахнул набежавшие слезы. Чтобы скрыть свое волнение, он обернулся к дворне и сказал:

– Пить вам на радостях наших мед да пиво сегодня! Дарю всем сукна на платье, а девкам ленты на косы! Радуйтесь с нами, да впредь глядите у меня за делом! – и он шутливо погрозил плеткой.

– Живите, князь с княгинюшкой, на радость! – закричали дворовые.

Князь подозвал Эхе.

– А тебя, добрый человек, не знаю, чем и жаловать, – сказал он. – Позвал я к себе и тебя, и немчина. Дам вам срубы и землицы отведу, а ты – если захочешь – живи при нас и заодно воинскому искусству обучай моего Михалку. По гроб тебя не оставлю.

Эхе схватил руку князя и порывисто прижал ее к своим губам.

– На всю жизнь служить буду, – горячо ответил он, – думал в Стокгольм уехать, да не надо теперь Стокгольма!

– А будет война, со мной пойдешь, – добавил князь.

В вотчине князя царила безмерная радость. Княгиня в ноги поклонилась мужу и обняла его колени.

– Бог с тобою! – взволнованно сказал Теряев, поднимая жену, – теперь надо Бога благодарить. Стой! Дадим обет с тобою выстроить у нас церковку архистратигу Михаилу!

– Дадим! – радостно ответила княгиня.

Князь послал нарочного за священником для молебна. К вечеру священник приехал.

В то время было много священников, оставшихся после московского разорения без церквей. Они ютились при чужих приходах, выходили на базар и иной за калач служил молебен с водосвятием; на обедню цена была больше.

Седенький, в лаптях и онучах, в рваной, заплатанной рясе, с бородкой клинышком, приехавший по вызову Теряева священник робко переступил порог княжеских хором и дрожащей рукою благословил князя с княгинею. Теряев поклонился ему в землю, приняв благословение, и сказал:

– Как звать, отче?

– Отцом Николаем, родимый, Николаем! При Козьме и Демьяне стоял, да вот пришли ляхи; церковь опозорили поначалу, потом сожгли, доченьку в полон взяли; жена умерла с горя, сначала ослепнув от слез, и оставила меня сиротинку без паствы, без друга, как былиночку!

Его голос задрожал и пресекся, из глаз скатились слезы; он опустил голову.

Князь тихо взял его под локоть.

– Бог нам послал тебя, отче! – сказал он, улыбаясь жене. – Пропал сын наш, скоморохи украли, да нынче нашли его мы к своей радости. По тому случаю обет дали церковку выстроить. Будь у нас попом и живи на покое!

Священник взглянул на него растерянно, смущенно улыбнулся и тихо сказал:

– Сон въявь! Истинно, Господь Бог указует пути нам, а мы, что дети малые, неразумные, и не знаем Его Помыслов!

В это время вошла Наталья с девушками и спешно уставила стол питьями и яствами.

– Откушай с дороги, а там отдохни, – предложил князь священнику. – Завтра сослужим Богу!

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – благословил о. Николай трапезу.

На другой же день князь, не мешкая, указал место для церкви и отрядил слуг за лесом. Устроив все эта, он с радостным сердцем поехал на Москву.

Спустя три дня к княжеской усадьбе подъехали два воза со скарбом Эдуарда Штрассе. Сам он с сестрою шел позади возов. Эхе встретил их и указал им место, где селиться, а потом свел их в избу, временно назначенную для них.

Княгиня не побоялась позвать к себе Каролину и обласкала ее. Миша, увидев ее, бросился ей на шею и весело смеялся.

– Расскажи мне все, девушка, – сказала княгиня.

– И рассказывать нечего, – тихо ответила Каролина. – Счастливы мы от княжеской милости теперь на всю жизнь.

Но потом все‑таки она рассказала все, от первого появления у них ночью Эхе с мальчиком до встречи с князем. Рассказала про испытанный ужас, когда взяли ее брата, про то, как она с Мишей пряталась, как боялась за брата, как все говорили, что его казнят. А потом, как приехал князь, словно ясное солнце взошло для них всех, и все обернулось по – хорошему. Народ, прослышав, что ее брат на свободе, хотел сам расправиться с ним, и некуда бы им деться, если бы князь не позвал их к себе в гости. При этом Каролина опустилась на колени и поцеловала руки княгине.

