Читать книгу: «Печать Иуды», страница 3

Часть вторая. Бегство

Он мчался по МКАДу. Который поначалу был свободен, но постепенно плотность машин стала увеличиваться. Скорость движения снизилась. Сергей ушел в крайний левый ряд. Здесь, если что, можно было включить мигалку и ехать по узкой выделенной полосе.

Душе не всегда требуется полет, но ей всегда нужно пространство для полета. Тогда ее не так щемит. Ей не так больно. Как это проиллюстрировать на примерах физики? Вот идет гражданин. В тапочках и с мусорным ведром в руке. Но вышагивает он по земному шару и ведро его притягивается не только к Земле, но и где-то чуть-чуть к Юпитеру. Или. Лежит умирающий. В белой реанимационной палате без окон. А над ним горит зеленая звезда Арктур.

Над Сергеем больше не было звезд. Юпитер игнорировал его. Сердце Сергея лежало в тесном черном ящике и мелко-мелко дрожало. С одной стороны, он был вроде бы здесь, сейчас, он видел свои белые костяшки пальцев на руле и отражение своего подбородка в стеклышке спидометра. Но все это казалось ему лишь иллюзией. На самом деле он бешено крутился в стотонной ментальной центрифуге. А мысль его металась в лабиринте, из которого нет выхода. Свинцовая трехсекундная бесконечность свилась змеей, закусив свой хвост.

Маша стоит на подоконнике. Маша делает шаг вперед. Он не может от этого загородиться, он не может закрыть лицо руками. У памяти нет ни глаз, ни лица, лишь сердце, которое в очередной раз бьется о шершавую стенку трехдюймового, плотности нейтронной звезды ада. И страшный вопрос – почему? И снова повтор: Маша стоит на подоконнике… У Сергея начало темнеть в глазах. Точнее – все, что он видел, приобретало серебряный, седой оттенок, словно прошло через окуляры прибора ночного видения. Словно на всем вокруг были судорожно сжаты его мертвые костяшки пальцев.

Он не исключал такой исход. Но такой исход был где-то за гранью всяческой вероятности. И именно так все и случилось. Почему?! И снова больной повтор. Маша стоит… Господи, как вырваться!?

Впереди авария. Несколько покореженных машин перекрыли движение в двух полосах. Какая-то женщина, увидев машину скорой помощи, которой управлял Сергей, побежала ей наперерез, махая руками.

– Как вы быстро… Помогите! Мой муж… Он там.

– Не могу! Я на другой вызов. Там дальше еще большая авария.

– Пожалуйста! Он умрет!

– Не могу!

Сергей включил мигалку и начал съезжать в спецряд. Он отъехал метров на тридцать и посмотрел в зеркало заднего вида. Женщина сидела прямо на мостовой. Кто-то держал ее за руку. Кто-то протягивал ей какие-то салфетки. Она лишь отрицательно мотала головой. Сергей ударил по тормозам.

Вот шанс вырваться из лабиринта! Быть может, он принесет сладостное забытье! Помедлив секунду, Сергей решительно воткнул рычаг переключения передач.

Он подъехал к месту аварии задним ходом. Накинул халат и вышел из машины.

– Где ваш муж?

Женщина бессильно махнула рукой куда-то в сторону. Сергей открыл задние дверки. Стал выкатывать носилки. Обратился к кому-то из стоящих неподалеку.

– Помогите, пожалуйста, погрузить раненого!

Скорая помощь с включенной мигалкой едва ползла в спецполосе, чудом протискиваясь между бетонным отбойником и прочими бортами. Раненый, постанывая, лежал на носилках. Женщина сидела подле него, на боковой скамейке.

Она погладила руку мужа и обратилась к Сергею.

– В какую больницу мы едем?

– Не знаю… Может, вы подскажете какую-нибудь ближайшую?

– А вы разве…

– Да нет! Просто я не местный.

