Итальянский роман

Человек дождя

При дневном свете Модена – не в пример более приятный и уютный город. Быть здесь и не посетить музей Феррари?.. Непозволительно! Не знаю, что там с машинами, но заборы Феррари делал очень красивые. Это всё, что могу сообщить по итогам визита. Кто ходит в музеи в семь утра, тот поступает не слишком мудро. Но ждать открытия некогда. Мне в Парму по делу срочно.

На пармском вокзале пересаживаюсь в автобус до городка Лангирано, мировой столицы прошутто крудо. А оттуда, в свою очередь, уходит маршрутка, на которой можно добраться до деревни, расположенной всего в пяти километрах от того, ради чего я и проделал весь этот путь: горного приюта Лагдеи.

Проблема в том, что маршрутка эта ходит раз или два в сутки. Во сколько именно – не имею ни малейшего представления. Опоздать же на неё обойдётся в двадцать лишних километров пешком в гору. Вываливаюсь из автобуса на лангиранской автостанции, начинаю изучать висящее на стене расписание. Расписание представлено в двух экземплярах. Они разные и ничего общего друг с другом иметь не желают. Тащусь в табачную лавку – итальянцы уверены, что перемещение на общественном транспорте вредит их здоровью, а посему билеты на него продают исключительно в табакериях – и прошу помощи у аборигенов. Те оживляются, извлекают толстенные справочники и устраивают консилиум. Наконец совместными усилиями устанавливают, что до маршрутки ещё четыре часа.

Брожу по Лангирано. Рассматриваю музей прошутто (закрыт), читаю афиши фестиваля прошутто (закончился за два дня до моего прибытия), съедаю панино с… догадайтесь с чем («Макдональдса» здесь нет).

Под конец от нечего делать в десятый раз перечитываю расписание. Подходит симпатичный синьор и по-английски интересуется: как ему, мол, добраться до Пармы? Нет, мне, конечно, лестно производить впечатление большого специалиста по местной транспортной системе, но учитывая, что из трёх десятков находящихся в пределах видимости человек я являюсь единственным иностранцем, это он грамотно выбрал, у кого совета спрашивать. Разговариваемся. Синьор из Бостона и только что спустился из Лагдеи, где пытался идти ровно по той же GEA, до которой стремлюсь добраться я. Погода, однако, была столь ужасной, что он вынужден был оставить на это всякую надежду…

Так, вот это я сейчас не понял… Оглядываюсь по сторонам. Плюс двадцать два, солнце, лёгкий ветерок, на небе ни облачка. Хм… Ладно, списываю то ли на своё недостаточное знание английского, то ли на излишнюю теплолюбивость американца. Уточнять некогда – пришла маршрутка.

Ползём вверх по серпантину. Вшух. Дворники по стеклу. Вшух… Вшух. Вшух–вшух. Вшу–вшу–вшу–вшу–вшух!..

Водитель интересуется, что это я забыл в горах в такой ливень. Смотрю в окно на стену дождя и не слишком уверенно отвечаю, что собираюсь идти по ним во Флоренцию. Водитель хмыкает и говорит, что я очень отважный. Сопутствующая гипотеза о слабоумии не озвучивается, но явно подразумевается.

Десантируюсь из маршрутки и бегу в ближайшие кусты натягивать непромокаемые куртку и штаны. Проблема в том, что непромокаемые они с обеих сторон, изнутри тоже. А впереди ещё пять километров в крутую горку. Где-то на полпути относительная влажность воздуха приходит в равновесие с относительной влажностью меня. Примерно в этот же момент честно державшиеся до того кроссовки сдаются и говорят «хлюп!»

В общем, в Лагдеи прибываю в образе одного из тридцати трёх свежевылезших из моря богатырей. Здесь меня по прошлому году помнят и рады видеть. Здесь для меня горит очаг. Усаживаюсь перед ним и начинаю обильно испускать пар из всех предметов гардероба. План мой предусматривал не задерживаться, а сразу же идти выше в горы. Теперь, однако, это невозможно. Остаюсь на ночь и оказываюсь единственным постояльцем. Кроме меня во всём обычно многолюдном комплексе – лишь всё тот же управляющий Паоло.