– И, Бог с тобою, девушка! – ласково сказала ей княгиня. – Живите на здоровье. А что не нашей вы веры, так все же, слышала я, что в Бога вы верите и Христа нашего чтите!..

Однако княгиня все‑таки, после ухода Каролины, позвала о. Николая и велела ему окропить свои горницы святою водою, с соответствующей молитвою.

Князь Теряев, приехав в Москву, сказал Шереметеву:

– Всем я радостен, и для полного счастья только бы мне вора поймать! Не могу успокоиться, как о нем думаю. Так вот кровь и бурлит от гнева!

– Горячка ты, княже! – шутя отозвался Шереметев, гладя бороду. – Однако и я так смекаю, что этот Федька не без наущения действовал! Ну да правда наверх, как масло на воде, всходит. Дождемся!

– До смерти не забуду! Ну а что наверху?

– Наверху‑то? – Шереметев прищурил глаза. – Завтра, в утрие, станем разбор делать. Тогда не дали. Царица вдруг сына к себе позвала, а там в Троицу увезла. Слышь, клятву взяла с него, что на Хлоповой не женится.

– Для чего же суд тогда?

– Ну, все же, для той же правды. Я теперь лекарей Бальсыра да Фалентина на допрос завтра веду, а князя Михалку Салтыкова с его братом Бориской к ответу позвал.

– Как они?

– Да наверх не идут. Слышь, бороды отпустили, печалятся.

– Конец им! – сказал князь.

– На то идет. Не любит их патриарх Филарет Никитич. Не знаю, как меня милует. Ведь я тоже до его приезда при царице советником был, дела вершил.

– Сравнил тоже! – воскликнул искренне князь. – Ты и Салтыковы. Те – лихоимцы, а не слуги царевы!

X
Тайна царского сердца

Действительно, на долю Шереметева, а также других близких к патриарху Филарету лиц, выпало сложное государево дело, от решения которого зависело душевное спокойствие самого царя Михаила Федоровича.

Как‑то однажды, в промежуток после обедни и пред трапезой, царь Михаил Федорович сидел в горнице со своим отцом, патриархом всей Руси.

Патриарх тихо, убежденно говорил ему:

– Лета твои, Михаил, уже немалые! И никогда того не было, чтобы царь холостым до такой поры был. И ему скучно, и людям нерадостно. Сам подумай, как духовный и плотский отец твой, говорю тебе! Пора, государь! И мое сердце утешишь, и народу радость, и самому веселее будет. Так ли?

Патриарх ласково взглянул на сына, а тот низко опустил голову и сидел неподвижно, облокотясь на резные локотники кресла, только его лицо покрылось румянцем.

– Так ли, сынок? – повторил патриарх и помолчав сказал: – Сделаем клич, соберем красных девиц и посмотрим, какая любше покажется…

Михаил вздрогнул и невольно сделал отрицательный жест рукою.

Патриарх пытливо посмотрел на него, и вдруг на его лице мелькнула лукавая улыбка. Он слегка нагнулся вперед и спросил:

– А может, у тебя и есть что на сердце? А?

И вдруг Михаил соскользнул с кресла, стал на колени и прижался лицом к руке отца. Его сердце, истомленное тайной печалью, вдруг раскрылось, и он смущенно заговорил:

– Есть, отец, есть! Томлюсь по ней, по моей Анастасье Ивановне, и оттого не хочу на иной жениться, а на ней не смею!

– Встань, встань! – ответил патриарх, наклоняясь и беря сына под локти. – Садись и говори толком. Кто она и почему не смеешь? Про кого говоришь?

Михаил поднялся, сел и, оправившись, заговорил:

– Задумал я, батюшка, пожениться и клич кликнул. Сделал я смотрины, и больше всех полюбилась мне дворянская дочь, Марья Хлопова по имени. И взял я ее с родней ее наверх, с ними в Троицу ездил, в Угреше были. И так мне сладостно на сердце. А там вдруг занедужилась Анастасия (матушка приказала ее величать так), посылали лекарей к ней, а ей и того хуже. Сказывали мне Бориска и Михалка Салтыковы…

– Смерды лукавые! – гневно перебил его патриарх.