Сергей замолчал и стал смотреть прямо перед собой. Включил Си-Би радиостанцию. В динамиках зашипело. Он покрутил настройку. Послышались переговоры. Это был открытый канал дальнобойщиков. Он покрутил еще – ему хотелось выйти на канал скорой. Но больше ничего не нашел. Вернулся к разговорам дальнобоев.

– …Стоим тут. Менты эскортами мимо носятся. Семьдесят третий говорит – спецоперация идет. Бандитов каких-то ловят. В банке устроили мясорубку. Человек тридцать…

Сергей выключил станцию и через зеркало заднего вида взглянул на женщину. Она смотрела на Сергея. Похоже, что-то потрясло ее в его облике. Она уперлась глазами в угол скамейки. Там все еще лежали пистолет и окровавленный халат Марии. В этот момент по встречной полосе, отделенные от Сергея только отбойниками, пронеслись две полицейские машины с мигалками. Женщина вскочила со своего места, бросилась к двери, открыла ее. Выпрыгнула на мостовую и истошно завопила, махая руками промчавшимся ментам.

– Помогите! Это бандит! Он вооружен! Он захватил моего мужа!!! Помогите!

Положив руки на руль, Сергей щурился на полицейскую машину, перекрывшую путь в нескольких десятках метров впереди. Отблески сменялись на его лице. Синяя полоса, белая полоса, синяя полоса, белая полоса… Полисмен грозно вещал в мегафон.

– Выходите с поднятыми руками! Без оружия!

Сергей неторопливо взял телефон и набрал сто двенадцать.

– Соедините меня с ПМГ номер 7231. У меня важная информация для них.

Он некоторое время подождал. Когда там ответили, начал говорить.

– Слушай сюда! Хорош в матюгальник орать! Да! Требование одно – эскортируете меня до ближайшего госпиталя. У меня раненый. Он не при делах. С ДТП. Не хотите – пристрелю его нахрен…

Начался дождь, крупные капли падали с козырька на лобовое стекло. Скорая помощь не умещалась целиком под крытым подъездом госпиталя. Пока врачи выгружали раненого, Сергей держал их под прицелом. Потом взял с переднего сиденья две сумки и двинулся за толкающими носилки медиками.

Он проводил их до блока с надписью «Операционная». Возле дверей носилки перехватили две медицинские сестры. На одну Сергей не обратил внимания. Другая… Молоденькая, стройная, совсем еще девчонка. Сергей поставил ногу перед колесом каталки. Затормозил. Врачи замерли. Он указал на медсестру пистолетом.

– Ты пойдешь со мной! А вы… Оперируйте! Чего встали?

Сергей перекинул связанные между собой сумки через плечо, взял испуганную девчушку за руку и повел ее в соседнюю с приемным операционным покоем комнату. Тут никого не было. Он, не выпуская руку девушки, подошел к окну, встал у его края, дулом пистолета чуть сместил занавеску и взглянул в пульсирующую мигалками полутьму. Потом быстро отодвинулся.

– Садись!

– Что вы хотите со мной сделать?

– Просто посидим, поговорим…

– Зачем?

– Расскажи мне о себе.

– Вы убьете меня?

– Убью, если будешь врать!

Она закрыла лицо ладонями.

– Ну-ну… Успокойся. Я тебя не трону! Рассказывай – где живешь, с кем…

Она вытерла глаза лежавшим на кушетке полотенцем.

– Живу с бабушкой. Учусь.

Сергей тем временем скинул обе висящие на его плече сумки. Чуть помедлил. Нельзя допустить, чтобы все это так просто пропало. Нельзя! Слишком много боли отражается всполохами в этом тусклом чертовом золоте. Слишком много крови на нем, будь оно неладно. Он отставил одну сумку в сторону, другую открыл. Достал из нее еще одну, пустую, сумку, расправил, и принялся пересыпать в нее часть побрякушек.

– Чего замолчала? Спортом каким-нибудь занимаешься?

– Стрельбой. Спортивной…

Она всхлипнула. Сергей посмотрел на нее.

– Что, серьезно? И разряд есть?

