Комплект книг: Дух времени. Введение в Третью мировую войну / Четвертая мировая война. Будущее уже рядом / Складка времени. Сущность и критерии

Впрочем, посмотрев на мытарства Цукерберга, Безос собирается пойти другим путём. По скудной информации, которая просачивается за стены этого интернет-гиганта, Amazon разрабатывает специальный «денежный» проект, который первоначально будет запущен в Мексике. «Этот продукт позволит клиентам конвертировать свои деньги в цифровую валюту… иметь возможность пользоваться онлайн-услугами, включая покупку товаров и/или услуг, таких как Prime Video», – говорится в одном из сообщений.

Конечно, широкую публику такие вопросы не слишком волнуют, но можно, мне кажется, представить, как воспринимают происходящее правящие круги государств, находящиеся между молотом и наковальней общественного недовольства и агрессивной политики технологических гигантов, решивших взять управление миром в свои руки.

И Китай пока, судя по всему, единственная держава, которая смогла противостоять аннексии своих граждан и полностью стерилизовала свою финансовую систему, запретив криптовалюты как класс^[27], но, как это обычно бывает, по китайской модели.

Больше, чем Великий файрвол

Первой страной, которая посчитала интернет критической угрозой для своей национальной безопасности, стал Китай. Начиная с 1996 года Китай занял активную позицию по регулированию интернет-активности в стране, и уже с 1998 года началось создание «Золотого щита» под контролем министерства общественной безопасности. Это тот самый знаменитый «Великий китайский файрвол» – комплексная система безопасности, занимавшаяся изначально лишь фильтрацией контента.

Впрочем, «Золотой щит» – лишь начало большого пути, об окончании которого именно теперь можно говорить с полной уверенностью. Знаковое событие произошло в 2018 году, хотя это казалось абсолютно немыслимым: китайский оператор дата-центров Tianyi (подразделение государственного оператора China Telecom) подписал соглашение на хранение данных китайских пользователей сервиса Apple iCloud. Вся информация, включая ключи шифрования пользователей, теперь хранится на государственных серверах Китайской Народной Республики.

Apple, судя по всему, – последняя крупная компания в списке «приземлившихся» на китайских серверах. К моменту, когда «сломалась» Apple, это сделали уже все основные технологические гиганты, ведущие свой бизнес в Китае. Примечательность этого договора с Apple заключается в том, что прежде компания всегда декларировала, что не собирает данные о своих пользователях и не может вскрыть их аккаунты, потому что «ключи шифрования хранятся исключительно на устройстве»^[28]. Это и тогда было, надо полагать, не всей правдой, ну а случившееся в 2018 году – и вовсе новая веха в «политике открытости» технологических компаний и пользователей.

Правительство Китая применяет ту же самую практику «экспроприации данных» в отношении не только западных провайдеров, но и собственных хайтек-гигантов. Все они предоставляют правительству цифровые следы, которые гражданин КНР оставляет в интернете. То есть Китай волевым решением лишил всех цифровых игроков каких-либо прав на своих граждан. Можно сказать, отбил их обратно после попытки завоевания.

Не менее решительно поступил Китай и с криптовалютами. Глядя на нервные потуги западных стран обуздать Meta, Китай решил и вовсе не играть с огнём. До мая 2021 года половина всего мирового майнинга биткойна была сосредоточена в Поднебесной, но сначала криптовалюту начали постепенно запрещать, её перестали использовать банки и платёжные системы.

24 сентября 2021 года Народный банк Китая признал незаконной всю деятельность, связанную с криптовалютой (добычу, покупку, продажу, хранение и реализацию). Ещё через четыре дня были заблокированы и сайты отслеживания курсов криптовалют. После этого Alibaba объявила о полном запрете на своих площадках продажи любых устройств для майнинга. А уже в октябре Китай включил майнинг в список отраслей, запрещённых для инвестиций.

Но, конечно, Китай не был бы Китаем, если бы он не создавал параллельную, но государственную систему. Начиная с 2020 года в Поднебесной началось тестирование собственной цифровой валюты – «цифрового юаня», для использования которой не потребуется ни счёт в банке, ни даже интернет.