– Сказывали они мне, что ей сильно недужно и болезнь у нее вредная для нашего рода…

Михаил тяжело перевел дух.

– Ну? – произнес отец.

– И созвали мы собор, и на нем порешили, что непрочна Анастасья Ивановна нашей радости и… свели с верха… – тихо окончил он.

– И куда же?

Михаил поднял на отца взор, в его глазах сверкнули слезы.

– А потом я дознался, что Хлоповых в Тобольск угнали на прожиток. Так приказал я в Верхотурье их перевести, а теперь они все в Новгороде – сама она, мать, отец и дядя ее!.. Тяжко мне, батюшка, – заговорил он снова дрожащим от слез голосом, – и нет мне покоя, и все думается: может, так что было, случаем!

Филарет встал с кресла и быстро, юношескою походкою заходил по палате. Его лицо сурово нахмурилось.

– Так, так! И очень можно, что один оговор тут, – произнес он. – Эти твои приспешники, Михалка с Борискою, на все пойдут. Им своя радость, а не государева нужна! Так!.. А ты все еще любишь ее? – спросил он вдруг.

Михаил вспыхнул и потупился.

– Люблю!

– Ну, так тому и быть! – решительно сказал патриарх и остановился.

Михаил вопросительно глядел на него.

– И правды, и чести, и твоей любви ради, – торжественно произнес Филарет, – сделаем опрос, правды дознаемся. Спросим Бориску с Михалкой, почему они тебе такое сказали, лекаришек спросим, самое Анастасьюшку, и, если истинно она в радости тебе непрочна, так и будет. Что же, на все воля Божья! А коли облыжно все это, пусть твои приспешники ответ держать будут!

Лицо Михаила просветлело. Он радостно воскликнул:

– Батюшка, душу мою ты разгадал! Сколько раз собирался я сам это сделать, да все матушка отсоветовала.

– Ну а теперь и отец и патриарх тебе разрешает, и сам опрос вести будет! – сурово ответил патриарх, и его лицо приняло жестокое выражение.

– А кого из бояр на допрос выбрать? – робко спросил Михаил.

– Выберем! Ты да я допрос чинить будем, а при нас пусть твой дядя, а мой брат, Иван Никитич будет; без Шереметева нельзя быть: он аптекарский приказ ведает. А еще… еще…

– Князя Черкасского позовем! Он никому не правит.

– Ну, ин быть по – твоему. И сейчас делать станем! – Патриарх быстро подошел к столу, взял свисток и свистнул. В то же мгновение на пороге показался отрок. – Пошли дьяка к нам, – сказал отроку Филарет.

На место отрока явился думный дьяк, по тому времени лицо сановное. Он упал на колени и трижды земно поклонился царю, потом так же патриарху и, не подымаясь, ждал приказа.

– Встань, – сказал Михаил, – и что тебе наш батюшка – государь накажет, то пиши!

Дьяк поднялся, тяжело переводя дух, и осторожно подошел к столу.

– Пиши грамоты на боярина Ивана Никитича да на князя Ивана Борисовича Черкасского, да на боярина Федора Ивановича Шереметева. А в тех грамотах отпиши им, что мы, государи, задумали сыск сделать про то, чем девица Хлопова непрочна стала и занедужилась, а при том сыске им, боярам, при нас находиться.

Дьяк слушал с раболепным подобострастием слова патриарха; и по мере произнесения их любопытство, недоумение и страх по очереди отражались на его лице.

– Ну, пиши.

Дьяк поклонился и, перекрестившись, сел к столу.

Наступал трапезный час. Явились бояре, окольничьи и, окружив патриарха с царем, чинно пошли в столовую палату, а дьяк остался у стола, старательно выводя буквы и немилосердно скрипя пером. Пот выступил на его висках по мере писания грамот.

«Ну, – думал он вздыхая, – пропали наши головушки, не чую добра я с этого сыска для моих бояр. Для чего сыск?«Непрочна», – и весь сказ. Так на соборе решено было».

Он отложил перо, полез за пазуху, вынул тавлинку {Тавлинка – берестяная табакерка.} и взял огромную щепоть табака.

«Ачхи!» – раздалось на всю палату, и дьяк, испугавшись такого шума, спешно схватил перо, пригнул к плечу голову и снова стал выводить буквы.