– Да. Первый…

Он закончил делить бижутерию между сумками, затянул шнурки на их горловинах и усмехнулся, но побоялся шутить на тему стрельбы, видя ее полушоковое состояние.

– Паспорт с собой?

– Да, в пальто.

– Ну-ка дай!

Она вспорхнула к вешалке, достала из кармана пальто паспорт и, как-то несколько даже кокетливо, протянула ему. Он посмотрел на нее внимательно, взял документ. Снова посмотрел на нее. Она ответила на этот его взгляд. Он задержался на ее глазах.

Такой детской наивной синевой светились они! Боже мой, да за эти глаза… Эта синева будто бы заразила его. Он почувствовал вдруг такую же синеву в своих глазах. И это вернуло надежду. Это вернуло хоть какой-то смысл всему.

Сергей открыл страницу с пропиской.

– Слушай, Наташа! Слушай, девочка моя, меня внимательно. Вот эту сумку я сейчас отдам тебе.

Он указал на сумку, которую первоначально отставил в сторону. С которой не производил никаких манипуляций.

– И ты ее спрячешь. Не бойся! Я сделаю все так, что тебя никто ни о чем не спросит. Не заподозрит. Прячь хорошо. Хоть под матрасом у бабушки! Ты все поняла?

Она энергично кивнула головой. Он толкнул сумку ей под ноги. Она подняла.

– А эти?

– Эти бутафория, обманка. Главная та, что у тебя.

Наташа снова кивнула и заметалась по комнате.

– Спокойно! У тебя есть какое-нибудь укромное место? На первое время…

– Да. Здесь в клинике, внизу… В спортивной комнате. У меня свой шкафчик.

– Не клади в свой. Оставь лучше у какого-нибудь больного в тумбочке…

Сергей улыбнулся, прислонился спиной к стене и, растягивая слова, устало произнес.

– Смотри! Однажды я приду за ней. И за тобой! И… Мы все вместе укатим в Рио-де-Жанейро!

Он подогнул ноги в коленях и скользнул вниз. Опустил руку с пистолетом на кафельный пол и закрыл глаза. Она стояла в дверях с сумкой в руке и как-то странно, по-новому, смотрела на него.

– А что теперь будешь делать ты?

Он открыл глаза. Их взгляды встретились.

– Веселье кончилось. Теперь придется страдать.

Сергей вышел из подъезда госпиталя. В одну сторону он бросил пистолет. В другую – сумки. И поднял руки. К нему подбежали полицейские. Повалили лицом вниз. Завели локти за спину, защелкнули наручник. Подняли, повели. Один взял сумки, пистолет и пошел следом. Сергея втолкнули в зарешеченный УАЗик. За секунду до этого он поднял взгляд к небу. Нету солнца! Его нет вот уже сто тридцать тысяч дней. И снова не будет. Никогда не будет!

Сколько раз потом Сергей видел во сне… А может быть, это было наяву? Может быть. Он забыл. Сергея в наручниках ведут по коридору следственной части. Справа и слева двери. Пока его ведут, двери перед ним последовательно открываются и выходящие из них сотрудники бьют его кто чем. Кто стулом, кто толстенным уголовно-процессуальным кодексом. Кто просто кулаком.

В комнате допросов было адски накурено. Сергей сидел напротив следователя. Прикрученный к полу стол был ярко освещен, а сам капитан писал протокол, то и дело поглядывая на подследственного. Тот отрешенно смотрел в окно.

– Итак. Э-э-э… Том дела тридцатый, страница 235. Уточняющий вопрос. Как у вас оказались сумки с бижутерией и где находятся похищенные из магазина изделия?

– А я почем знаю? Сто раз уже говорил – взял свою долю и отвалил. У этих… моих подельников спрашивай.

– Выходит – кинули они тебя?

– Выходит!

– На очной ставке подтвердишь?

– Подтвердю!

Следователь закрыл папку, встал, подошел к сейфу.

– Давай начистоту – ты же знаешь, что очной ставки не будет?

– С какого это?