Выясняются две вещи. Во-первых, предыдущие три месяца стояла великая сушь. Хляби небесные решили разверзнуться исключительно в честь моего прибытия. Во-вторых, это последняя неделя, когда приют открыт ежедневно. С понедельника он будет работать только по выходным. Это плохо. Это означает, что сезон закончен. Если закрывается Лагдеи, то и во всех остальных приютах на маршруте меня никто не ждёт. В качестве утешения Паоло наливает мне кофе с щедрой порцией граппы. Деньги за него брать отказывается.

Дождь продолжается всю ночь, но к утру стихает. Прощаюсь, обещаю вернуться. Вру, конечно же. Хватит с меня Лагдеи, и так второй год подряд тут не по своей воле застреваю. Лезу в гору. На горе мокро. Перекинутые через ручьи мостики традиционно разрушены. Вообще, это какая-то загадка: разрушенные мосты в здешних горах мне неизменно попадаются чаще целых. Уж не знаю, что итальянцы с ними делают.

Место это именуется Parco dei cento laghi – «Парк ста озёр». По правде сказать, озёр здесь гораздо меньше. Просто таким образом аборигены пытаются заполучить хотя бы десятую часть всемирной туристической славы Страны тысячи озёр. Собственно, так оно и выглядит: как Финляндия, подпрыгнувшая на полтора километра в высоту. Включая погоду. Солнечно, но прохладно и сыро.

На берегу Санто Парменезе, самого большого из ледниковых озёр северных Апеннин, стоит ещё один приют. Из живых – тоже лишь управляющий. Сообщаю ему о своих планах: подняться выше до хребта и идти вдоль него к Прато Спилла, следующему приюту на маршруте. Эту идею, ссылаясь на метеоусловия, он не одобряет категорически. Рекомендует не терять времени и двигаться к пункту назначения не верхом, а низом, по долине. Нельзя сказать, что рекомендацию его во внимание уж вовсе не принимаю. Но… Я ж ради этого чёртова хребта и приехал. Сдаться, даже не попробовав?.. Ну уж нет. Только одним глазком посмотрю. Если что не так – сразу же вниз. Честно-честно!.. Управляющий разводит руками. Его совесть чиста, он предупреждал. Деньги за кофе брать отказывается.

Тропа здесь каменистая. Меж камней бегут последождевые ручьи, стекаются в лужи и микроозера. На мокрых каменных плитах нога скользит как по льду. Добираюсь до знакомых мест. Мимо этой развилки год назад я ковылял вниз, в Лагдеи. Не самое приятное воспоминание.

Неподалёку стоит вросшая в склон хижина. Тогда мне было не до её обследования. Исправляю упущение. Внутри мрачно и пыльно. На столе свеча, воткнутая в бутылку из-под виски, куча шанцевых инструментов в углу. Отлично, то что нужно. Карта утверждает, что подобных убежищ далее по маршруту будет ещё несколько. А если так, то вопрос с ночёвками снимается, и закрытые приюты меня больше не волнуют.

Поднимаюсь выше, к хребту. Перевал: направо – гора Брайола, налево – гора Марманья. Мне на неё. Делаю ещё несколько шагов вперёд, всхожу на гребень, формально отделяющий Эмилию-Романью от Тосканы, и…

Теперь гораздо лучше представляю, что, должно быть, ощущает солдат, неосторожно высунувшийся из-за бруствера окопа под огнём противника. Залегаю, перекатываюсь, окапываюсь, пытаюсь оценить обстановку.

Здесь, на эмильянском склоне, всего в полуметре ниже гребня, этого не чувствуется совершенно. Но по склону тосканскому крупным калибром садит если не ураган, то нечто к тому близкое. Вершина Марманьи над моей головой скрыта пролетающими с бешеной скоростью трассирующими облаками. А тропа огибает её и уходит вверх по-над обрывом с подветренной стороны.

