Читать книгу: «Портреты в романе «Мастер и Маргарита». Анализ романа М.А. Булгакова», страница 13

Таким образом, соглашаясь с оценкой Понтия Пилата, можно утверждать, что бывший сборщик податей является самопровозглашенным учеником Иешуа Га-Ноцри. Левий Матвей словами и поступками плохо подтверждает свои заявления, что он единственный ученик.

Волчий взгляд

В романе ему дается определение как взгляд «исподлобья», что отличается от распространенного представления, что «волчий взгляд» – это прямой, спокойный, злой и пронзающий взгляд. Таким волчьим, исподлобья, взглядом обладали Понтий Пилат, Левий Матвей, Иван Бездомный и Аннушка.

Странно, но им явно не обладал Воланд, Его взгляд был прямой и пронзающий. «Два глаза уперлись Маргарите в лицо. Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней». (Глава 22 «При свечах») И взгляд Воланда вызывал дрожь в ногах у Маргариты. «“Он изучает меня“, – подумала Маргарита и усилием воли постаралась сдержать дрожь в ногах». (Глава 22 «При свечах») Тем не менее, персонажи пересекавшиеся с ним прямо или косвенно показывают волчьи черты. Одни рычат и воют, лают или тявкают (воют – солист оркестра в ресторане Гребоедова, Бегемот, Анна Ричардовна, Николай Иванович, Фагот, Гелла; рычат – Григорий Римский, мастер, Азазелло; тявкает – Бегемот). Другие смотрят волчьим взглядом (Иван Бездомный, Аннушка). У третьих возникает волчий аппетит (Маргарита).

Первым волчьим, исподлобья, взглядом обладал Понтий Пилат.

«Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры». (Глава 2 «Понтий Пилат»)

«Афранию показалось, что на него глядят четыре глаза – собачьи и волчьи». (Глава 26 «Погребение»)

Вторым показал волчий взгляд Иван Бездомный. После встречи с профессором черной магии поэт видимо приобрел черту смотреть исподлобья, что и продемонстрировал в психиатрической клинике.

«Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:» (Глава 8 «Поединок между профессором и поэтом»)

Третьим волчий взгляд мы видим у Левия Матвея.

«Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья». (Глава 26 «Погребение»)

«– Я к тебе, дух зла и повелитель теней, – ответил вошедший, исподлобья недружелюбно глядя на Воланда». (Глава 29 «Судьба мастера и Маргариты определена»)

Наконец, четвертой, волчий взгляд обнаруживаем у Аннушки после находки золотой подковки с алмазами, которую Воланд подарил Маргарите.

«Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, и глаза эти горели совершенно волчьим огнем». (Глава 24 «Извлечение мастера»)

Самозванство

По этому признаку Левий Матвей как самозваный ученик Иешуа Га-Ноцри имеет общее с мастером, как самозваным учителем Ивана Бездомного и Воландом, как самозваным дьяволом.

Воланд

Он представил себя литераторам и Маргарите как дьявола.

«– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, – спросил у пришедшего Воланд, – у кого вы находитесь?

– Знаю, – ответил мастер, – моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.

– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету!» (Глава 24 «Извлечение мастера»)

«– А дьявола тоже нет? – вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича.

– И дьявола…» (Глава 3 «Седьмое доказательство»)

Тем не менее, дьявол в отличие от черта телесности не имеет и поэтому не может страдать от болезней тела. А Воланд, однако, страдал от боли в колене и пытался ее лечить бабушкиными средствами.

Воланд демонстрировал телесную болезнь – боль в колене.

«– Гелла, пора, – сказал Воланд, и Гелла исчезла из комнаты. – Нога разболелась, а тут этот бал, – продолжал Воланд».

Воланд указал на ее возможную причину – близость с одной ведьмой.

«– Приближенные утверждают, что это ревматизм, – говорил Воланд, не спуская глаз с Маргариты, – но я сильно подозреваю, что эта боль в колене оставлена мне на память одной очаровательной ведьмой, с которой я близко познакомился в тысяча пятьсот семьдесят первом году в Брокенских горах, на чертовой кафедре».

