Читать книгу: «Трёпки», страница 3

Артист впервые видел присевшего к нему человека, и ему было не по себе от его речей. Люди, находившиеся в вагоне оглядывались, начинали перешёптываться. Но вежливость и интеллигентность не позволяли Евгению Борисовичу отреагировать на сложившуюся ситуацию резкими действиями. А мужик продолжал нагло, уверенно:

– У тебя выпить есть чего? А то в горле пересохло. В общем так. Сейчас едем ко мне, там перекантуешься. Деньги соберёшь, долг отдашь. Потом посмотрим, что с тобой делать…

К такому обороту артист был не готов. У него репетиция и съёмка намечались, а с уголовником общаться не входило в его планы. Тут Евгений Борисович не выдержал и на чистом блатном жаргоне произнёс:

– Ты меня на понял не бери. Понял? И по фене бакланить с тобой я не буду, фраера кругом, замажут. И ещё будешь висяки мне вешать и предъявы бросать, я быстро на сходняк Серёгу Царя позову, а он сразу тебя научит волю любить. И ещё: бросай бухать, начни трудиться, только труд из обезьяны сделал человека. А карточные долги я прощаю, ты меня понял, чудак? Чао, персик, дозревай! И не отсвечивай, а то загасим.

Мужичок обомлел от такого напора. Люди в вагоне повернулись и зааплодировали.

– Это же Евгений Борисович, артист, помните фильм… – шёпотом передавали они новость друг другу.

А он в это время шагал по вестибюлю метро и думал: «Сыграл-то как! Хорош!»

Расстроенный мужичок, растерянный и подавленный, в толк не мог взять: кто такой Серёга-Царь и из какой он малины? Почему он такого не знает, и почему все эти фраера хлопали в ладоши…

Одноклассник

Довольный Евгений Борисович вышел на улицу, вдохнул морозный горько-кислый московский воздух, улыбаясь и прищуриваясь солнышку, побрёл в сторону киноцентра. Настроение было отменное. Ему предстояла очень увлекательная и творческая работа, встречи с интересными людьми. Вокруг артиста крутился весь волшебный мир кино. Было приятно ощущать, что ты нужен, что ты востребован и нарасхват. Как ему нравилась его работа!

В этот самый момент на Евгения Борисовича налетел мужчина и начал обнимать и целовать его. От этих действий артист не просто опешил, а чуть присел и начал отталкивать незнакомца руками:

– Женька, привет! Как же мы давно не виделись. Со школы? Точно, с экзаменов. Кореш ты мой закадычный. Восемь лет за одной партой! Восемь лет! Целая жизнь! Ты меня не вспомнил, что ли? Колька Семицветов, – снимая потёртую кожаную кепку, проговорил лысоватый. – Не узнаёшь! Конечно, столько времени прошло. Давай присядем на лавку.

– Честно, не припоминаю. Как вы сказали вас зовут?

– Николай Семёнович, Колька. Мы ещё Аньку Шестопалову вместе лапали под лестницей, сигареты у трудовика тырили, а потом за углом школы курили. Женька, ты всё забыл! А я как сейчас помню.

– Не лапал я никого, и сигареты не воровал, и за партой с Таней сидел со второго класса, – пытался вставить Евгений Борисович, но незнакомец был напористее и энергичнее.

– Давай как-нибудь встретимся, посидим, выпьем, закусим, школьные годы вспомним, нашу классную помнишь? Может, к ней наведаемся. Она как нас увидит, в обморок упадёт. Ты, конечно, маститым стал, лощёным. А я как был работягой, так и остался. А Аньку в жёны взял, так что теперь она моя, и тебе, гад такой, трогать её не позволю. Так что решаем, вечером увидимся?

– А в какой школе вы учились, Николай…

– Семёнович! Ну, ты, Женька, даёшь, номер школы, что ли забыл? Сто восемьдесят вторая, там ещё на углу булочная была, помнишь. Мы три копейки до блеска натирали, чтобы монета на двадцать копеек была похожа, и покупали спички, а на сдачу газировку пили. Обманывали продавщицу. Кстати, она так нас ни разу не раскусила…

– А я в двести десятой учился…

– Как же это может быть? Ты что-то путаешь. Директор у нас ещё строгий был еврейчик Захар Моисеевич. Всё время карманы проверял, всё лишнее в коробок собирал. У него целая коллекция была рогаток, поджигов, пугачей, шариков из-под подшипников… Всё ты забыл, Женька!!!