Дальнейшие мои действия логическому объяснению не поддаются. Нет, не идиотизм. Идиотизм – это когда ты не отдаёшь себе отчёта в степени опасности и возможных последствиях поступка. Я же всё понимаю прекрасно. Инстинкт самосохранения бьёт в набатный колокол. Короче говоря, встаю и спиной вперёд – так легче – вступаю в Тоскану.

О благословенная Тоскана!.. Неисчислимые сонмы поэтов веками тщились описать чарующие ароматы твоих изумрудных холмов!..

Всё врут. Никаких ароматов не ощущаю. Дышать в Тоскане невозможно. Ветер в буквальном смысле не позволяет этого делать. Передвигаюсь короткими перебежками от валуна к ложбинке и от ложбинки к валуну. Если не попадается ни того, ни другого, приходится ложиться на землю. Только так удаётся перевести дух. Как ни странно, в этот момент очень хорошо думается. Мысль, правда, всего одна, довольно короткая и совершенно непечатная.

Наконец-то выясняю, зачем на вершинах всех итальянских гор стоят кресты. Если бы его здесь не было, я б попросту не смог отличить вершину от всей остальной окружающей мокрой серости.

Обнаруживаю себя в седловине следующей горы. Что-то изменилось. Начинаю соображать что.

Итак. Я стою. В полный рост. Я дышу. Без затруднений. Ergo?..

Ветер почти стих. Эмильянская сторона больше не закрыта тучами. Леса, озёра, горы, облака под ногами. На десятки километров вокруг.

Ergo sum. Я существую.

Экзистенциальный наркотик, вот что это такое. Там, на другой стороне Марманьи, я, должно быть, подсознательно понимал, что имею шанс урвать очередную его дозу. Не идиотизм и уже тем более не отвага. Банальная зависимость – это она заставляет, задыхаясь и подвывая от страха, ползти навстречу ветру.

Траверсом – или как оно там называется? – прохожу ещё несколько вершин хребта. На эмильянском склоне, на полкилометра ниже, вижу пару строений. Карта утверждает, что там располагаются укрытие и источник. Прикидываю, стоит ли сходить за водой. Погода, однако, заметно улучшилась, теперь от облаков очистилась и тосканская сторона. Решаю не терять времени, двигаться сразу в Прато Спилла. Дотуда часа полтора, до темноты – два, два с половиной. Там тоже есть укрытие, ну а в крайнем случае можно будет спуститься ещё ниже, к большому приюту-гостинице.

Обидно: не хватает всего минут сорока. Ветер поднимается мгновенно и теперь дует со всех сторон одновременно. А из пригнанных им облаков – тоже со всех сторон, такое чувство, что и снизу – хлещет ливень. Натягиваю дождевик, но он скорее мешает, решив поиграть в парус. Выгляжу как пародия на Мэрилин Монро в известной сцене с платьем.

Прикидываю варианты. Сейчас я ровно посередине между спуском к Прато Спилла и спуском к укрытию, которое видел чуть ранее. Рассудив, что путь к последнему, по крайней мере, мне уже знаком, отступаю на заранее подготовленные позиции. Точнее, спасаюсь бегством. Точнее, приставными шажками. Камни мокрые и скользкие.

Добираюсь до спуска. Тропы больше нет. Теперь на её месте бегущий под гору ручей с каменистым дном. Благо промочить ноги уже не страшно. Мокрее они всё равно не станут. Что хуже, – начинаю то и дело падать. Пока без последствий.

В этот момент любимой женщине приходит в голову крайне своевременная мысль позвонить и поинтересоваться, как у меня дела. Понимаю, что если отвечу честно, то, во-первых, через десять минут – хочу я того или нет – развернётся всеитальянская общенациональная операция по моему спасению. Во-вторых, домой после такого лучше не возвращаться. Безопаснее сразу прыгнуть со скалы.