Смутное предчувствие опасности почуяли и братья Салтыковы за царской трапезой. Они с прочими боярами сидели за столом на верхнем конце. Царь и патриарх сидели за особым столом на возвышении. Справа и слева от царя стояло двое часов немецкого изделия. Кушанья подавались чередом, наливали мед и вино, и во все время царь ни одного блюда, ни одной чаши вина не отослал ни тому, ни другому из братьев Салтыковых, еще недавно встречавших с его стороны ласку. Смелые и развязные, они притихли к концу трапезы, видно, что и прочие бояре заметили такое охлаждение к ним, и задумчивые пошли из царских палат.

– Я к матушке, – сказал Михаил.

– И я следом, – ответил Борис.

Оба они, сев на коней, степенно поехали по улицам, опустив головы и все яснее чуя над собою беду.

Старица Евникия провела их к смиренной игуменье, царской матери, и, вздыхая словно в смертельной боли, сказала:

– Вот они и сами, матушка – государыня! Опроси!

– Встаньте, встаньте! – ласково сказала Марфа, наотмашь благословляя лежавших ниц пред нею Салтыковых.

Они поднялись и по очереди поцеловали ее плечо.

– Ну что с вами? Что сумрачные в нашу обитель приехали? Чего мать Евникию опечалили? Поди, патриарх грозен?

Михайло низко поклонился и, вздохнув, ответил:

– Не знаю, что и молвить, государыня. Обойдены мы сегодня с братом, и то все заметили. Государь не жаловал нас ни чарою, ни хлебом, ни взглядом, ни словом, и все сидел сумрачен.

– И всегда так бывает, когда он с патриархом вдвоем поговорит. Докука на него находит с того, – вставил Борис.

– Ах, а сколь прежде был лучезарен и радостен, – вздохнув сказала их мать, – и к тебе‑то, матушка – государыня, по три раза на дню наведывался, а то бояр с запросом посылал. А ноне?

Марфа нахмурилась. Ее маленькое лицо с тонкими губами приняло жестокое выражение.

– До времени, до времени, – прошептала она, – нет такой силы, чтобы материнское благословение побороло. Мой сын, я его вскормила, взлелеяла, я его на Москву привезла, а не он! – резко окончила она и, смутясь своей вспышки, стала торопливо перебирать свои четки и шептать молитвы.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! – раздался за дверью тонкий голосок.

– Аминь! – ответила, быстро оправляясь, Марфа.

В горницу вошла миловидная черница и, сотворив метание {Совершив глубокий (земной) поклон.}, сказала:

– Дьяк думный Онуфриев с вестью к тебе, государыня… повидать просит.

– Зови!

Братья Салтыковы переглянулись между собой и отодвинулись к стенке.

Дверь в комнату тихо отворилась, и в комнату на коленях вполз дьяк. Он раз десять ударил лбом в половицы, пока Марфа небрежно благословила его, и потом сказал:

– Позволь слово молвить!

– На то и зван. Говори!

– Нынче зван я был, государыня милостивица, в молитвах заступница, до царской палаты и лицезреть удостоился, пес смердящий, холоп твой Андрюшка, пресветлые лики государей наших.

– На Руси один государь, – сухо перебила его Марфа.

Дьяк спохватился.

– Истинное слово молвила, государыня. Сдуру и перепугу сбрехнул. Был я зван и лицезрел государя нашего, царя батюшку, а с ним патриарха святейшего. И был мне наказ сесть за стол и писать грамоты до боярина Ивана Никитича, до князя Черкасского да до боярина Шереметева о том, что государь – батюшка хочет сыск чинить о болезни девицы Хлоповой, и с ним им быть на сыске том.

Дьяк выпалил все это быстрой скороговоркою и опять стукнулся лбом.

– О Хлоповой? – вскрикнули разом Салтыковы и побледнели.

– Так, – задумчиво произнесла Марфа, – ныне и такие дела без меня зачинаются!

Она скорбно вздохнула и обратила свой взор на икону.

Старица Евникия повалилась на лавку и застонала.

– Ох, беда неминуемая! Чует мое сердце, чует, бедное! Сынки мои родные, будет на головы ваши опала великая, как Ивашка Хлопов в силу войдет!