– У меня директором школы была Эмма Наумовна, милая дама, пожилая, мухи не обидит… Вы меня с кем-то перепутали, обознались… Меня сегодня уже принимали за вора-рецидивиста, теперь вот за одноклассника… Вы не переживайте, обязательно своего Женьку встретите, а мне идти надо, у меня сегодня съёмки, в кино я играю. артист

– Точно, вспомнил, вы Евгений Борисович… Мы вас очень любим и фильмы с вашим участием смотрим. Так, может, вечером посидим, выпьем, закусим, а?..

Последняя капля

День, как день! Все узнают, все путают, всё в этом мире однообразно и в тот же момент разно. Евгений Борисович был готов на всё. В каждом встречном он видел потенциального своего приятеля, соседа, одноклассника, однофамильца… Его радовала игра, которую актёр внезапно сам придумал: кем бы мог быть встречный прохожий в прошедшей жизни? Евгений Борисович представлял это, изменяя в своих воображениях внешность человека…

Так он скоротал путь до павильона, в котором предстояло ему работать. Как обычно первой встретившейся на пути была народная артистка всех времён и народов Маргарита Петровна, которая почему-то решила, что имеет право быть наставником и помощником Евгения Борисовича или, как она его нежно называла, Женулька:

– Женулька, привет! Выглядишь замечательно, пиджачок на тебе прямо как влитой сидит. Сегодня трудная у тебя сцена. Посоветую тебе не горячиться, мягче играй, естественнее, помнишь, как в Сталкере у Тарковского Саша Кайдановский, когда он рассказывал…

Евгений Борисович знал всё наперёд. Пока она не опишет все фильмы, в которых известные и малоизвестные актёры что-то подобное играли, не остановится. Поэтому артист направился вместе со своей спутницей в гримёрную, выслушивая все наставления и последние новости…

Сцену долго репетировали, потом начались съёмки, кое-что получалось с первого дубля, какие-то моменты переснимали. Шёл обычный процесс. Маргарита Петровна после каждой отснятой сцены подходила к Женульке и говорила какой-нибудь комплимент:

– Талант не пропьёшь… Отлично, мастерски… Как всегда неотразимо… Золото не то, что блестит, а то, что я видела сейчас в твоей игре…

Евгения Борисовича с одной стороны это подбадривало, с другой раздражало. Как дать понять народной артистке, что она, как муха надоедливая, и что он уже не мальчик, а взрослый дядя? На съёмочной площадке над ним начали подшучивать, а наиболее едкие коллеги поджучивали и подначивали до неприличия.

После очередной сцены и комплимента от Маргариты Петровны, Евгений Борисович был зол на себя, на свою природную скромность, но подколы даже со стороны гримёров стали последней каплей, он решительно подошёл к ней очень близко и начал говорить:

– Вы знаете, у меня давно разбито сердце, оно разорвалось на части и собрать его может только та, которая меня понимает, в которую влюблён и боюсь ей признаться…

– О, Женулькин, вы же женаты, у вас милая семья, не делайте поспешных выводов и действий… Хотя, кто эта Дульсинея вашего сердца, кто эта обольстительница вашего разума, кто эта незваная звезда пленительного счастья?