– Отлично у меня дела! Купаюсь в бассейне, пью джюс, оранжад… Да-да, – прямо не выходя из бассейна… Извини, солнышко, ко мне тут Челентано зашёл…

И впрямь не выходя из импровизированного бассейна, продолжаю спуск, плавно перетекающий в съезд на различных частях тела. Внизу действительно есть убежище. Закрытое на замок. И ничего похожего хотя бы на навес. От совершения взлома без кражи меня удерживает исключительно отсутствие подходящего инструмента. Ладно, план Б: в сорока минутах пути должен быть приют. Это последнее, что успевает поведать карта, прежде чем окончательно расползтись в руках и стечь на землю. Видимо, слегка паникую и теряю ориентацию в пространстве. Удачно подвернувшийся указатель любезно информирует, что приют расположен в противоположном от того, куда я собирался идти, направлении.

Десять минут. Двадцать. Сорок. Приюта нет. Света тоже больше нет. Всё, приехали. Ночь.

Пытаюсь идти с фонариком. Так едва ли не хуже, луч отражается от дождя и тумана, видимость – метра два-три. Ситуация непонятная. Что ж. Ложусь спать.

Бутерброд: развёрнутый дождевик, надувной коврик, спальный мешок, я, снова спальный мешок, спасательное термоодеяло. Как ни странно, умудряюсь сразу же уснуть. Критическая уязвимость конструкции обнаруживается спустя пару часов. Верхние слои её за это время частично сдуло, нижние – частично подтопило. Частично лежу в луже. Лужа продолжается во все стороны в пределах видимости. Прихожу к выводу, что попытка поиска нового места приведёт к тому, что вымокну ещё больше. Снова ложусь спать. Получается плохо. Приходится всё время отвлекаться на проведение аварийно-восстановительных работ и поиск сухого клочка спальника.

Сон двенадцатый. Как построить цунами

Представьте, что поздним октябрьским вечером вы сидите дома и читаете книгу о цунами.

Жуткая штука, эти волны-убийцы! Внезапно обрушиваются на сушу и сметают на пути всё, оставляя за собой лишь руины. Невольно поёжившись, думаете: хорошо ещё, что дом ваш стоит в доброй сотне километров от ближайшего моря, на целых четыреста шестьдесят метров выше его уровня…

С улицы доносится нарастающий гул. Хм… Должно быть, поезд.

И крики… Ах да, сегодня же футбол. Народ собрался поболеть в барах. Гол, наверное, забили.

Но… Почему кричат «спасайтесь»?!.. Что за…

Вы подбегаете к окну и видите… Собственно, увидеть ничего не успеваете. Ветер выносит раму, отшвыривает вас вглубь комнаты, срывает одежду. Потом кожу. Тот же ветер, что дул в Хиросиме и Нагасаки.

Пришедшая вслед за ветром многометровая волна смывает с лица земли ваш труп, трупы двух тысяч ваших соседей и всё то, что ещё минуту назад было городком Лонгароне, стоящим на границе Венето и Фриули, там, где в реку Пьяве впадает ручей с недоброй памяти именем Вайонт.

***

Не все горы одинаково полезны. Из некоторых можно добывать уголь, золото, медь, каменные цветки и сокровища Индейца Джо. Другие годны лишь на то, чтобы по ним карабкались злые и потные альпинисты. В принципе, эту вторую разновидность тоже можно сделать весьма прибыльной, если разместить на вершине уютную гостиницу и продавать альпинистам холодное пиво за много денег. А потом снабжать их лыжами и сталкивать вниз. Тоже не бесплатно, разумеется. Экономика Швейцарии, например, работает именно так.

Но что делать, если вы живете в Италии первой половины XX века, строите развитое фашистское общество, и лыжники-альпинисты к вам ехать не спешат?

Что ж, в этом случае можно попробовать делать деньги из воздуха. Воздух в горах холодный, и из него периодически падает снег. Потом снег тает и в виде воды стекает вниз, давая начало горным рекам. И если понастроить на них гидроэлектростанций… Вот она, энергетическая супердержава итальянской мечты!

Сказка, однако, становится былью лишь весной или осенью. Зимой же реки замерзают. А летом, негодяйки этакие, пересыхают. Что делать? Правильно. Нужно перегородить всё плотинами и насоздавать водохранилищ, которые будут самотёком наполняться в сезон. В остальное же время – потихоньку спускать из них воду, подставляя под поток лопасти турбин. И да будет свет!