– Не будет этого! – грозно сказала вдруг Марфа. – Сыском пусть тешатся, а я не допущу сына жениться на девке недужной. Прокляну!

И от ее голоса стало страшно.

Действительно, инокиня Марфа сделала не одну попытку помешать затеянному делу, она Даже вызвала к себе сына – царя и всеми способами старалась добиться у него клятвы не жениться на Марии (Анастасии) Хлоповой, однако энергичная воля патриарха Филарета и в этом случае одержала верх, и был назначен допрос всех лиц, замешанных в дело Хлоповой.

Мягкосердный царь Михаил Федорович испытывал великое стеснение, видя перед собою наглые лица Михаила и Бориса Салтыковых, своих недавних приспешников. Безвольный и добрый, он еще не избавился окончательно от их влияния, и ему казалось, что в его поведении есть нечто недоброе.

Он сидел в одной из малых дворцовых палат в высоком кресле на возвышении, под балдахином; рядом с ним, с выражением неуклонной решимости, сидел его отец – патриарх, а у ступеней, в креслах с невысокими спинками, находились боярин Шереметев и князь Черкасский. Пред государями в непринужденной позе стояли братья Салтыковы. Их лица были бледны, глаза воспалены от бессонницы, но они дерзко и смело глядели в лица своих судей, и по их губам скользила наглая усмешка.

– За лучшее поначалу врачей опросить, – сказал сухим голосом патриарх. – Боярин, позови дохтура!

Шереметев встал и вышел. Стрельцы отпахнули двери и снова закрыли за ним. Через минуту боярин вернулся в сопровождении доктора Фалентина. Последний был одет в черный камзол и короткие брюки, на его ногах были чулки и башмаки с серебряными пряжками, волосы были собраны в косицу. Он был высок ростом, рыжий, с горбатым носом и глазами навыкате. Войдя он стал на колени и трижды стукнул лбом царю, потом столько же патриарху.

– Опроси! – тихо сказал царь князю Черкасскому.

– Встань и подойди ближе! – громко приказал князь, встав и низко поклонившись царю.

Доктор поднялся и осторожно, подгибая колена, приблизился к трону.

– Тебя звали наверх, – спросил князь, – лечить царскую невесту, Анастасию Хлопову? Скажи, что у нее была за болезнь и прочна ли она была царской радости?

Доктор переставил ноги, кашлянул, пытливо взглянул на Салтыковых, на боярина Шереметева, на патриарха и тихо заговорил, стараясь правильно выговаривать русскую речь.

– Что я знаю? Я мало знаю! Меня звали наверх…

– Кто звал?

– Я звал! – отозвался Борис Салтыков.

– Ну?

– Ну, я и был! Смотрю, желудок испорчен, слабит желудок. Это – пустяки! Я давал лекарство и уходил!

– Кому лекарство давал?

– Ее отцу, Ивану Хлопову, давал и уходил…

– Так, – с трона сказал Филарет, – что ж эта болезнь опасна для родов, к бесплодию она?

Доктор поднял руки.

– Кто говорит? Пустая болезнь… два дня – и здорова! Никак ничему не мешает!

Михаил вспыхнул и с укором взглянул на Салтыковых. Те опустили головы, но Михаил Салтыков быстро оправился и шагнул вперед.

– Дозволь, государь, слово мол…

– Молчи! – резко крикнул на него патриарх. – Твои речи впереди! Боярин, зови другого врача!

Шереметев поднялся и ввел другого.

Лекарь Бальсыр, одетый, как и его товарищ, лысый, с крошечным красным носом, толстый и круглый, как шарик, вкатился в палату, добежал почти до трона и тут бухнулся в ноги, звонко стукнув лбом о пол.

– Здравия государям! – прошептал он.

– Встань и отвечай! – сказал князь Черкасский, и, продолжая допрос, предложил ему те же вопросы.