– Это вы, Маргарита Петровна, вы взорвали мой мозг, моё внутреннее эго, мой фантастический мир желаний…

Народная артистка побледнела, улыбка пропала с её лица, она тут же высохла, как чернослив, но выдержав театральную паузу и сообразив, что происходит, выпалила, как из автомата:

– Женулькин, не шали… – Она рассмеялась. – Ну ты шутник, достала старая бабка тебя, так и скажи, а то мозг я ему взорвала, эго нарушила. Дурак ты, Женулькин, дураком и помрёшь! Иди, репетируй, а то опять сцену сорвёшь и так сегодня еле-еле на троечку играешь… Бабник…

12 дуплет

Имам

Времена были страшные. Репрессии преследовали народы. Одних переселяли в безлюдные леса Сибири, других угоняли в пустыни Казахстана. Время не щадило ни стариков, ни женщин, ни детей. Страна будто бы ножом была разделена на тех, кто оставался на свободе, и на тех, кого считали по номерам и хоронили в общих могилах за колючей проволокой…

Сергей был конвойным. Работа была непыльная, за неё хорошо платили, да ещё и продовольственный паёк приличный выдавали. На одежду тратиться не приходилось, казённая форма: зимой тулуп из овчины, утеплённые штаны, летом натуральные, сделанные из хлопка рубашки, плюс хорошие кирзовые сапоги из свиной кожи, вещь, считай, вечная…

Мухаммед – чеченец, его жизнь принадлежала всевышнему, он служил проводником – имамом. Его уважали, ценили и, несмотря на всю агитацию против мечетей, люди к нему шли не только, чтобы помолиться, но и за мудрым советом. Жили спокойно, соблюдая традиции предков. К новой власти относились, как к данности, не возносили, но и не перечили законным новым порядкам.

Всю его деревню в один миг уничтожили, разделив мужчин и женщин с детьми и выселив с обжитого места. Всё происходило внезапно, так что никто ничего не успел с собой взять, в чём были одеты, в том и отправились. Большинство горцев были потеряны и не понимали, что происходит. Имам не мог им объяснить, чтобы советская власть обманула народ…

Всех здоровых мужчин отправили в трудовую колонию, вместе с ними отправился и Мухаммед. Везли в обыкновенных теплушках, телячьих вагонах, набитых битком. Многие соплеменники не выдержали трудной дороги. Но чеченцы не отдавали тела, а молились и по мусульманским законам хоронили недалеко от вагона, закапывая в черно-серый снег. Дальше пяти метров от вагона уходить было нельзя, расстреливали на месте…

В начале пути вайнахи могли находиться в вагонах только притулившись друг к другу, как селёдка в бочке, в конце вагоны практически были пусты, в них оставалось по десять-пятнадцать человек… Свирепствовал тиф, лечения никакого не было… Лекарств тоже. За всё время следования горячую пищу получили только один раз и в мизерном количестве…

От станции до лагеря сотню вёрст пришлось передвигаться пешком. Сопровождали колонну несколько конвоиров, в том числе и Сергей. Около сотни чеченцев поддерживали друг друга, как могли. Но сердце имама этот переход не выдержало. Собратья взяли Мухаммеда и понесли. Около лагерных ворот их остановили и потребовали выбросить тело имама. Сергей вместе с остальными навёл на чеченцев оружие, из-за колючей проволоки выглядывали морды озверелых собак, которые готовы были броситься на заключённых.

Сергей толкая прикладом осуждённых, бил, чтобы они исполнили волю начальства. Вайнахи положили тело имама посередине дороги и легли рядом, выпущенные на волю собаки, не тронули лежачих горцев, лишь конвоиры покрикивали на них и пытались поднять. Лютовал конвоир Сергей, бил прикладом вайнахов, но они не подавали вида, продолжали лежать около имама.

Начальник колонии плюнул на них, приказав конвоирам усиленно их охранять. В положенное время горцы начали молитву. Они встали на колени около Мухаммеда и затянули свою протяжную песню. От холода конвоиры начали замерзать, но за забор погреться их не пускали. Требование было одно на всех…

Три дня вайнахи молились около тела своего имама, ни на шаг не отходя от него и не давая конвойным забрать тело, пока все не замёрзли. Начальник колонии лишь изредка посматривал в сторону ворот, но открывать их не решался. Только на четвёртый день он вышел со своими подчинёнными. Сто тел лежали около Мухаммеда, свободных и гордых, рядом с ними находились скорченные тела замёрзших конвоиров. Не выдержали они морозов.