Официальная позиция правительства такова: цифровой юань сделает платежи более доступными, а экономика не будет зависеть от доллара и санкций. Впрочем, за «официальной позицией» китайского руководства эксперты всегда подозревают второе дно. Да и вряд ли они ошибаются – конечно, и этот инструмент ляжет в общую структуру контроля Китайского государства за населением под мудрым руководством товарища Си.

Да, правда в том, что тягаться с IT-гигантами может только Китай, который уже сам собой представляет одну большую технологическую компанию, и экосистему, и систему производства желаний и чаяний своих граждан. Мне кажется, очевидно, что все эти действия – это составляющие одной большой стратегии по защите своего населения от влияния «цифровой десубъективизации».

Китай собирает большие данные о своих гражданах, как известно, не просто так, да и камерами обвешана вся страна тоже не случайно: система неустанно и последовательно работает над созданием так называемого «социального рейтинга» или «кредита» – способа отслеживания и ранжирования своих граждан.

Внедрение этой системы – не заговор, оно идёт достаточно открыто. Впервые о работе над ней было объявлено в 2014 году, после чего начались многочисленные пилотные проекты в разных регионах страны.

«Ускорение построения системы социального кредита, – значилось в „Уведомлении Государственного совета о выпуске схемы планирования строительства системы социального кредита (2014–2020 гг.)“, – является важной основой для комплексной реализации концепции научного развития и построения гармоничного социалистического общества, важным методом совершенствования системы социалистической рыночной экономики, ускорения и обновления социального управления, а также имеет важное значение для укрепления сознания искренности членов общества, создания благоприятной кредитной среды, повышения общей конкурентоспособности страны и стимулирования развития общества и прогресса цивилизации».

Точная методология определения социального кредита неизвестна. Понятно, что он может и повышаться, и понижаться, в зависимости от того, как человек себя ведёт. Анализируя случаи «наказания» и «поощрения», о которых становилось известно прессе, западные СМИ, тревожно следящие за всем, что происходит в Поднебесной, считают, что понижение кредита может произойти при нарушении правил дорожного движения, курении в запрещённых местах, использовании ненормативной лексики, покупки слишком большого количества видеоигр, «неправильных» постах в социальных сетях, хищениях, мошенничестве, распространении лживых новостей.

В качестве наказания используются самые разные меры. В 2016 году девять миллионов китайцев были лишены права покупать билеты на самолёты, а ещё три миллиона – покупать билеты бизнес-класса на поезда. В принципе, всё, что связано с удобством, комфортом и развлечением, находится, так сказать, под ударом – ограничение доступа в рестораны, ночные клубы или поля для гольфа, невозможность забронировать номера в гостиницах высокого класса, отмена права свободно выезжать за границу и т. д. В ряде случаев применяется снижение скорости интернета.

В 2017 году семнадцать молодых людей, отказавшихся от службы в армии, были лишены права получить высшее образование, обучаться в старших классах или продолжать своё обучение. Также им были запрещены выезд за границу и покупка недвижимости. Судя по всему, и устроиться на какие-то руководящие должности им тоже будет нельзя – такое ограничение тоже существует, причём касается не только государственных учреждений, но и банков, других частных компаний.

Впрочем, кроме наказаний, для обладателей высокого рейтинга действует система поощрений. Например, китайский сайт знакомств Baihe отдаёт предпочтение учётным записям хороших граждан: можно получить скидку по счетам за электроэнергию, бронировать отели без предоплаты, брать вещи в аренду без залога и получить пониженный процент по кредиту в банке.

Впрочем, как я уже сказал, это данные о многочисленных пилотных проектах, проводившихся в разных провинциях. Если же говорить, с чего всё началось, то самые первые подходы к этому снаряду были сделаны на Тибете и в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, где проживают уйгуры, этнические казахи и представители других мусульманских меньшинств.

Установка камер слежения за тибетцами началась ещё в нулевых, что позволило свести на нет уже к Пекинской олимпиаде 2008 года достаточно частые до той поры народные восстания «подданных» далай-ламы. После этот опыт был с тем же успехом перенесён на непокорных уйгуров и другие мусульманские общины, а затем уже начал применяться в более спокойных регионах.