Воланд занимался само врачеванием с помощью мази, приготовленной по рецепту бабушки.

«В комнате пахло серой и смолой, тени от светильников перекрещивались на полу. <…> Нагая ведьма, та самая Гелла, <…> сидела на коврике на полу у кровати, помешивая в кастрюле что-то, от чего валил серный пар. <…> Колено этой темной ноги и натирала какою-то дымящеюся мазью Гелла. <…> Горячая, как лава, жижа обжигала руки, но Маргарита, не морщась, стараясь не причинять боли, втирала ее в колено».

Кроме больного колена венерологи предлагают обратить внимание на разность зрачков Воланда. «Правый с золотою искрой на дне, сверлящий любого до дна души, и левый – пустой и черный, вроде как узкое игольное ухо, как выход в бездонный колодец всякой тьмы и теней». (Глава 22-я «При свечах») Наличие этих признаков указывает на сифилис у персонажа⁷⁷.

Наконец, Воланд указал на наличие у себя родства.

«Мне посоветовали множество лекарств, но я по старинке придерживаюсь бабушкиных средств. Поразительные травы оставила в наследство поганая старушка, моя бабушка!»

мастер

Он назал поэта Ивана Бездомного учеником, а это предполагает, что себя мастер считает его учителем.

«– Прощай, ученик, – чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе». (Глава 30 «Пора! Пора!»)

В тот раз мастер дал ученику совет написать продолжение о Понтии Пилате:

«Иванушка просветлел и сказал:

– Это хорошо, что вы сюда залетели. Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду. Меня другое теперь интересует, – Иванушка улыбнулся и безумными глазами поглядел куда-то мимо мастера, – я другое хочу написать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял.

Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь на край Иванушкиной постели:

– А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение напишите!»

Во второй раз мастер называет своим учеником уже профессора Понырева в его сне, который повторялся у Ивана Николаевича каждый год во время весеннего праздничного полнолуния. В этот раз мастер уточняет – «мой» ученик, чтобы не возникало вопросов, чей ученик профессор Понырев.

«– Этим и кончилось, мой ученик, – отвечает номер сто восемнадцатый, а женщина подходит к Ивану и говорит:» (Эпилог)

«Тогда в (лунном – А.Я.) потоке складывается непомерной красоты женщина и выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося обросшего бородой человека. Иван Николаевич сразу узнает его. Это – номер сто восемнадцатый, его ночной гость. Иван Николаевич во сне протягивает к нему руки и жадно спрашивает:

– Так, стало быть, этим и кончилось?

– Этим и кончилось, мой ученик, – отвечает номер сто восемнадцатый, а женщина подходит к Ивану и говорит:

– Конечно, этим. Все кончилось и все кончается… И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо.

Она наклоняется к Ивану и целует его в лоб, и Иван тянется к ней и всматривается в ее глаза, но она отступает, отступает и уходит вместе со своим спутником к луне».

Однако, учеником является тот, кто обучается чему-либо под руководством наставника. Состоялось ли хоть одно занятие мастера с Иванушкой Бездомным, из которого поэт мог бы почерпнуть какие-то знания? Нет, это наглядно видно в главе 13-й «Явление героя». Тогда, может быть, мастер передал соседу свой роман о Понтии Пилате, и, разбираясь в нем, Иван самостоятельно постигал мастерство «угадывания»?⁷⁸ Опять нет. Мастер в первый раз сжег роман за полгода до встречи с Бездомным. Когда же Воланд вернул произведение автору, то роман не прожил даже одного дня. Вечером Азазелло выполнил поручение мессира, забрал мастера и Маргариту и сжег квартиру, а с ней в том числе и восстановленный роман. Так что, когда мастер прощался с Иванушкой в психиатрической клинике, произведения снова не было.