Приказал тогда начальник надзирателям колонии всех к одной яме снести. И закопали полуодетых горцев и конвоиров в кирзовых сапогах и овечьих тулупах вместе…

Одним человеком больше, одним меньше… Страшные времена. Чудовищные нравы…

Дети имама

Часть высланных вайнахов поселили на юге Казахстана. Места были испокон веков обжиты мирными казахами-скотоводами, и появление воинствующего народа не сулило местным ничего хорошего. Так и случилось. В небольшом посёлке Кумкинашат вечером выходить на улицу было опасно.

Аул не примечателен. Глиняные заборы, саманные дома, побеленные снаружи, пыльные дороги, небольшие урючины и алычи во дворах, кое-где раскинулись виноградные лозы. И жара, жара такая, что камни лопались с таким пронзительным звуком, как будто в них врезались пули, ступни горели, будто их жарили на сковороде. Спасали людей небольшая речка-арык, которая протекала посередине аула, и тень от деревьев…

После каждой ночи по посёлку шли слухи о криминальных деяниях: то кого-то изнасиловали, то порезали, то произошла кровавая драка. Люди были напуганы, милиция против жёстких и дружных чеченцев сделать ничего не могла, да и, честно говоря, сама побаивалась их. Местные шептались, каждая семья испытала на себе притеснения пришлых, но терпели и боялись…

В этом посёлке поселились дети имама. Пятеро сыновей вместе с матерью неплохо устроились, быстро обзавелись хозяйством… Построили каменный дом на отшибе, рядом с рекой, живности завели много: овцы, бараны, утки… Корма предостаточно, нанимали местных, чтобы ухаживали за скотиной. Если что не так, избивали и выкидывали на улицу без гроша в кармане. Парни в отличие от отца-священника, накопили много ненависти и жестокости и порой вели себя вызывающе…

Один из братьев, Абдулазиз, как-то вечером забрёл в чайхану. Настроение после дня шатания и безделья у него было не очень, и ему хотелось выплеснуть все свои эмоции. Вайнах начал задираться к казашке, которая сидела за столиком рядом с молодым человеком Багдадом. Парень не стал терпеть обид и унижения, отозвал Абдулазиза на улицу, где они размялись в кулачной драке, и, не выявив лидера, помирились. Правда, после драки лица были слегка помяты, рассечения и кровоподтёки, как говорится, украшают лица мужчин. Чеченец извинился перед девушкой и побрёл домой. Всё, что он хотел от жизни, получил.

Брат Ваха, увидев избитого, не стал расспрашивать, сразу помчался в местную забегаловку. Багдад умылся и продолжил свой вечер с очаровательной спутницей, они мило беседовали, пили чай с баурсаками и хворостом…

От удара вайнаха стол с напитками и закусками перевернулся, Ваха набросился на Багдада. Тот от неожиданности упал на землю, а чеченец выхватил из-за пазухи пистолет и начал из него палить по лежачему. Только когда Багдад затих, пальба прекратилась. Посетители забились за стойку и притихли. Чеченец ещё раз пнул ногой безжизненное тело и, выругавшись на своём языке, ушёл. Это было безжалостное, жестокое убийство ни в чём не повинного человека, днём, при свидетелях…

Только после его ухода девушка вместе с хозяином чайханы подбежали к Багдаду, но было слишком поздно. Свидетелей конфликта было так много, что скрыть поступок вайнаха было просто невозможно. Но приехавшие милиционеры ничего не смогли узнать, никто ничего им не рассказал…

Пожалуй, это была первая ночь в ауле, когда не было слышно ни выстрелов, ни криков… Туманное утро началось с того, что дом братьев был окружён плотным кольцом местных жителей. В руках казахов были топоры, вилы, ружья…

Братья, вооружённые до зубов, вышли за ворота и, не дожидаясь каких-либо действий, начали палить по толпе. Местные веером пошли на братьев. Кто-то на ходу свалили Ваху и Джамала, тут же вокруг них образовалось кольцо. Их били всем, что было в руках. Тупые звуки и хрипы доносились некоторое время… Казахи расступились, а на земле остались лежать два тела, перепачканные в коричневой пыли и в лужах грязной крови…