– Дурачком не прикидывайся! Она погибла, а второй, ее брат, вряд ли выкарабкается.

– А я тут при чем?

Следователь нажал кнопку вызова конвоя.

– Дело твое передаю в суд. Паровозом за всех пойдешь.

В дверь вошел конвоир и встал перед Сергеем. Сергей поднялся, заложил руки за спину и в последний раз посмотрел на следака.

– Ту-ту, начальник!

Дверь закрылась. Конвоир повел Сергея по коридору. «Кто я? Паяц! Клоун! Кретин! Дурак… Зачем это все?!»

Часть третья. Тюрьма

Вы представить себе не можете, как тоскливо воет ветер в ночи. Как тускло поблескивает лента Мебиуса колючей проволоки над пятиметровым забором. Я не рекомендую вам вставать на цыпочки и заглядывать за него. Да, там вышки и вдалеке – расплывчатые огни административных зданий. Но это еще печальнее…

Порою кажется, что здесь у всех общая судьба. Но это не так. Здесь каждый коротает срок по-своему. И у каждого в анамнезе две-три попытки прыгнуть на запретку. Пусть и неосуществленные… Впрочем, времени на рефлексию почти нет. Разве что после отбоя.

Можно лежать на шконке и влажно поблескивать глазами в полутьме. Час, два. Но это нисколько не приблизит окончание твоего срока, а напротив – лишь отдалит. Потому что ночью часы бодрствования растягивается до бесконечности. И это кошмарный парадокс – срок твой становится все длиннее и длиннее, а дегтярный запах утреннего ада все ближе и ближе.

Полдня занимают построения и проверки. Утром, днем, вечером… Утренняя зимняя тьма плавно перейдет во тьму дневную, потом во тьму вечернюю. А ржавые прожектора будут вечно пробивать туман.

На плацу в тысячный раз выстроились отряды. Худое, изможденное лицо Сергея мало отличалось от лиц тех, кто стоял с ним плечо к плечу. Он ежился – и все ежились, он поводил плечами – и все… Офицеры-вертухаи, проведя перекличку, подбегали к начальству, отдавали честь и докладывали. Морозный пар струился из их ртов.

У тебя отнимают не свободу – у тебя отнимают жизнь! Душат синицу в руке. Мертвой хваткой держат за лапы журавля в небе. И журавль этот отчаянно курлыкает, бьется в агонии. От его крика так больно на душе! Но иногда синица радостно цвиркает тебе.

Такие цвирки по половине пальцев руки можно пересчитать. Скажете – не делиться? О, еще как делиться, потому что… В один из них, например, Сергей получил посылку.

Он поставил ее на длинный общий стол в помещении отряда. Сидельцы с интересом столпились возле. Сергей сорвал оберточную бумагу и…

Под ней – стопка книг по математике. Он принялся перекладывать их, рассматривать, листать. Чуть дольше задержался на брошюрке с каким-то мудреным названием, что-то там о теоремах делимости. Любопытствующие, естественно, в разочаровании. Один спрашивает.

– Чудила, откуда такой подгон? Зачем тебе математика?

– Да от кореша с воли. Мы с ним дисер защищали по двум действиям – отнять и поделить. Советует мне знания углубить.

Глупо, конечно, но что он мог на это ответить? Что написал письмо в какую-то правозащитную организацию. Из тех, которые помогают осужденным. Что писал наобум, не особо надеясь на ответ. И, к его удивлению, ответила девчушка. Они начали переписываться. Он попросил ее прислать книги.

Теперь вот в скудные минуты отдыха он не пил чай за общим столом, как другие, и не играл в обрыдшие шахматы, а с умным видом, то и дело зевая, вникал в доселе неведомую ему науку. Зачем? А чем заняться, когда не хочется ничего? Чем отвлечься, когда единственное желание – пойти и удавиться в сортире… Формулы затмевали собой стены, решетки, заборы и бесконечную тайгу вокруг.

Время от времени ему вновь и вновь задавали один и тот же уже набивший оскомину вопрос.