Вплоть до 60-х годов прошлого века гидроэнергетики были королями Апеннинского полуострова. Арабскими шейхами, только с водой вместо нефти. И первым среди них был граф Джузеппе Вольпи, владелец SADE – Società Adriatica di Elettricità – «Адриатической электроэнергетической компании». А заодно – владелец Венеции. Тамошние порты – это он. Гостиницы – тоже он. Даже Венецианский кинофестиваль – его детище.

Короче говоря, деньги граф зарабатывать любил и считать их более чем умел. Неудивительно, что Муссолини сразу же назначил его министром финансов.

– Давайте строить плотины! – сказал свеженазначенный министр. – Больше плотин – больше электроэнергии. Больше электроэнергии – больше заводов. Больше заводов – больше оружия для Дуче!

Этот финансовый план всем очень понравился. И Муссолини и SADE, которая по-прежнему оставалась частным владением Вольпи.

Так в 1929 году и родился проект Grande Vajont – «Большой Вайонт», разработанный по заданию Вольпи инженером Карло Семенцей. Вдоль течения реки Пьяве, берущей исток в Альпах у австрийской границы и впадающей в Венецианский залив, должна была возникнуть система связанных друг с другом горных озёр и водохранилищ. Через них снежная и дождевая вода, питая попутно маленькие промежуточные электростанции, постепенно спускалась бы с гор вниз, к морю. И в конечном счёте накапливалась бы в самом большом резервуаре, который, в свою очередь, призван был обеспечить энергией финальную, наиболее мощную в тогдашней Европе гидроэлектростанцию. Вот для создания этого последнего водохранилища и планировалось использовать долину Вайонт.

Что она из себя представляла? Возможно, описание покажется излишне сложным, но избежать его нельзя. Без него не будет понятно, что же там случилось в дальнейшем.

Итак, есть большая, вытянутая в длину горная долина. По дну её протекает ручей Вайонт. Имея исток на высоте 1900 метров над уровнем моря, через тридцать четыре километра он постепенно спускается до отметки 463,9 метра⁶, вытекая из долины сквозь узкое и глубокое ущелье в форме буквы V. Далее, уже практически не меняя высоты, километр спустя впадает в реку Пьяве у городка Лонгароне.

На склоне горы, обрамляющей долину справа по течению ручья, ближе к ущелью, на отметке 780 метров расположена деревушка Эрто, а на отметке 930 метров – деревушка Кассо. С другой же стороны, слева по течению, долину ограничивает гора Ток. На её склоне поселений нет, однако там находятся огороды, пастбища, сады и прочие хозяйственные сооружения эртокассовцев.

Вот в этом-то выходном V-образном ущелье Вольпи и Семенца и задумали возвести плотину, которая перекрыла бы течение Вайонта, вынудив его затопить долину и наполнить водохранилище объёмом пятьдесят восемь миллионов кубических метров. Для этого высота плотины должна была достигнуть отметки 667 метров над уровнем моря. Другими словами – чуть более двухсот метров от подножия до вершины. На тот момент это стало бы самой высокой плотиной в мире.

Кстати, не удивило ли вас, что крестьяне Эрто и Кассо жили так высоко от ручья и ходили огородничать на противоположную гору, вместо того, чтобы построить дома прямо там? Ларчик открывается просто: они-то прекрасно знали, что Monte Toc означает на местном диалекте. «Гнилая гора».

Впрочем, не стоит считать Вольпи безответственным идиотом. Бездумно рисковать огромными деньгами он не стал бы ни за что. На место выдвинулся специально обученный геолог Джорджо Даль Пиаз, простукал окружающий пейзаж специальными молотками и вынес вердикт:

– Всё в порядке, пятидесятиметровая плотина как родная встанет!

Вольпи с Семенцей переглянулись.

– Так, иди ещё стучи. Нам нужно двести метров.

– Сколько?!..

– Сколько слышал. Стучи давай. И не забывай, кто тебе платит.