Алхазур с Русланом забежали за забор и принялись отстреливаться от толпы, которая в несколько секунд сломала створы и вбежала во двор. Братьев подняли на вилы, это было чудовищное зрелище, тела вайнахов в судорогах трепыхались на нескольких остриях. Жуткая картина мести не остановила разъярённых местных казахов. Они рыскали по двору в поисках пятого брата…

На крыльце на коленях стояла мать чеченцев, она подняла вверх руки и умоляла остановиться. Её взяли за руки и вынесли со двора на улицу к убитым Вахе и Джамалу. В живых оставался только один из братьев Абдулазиз. В сараях его не было, а это означало, что он спрятался от казахов в доме. Местные традиции не разрешали входить в чужой дом без приглашения, иначе быть беде…

Толпа звала вайнаха, чтобы он вышел… Но тот от испуга забился под кровать и только что-то невнятное мычал, от былой смелости ничего не осталось…

Дом горел. Дым и огонь можно было видеть со всех концов аула. Около сгоревшего дома на коленях стояла, кричащая от боли мать, и лежало четыре тела растерзанных горцев…

Пахло полынью и гарью. Ветер гонял коричневую пыль по единственной дороге Кумкинашата. Звуки стонущих, лопающих от жары камней растворяли тишину…

13 дуплет

Циркачка

«Какой тяжёлый ксилофон, может быть, из-за него я не расту», – думала Тоня, держа инструмент на голове. В тринадцать лет потерять работу в цирке для девочки было большой трагедией и всё потому, что безвременно ушёл из жизни её главный партнёр, отец. А без него все номера, как пыль, рассыпались. Директору цирка не хотелось содержать подростка, и он указал ей на дверь, не спросив, что делать в этом огромном жестоком мире человеку, у которого жильём был балаган, и средства на существование можно было заработать только изнурительными тренировками и выступлениями на манеже…

Приютила бабка. С одной стороны добрая, раз подобрала девчушку с улицы, с другой стороны вечно ворчащая: «От тебя никакой пользы, только грязь и лишний рот»

Решила Тоня пойти учиться в актёрскую мастерскую. Вступительные экзамены нужно было сдавать перед комиссией. Три уставших человека сидели за длинным тёмно-коричневым столом. Видимо, им смотрины будущих звёзд театральных подмостков и экранов не очень нравились. Они курили папиросы и нервно вздрагивали от появления каждого нового соискателя. Футуристы и эксцентрики, безжалостные разрушители всего старого и не понимающие ничего в театральном искусстве, показывали то, что к сцене не имело никакого отношения. Экзаменаторы не выдерживали и, вскакивая со своих мест, выгоняли псевдо-артистов.

Тоня видела выбегающих из зала молодых людей истерично размахивающих руками и похабно ругающих всех деятелей искусства в лице членов комиссии. Она тихонечко протиснулась в дверь:

– Очередная, как зовут, сколько лет, стаж работы? – вопросительно уставился председатель на маленькую не погодам девочку.

– Антонина, пятнадцать, двенадцать, – стараясь, как можно точнее ответить на вопросы, произнесла будущая актриса.

– Что пятнадцать, что двенадцать?

– Мне пятнадцать лет, а стаж работы двенадцать… Я в цирке служила, вместе с отцом…

– Ну, показывайте, что вы нам приготовили… – зевая и не видя таланта в девчушке, произнёс экзаменатор…

Тоня начала. Сначала она показала трюки, вращалась колесом, прыгала кульбиты, сальто. Потом разыграла несколько весёлых сценок. Члены комиссии истерично смеялись, подкидывая новые вводные. Девушка тут же их подхватывала и, придумывая на ходу истории, импровизируя и гримасничая, играла, вовлекая в свою игру строгих экзаменаторов. Пролетело два часа, а прощаться не хотелось…

– У вас большое будущее, вы приняты… – услышала напоследок вердикт комиссии.

Беломор

Пророческие комплименты в адрес Тони сбылись. Её артистизм и физиология были востребованы и в кино, и в театре. Первый же фильм стал для неё триумфальным. Роль мальчика-подранка она исполнила безукоризненно, по крайней мере, так считали все: и критики, и обыватели, – но только не сама актриса.