– Чудила, а все же зачем тебе математика?

Он отвечал каждый раз по-разному. Например, так:

– Хочу катапульту рассчитать. Думаю сколотить ее на крыше отряда и в один прекрасный рассвет улететь отсюда к едреной фене!

При этом глаза его становились мечтательно-зелеными, будто бы он этот процесс отчетливо, в деталях, видел. А он и видел. Только не процесс, а его финальную точку. При этом видел настолько ясно, как не покажут и в кино. Скажем, вот такой цветной кадр. Треск лампового кинопроектора…

Раннее утро. Мороз. Ни облачка. Занимается заря. Крыша здания. На ней топорщится углами, рычагами и коленцами циклопическое сооружение. Сергей сидит на табуретке в центре него. На лице очки, как у первых авиаторов, а на шее – развевающийся на ветру шелковый шарф. Он берется рукой за рычаг: «Ключ на старт! Обратный отчет – три, два, один, ПУСК!» Сооружение оживает, приходят в ход какие-то поршни. Пуф-ф-ф! Сергей прямо на табуретке, пулей, под сорок пять градусов, вылетает из конструкции в далекую лесную даль. «А-а-а-а-а!!!» Он пролетает запретку, вышки, с которых на него удивленно смотрят автоматчики, заборы, какие-то строения, сараи, бараки… Он летит на фоне занимающейся зари, сидя на табуретке. Руками он держится за ее края, белый шарф длинно змеится позади. В полете он кричит: «А-а-а-а-а!!!» Гигантская дуга завершается где-то в тайге, на поляне. С высоты виден туманный всплеск в сугробе. Пленка рвется. На белом полотне экрана пучатся серые пузыри. Стоп. Треск прекращается. Тишина.

Мужики прозвали его Чудилой. Лишенный в этой дурной бесконечности всех пространственных измерений, кроме одного (коим является время), он иногда срывался и… Порой выкидывал такие коленца! Ржали всем лагерем. Весело было всем! Кроме него…

Вот однажды… Началась эта история в швейной мастерской. Его взяли туда за выдающиеся математические потуги. Ну как взяли? Еле уговорил. Думаете, легко доказать, что ты вундеркинд? Короче, сидел он в цеху кроя и держал в руке маленький кусочек мела. Долго рассматривал его. В голове роились разные веселые идеи. В конце концов он воровато огляделся и сунул мелок в карман.

Тем же отнюдь не томным весенним вечером, когда еще не совсем стемнело, отряды построили на вечернюю проверку. Шла перекличка. В это самое время… В один прекрасный миг…

Сергей медленно вышел из строя. Это настолько чудовищное нарушение режима, что все просто замерли и замолчали.

Главное в таких случаях – вести себя непостижимо. Так, чтобы трансцендентальность твоего поступка засела у всех наблюдающих в печенках. Обожгла всех ужасом непонимания.

Сергей медленно достал из кармана кусочек мела. Медленно стал чертить на плитах плаца силуэт человека. Администрацией и контингентом овладел ужас необъяснимого. Это был силуэт поверженного – как в следственной практике, когда обрисовывают труп. Ноги скрючены, одна рука отброшена, другая подогнута под туловище. Сергей закончил рисовать, положил мелок в рот, проглотил и… Неторопливо лег на этот силуэт, в точности повторяя его позу. В довершение ко всему он пару раз дернул ногами, словно в конвульсиях. Над лагерем расправила крылья мертвая тишина.

Посещение штрафного изолятора – развлечение так себе, паршивое, но все же, все же…

В своей крохотной камере он обладал: зарешеченным, в ресницах, окном, откидной кроватью, которая крепилась к стене, маленьким каменным столиком, отхожим местом и умывальником. Бонусом была тусклая, вечно горящая лампочка над дверью.