– Был зван, был зван, – мотая головою, затараторил лекарь, – звал меня Михаил Михайлович наверх. Говорил, занедужилась царева невеста. Я бегом к ней, наверх. Пришел я, осмотрел ее, невесту‑то, вижу, что у ней желтуха, я говорю: «Желтуха». Но Михаил Михайлович говорит: «Можно ли ее исцелить и будет ли она государыней?». А я говорю: «А почем я знаю? Разве это – мое дело? А что исцелить, так легко можно. Желтизна в глазах малая, опасного нет». – «А будет ли, – говорит, – она чадородива? А будет ли долговечна?». На это я говорю: «Того я не знаю, о том у доктора спросить надо». Вот и все! Не вели казнить! – и он снова упал царям в ноги.

– Встань, встань! – закричал Шереметев.

Лицо царя Михаила выразило страданье. Он обратился к Михаилу Салтыкову и сказал с упреком:

– Ты мне говорил, что доктора смотрели болезнь Марьи Ивановны и сказали, что болезнь та опасна и она недолговечна.

– Дозволь слово молвить! – вспыхнув, рванулся Салтыков.

– О чем говорить будешь? – тихо произнес царь и опустил голову.

Патриарх презрительно взглянул на Салтыкова. Тот торопливо и сбивчиво заговорил:

– Что же я? Я, что дохтура говорили, то и сам. Лекарств не давал, а какие они, то в книгах записано. И опять спрашивал я, будет ли она мне государыней? Так то спрашивал по приказу государыни великия старицы инокини Марфы Ивановны. В чем вина моя?

– В том, что облыжно мне показывал! – с горечью воскликнул Михаил. – Что меня в затмении держал, правды не сказывал!

– Я – не лекарь!

– Что говорить! – прервал разговор патриарх. – Для правды надо Хлоповых позвать. Все узнаем! Боярин, что князь Теряев приехавши?

Шереметев встал и поясно поклонился.

– Вчера, государь, по твоему приказу прибыл он.

– Заказать ему сегодня в Нижний ехать и Хлоповых привезти, Ивана и Гаврилу вместе, и не мешкотно! Так ли, государь? – обратился патриарх к сыну.

– Так, государь – батюшка! Спосылать! – ответил царь.

– А пока и дело отложим! – окончил патриарх, вставая и широким крестом благословляя присутствующих.

Как ветер, несся князь Теряев, торопясь выполнить царское поручение.

Не думали, не гадали опальные Хлоповы, что их дело вдруг снова поднимется, и перепугались, увидев царского гонца; но князь успел успокоить их и без передышки погнал назад.

Снова в той же палате царь, патриарх и ставленные бояре слушали дело о Хлоповой.

Отец невесты, Иван, только сказал, поклонившись государям:

– Дочь моя была всегда здорова и, живя немалое время во дворце, не имела никаких болезней. Вдруг приключилася с нею рвота и была три дня, а потом снова через неделю. Как лечили ее, того не знаю, ибо Михаила Салтыков всем распоряжался и меня не подпускал. Одно знаю, как сослали мою дочь с верха, так и стала она совсем здорова!

– Врешь, собака, что я тебя до дочери не пускал! – закричал Салтыков.

– Истинно, как пред Богом говорю! – ответил Иван Хлопов и перекрестился.

– Облыжно показывает, государи, – пробормотал Михайла.

– Ну а ты что скажешь о племяннице? – обратился Филарет к Гавриле Хлопову, не слушая Салтыкова.

Гаврила бойко выступил, стукнул лбом и сказал:

– О болезни племянницы ничего не знаю, а при крестном целовании расскажу государям все, как было.

– Давай клятву!

Шереметев вызвал священника. Стоя у аналоя, Гаврила Хлопов дал клятву и в том целовал крест, а потом стал рассказывать горячо, задорно, сверкая глазами на Салтыковых:

– Когда государь изволил взять к себе на двор племянницу мою, тогда позвали меня с братом вверх, на сени. Борис и Михайла Салтыковы, встретя нас там, проводили к государю. Государь объявил нам, что изволил взять для сочетания браком Марью Хлопову, и нам, людишкам, повелел служить при своем лице. Когда племянницу мою нарекли царицею и назвали Настасьею, то жили при ней в хоромах мать ее, Марья Милюкова, и бабка, Желябужская, а мы с братом хаживали к ней наверх челом бить. Когда государь отправился с государыней в Троице – Сергиев монастырь, то и мы в том походе были, а по возвращении в Москву начали жить вверху и ходить ежеденно к царице. Вскоре после сего пошел государь единожды в оружейную палату, взял с собою Михаилу Салтыкова, меня, Гаврилу Хлопова и брата. – Гаврила перевел дух, гневно взглянул на Салтыкова и, тряхнув головою, продолжал: – Здесь поднесли государю турецкую саблю и начали оную хвалить, а Михаила Салтыков говорил, что и на Москве такую сделают. Тут спросил меня государь, как я думаю, а я сказал: «Сделают, да не такую». С тех слов Михаила Салтыков осерчал, вырвал у меня саблю и стал поносить меня.