В отчёте Центральной тибетской администрации за 2008 год значится: «Проект Skynet – это система наблюдения для контроля над тибетцами и храмами по всем районам». В опубликованном в 2019 году докладе Госдепа США о ситуации с правами человека указывается, что в уйгурском Синьцзяне видеокамеры установлены на улицах, в магазинах и мечетях; программное обеспечение позволяет распознавать граждан по лицу, голосу и походке; ведётся тотальный контроль телефонных звонков, текстовых сообщений, электронной почты, социальных сетей и других цифровых коммуникаций; проводятся регулярные медосмотры для сбора образцов ДНК, сканирования сетчатки глаза и снятия отпечатков пальцев.

Понятно, что подобная политика Китая не может не шокировать Запад, а он именно так и реагирует на внедрение системы социального рейтинга – шок, ужас и тотальное недоверие.

Интересно, что на Западе совершенно не осознают собственных тоталитарных практик, разрастающихся всё сильнее и сильнее. Например, «демократический» запрос на преодоление всяческой сегрегации в обществе породил «парад привилегий», групповое упражнение, участники которого должны прочувствовать эффекты «социального неравенства».

Сначала все встают в одну линию, затем ведущий называет категории, и каждый из участников должен сделать шаг вперёд, если это «привилегия», которой он пользуется, и шаг назад, если у него таковой нет. Шаг вперёд полагается за белый цвет кожи, за мужской пол, за гетеросексуальность, за цисгендерность, за происхождение из состоятельной семьи, за высшее образование и т. д.

После выполнения задания тем, кто оказался впереди, следует осознать, сколь много они «должны» тем, оказался сзади.

При этом нельзя сказать, чтобы власти Китая действовали абсолютно слепо и бездумно, реализуя программу социального кредита. Её системное применение по всему Китаю было запланировано на 2020 год, однако, судя по всему, тестирования ещё продолжаются, а китайское правительство открыто сообщает об имеющихся трудностях.

В ноябре 2020 года оно сформулировало шесть проблем, которые ещё предстоит решить. Первая – необходимо чётко определить, какое действие (или бездействие) должно оцениваться системой. Вторая – решение вопроса с раскрытием приватной информации^[29]. Третья проблема – создание системы оценки серьёзности проступка и степени его влияния на социальный рейтинг. Четвёртый пункт – согласование системы с Конституцией, Уголовным и Гражданским кодексами. Пятый вопрос – механизм восстановления рейтинга, если человек встал на путь исправления или был причислен к «неблагонадёжным» по ошибке. И шестая проблема – обеспечение стандартов информационной безопасности (как уберечь личные данные от утечек, торговли ими и мошеннических схем).

Да, сам подход совершенно не соответствует представлениям «западной демократии», но я не удивлюсь, если окажется, что меры, предпринимаемые правительством Китая, обусловлены анализом проблем, с которыми столкнулся тот самый Запад. Не исключено, что компетентные, так скажем, органы Поднебесной в свою очередь проанализировали ситуацию с «правами человека» в странах «развитой демократии» и поняли, что делать можно, что нельзя, а что нужно делать, причём немедленно…

Дело в том, что третьим «эффектом» цифровой волны является загадочная «новая власть».

Глава третья. Ризоматичность «новой власти»

Через пять лет на Украине может случиться всё что угодно, к власти могут прийти фломастеры.

Иван Ургант

В контексте информации и потребления контента цифровая эпоха характеризуется, с одной стороны, потрясающей консолидацией знаний и почти беспрепятственным доступом к ним, но, с другой стороны, информационное поле цифрового мира сильно фрагментировано, тотально анонимизировано, существует в виде своего рода туннелей или колодцев, порождённых персонализацией.

Наконец, третий важный фактор – сложившаяся практика потребления контента в цифровую эпоху работает и «на вход», и «на выход» за счёт, по сути, подсознательных психических механизмов, управляющих поведением пользователя. То есть ни потребление информации, ни реакции на неё не являются осмысленным действием человека. В каком-то смысле он потребляет информацию и реагирует на неё в обход своей воли, будучи спровоцированным и направленным. Мы не преувеличим, если скажем, что пользователь используется социальными медиа как машина, обеспечивающая потребление и генерацию контента^[30].

Думаю, что, рассматривая феномен Сети, нет смысла подробно говорить о том, насколько ценен и значим интернет сам по себе. Сеть является самым эффективным в истории человечества инструментом обмена знаниями, актуальной информацией, а также провайдером коммуникаций.