Таким образом, мастер ни самостоятельно не обучал Ивана Бездомного, ни передавал соседу свой роман, учась по которому бывший поэт мог бы овладеть новыми знаниями и навыками. Вот и получается, что мастер самовольно, т.е. безосновательно, провозгласил себя наставником, а Ивана Николаевича своим учеником.

Тем не менее, такое впечатление о существовании отношения учитель – ученик сразу возникает у читателя, ибо располагается на авансцене и никем не отрицается. Ни Иванушка Бездомный, ни профессор Понырев не возражали, чтобы мастер их так называл. Однако, как мы выяснили, такое впечатление будет обманчивым.

Левий Матвей

А бывший сборщик налогов называл себя сам учеником Иешуа Га-Ноцри и с этим соглашался Понтий Пилат.

«Одного мгновения достаточно, чтобы ударить Иешуа ножом в спину, крикнув ему: «Иешуа! Я спасаю тебя и ухожу вместе с тобой! Я, Матвей, твой верный и единственный ученик!» (Глава 16 «Казнь»)

«– Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил». (Глава 26 «Погребение»)

«– Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик». (Глава 29 «Судьба мастера и Маргариты определена»)

В романе «Мастер и Маргарита» Иешуа Га-Ноцри никогда не называл Левия Матвея своим учеником, только спутником, сопровождающим или «одним с козлиным пергаментом». Бывший сборщик податей впервые так сам себя назвал во время казни бродячего философа, увиденной Иванушкой Бездомным во сне. Во второй раз – в разговоре с Воландом. Еще один раз учеником Иешуа назвал Левия Матвея прокуратор.

Правда, осталось неизвестным, откуда Понтий Пилат узнал об этом. Читателю же становится известно об этом из глав восстановленного романа о Понтии Пилате, которые читала Маргарита Николаевна.

Выше мы указывали, что нахождение Левия Матвея в свете (правда, тут нужно обязательно уточнить, что не в каком-то вообще свете, а именно в лунном), вместе с Иешуа Га-Ноцри вроде бы подтверждает, что бывший сборщик податей действительно ученик бродячего философа. Однако, пример Понтия Пилата, которого освободил мастер, показывает, что в свете может оказаться и бывший прокуратор. Поэтому бывший сборщик податей мог попасть туда же не в качестве ученика, а как спутник или сопровождающий бродячего философа.

Соответствие заявления Левия Матвея, что он ученик Иешуа Га-Ноцри можно проверить по словам и по делам его. И в итоге можно согласиться с оценкой Понтия Пилата, сказанной бывшему сборщику податей во время их встречи во дворце Ирода Великого.

«– Ты, я знаю, считаешь себя учеником Иешуа, но я тебе скажу, что ты не усвоил ничего из того, чему он тебя учил. Ибо, если бы это было так, ты обязательно взял бы у меня что-нибудь. Имей в виду, что он перед смертью сказал, что он никого не винит, – Пилат значительно поднял палец, лицо Пилата дергалось. – И сам он непременно взял бы что-нибудь. Ты жесток, а тот жестоким не был. Куда ты пойдешь?»

Да, по характеру Иешуа и Левий являются противоположностями. Га-Ноцри – открытый, полагает, что все люди добрые и заслуживают доверия. Матвей – замкнутый, первая его реакция – проявление открытой неприязни, готов на радикальные действия – избавить Иешуа от истязаний на столбе, зарезать Иуду. А из десяти принципов бродячего философа Левий Матвей показал, что следует только одному, он тоже верует в единого бога.

Кроме того, Левий Матвей обладает волчьим, т.е. «исподлобья» взглядом, что указывает на его сходство с Понтием Пилатом, Иваном Бездомным и Аннушкой, а никак не с Иешуа Га-Ноцри.

Таким образом, соглашаясь с оценкой Понтия Пилата, можно утверждать, что бывший сборщик податей является самопровозглашенным учеником Иешуа Га-Ноцри. Левий Матвей словами и поступками плохо подтверждает свои заявления, что он единственный ученик.

Марк Крысобой

Второстепенный персонаж романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, кентурион особой кентурии римской когорты 12 молниеносного легиона.