Для неё эта роль обернулась истерикой, а потом затяжной депрессией…

Но эксцентричная девушка с данными Золушки необходима была режиссёрам. И Тоня заиграла. Она была нарасхват: роли миловидных девушек, сменялись пассажами мальчишек-хулиганов, героиня-красавица в одном фильме, и оторви-голова в другом. Пристрастилась к папиросам. «Беломор» стал неотъемлемой частью имиджа Тони…

Всё разрушила война. В блокадном Ленинграде дневные выступления перед бойцами завершались ночными дежурствами на крыше дома. Голод, холод, многочасовое ожидание хоть небольшой пайки хлеба…

Долгожданная эвакуация в Ташкент, горячий солнечный, к любимому человеку, мужу. По дороге фантазировала, в картинках представляла долгожданную встречу. У неё было две мечты: от пуза наесться и увидеть родное любимое лицо, прикоснуться к нему и расцеловать…

Но мечтам не суждено было сбыться. Поезд попал ночью под авианалёт. Бомбы взрывались, уничтожая вагоны с женщинами, стариками и детьми. Было страшно, как в блокадном Ленинграде, Тоня схватила в охапку детей, которые попали ей под руку и побежала…

В том месиве выжили единицы. Актрису с тремя детьми нашли в сотне метров от железной дороги в канаве, она накрыла плащом детей и себя, и это их спасло.

Месяц выбирались по разбитым дорогам к станции… Ели сухую траву и засохшие ягоды, пили воду из луж и спали в чистом поле, укрывшись плащом…

Мужу сообщили, что Тоня погибла, и он быстро нашёл себе новую спутницу жизни. Когда, наконец, актриса добралась до Ташкента и узнала о случившемся, то обида нахлынула на неё девятым валом, горечь и страх перед будущим превратились в страшный невроз. Девушка сутками сидела в тёмной комнате и плакала. Её то била дикая дрожь, то бросало в жар, то пробивал озноб. От той девчушки-хулиганки не осталось и следа. Она высохла, побледнела, осунулась. От великой актрисы остались всё та же маска и белокурые вьющиеся волосы, твёрдость и беззащитность…

Второй раз в жизни её от неминуемой гибели спасла работа. Она окунулась в неё, как в омут с головой. Быстро отпрянув от былого, восстановив сноровку и гимнастические способности, она блистала на подмостках, играя причудливых, не уверенных в себе дам, а потом перевоплощалась в школьницу-отличницу. Съёмки в сказочных фильмах сменялись серьёзными ролями в театре…

Её легко можно было найти. Она всегда находилась рядом с мальчишками- подростками, которые учились у неё мастерству эксцентрики, щёлкали семечки, а она как мастер с папиросой «Беломора» в зубах, давала им дельные советы.

Жизнь-то продолжается!

14 дуплет

Чеченец

От Серёги все шарахались, как от чумного. На гражданке всё иначе. Пыльный грязный город, пустая квартира, вечные проблемы с деньгами. На работу никто инвалида брать не хотел. У него и правда был изъян, который отпугивал людей. Глаза после контузии и тяжёлой травмы головы покрылись пеленой, и весь мир в одночасье для него стал, как для ёжика в тумане. Едва различал силуэты людей, зданий. Краски для него погасли вовсе. Всё было в серо-бело-чёрном цвете. Такие глаза приводили окружающих в замешательство, и Сергей вынужден был носить очки с затемнёнными стёклами. Вслед он часто слышал:

– Чеченец отвоевался, видно, погнался за большой деньгой, вот и получил по шапке. Сколько их ещё будет…

Они ехали в бронетранспортёре. Фугас взорвался, и машину тряхнуло так, что казалось, будто она подлетела метров на сто и потом с грохотом ударилась оземь. У Серёги помутнело в глазах, и он потерял сознание. Очнулся он от того, что пекло лицо. Это жаркое солнце выжигало всё на своём пути. Серёга отполз в тень и огляделся. Сильно кружилась голова, и тошнота комком стояла в горле. Бронетранспортёра с его товарищами поблизости не было. Как же он мог очутиться вне машины? Он помнил взрыв фугаса, как их подбросило, и всё…