Ещё двадцать лет назад невозможно было представить, что ты сможешь получить всю необходимую информацию по интересующему тебя вопросу, не выходя из дома (скажем, в библиотеку) и, что очень существенно, без специальной помощи со стороны специалиста по данной теме.

Доступность даже узкоспециальных знаний стала принципиальным, фундаментальным изменением, преобразившим научную сферу. В значительной степени именно этот фактор определяет ту скорость, с которой сейчас галопирует научно-технический прогресс.

Рей Курцвейл, один из самых блистательных технофутурологов ХХ века, в 2005 году в своей знаменитой книге «Сингулярность рядом: когда люди превзойдут биологию» предсказывал наступление технологической сингулярности^[31] к 2045 году. Однако в лекции, на которой мне довелось присутствовать в 2021 году, Курцвейл сдвинул прогноз уже к 2035–2037 году. «А может быть, и раньше», – добавил он.

Итак, невозможно переоценить значение Сети как инструмента хранения, дистрибуции и продуцирования знания. Но на этом хорошие новости, будем честны, заканчиваются. Ключевыми проблемами Сети, как я уже сказал, являются дефрагментация, анонимизация и формирование специфических информационных колодцев («фильтр пузырей»).

«Эффект дефрагментации» обусловлен тем, что в Сети нет никакой системы структурирования, ранжирования, действительной систематизации знаний. Она не обладает даже действенными механизмами верификации знаний – определения их достоверности, а также достаточности в вопросе информирования.

Это в полной мере, если использовать термин французских философов Жиля Делёза и Феликса Гваттари, ризоматическая структура (ризома)^[32]: «Любое место ризомы, – пишут авторы в „Тысяче плато“, – может и должно быть присоединено к любому другому её месту. Это очень отличается от дерева или корня, которые фиксируют место, порядок. […] Нет больше никакого отнесения к Единому, как к субъекту и объекту, как к природной или духовной реальности, к образу и миру. Множества ризоматичны и изобличают древовидные псевдомножества. Не существует ни единства, которое бы служило стержнем в объекте, ни такого, которое бы разделялось в субъекте. […]

Ризома может быть сломана, разбита в каком-либо месте, она возобновляется, следуя той или иной своей линии, а также следуя другим линиям. […] Группы людей и отдельные индивиды содержат в себе микрофашизмы, которые не требуют ничего, кроме кристаллизации. Да, пырей тоже ризома. Хорошее и плохое не могут быть чем-то, кроме как результатами активного выбора [селекции], вновь и вновь совершающегося во времени. […] Ризома не является ответственной ни за какую структуральную или генеративную модель. Она чужда всякой идее генетической оси в качестве глубинной структуры. […]

Централизованным системам авторы противопоставляют нецентрализованные системы, сети конечных автоматов, где коммуникация осуществляется от одного соседа к другому, где стебли и каналы не пред-существуют [друг другу], где все индивиды взаимозаменяемы и определяются только по состоянию на определённый момент, таким образом, что локальные операции координируются и глобальный конечный результат синхронизируется независимо от центральной инстанции».

Из-за отсутствия общей структуры мы не понимаем истинного значения большинства понятий, относящихся к разделам знаний, в которых мы не сведущи. Того объема фактов, смыслов и систем отношений, которые скрываются за этими понятиями.

Да, нам может казаться, что «всё понятно», но в действительности получение информации из Сети напоминает историю из знаменитой книги Джерома К. Джерома, где герой рассказывает о своём визите в библиотеку Британского музея и какое влияние на него оказал медицинский справочник. Герой обнаружил у себя все болезни разом, за исключением разве что родильной горячки.

То, что информационное пространство Сети не предоставляет механизма ориентации в знании, что не так-то легко заметить (есть же «Википедия», в конце концов), лишь усиливает эти эффекты. Вроде бы разобраться, что к чему, имея такой неохватный объем информации, не так и сложно – набираешь в поисковой строке запрос и смотришь результат.

Проблема в том, что мы не знаем того, чего мы не знаем, а потому и не можем загуглить это неизвестное. Следовательно это никак не помешает нам иметь стойкое убеждение, что мы разобрались во всём «досконально».