Хотя Даль Пиаз очень старался, но настучать нужную цифру оказалось непросто. Лишь в 1937 году он решился поставить подпись под положительной геологической экспертизой проекта. Ещё три года ушло на всякие формальности. Но тут началась война и муссолиниевскому режиму стало не до плотин.

Однако фашизм не долго стоял на пути технического прогресса.

Сентябрь 1943 года. Италия только что подписала перемирие с Союзниками. Король сбежал, глава правительства Бадольо сбежал во главе правительства. С юга наступают американцы, со всех сторон наступают немцы.

В зале заседаний Министерства общественных работ сидят тринадцать дрожащих от страха членов правительственной комиссии. Вообще-то, для достижения кворума их должно быть в три раза больше, но кого это волнует в условиях военного времени? Над комиссией стоит Вольпи в цилиндре и фраке. В одной руке он держит сигару, в другой – семихвостую плётку.

Ура, силы прогресса победили, проект плотины Вайонт утверждён единогласно! Мало того, признан чрезвычайно общественно полезным. А это означает, что земли для строительства теперь можно спокойно выкупать у крестьян, не заботясь получением их на то согласия.

Довольный Вольпи сложил разрешительные документы в портфель и уехал партизанить в Швейцарию.

После завершения войны граф вернулся на родину, предъявил справку за подписью командира Куршевельской партизанской VIP бригады, которая с лихвой искупила все его прегрешения в должности фашистского министра, и вновь приступил к руководству SADE. Первым делом он построил в Эрто карабинерскую казарму и начал скупать подлежащие затоплению земли. Нельзя сказать, что владевшие ими крестьяне пришли от этого в восторг. Как и нельзя сказать, что SADE платила хорошие деньги. Точнее, можно, ибо, положа руку на сердце, кроме неё за эти участки никто бы не дал и ломаной лиры. Но тёмные и дремучие эртокассовские аборигены не желали внимать голосу разума, апеллируя к тому, что их отцы, деды и прадеды жили здесь едва ли не со времён Римской империи. Негоже, мол, заветы предков забывать. И потому создали комитет гражданского сопротивления во главе с местными мэршей и доктором.

– Хорошо, – сказала SADE. – Римская империя, так Римская империя. Не хотите брать, что даём, тогда предъявите, пожалуйста, документы на собственность за подписью Цезаря. В противном случае мы, в полном соответствии с законом, имеем право забрать всё бесплатно, в силу официально признанной общественной полезности проекта. Что?.. Как нет документов?.. Синьоры карабинеры, ну-ка вылезайте из казармы и разберитесь с фактом самозахвата!

Лидеры повстанцев, мэрша с доктором, как самые юридически подкованные, продали землю первыми.

Впрочем, делать из SADE корпорацию зла тоже несправедливо. Имелся и пряник: открытие стройплощадки влекло за собой создание новых рабочих мест. Переход из менеджеров по козопасингу в менеджеры по камнедробилингу был серьёзным карьерным продвижением и финансовым подспорьем для эртокассовцев. В общем, к 1957 году всё было готово, и работы по возведению плотины начались.

Да, следует заметить, что ещё в 1947 году с графом Вольпи случилась маленькая неприятность: он умер. Ну да ничего, незаменимых графьёв у нас нет. Проблема в том, что новый свежевставший у руля SADE граф ещё не успел вволю насосаться денег.

– Маловато будет! Ма-ло-ва-та!.. – стучал он ложкой по столу и требовал подать ему инженера Семенцу. – Ну Карло, ну миленький, ну ещё хотя бы метров шестьдесят!..

Семенца пожал плечами и принялся чертить. В его новом проекте высота плотины составляла двести шестьдесят один и шесть десятых метра в абсолюте. То есть достигала отметки 725,5 метра над уровнем моря. А значит, Эрто и Кассо оказывались всего на несколько десятков метров выше уровня будущего водохранилища. Главное же, – объём водохранилища возрос в три раза по сравнению с первоначальным проектом. Теперь он был равен ста пятидесяти миллионам кубических метров воды. Что в три раза превосходило объём семи других водохранилищ SADE вместе взятых.