Хорошо, что автомат рядом, фляжка с водой. Он вышел к дороге, оглядываясь по сторонам. Лицо покрылось мелкими волдырями, так проявили себя солнечные ожоги. Хуже всего было то, что болели глаза, в них будто миллионы игл одновременно воткнули. Из-за этого смотреть было невыносимо, всё размазывалось, и полной ясности не было. Боль можно было успокоить только холодной водой. Серёга мочил пилотку и постоянно прикладывал к глазам. Когда стихали болевые ощущения, двигался вперёд. Потом останавливался и продолжал процедуру. Было страшно идти вдоль дороги, которую то и дело обстреливали боевики, но иного выхода не было.

У ручья Сергей решил остановиться. Идти дальше он просто не мог. Всё было в молочном тумане, а на ощупь передвигаться было невозможно. Он опустил лицо в ручей. Прохлада воды утихомирила боль в голове и ноющие ощущения в глазах. Где ребята? Почему он остался один? Сергея мучили мысли. И как это бывает, тревога только нарастала. Всю ночь он шёл вдоль ручья и к утру доплёлся до своей бригады. Живительная влага помогала и приводила рассудок и зрение в порядок…

Товарищей на месте не оказалось, но они были живы, и это для него в этот момент было главное. Сергей спокойно выдохнул. В санчасти узнал, что у него сильное сотрясение головного мозга и возможна потеря зрения…

Вечером его должны были вертушкой эвакуировать в госпиталь. Ему не хотелось покидать ставший уже родным горный аул. Дома его никто не ждал, с работой тоже были проблемы, а здесь и кормёжка, и деньги какие-никакие, да и друзья рядом. А ещё горы, красивые и неповторимые…

Студентка

Серёга прятался от всего мира. Гроши, которые платили за потерю зрения, тратил на еду и коммуналку, на лечение их не хватало. Иногда забегали в гости боевые друзья. Это был праздник. Засиживались до утра, вспоминали аул, ребят, которые не вернулись с боевых операций, командиров, которые защищали солдат от промашек начальства…

Потом неделю Сергей от этого отходил. Ему было обидно за себя, за боевых друзей, которые не могли найти себя в этом треклятом мире богатых и здоровых людей. Слёзы накатывали на глаза, но не шли, не могли идти, из-за этого накапливался гнев, который парень выплёскивал стоя под струёй холодной воды, она освежала и смягчала боль, подобно тому, как это было в ту ночь, когда он, брошенный, брёл до своей части и лишь холодные струи ручья уменьшались болевые ощущения…

В дверь постучались…

На пороге стояли две девушки. В руках у них были коробка и цветы:

– Мы по поручению студенческого совета, хотели бы вас поздравить с приближающимся праздником. Вот торт и цветы…

Сергей был обескуражен. После возвращения домой прошло пять лет. За это время ни один врач, ни один работник военкомата или социальных служб к нему не пришёл. Откуда студентки узнали, что в этом доме, в этой квартире живёт «чеченец»?

– Проходите, пожалуйста…

– Нет, мы пойдём, наверное, – стесняясь, произнесла одна. Сергей не видел ни их лиц, их фигур, но по запаху чувствовал, что они очень милые и застенчивые.

– Я вас не отпущу. Проходите, будем пить чай…

Он практически силой завёл в комнату студенток. Несмотря на то, что он плохо видел, в комнате был идеальный порядок, все вещи на своих местах…

Сергей попросил девчонок порезать торт и заварить чай. Сам же сел напротив них и начал расспрашивать. Так завязался разговор…

– А хотите я вам сыграю?

Не услышав ответа, ветеран-инвалид взял гитару и стал петь. Удивительно, но песни, которые знал Сергей, не связаны были с войной, с пулями и кирзачами. Это были весёлые и душевные, лирические и наивные произведения.

– Вы неплохо играете, поёте не очень, а играете хорошо, – произнесла одна из студенток. – Песни очень милые, не слышала никогда таких. Думала, что военные другую музыку предпочитают…

Прощались уже под вечер. Девчонки как-то странно заторопились. Оказалось, что им нужно было ещё подготовиться к учебному дню.