Да, для решения простых, утилитарных вопросов подобное программное решение вполне подходит, потому что оно изготавливается коммерческими компаниями специально для продажи нам своих услуг – вы можете узнать из Сети, где дешевле купить тот или иной продукт, как куда-то добраться, каков график работы музея или жилищной конторы и т. д.^[33]

Однако, если за знанием не стоит ответственного лица (в виде, например, коммерческой компании, официально сообщающей о себе), мы имеем дело с эффектом «испорченного телефона». Процесс выглядит следующим образом: исходное сообщение, появившееся в Сети (подлинность которого изначально невозможно верифицировать), многократно трансформируется множеством интерпретаторов, о характеристиках которых мы также ничего не знаем.

По сути, изначальная «фигура» последовательно, по различным ветвям интерпретаций многократно меняет фон, претерпевая те самые изменения, производя интерпретацию интерпретаций. Это позволяет любому актору собрать множество правдоподобных целостностей (версий реальности), удовлетворяющих любому изначально заданному его предубеждениями подходу^[34].

Возникающие при таком подходе уродливые, противоречивые внутри самих себя големы – которых принято называть «идеологиями» – созданы из одной и той же общей информационной «глины». Эта пластичная ризоматичность Сети позволяет им обретать формы, противоположные друг другу по существу. И созданные лишь на противодействии, в рамках противостояния, оно словно бы специально созидаются для ожесточённого конфликта между собой.

Этот процесс, как мы видим, возникает по вполне понятным психологическим и социально-психологическим причинам. Однако он может интерпретироваться и как «управляемый хаос», таковым – в смысле, управляемым – зачастую вовсе не являясь. Сама эта система «производства знания» (псевдознания) приводит к результатам, которые постфактум могут выглядеть полноценным заговором, особенно в воспалённых умах прирождённых конспирологов.

«Арабская весна» и «персидская зима»

В основе любого социального процесса лежит определённый социально-экономический базис, который в нынешних условиях, конечно, находит своё отражение в цифровом мире, но революционная ситуация возникает строго согласно ленинской формуле – «низы не могут, верхи не хотят»^[35].

Конечно, средства связи, как и революционный дискурс, возникающий в социальных медиа, оказывают своё воздействие, но лишь как спичка, поднесённая к уже хорошо нагретому пороху.

Социально-экономическим базисом событий, которые теперь называются «арабской весной», стали результаты правления режима Зин аль-Абидина Бен Али. В целом, неплохая экономическая ситуация способствовала увеличению рождаемости, что создало высокий процент молодого населения. С 1950 по 2015 год численность Туниса увеличилась более чем в три раза, в 1950 году она составляла 3,5 млн человек, а уже к 1990 году – 8,2 млн.

В нулевых положение дел в Тунисе выглядело почти безоблачным: экономический рост, число бедного населения снизилось до трёх процентов, Тунис вступил в ВТО, развивались теснейшие связи с Евросоюзом. Формально страна была вполне демократической, особенно по сравнению с предыдущими режимами: проходили выборы, в парламенте, пусть и номинально, были представлены оппозиционные партии и т. д.

Однако несменяемость власти и семейная коррупция^[36] в сочетании с отсутствием социальных лифтов, высокой безработицей (более 15 %) и усилением религиозности молодёжи, а также на фоне последствий мирового экономического кризиса (в начале 2010 года цены только на хлеб выросли в Тунисе на 50 %) привели к критической ситуации, почва для масштабных народных волнений была готова («низы не хотят»).

На непростую экономическую ситуацию наложился политический кризис, который заставил Бен Али сделать заявление о том, что он не будет баллотироваться на следующий президентский срок, где обычно побеждал с триумфальными и очевидно сфальсифицированными результатами выше 90 % («верхи не могут»). В народе поползли слухи, что на освободившийся президентский пост Бен Али планирует поставить свою супругу – Лейлу, которая, мягко говоря, не пользовалась большим доверием в обществе. Это стало дополнительным раздражающим фактором, спровоцировавшим дальнейшие волнения.