Ознакомившись с нововведениями, геолог Даль Пиаз отправил Семенце приватное письмо: «Мне и раньше-то это казалось излишне дерзкой затеей. Теперь же у меня и вовсе поджилки трясутся». И… поставил подпись под положительной экспертизой проекта.

Ввиду беспрецедентных масштабов сооружения, а равно и в силу того, что сорок пять процентов средств на его строительство выделяло государство, итальянское правительство учредило собственную независимую экспертную комиссию. Возглавил её геолог Франческо Пента. За несколько лет до того он участвовал в постройке другой небольшой плотины в Понтесеи, что всего в двенадцати километрах от Вайонта. Следовательно, отлично знал нюансы местных геологических условий. Архитектором же Понтесейской плотины был Карло Семенца. А зарплату им обоим тогда платила… Ну да, правильно. SADE. Эта последняя была настолько уверена в положительном исходе пентовской экспертизы, что приступила к работам в Вайонте ещё задолго до её начала. Пента же со товарищи контролировал их дистанционно, не покидая ресторанную террасу венецианского отеля с видом на Большой канал.

Тут с уже завершённой и функционирующей плотиной Понтесеи начало происходить нечто странное. Из-под земли раздавался гул, деревья на склонах окружающих водохранилище гор кренились, а потом и сами горы начали сползать вниз, в воду. Некоторое время SADE пыталась делать вид, что ничего страшного, всего лишь болотный газ отразил свет Венеры. Но затем всё же признала наличие оползня. И принялась на всякий случай спускать водохранилище. Плохая идея. Чем сильнее понижался уровень воды, тем быстрее двигался оползень. Пока в один прекрасный момент массы грунта окончательно не сорвались со склонов и не обрушились вниз, подняв семиметровую волну. Впрочем, Карло Семенца оказался хорошим инженером: плотина удар выдержала и осталась стоять как ни в чём не бывало. Жертва была только одна, – волна смыла сторожа, назначенного следить, чтобы возможная волна никого не смыла.

Не выдержали, однако, нервы жителей Эрто и Кассо.

– Если такое случилось в Понтесеи, то что же станется с нами, когда и если оползень сойдёт здесь, в Вайонте, в водохранилище, которое будет на порядок больше по размеру?!..

Вновь возродился комитет гражданского сопротивления. Но, во-первых, земля-то была уже давно продана. Во-вторых, в газетах о деятельности и даже существовании комитета не печатали ни полслова. Поскольку принадлежали газеты всё тем же графьям из SADE. Дабы погасить народное возмущение, они пообещали эртокассовцам построить объездную дорогу вокруг будущего водохранилища, чтобы тем удобнее было добираться до огородов на склонах горы Ток с противоположной стороны.

– Но это же десяток километров кружного пути, – сказали эртокассовцы. – Нельзя ли нам тут, прямо рядом с плотиной, хотя бы пешеходный мостик запланировать?

Нет, мостик оказалось нельзя. Опасно. Грунты рядом с самой высокой в мире плотиной были слишком слабыми. Мостик они могли и не выдержать.

– Ну, коли нельзя, так нельзя, – сказали удовлетворённые этой информацией крестьяне. – Вы учёные, вам виднее.

И мирно разошлись по домам.

Руководство SADE тоже – но по другим причинам – было обеспокоено случившимся в Понтесеи. Оползни в их планы совершенно не входили. Своим прикормленным геологам, понятное дело, доверять было нельзя. И вообще, верить в наше время нельзя никому, даже себе.

– Мне – можно! – сказал папаша зальцбургской геологической школы Леопольд Мюллер. От итальянской она отличалась тем, что вместо простукивания пейзажа спецмолотками, – сверлила его спецбурами и смотрела, что у него внутри. Проделав эту манипуляцию, Мюллер сообщил, что внутри горы Ток обнаружил палеооползень.

Но австрийскому врагу не сдавалась наша гордая простукивательная школа.

– Даже если оползень там и есть, – сказали Даль Пиаз и его молодые сподвижники, – то характер у него стойкий, североитальянский, и никуда оползать он не собирается, мамой мией клянёмся!