– А ты не лаялся? – не утерпел Михаил Салтыков.

– Что же, мне в долгу быть у тебя, что ли? – ответил Хлопов и продолжал: – От сего времени начали меня с братом ненавидеть Борис и Михайла, а вскорости занемогла и государева невеста. Когда созвали собор, чтобы свести племянницу с верха, я челом бил обождать недолго, ибо болезнь эта краткая, да не послушали меня. А Борис с Михайлом смеялись и говорили: «Подожди, скоро и тебя с Ивашкой оженим!»

Гавриил Хлопов низко поклонился и отошел в сторону.

Некоторое время все молчали. Всем вдруг стало ясно, что неспроста заболела царская невеста, и Салтыковы в молчании чувствовали для себя гибель.

Царь поднял на них укоризненный взор.

– Чую, что вороги вы мне злые, – сказал он, – да не хочу суд скорый делать, пока всего не узнаю. Князь Терентий Петрович! Боярин Федор Иванович!

Теряев и Шереметев быстро опустились на колени.

– Возьмите святого отца архимандрита Иосифа да трех дохтуров с собою, – приказал царь, – поезжайте в Нижний и на месте опросите Марью Ивановну, а те дохтуры пусть о ее здоровье мне доложат. До того времени суд откладываю!

* * *

С пышностью царских вельмож, хотя и спешно, ехали князь Теряев, Шереметев и архимандрит Иосиф. Шереметев взял с собою знаменитых того времени докторов, голландца Бильса и англичанина Дия, и до семидесяти слуг, а впереди скакали гонцы, заготовляя подставы и устраивая ночлеги по дороге.

На другой же день по приезде в Нижний Новгород Шереметев стал опрашивать царскую невесту.

В маленькой горенке, чисто убранной и красиво украшенной шитыми полотенцами да ширинками {Ширинка – кусок холста, отрезанный по ширине ткани.}, сидел за столом боярин, рядом с князем и архимандритом, а пред ними, потупившись и от смущения краснея, что вишня, стояла русая красавица. Высокая ростом, полная, с покатыми белыми плечами, с высокой грудью и чистым, ясным лицом, Марья Хлопова тихо, прерывающимся голосом говорила:

– Не иначе, как от супостатов, от зелья какого. Была я здорова – здоровехонька, вот как посейчас, а тут вдруг затошнило, нутро рвать стало, моченьки нет, живот опух. А там, как лишили меня царской милости, свели с верхов, так и опять поздоровела я, хоть бы что! Так и скажите царю – батюшке: неповинна я в своей хворости! – и закрывшись рукавом, она горько заплакала.

– Не плачь, Марья Ивановна! – взволнованно сказал Шереметев. – Еще все поправиться может. Приказано нам сызнова звать тебя Настасьей!

Боярышня взглянула из‑под рукава и улыбнулась.

Бояре встали.

– А пока, прости, еще одно от тебя надобно – докторам нашим покажь себя.

Хлопова вспыхнула, словно зарево, и потупилась.

– Как маменька.

– Царский указ! – строго сказал боярин.

– Что же, я в вашей власти!

Боярин позвал докторов.

* * *

Кажется, не дни, а минуты считал царь со времени отъезда своих послов. Он отрешился от дел, сказываясь больным, боялся встречи с матерью, и только патриарх имел к нему свободный доступ.

«Злые люди, – думалось царю, – что им в моей радости? А испятнали ее, лишили меня покоя».

И в эти мгновения ему становилось так себя жалко, что на его глаза навертывались слезы и он тяжко вздыхал.

Наконец приехал архимандрит Иосиф из Нижнего. Царь встретил его, наскоро принял из рук его благословение и велел тотчас созвать думу и послать за Салтыковыми. Почти тотчас же собрались бояре и, с патриархом во главе, выслушали донесение Иосифа.