Пять шагов до окна, пять шагов до двери, пять шагов до окна, пять шагов до двери… Три до потолка, если хватит сил. Вот еще одна бесконечная последовательность мира, в котором правят сплошные Фибоначчи! Впрочем, о последних он еще не дочитал…

В двери камеры иногда откидывалась фрамуга. На площадку ставили шленку с ложкой. Рядом осьмушку хлеба. На дне шленки что-то там виднелось. Рыбкин суп – не иначе. Сергей брал хлеб, шленку. Смотрел в нее. Ставил на стол. И… Начинал жадно есть, откусывая от осьмушки хлеба большие куски. Потом вставал и опять начинал ходить.

Вот и весь распорядок дня.

Да! Порой бывали незабываемые встречи! И душевные посетители!

Как-то ранним утром, перед подъемом, цокают о железо ключи, с лязгом отодвигается засов, открывается дверь, и… В камеру входят несколько офицеров внутренней службы. А во главе делегации, поди ж ты, целый генерал. Сергей в тот неурочный для визитов час сидел на шконке, скрестив по-турецки ноги, и, держа в руке пустую миску, медленно водил ложкой по ее дну.

Один из местных вертухаев, зло скривив лицо, гаркнул:

– Встать!

Сергей и ухом не повел.

– Кому говорю!

Сергей аккуратно поставил миску рядом с собой. Выпрямил спину и, сложив руки на груди, чинно произнес:

– Милостивый государь! Но, черт возьми, что за скверная привычка забегать ко мне на огонек непременно в пять утра?

Сергей мельком взглянул на генерала.

– Не является ли сие нарушением моего неотъемлемого права на сон?

Вертухай все не унимался:

– В карцер захотел?!

Генерал, видимо из начинающих, либеральным жестом остановил цербера. Чуть осмотрелся, видно было, что его глаза привыкают к полутьме.

– Я председатель комиссии управления ФСИН по надзору за содержанием осужденных. Жалобы есть?

Взгляд Сергея был направлен прямо перед собой в многомерный фрактал бетонной шубы.

– Есть… – несколько отрешенно ответил он.

– На что жалуетесь?

Не поворачивая головы и не меняя положения тела, он указал оттопыренным большим пальцем на стену позади себя. На ней мирно сидел огромный таракан. Вошедшие переглянулись.

– Его зовут Ганимед. А я вижу будущее.

Сергей взял миску, которая стояла сбоку от него, и плавно перенес на каменный столик.

– Сейчас он проползет пятнадцать сантиметров вправо. Остановится. И, постояв две секунды, проползет двадцать сантиметров вверх. Потом упадет.

Таракан в точности проделал все то, что только что предрек ему Сергей. Делегация заворожено наблюдала за насекомым. Повисла неловкая пауза. Которую нарушил генерал.

– Так на что же все-таки вы жалуетесь?

– А я разве не сказал? На время! Оно перестало быть линейным и начало завиваться, – Сергей покрутил указательным пальцем. – Как волосы под мышкой у прокурорши…

Генерал молча уставился на наглеца. Тот медленно повернул голову и посмотрел на генерала. Их взгляды встретились. Секунд пять они пристально смотрели в глаза друг другу. Затем, ни слова не говоря, визитеры, как по команде, развернулись на 180 градусов и вышли из камеры.

Да. Незабываемые визиты, трогательные встречи… Но рано или поздно все кончается.

И вот однажды в помещении отряда на пороге появился Сергей. Выглядел он ужасно. Чисто тень. Еле стоял на ногах. Покачивался, будто на ветру. Он сделал шаг в сторону своей кровати и чуть было не упал. Мужики подхватили его. Довели до стола.

– Ну, Чудила, совсем отощал!

– На, жамни кусочек хлебушка с салом. Полегчает!

Сергей посмотрел на них мутными глазами и улыбнулся. В голове его молотом стучала одна, одна очень простая мысль. Пора умирать!

– Ты тут много чего пропустил. Новичков к нам с карантина кинули. Харитон на больничку отъехал…

Сергея сейчас вовсе не интересовали новости барачной жизни. Он жестом прервал говорящего и слабым голосом произнес:

– Устал я. Мне бы закинуться!

– Да ты че? Ничего же нет.