Описание персонажа дано в четырех главах: 2-й («Понтий Пилат»), 16-й («Казнь»), 25-й («Как прокуратор пытался спасти Иуду») и 26-й («Погребение»).

Анализ описания героя представлен в статье «Марк Крысобой» на страницах «Михаил Булгков. Жизнь и творчество». Представим наш анализ.

Мы полагаем, что имя и прозвище даны автором персонажу не случайно, а несут существенную информацию о нем.

Часть 1. Что дано в романе

Вместе с Понтием Пилатом в 16 г. н. э. Марк Крысобой участвовал в битве против германцев при Идиставизо (Долине дев). В то время он возглавлял пехотный манипул, а Понтий Пилат – кавалерийскую турму и был трибуном в легионе. В той битве Понтий Пилат спас жизнь Марку Крысобою.

«Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, – тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в долине Дев». (Глава 2) «Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана». (Глава 26)

Спустя одиннадцать лет мы снова видим их вместе на другом краю Средиземья. Марк Крысобой стал кентурионом особой кентурии римской когорты 12 молниеносного легиона, подчиняющегося пятому прокуратору Иудеи Понтию Пилату.

«Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион, командующий особой кентурией, Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором». «Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии. Одна из них, под командою Крысобоя…» «От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта двенадцатого молниеносного легиона…» (Глава 2)

По описанию в романе Марк Крысобой был великаном, на голову выше самого высокого из солдат легиона и широк в плечах. Его лицо было изуродовано в битве при Идиставизо (Долине дев). Тогда ударом палицы германцы ему разбили нос.

Кентурион был физически силен и вынослив.

«…Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица и глаза обессмыслились. Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова…» (Глава 2) «На изуродованном лице Крысобоя не выражалось ни утомления, ни неудовольствия, и казалось, что великан кентурион в силах ходить так весь день, всю ночь и еще день, – словом, столько, сколько будет надо». (Глава 16).

Поверх рубахи Марка носил накладные серебряные львиные морды, а на ногах – поножи и тяжелые сапоги.

Что можно сказать о характере Марка Крысобоя?

Как командир он был суров. «…наложив руки на тяжелый с медными бляхами пояс, все так же сурово поглядывая то на столбы с казненными, то на солдат в цепи, все так же равнодушно отбрасывая носком мохнатого сапога <…> кости…» (Глава 16)

Прокуратор, как за глаза, так и в глаза говорил ему, что тот не просто суров, а жесток. Видимо, отдавая приказы, Понтий Пилат был вынужден специально указывать, что не нужно калечить.

«…Марк Крысобой, холодный и убежденный палач…» (Глава 2)

«…О, боги! У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите…» (Глава 26)

«Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить». (Глава 2)

Далее, можно задать вопрос: боялся ли чего-либо кентурион? Да, в тексте романа есть на него ответ – собаку прокуратора, гигантского остроухого пса серой шерсти по прозвищу Банга.

«В руках у кентуриона Крысобоя пылал и коптил факел. Держащий его со страхом и злобой косился на опасного зверя, приготовившегося к прыжку». (Глава 26)

К этому описанию персонажа следует добавить, что говорил он в романе на двух языках: хорошо на латыни, и плохо на арамейском. Автор специально указал, что Марк Крысобой плохо говорит по-арамейски. Следовательно, без подобной заметки применительно к латыни и точному исполнению приказов начальства можно сделать вывод, что персонаж хорошо владел латынью.

«Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни». «Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова»

Почему же Марк Крысобой стал жесток? В романе Иешуа Га-Ноцри высказал свое мнение:

«– Да, – ответил арестант, – он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств». (Глава 2)

В данном случае бродячий философ ошибся. Прозвище Крысобой Марк получил до битвы при Идиставизо (Долине дев). На это указывает обращение Понтия Пилата к кавалеристам своей турмы. Им не нужно было объяснять, кто такой великан Крысобой. Они хорошо знали его под этим прозвищем.