– Приходите ещё, – с какой-то грустью произнёс напоследок «чеченец».

Ночь он не спал. По комнате витали запахи от незваных гостей, в коробке лежали остатки торта. Это была первая ночь после войны, когда Сергей был абсолютно счастливым человеком. Он выходил на балкон, дышал полной грудью, потом ходил по квартире, вспоминая каждую деталь вечера, каждое слово, произнесённое студентками…

Только с первым лучами солнца ветеран уснул. Это был первый после войны сон, в котором не снилась ему бригада, взрывы, пулемётные очереди, портянки и зелёные горы. Это сладкое наваждение дарило ему другие эмоции, он чувствовал девчонок, которые подарили ему чудесный вечер… Сергей не видел их лиц, не видел их профилей, не знал, какие у них причёски и что на них было надето, но чувствовал, что эти студентки самые красивые модницы в мире…

Его разбудил стук в дверь, такой же, как был вчера. На пороге стояла девушка, студентка, одна, та, которая задавала вопросы и которой понравились тексты лирических песен Сергея.

– Я Лена, мы с подругой вчера у вас были, можно войти…

Так соединились два русла в одну реку, а у Серёги появился смысл жить!

15 дуплет

Курятник

Купить дом в Подмосковье нетрудно, были бы деньги. Вот и у Марата всё шло к тому, что скоро он приобретёт свою первую недвижимость. Женился, скоро появится на свет первенец, а жить по съёмным хаткам не хотелось. И главное! Была у Марата мечта: построить курятник, чтобы каждый день свои свежие яйца!

Нашли с супругой дом по объявлению. Приехали смотреть, а хозяин извиняется: «Простите, говорит, продал уж свою недвижимость, и залог получил, и документы оформляются».

А молодожёнам уж так место понравилось, что решили всё, что у них есть, отдать, лишь бы купить участок. Нашли покупателей, а те, простые люди, затребовали двойной залог им вернуть, тогда, мол, и сделку расторгнем.

Побежал Марат по своим друзьям в поисках нужной суммы, никто не отказал, все помогли товарищу, и он с необходимой суммой выкупил право на покупку дома…

Хорошо получилось. Дом, пруд, рядом лес. Начал было Марат дорожку к будущему курятнику прокладывать, а жена против:

– Зачем нам это посмешище, все друзья будут прикалываться. Тебе что лень в магазине яйца купить?..

Словом, достроил он дорожку и с женой развёлся. Не подумайте, не из-за курятника, просто разлюбили друг друга.

Вскоре Марат женился второй раз. Жена красавица, ладная вся, хозяйственная. В доме быстро порядок навела, да на участке всякой дикорастущей растительности насадила. А у Марата чешется одно место, мечта-то о постройке курятника не умерла, а с большей силой свербит. Провёл он к будущему курятнику электричество и воду. А жена его на смех поднимает:

– Зачем весь двор испоганил, всё перерыл? Что тебе не сидится, сколько тебе тех яиц надо, десяток, два? В магазине куплю, только затею свою забудь!

Так мечта вновь осталась мечтой. Жена от него ушла через год. Курятника нет, супруги тоже нет.

Но свято место пусто не бывает. Не прошло и месяца, а в доме новый командир в юбке. От старых жён всё, что осталось, мигом отправилось в утиль. В доме быстро было всё перестроено на новый лад. А во дворике появились яблони и груши. Всё, как в песне: «Расцветали…» Ну вы помните. И жену Марата звали Катюша. Строгая, жёсткая, но такая милая и нежная. Марат пока суть да дело к будущему курятнику подвёл интернет. Правда, и сам не понимал для чего. Осталось дело за малым: курятник построить.

Дело пахло керосином, когда Катюша узнала о замысле мужа. Она в ярости даже в дом его не пустила, чтобы прочувствовал всю её значимость. Мечта Марата как туман, рассеивалась. Всё уже было готово: вода проведена, электричество подключено, дорожка проложена, даже модем был установлен, вот только курятника как не было, так и нет…