Однако, когда мы думаем о том, что произошло весной 2010 года в этом регионе, первая мысль – это, конечно, история простого 26-летнего зеленщика Мохаммеда Буазизи. Молодой человек совершил акт самосожжения в знак протеста против коррупции в своем родном городе Сиди-Бузид (численность – 40 тыс. человек, расположен в 265 км от столицы), и не сформируйся к тому моменту «революционная ситуация», акция Мохаммеда прошла бы незамеченной. Но она к этому моменту уже созрела, и по совершенно объективным причинам.

Видео с горящим Мохаммедом было загружено в Facebook^[37], где его увидели тунисские диссиденты, находившиеся в Европе. Они направили материал в сочувствующие СМИ. Очень популярный в Тунисе канал «Аль-Джазира», демонстрируя его буквально по кругу и смакуя подробности, фактически подталкивал тунисцев к неповиновению.

Бен Али принял решение обратиться к народу. Как пишет Этан Цукерман в книге «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху»: «Бен Али вышел в эфир и то умолял протестующих разойтись, то угрожал им расправой, если они не послушаются». То есть власть уже не только «не могла», она продемонстрировала свою слабость, и её счёт пошёл на часы.

Свержение Бен Али запустило эффект домино в странах, где сложилась примерно такая же политическая и социально-экономическая ситуация. Это привело к падению Хосни Мубарака в Египте и Муаммара Каддафи в Ливии.

Теперь к вопросу о конспирологии: несмотря на историческое значение «жасминовой революции», о том, что происходит в Тунисе, мир узнал впервые из New York Times, которая сообщила о Мохаммеде Буазизи, когда Бен Али уже бежал из страны. Четыре недели горело это пламя, а западные СМИ не уделяли ему никакого внимания.

Впрочем, тот же Этан Цукерман находит весьма понятное объяснение: протесты в Тунисе пришлись на время Рождества и Нового года, когда публика была в основном увлечена приготовлениями к праздникам. Добавьте к этому, что официальные СМИ в Тунисе ситуацию замалчивали, а местные оппозиционные сайты за пределами страны никому особенно не были интересны.

Спустя некоторое время Барак Обама сделает выговор директору Национальной разведки США Джеймсу Куперу – и за Тунис, и за потерю стратегического партнёра США на Ближнем Востоке – Хосни Мубарака. Председатель сенатской комиссии по разведывательному ведомству сенатор Дайэнн Файнштейн задала разведке и вовсе сакраментальный теперь уже вопрос к «старой власти»: «Неужели никто не смотрел, что там в интернете происходит?»

Конечно, когда свергли Мубарака, а США бомбили Ливию, пресса дала себе шанс отыграться – происходящее в прямом эфире наблюдал весь мир. Но это уже, так сказать, «послевкусие», вишенка на этом безумном торте. На более глобальном уровне приходится признать, что Сеть стала предельно дефрагментированной, а отдельные сетевые всполохи ни на что повлиять не могут. Они не способны не только вызвать серьёзных социальных изменений, но даже сделать какие-то события «общественно заметными»^[38].

Всё в рамках того же расследования о просчётах американской разведки по поводу Туниса и Египта отставной сотрудник ЦРУ Брюс Ридель заметил: «Не слишком ли мы сегодня зациклены на терроризме и Иране и недостаточно – на широкой смене поколений в регионе?» И это второй вопрос, на котором, мне кажется, важно остановиться.

Генералы, как известно, готовятся к прошлым войнам, и то, что ЦРУ во все глаза следит за Ираном, неудивительно. Дело даже не в ядерной программе, а в том, что ровно так же, как Запад прозевал «арабскую весну», он не заметил в своё время и приближения «персидской зимы» 1979 года, сделавшей Иран исламской республикой. И, как вы понимаете, обошлось без интернета, даже намёка на него тогда не было.

Мохаммед Реза Пехлеви – тридцать пятый шахиншах Ирана – правил страной с 1941 года. Человеком он был амбициозным и даже мечтательным, а власть его казалась абсолютной и вечной. Но ситуация стала ухудшаться в 1970-х годах, когда он, заручившись поддержкой США, решил примерить на себя роль «жандарма Персидского залива».

Дела у него в этот момент шли прекрасно – после кризиса 1973 года произошло четырёхкратное повышение цены на нефть. На этом фоне шах планировал ускоренную модернизацию страны, но попал в ловушку, как говорят, «ресурсного проклятия». В стране началась «безудержная инфляция, растущие как грибы трущобы, беспорядочные и непродуктивные расходы распространённой повсеместно коррупции». Недовольство «верхами» росло на всех уровнях власти и среди населения.