Пилат закричал страшным голосом. «Так много лет тому назад в долине дев кричал Пилат своим всадникам слова: „Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался!“»

Часть 2. Что нужно добавить

Так почему же великан получил имя Марк и прозвище Крысобой?

Полагают, что имя Маркус берет начало от Марса – бога-покровителя людей и стад, впоследствии бога войны. Современное этимологическое значение – «Молот». Мы знаем о недюжинной силе персонажа, который легким ударом плети валил задержанного на колени и легко одной левой поднимал его на ноги. Таким образом, наши знания о физической силе персонажа проявляются в его имени – в значении Марс или Молот.

А вот с прозвищем не все так гладко.

Крысобоем («крысиным волком», «крысоедом», «крысиным львом») называли крыс-каннибалов, натренированных специально для охоты на других крыс.

Раз Марка назвали Крысобоем, то, видимо, из-за того что он в одиночку успешно убивал себе подобных. Однако, в битве при Идиставизо (Долине дев) великан мог погибнуть от повисших на нем германцев, если бы не помощь Понтия Пилата.

«Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя. Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги». (Глава 2) «Вот, например, не струсил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-великана». (Глава 26)

Этот факт противоречит содержанию прозвища Марка. Крысобой в одиночку успешно сражается с противником без чужой помощи. Поэтому сравнение, предложенное Понтием Пилатом, германцев как собак и великана как медведя, будет точным в описании ситуации в ходе того боя. Получается, что Марк в битве не оправдал свое прозвище, никакой он не крысобой.

Выяснив, что прозвище Крысобой не подходит к кентуриону Марку, посмотрим, соответствует ли характеристика Понтия Пилата великана как палача и жестокого человека.

«…Марк Крысобой, холодный и убежденный палач…» (Глава 2)

Палач – это человек, который приводит в исполнение приговор о смертной казни и производит пытки. Однако в романе кентурион Марк не осуществлял ни того, ни другого. Палачами были сотрудники начальника тайной стражи Афрания. Они казнили троих осужденных на Лысой горе и затем похоронили их тела.

Также кентурион Марк не пытал Иешуа Га-Ноцри, хотя и ударил того один раз бичом. По приказу Понтия Пилата великан объяснил, как следует вести себя на допросе у прокуратора. Пытка же – это умышленное причинение физических или нравственных страданий, обычно в целях понуждения к даче показаний или иным действиям, противоречащим воле человека.

Итак, оценка Понтием Пилатом Марка Крысобоя как холодного и убежденного палача не подтверждается. Рассмотрим, был ли жесток кентурион. В романе прокуратор дважды говорит о том, что его офицер может покалечить: в первом случае – допрашиваемого, во втором – солдат.

«Преступник называет меня «добрый человек». Выведите его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить». (Глава 2)

«– И ночью, и при луне мне нет покоя. О, боги! У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите…» (Глава 26)

Однако, в романе не приводится ни одного факта, когда бы кентурион кого-либо искалечил. Во время казни он не жалел легионеров, в отличие от командира сирийской алы, но и не был жесток. Никто не пострадал от солнечного или теплового удара. Видимо, поэтому, при словах «Солдат вы калечите…» «В величайшем изумлении Марк глядел на прокуратора…» (Глава 26)

Почему же тогда Понтий Пилат говорит о кентурионе Марке, как о палаче и изверге? Можно предположить, что прокуратор смотрел на великана сквозь призму своих черт. Так в главе 2 он сам подтвердил, что: «В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно…» Реакция его слуг подтверждает эту самооценку Понтия Пилата.

«У ног прокуратора простиралась неубранная красная, как бы кровавая, лужа и валялись осколки разбитого кувшина. Слуга, перед грозою накрывавший для прокуратора стол, почему-то растерялся под его взглядом, взволновался от того, что чем-то не угодил, и прокуратор, рассердившись на него, разбил кувшин о мозаичный пол, проговорив:

– Почему в лицо не смотришь, когда подаешь? Разве ты что-нибудь украл?