– И ты, отче, видел ее своими очами? – весь дрожа от волнения, спросил царь, забыв свой сан. – И во здравии она? И доктора то же говорят? И она говорит – от зелья, от супостатов? Так, так! – и вдруг его гнев вспыхнул внезапно, как долго тлевшее пламя. Он выпрямился в кресле, грозно взглянул на Салтыковых и, протянув руку, громко сказал: – Злодеи и супостаты! Я ли не жаловал вас, а вы моей радости и женитьбе учинили помешку, и ту помешку – изменою. Казнить вас, воры, за это!

– Смилуйся, государь! – закричали братья, падая ниц.

– Холопы, псы смердящие с матерью своей психой! – царь резко отвернулся и сказал ближним боярам: – Взять их именья в казну! Послать их: Бориску в Галич, Михаила в Вологду, а мать их, змею подколодную, в Суздаль!

– Смилуйся! – закричали снова Салтыковы.

– Вон с глаз моих!

Даже патриарх подивился и с радостью взглянул на своего сына, впервые видя в нем царя с грозною волею. Бояре испуганно потупились. Грянула гроза из чистого неба и ударила по супостатам, как Божья кара.

Сразу повеселел царь и вверху заговорили:

– Поженится на Хлоповой!

Иван и Гаврила Хлоповы стали в почете, и их, что ни день, звали бояре на пирование.

И вдруг все разом изменилось. Пронеслась весть, что великая старица Марфа Ивановна больна и зовет к себе сына.

Торопливо снарядился царь, послал за отцом, и оба они поехали в Вознесенской монастырь.

Их провели в покои Марфы – игуменьи. И вдруг она вышла к ним здоровая и бодрая, с грозным лицом. Царь упал на пол. Она подошла к нему, подняла его, потом поясно поклонилась и поцеловалась с ним. С застывшим суровым лицом она исполнила приветственный чин с патриархом и, видимо сдерживаясь от вспышки, сказала кланяясь:

– Садитесь, гости дорогие! Спасибо тебе, сынок, на милости, что приехал мать свою хоть в болезни проведати. И тебе, отче святый.

– Не на чем, матушка, – смущенно проговорил царь.

Патриарх глядел на свою бывшую жену недоверчивым, испытующим взглядом и строго молчал. Марфа перевела свой взор; их глаза встретились и разом вспыхнули: у нее – ревнивою злобою, у него – презрительным негодованием. Она тотчас отвела свой взор и заговорила с сыном:

– Прости уж меня, государь, старую, что обманом завлекла тебя сюда. Не по чину, да и не по годам лукавить мне…

– Матушка, – просительно проговорил царь, – мне прости: неотложное дело государево было!

– Не по чину лукавить мне, – продолжала, не слушая его, Марфа, – да не хотелось материнское право грозным делать, сынок! А что до государева дела, то прежде ничего не вершил ты, со мной не обговоривши, а ныне – вот! Не только своих верных слуг караешь, а даже мою старицу, что для меня душевной была, и той не помиловал, от родной матери отвернувшись!..

– Матушка! – умоляюще воскликнул царь и беспомощно взглянул на отца.

Текст, доступен аудиоформат
4,8
27 оценок

Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.

Участвовать в бонусной программе
Возрастное ограничение:
12+
Дата выхода на Литрес:
21 октября 2011
Дата написания:
1912
Объем:
310 стр. 1 иллюстрация
Правообладатель:
Public Domain
Формат скачивания:
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,7 на основе 7 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,7 на основе 3 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 3 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,6 на основе 12 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 5 на основе 5 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,3 на основе 60 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,5 на основе 4 оценок
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 3 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,7 на основе 20 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,3 на основе 48 оценок
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,8 на основе 27 оценок
Текст
Средний рейтинг 4,8 на основе 78 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 5 на основе 713 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4 на основе 1 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4,4 на основе 14 оценок
По подписке
Текст, доступен аудиоформат
Средний рейтинг 4,4 на основе 17 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,9 на основе 231 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 5 на основе 7 оценок
По подписке
Аудио
Средний рейтинг 4,7 на основе 53 оценок
По подписке