SADE почесала в затылке и привлекла к исследованиям ещё одного геолога, Эдоардо Семенцу, сына инженера Семенцы, создателя плотины. И тут развернулась драма, ничуть не уступающая по накалу драме семейства Бульба (нет, это не очередная итальянская, а гоголевская фамилия). Семенца-младший пошёл против родного отца и перекинулся к австриякам. По его мнению, долина Вайонт была результатом деятельности древнего оползня, значительная часть которого, размером полтора километра в длину, шестьсот метров в высоту и как минимум сто метров в глубину, всё ещё лежала на склоне горы Ток, нависая над ручьем, а следовательно – резервуаром будущего водохранилища. Возводить здесь гидротехническое сооружение было недопустимо категорически.

Геологические препирательства и семейные драмы тянулись два года. Под их шумок SADE успела двухсотшестидесятиметровую плотину полностью достроить.

Давайте будем честны: если вы соорудите самую высокую в мире и жутко дорогую плотину, а какой-то геолог, пусть даже очень аргументировано, скажет вам, что эксплуатировать её нельзя, – вряд ли вы безропотно последуете его совету, всё бросите и пойдёте заниматься другими делами. Трудно обвинять SADE в том, что она всё же решила провести испытания: осторожно и аккуратно наполнить водохранилище лишь наполовину, до отметки 600 метров.⁷

Вода постепенно достигла 590 метров. Ничего страшного не случилось. Если и были небольшие подвижки грунта на склонах Ток, то минимальные, не выходящие за пределы нормы. Теперь по методике проведения испытаний воду следовало бы спустить обратно и посмотреть на результаты. На это, однако, учитывая колоссальный объём водохранилища, потребовалась бы куча времени. Время решили не терять и продолжили наполнять резервуар до отметки 660 метров.

Из-под земли раздался гул. Деревья накренились. Склон горы Ток пришёл в движение и начал ползти вниз со скоростью три сантиметра в сутки. На нём чётко проявились верхние границы оползня. Точнее, двух оползней сразу. Они были расположены рядом, вплотную друг к другу, в виде буквы М, суммарно достигая трёх километров по фронту. SADE продолжала наполнять резервуар.

В начале ноября 1960 года, когда вода добралась до отметки 650 метров, семьсот пятьдесят тысяч кубических метров грунта обрушились в водохранилище.

Нет, это ещё далеко не конец истории. Никто даже не пострадал. Со склона сошёл лишь верхний слой почвы. Обнажив то, что скрывалось под ним. Истинный масштаб проблемы. Теперь стало очевидно, что вся гора Ток – это и есть один большой оползень. Точнее, два. Намного превосходящие по размерам первоначальные предположения Мюллера и Семенцы-младшего. И они ещё никуда не сошли. Всё ещё висели над долиной.

SADE, по рекомендации Мюллера, начала спускать воду. Когда она вернулась на отметку 600 метров, оползневая активность стихла. Всё нормализовалось.

Начиная с этого момента все без исключения технические специалисты, включая представителей молоткопростукивательной школы, сходились в одном: оползни существуют, они огромны, и они неминуемо сойдут. Разногласия сохранялись лишь по вопросу, что теперь с этим делать. Разумеется, вариант «прекратить работы и оставить всё как есть» даже не рассматривался. Плотина построена, плотина должна функционировать. Точка.

Впрочем, нет. Один геолог всё же высказал особое мнение. Глава государственной экспертной комиссии Пента.

– А чего все переполошились-то? – поинтересовался он с венецианской ресторанной террасы. – Я и отсюда прекрасно вижу, что ничего никуда не падает и падать не собирается.

Но SADE отлично знала цену – в буквальном смысле слова – мнению Пенты и предпочитала слушать настоящих экспертов. Те же предложили следующее: прокопать на дне долины соединительную галерею, по сути – здоровенную трубу. С тем расчётом, что когда оползень сойдёт в резервуар плотины, разделив его собой на две части, вода имела бы возможность свободно перетекать из одной в другую. Те есть в худшем случае одно водохранилище превратилось бы в два взаимосвязанных.