Черное лицо африканца посерело, в глазах его появился смертельный ужас, он задрожал и едва не разбил и второй кувшин…» (Глава 25)

Таким образом, из текста романа мы видим, что только имя Марк соответствует персонажу. Большой, широкоплечий и сильный – он похож на бога войны Марса или на молот. А вот прозвище Крысобой ему не подходит. И оценки прокуратора кентуриона как палача и изверга будут не только далеки от действительности, но даже вызовут величайшее изумление, как самого Марка, так и исследователей.

Часть 3. Инженеру-механику есть что еще добавить

Профессор А.Б.Левин в статье «Придирки к мастеру» указал, что трибун в легионе (tribuni militium) – военачальник в римском войске. Ко времени первых императоров командира легиона или нескольких легионов стали называть легат (legatus). Трибунами в это время называли старших офицеров, подчинённых легату или командиров отдельных тактических единиц, не входящих в состав легиона. Ни при каких условиях трибун не мог командовать турмой – самым малым подразделением римской или союзнической конницы, состоявшим всего из тридцати всадников. Этому подразделению вообще не полагался отдельный командир. Турма состояла из трёх декурий по десять всадников, считая и командиров декурий – декурионов. Старший из декурионов командовал и всей турмой. (Энциклопедический словарь. – СПб.: Изд-во, Брокгауз и Ефрон, 1890 – 1907 (далее ЭС). Т. XXXIV, с. 209.)

Итак, либо Пилат в 16 г. н. э. при Идиставизо командовал турмой, либо он был к этому времени уже трибуном.

Если бы Пилат в 16 году был только старшим декурионом в турме, то к 26-му году он никак не смог бы дослужиться до должности прокуратора императора в Иудее и тем более до должности префекта провинции. А вот трибун за десять лет вполне мог «дорасти» до должности наместника Иудеи. По крайней мере, точно известно, что это удалось Валерию Грату, предшественнику Пилата на высоком посту.

Посмотрим, сделал ли за это время военную карьеру и Марк Крысобой. В 16 году он командовал пехотной манипулой, а в 26 году стал кентурионом особой кентурии первой когорты. Рассмотрим боевые единицы римской армии.

Центурия (centuria) была следующей по размеру после контуберниума (contubernium). Она состояла из десяти контуберниев. Главным в центурии был центурион (сотник), а название центурия взято от римского числительного centuria – сотня.

Две центурии образовывали манипулу, в ней 160 человек. При этом центурион, командовавший на правом фланге – prior («передний»), был главным в манипуле, а тот что был на левом фланге posterior («задний»), второй по значимости. В 16 году Марк Крысобой командовал пехотной манипулой, значит, он был кентурионом первой кентурии манипулы. Правда, мы не знаем, какой по счету, и, следовательно, по старшинству, была эта манипула – первой, второй или третьей.

Шесть центурий составляли когорту (cohors). Первая когорта каждого легиона пользовалась большим почётом: там находились старший центурион и знамя. В главе 2-й указано, что с прокуратором в Ершалаим пришла первая когорта двенадцатого молниеносного легиона. В 26 году великан Марк указан как кентурион первой (особой) кентурии первой когорты. Название особой кентурия имела вследствие того, что кентурии первой когорты легиона были удвоенного, против обычного, состава.

Таким образом, за десять лет великан Марк мог сделать карьеру из кентуриона третьей манипулы в кентуриона первой манипулы, т.е. в старшего кентуриона когорты.

Так во что был обут Марк Крысобой?

В главе 2 («Понтий Пилат») указано, что кентурион носит тяжелые сапоги. Но ни у кого во всем романе больше подобных тяжелых сапог, тем не менее, не было. «Простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике, связанный пошел за ним бесшумно…» Возможно, здесь речь идет о противопоставлении не обуви (сапоги кентуриона – сандалии обвиняемого), а их шагов, тяжелые – бесшумные, тяжелых шагов Марка Крысобоя и бесшумного следования Иешуа Га-Ноцри. Тяжелый шаг, как угрожающий, и бесшумное следование, как уже готовность покориться. Что в дальнейшем мы и видим.