– Я фишку знаю. Один кореш в БУРе рассказал. Прижимаете чела спиной к стене. Он дышит глубоко, ровно. А вы как бы сопровождаете руками. Ну и на пятом выдохе всей толпой со всей дури давите ему на грудь. Пока не отъедет! В натуре, говорят, другие миры видишь. Секунды тебя нет, а ты как будто полжизни прожил. Давайте мне! После кичи расслабиться надо.

– Я в курсах! – с видом знатока встрял сосед Сергея по шконке. – Прикольная штука. Мы так в школе на переменах делали.

– Ну вот!

Сергей встал, доковылял до стены, прильнул к ней лопатками. Мужики обступили его.

– Так. Я дышу глубоко! А вы давите. Все сильнее, сильнее… На раз, два, три… Начали!

Сергей услышал странный звон в ушах и закрыл глаза. В это время к группе выписывающих проездной на тот свет подошел новенький. Лицо его было сильно обожжено. Он влился в толпу давящих Сергею на грудь.

– Хорош, братва, отпускаем, – сосед решил, хоть и несколько запоздало, взять на себя управление процессом.

Мужики расступились. Сергей с блаженным выражением лица осел на пол. Все с интересом смотрели на Чудилу. Шли секунды, а он не подавал признаков жизни.

– Ну ладно. Хорош! Вставай.

Сосед похлопал его по щекам. Тот никак не среагировал. Сосед вгляделся в его лицо.

– Братва, да он… Мертвый.

– А это что? – спросил кто-то из присутствующих.

На полу возле ноги Сергея валялась окровавленная финка.

Сосед огляделся по сторонам.

В дальнем углу отряда на своей койке сидел обожженный и смотрел в окно. Он качался взад-вперед, как параноик, и что-то шептал, повторяя одно и тоже.

– Это тебе за сеструху, сука! Это тебе за сеструху…

На его жутком лице плавало нечто, напоминающее улыбку.

Отряд опустел – всех вывели. Остались только вертухаи да несколько предполагаемых свидетелей из осужденных. Чудила лежал на полу. Роба на его груди была расстегнута, возле сердца виднелась аккуратная рана. И ни капли крови нигде. Ни единой капли. Главный врач зоны присел перед Чудилой на корточки. Пощупал пульс, в недоумении пальпировал область вокруг разреза. Потом встал, подошел к вертухаю-следователю и развел руками.

Следователь:

– На глушняк?

– Однозначно! Ты что думаешь?

– Я думаю – бил или неопытный, или… Зачем он нож вытащил? Хотел всех кровью окатить?

– Так ведь крови-то нет!

– Вот это-то и странно!

Врач начал листать дело Чудилы, а следователь повернулся к выстроившимся в ряд свидетелям происшествия.

– Он был мертв, когда его ударили ножом?

Все понуро молчали.

– Вот ты, что видел?

– Я? Ничего!

– А ты?

– Тоже ничего…

– Выходит, он как Ленин был… Живее всех живых!

Врач, кончив листать дело, обратился к следователю:

– Будешь колоть этих? Ну удачи, я в прозекторскую!

Он огляделся и вполголоса обратился к одному из вертухаев:

– Приведи Профессора в разделочную. Только быстро. Понял? Быстро!

Сержант кивнув, пулей вылетел из помещения. Солдат закатил носилки в отряд. Двое других стали грузить на них Чудилу. Доктор еще раз внимательно посмотрел на него.

– Просто сказка…

Тело Сергея везли на каталке по длинному забетонированному коридору. Везли быстро. Можно сказать – бегом.

Сергей, точнее то, что от него осталось, лежал на прозекторском столе в ярко освещенной комнате. Над телом склонились главный врач лагеря, Профессор и ассистент Профессора. Главврач скомандовал.

– Быстро извлекаем сердце!

Затем, обращаясь к Профессору, как бы давая инструкции:

– Осматриваешь. Потом, если все нормально – мгновенно в контейнер. Он готов? Отлично! С богом!

Главный лепила занес скальпель.