Одним из главных критиков шаха Реза Пехлеви был уважаемый в народе священнослужитель – аятолла Рухолла Хомейни. Будучи в изгнании с 1964 года, к 1965-му он обосновался и жил в соседнем Ираке.

Поздними вечерами, когда толпы паломников уже покидали мечеть имама Али в Эн-Нааджафе, Хомейни рассказывал желающим длинные лекции о просемитском заговоре Пехлеви. Аргументы изобретались, судя по всему, буквально на ходу – например, что шах заказал портрет вождя всех шиитов имама Али, где тот изображен голубоглазым блондином, потому что хочет, чтобы Ираном завладели американские христиане, и всё в этом духе^[39].

К святилищу имама Али в Ираке иранцам было не так-то просто попасть – квота составляла всего тысячу двести человек в год. Но этого оказалось достаточно, чтобы буквально заполонить рынки Ирана кассетами с записями Хомейни под маркой «Соханрани мажаби», что значит – религиозная лекция.

Шах запретил бы и эти кассеты, но вот президент США Джимми Картер требовал от него начать демократические реформы, а не душить «свободу слова». Так что только за 1978 год на рынках Ирана было продано более ста тысяч кассет с лекциями Хомейни, а его обвинительные речи, полные конспирологии и призывов к свержению шаха, услышали миллионы иранцев.

В качестве «идеологически выверенного ответа» министр информации Дарюш Хомаюн опубликовал в старейшей газете Ирана «Эттелаат» программную статью, которая называлась «Чёрно-красный империализм». В ней он обвинил аятоллу во всех смертных грехах – в сговоре с Советским Союзом, сотрудничестве с британской разведкой и даже в гомосексуализме.

Реакция иранцев, которые как раз в этот момент очень сочувствовали аятолле из-за трагической гибели его старшего сына, была бурной. 9 января 1978 года на улицы вышло более четырёх тысяч студентов, которые требовали от правительства опровержения провокационной публикации. Но армия жестоко подавила это выступление, что, в свою очередь, запустило целую лавину протестов – за следующий год в них приняло участие 11 % иранцев.

Так что к январю 1979 года бежать из Ирана пришлось уже самому шаху, а вот Хомейни, напротив, триумфально вернулся на родину. Миллионы людей со слезами на глазах встречали на улицах своего духовного лидера. Через четыре месяца иранцы единодушно проголосуют на референдуме за объявление Ирана исламской республикой.

Удивлению «западных партнёров» и тогда не было предела. Годом ранее Джимми Картер лично приветствовал Пехлеви такими словами: «Под мудрым руководством шаха Иран остается островком стабильности в одном из самых беспокойных регионов мира». В августе 1978 года протесты полыхали по всей стране, а свежеиспечённый отчёт ЦРУ гласил: «Ситуацию в Иране нельзя оценить как революционную или даже как предреволюционную».

Ничто не помешает нам, конечно, сказать, что шаха Реза Пехлеви свергли кассеты, а Бен Али, Мубарака и Каддафи – социальные сети. Но куда более вероятные причины, на мой взгляд, это бедность больших масс молодёжи, не имеющей перспектив, руководство, пекущееся о своих интересах, религиозная пропаганда и низкий уровень критического мышления, причём как у тех, так и у других.

Проще говоря, по-ленински: «Верхи не могут, низы не хотят». Ну а как они внутри самих себя «переписываются» – глиняными табличками или смайликами в социальных сетях – существенного значения не имеет.

Марк Цукерберг может сколько угодно рассуждать о том, что его детище принесло «свободу и демократию», но правда в том, что цифровая среда вызывает у человека патологическую зависимость и оказывает на него тотально демотивирующее влияние – то есть чем дальше, тем больше «низы» просто перестают чего-либо хотеть.

Удивительным следствием пандемии COVID-19 стала не только череда локдаунов, не только массовый перевод белых воротничков на удалёнку, но и тотализация подключённости. Даже самым упрямым критикам стало понятно, что мир изменился и цифровизация всего и вся неизбежна.