«Крысобой вынул из рук у легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. <…> Марк одною левою рукой, легко, как пустой мешок, вздернул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова:

– Римского прокуратора называть – игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять. Ты понял меня или ударить тебя?

Арестованный пошатнулся, но совладал с собою, краска вернулась, он перевел дыхание и ответил хрипло:

– Я понял тебя. Не бей меня».

И в дальнейшем Иешуа Га-Ноцри искренне боялся нарушить запрет.

«– Я, доб… – тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился, – я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие».

Итак, здесь важным представляется слово «тяжелый», указывающее на тяжелые последствия для обвиняемого. Тут тяжел шаг кентуриона, а не его обувь. Поэтому «простучали тяжелые сапоги Марка по мозаике» можно было бы заменить на «тяжело простучали сапоги Марка по мозаике».

В главе 16 («Казнь») «тяжелые сапоги» кентуриона превратились в «мохнатые сапоги». «…все так же равнодушно отбрасывая носком мохнатого сапога попадающиеся ему (Марку Крысобою – А.Я.) под ноги выбеленные временем человеческие кости или мелкие кремни».

Рассмотрим из чего состояли сапоги. Ка́лиги, ка́лигвы (лат. călĭgae – «сапоги») у римлян – солдатская обувь, полусапоги, покрывавшие голени до половины. Обувь солдат состояла из кожаных чулок и сандалий с ремнями. Толстая подошва сандалий была покрыта шипами. Переплёты ремней часто доходили до колен. Калиги были хорошо приспособлены для длительных переходов. У рядовых солдат (caligati) это были простые полусапоги, покрывавшие голени до половины; у высших чинов они украшались серебряными или золотыми гвоздями (clavi caligarii).

Фраза же о «мохнатых сапогах» указывает, не на кожаную, а на меховую обувь. Но носить унты или пимы в Ершалаиме было бы очень странно. Слишком теплые они для жаркого климата в Иудее.

Правда, возможно, здесь также присутствует противопоставление: мохнатый – гладкий, мохнатые сапоги кентуриона – голые человеческие кости.

Тем не менее, факт противоречия налицо. Тяжелые сапоги кентуриона превратились в мохнатые сапоги.

В главе 26 («Погребение») ситуация проясняется. То что ранее называлось «тяжелыми» и «мохнатыми» сапогами теперь вдруг у Марка Крысобоя стало калигами. «Пламя заиграло на колоннах, застучали калиги кентуриона по мозаике. Кентурион вышел в сад».

Таким образом, калиги кентуриона не были ни тяжелыми, ни мохнатыми, а были в реальности кожаными сапогами, которые тяжело стучали по мозаике.

Расположение фалер

Ещё в республиканские времена римляне стали награждать отличившихся в боях легионеров кроме традиционных венков и драгоценного оружия также и фалерами. Фалера представляла собой круглую бляху, обычно изготовленную из металла, с каким-либо символическим изображением: животного или божества. Фалеры носили на специальной кожаной «сбруе» поверх доспеха. В отличие от современных армейских наград, фалеры в Риме награждённому воину могли выдаваться целым комплектом, от 2 до 7 блях в каждом⁷⁹.

У Марка же Крысобоя бляхи располагались не поверх доспеха, а то ли поверх рубашки, то ли на поясе.

«Сам он в такой же повязке, но не смоченной, а сухой, расхаживал невдалеке от группы палачей, не сняв даже со своей рубахи накладных серебряных львиных морд, не сняв поножей, меча и ножа. Солнце било прямо в кентуриона, не причиняя ему никакого вреда, и на львиные морды нельзя было взглянуть, глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего на солнце серебра.

На изуродованном лице Крысобоя не выражалось ни утомления, ни неудовольствия, и казалось, что великан кентурион в силах ходить так весь день, всю ночь и еще день, – словом, столько, сколько будет надо. Все так же ходить, наложив руки на тяжелый с медными бляхами пояс…» (Глава 16 «Казнь»)