Читать книгу: «Новая жизнь тёмного властелина. Часть 1», страница 3

Глава 4

В ту ночь мне не спалось. Я сидел за столом в полутёмном зале, пил мерзкое пиво и размышлял о превратностях жизни. Прежде всего – пытался понять, как обойти ту преграду, что воздвиг этот мир между мной и местными женщинами. Пусть со стороны и выглядело так, словно я органично влился в местное общество. Но я-то понимал, что хочу в совсем иных «отношений».

Местные женщины не нуждались в мужчинах. Совсем.

Они не думали о мужиках, не упоминали тех в разговорах. Мужской анклав, что находился неподалёку от Оргоны, воспринимался женщинами, как клиника, где делали искусственное оплодотворение. Они даже не задумывались, кто там обитает, и как именно то самое оплодотворение происходит.

– Хочешь стать мамашей? – объясняла мне хозяйка кафе. – Оплати Совету налог. И отправляйся на эту… на «процедуру» в Мужскую крепость. Там уж – как повезёт. Можешь зачать дочку сразу. Но может случиться и выкидыш – если получится мужик: хрупкие они, не выносят нашу женскую силу. Или ты, девчуля, нуждаешься в деньгах? Тогда после «процедуры» поживи до родов подальше от других тёток; постарайся не психовать, сильно не радоваться и не рыдать. Родится мужчина – отдашь его в крепость, получишь неплохую премию. Я троих наклепала, пока копила на это кафе.

Слова «потомство» и «мужчина» для местных женщин не имели никакого отношения к словам «любовь» и «секс».

Хотя два последних понятия по вечерам, под выпивку упоминались часто. Вот только я уже который день обходился без них. И это при том, что моё появление в этом кафе не прошло незамеченным: одна из поварих пыталась ко мне подкатывать.

Я усмехнулся, представив, что позволю этой вполне симпатичной женщине запустить руку мне в штаны.

И услышал крик.

Тот раздался на улице. Но совсем близко.

Кричал ребёнок.

Я слез со стула, прошёл к окну, отодвинул штору.

Фонари в Оргоне были столь же редким явлением, как ночные патрули городской стражи. На счастье небо оказалось безоблачным. Света луны мне хватило, чтобы разглядеть у соседнего дома свору бездомных псов. Их в округе расплодилось немало.

А ещё увидел маленькую девочку в светлой похожей на пижаму одежде. Ребёнок стоял в окружении псов, прижимал к груди руки.

Пяти-шести летняя девочка ночью на безлюдной улице в окружении лохматых собак – картина напомнила мне о встречах с нежитью.

Я невольно взглянул на луну. Кровавого ореола вокруг неё не заметил. Снова опустил взгляд, увидел, что псы подбираются к ребёнку всё ближе.

Подумал, что именно таким способом нежить заманивает жертв в ловушку. Обычно он действует безотказно. Даже на бывшие воплощения зла.

Пробормотал: «Ладно».

Погрохотал запорами, снял со стены фонарь, распахнул дверь. Поморщился: к уже ставшему для меня привычным уличному аромату нечистот добавился запах псины. Я услышал звериное рычание. Шагнул за порог, зажёг светильник.

Готовился приголубить заклинанием любого, кто бросится в мою сторону: и пса, и нежить, и человека. Собаки и девочка среагировали на свет одинаково: обернулись. Стоявшие ко мне спиной псы отскочили в сторону. Рычание стихло. Фонарь в моей руке отразился в глазах зверей, осветил лицо девочки.

Я усмехнулся.

Подумал, что либо моё зрение ещё не пришло в норму, либо нежить в этом мире не такая, к какой я привык. Девочка выглядела обычным ребёнком: испуганным, с опухшими от слёз глазами и ободранной коленкой. И боялась меня не меньше, чем голодных псов.

– Пошли вон, – скомандовал я собакам.

Замахнулся фонарём.

Собаки поджали хвосты и рванули в разные стороны.

Не ожидал от них другой реакции: звери – не люди, они хорошо чувствуют, когда можно геройствовать, а когда лучше бежать без оглядки.

– Ты что тут делаешь? – спросил я у девочки.

– Не помню, – ответила та.

Говорила она громким шёпотом. Смотрела на меня снизу вверх, запрокинув голову.

– Где твоя мама? – спросил я.

Девочка задумалась. Словно попыталась решить: стоит ли мне доверять.

Шмыгнула носом, пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она.

Опустила взгляд. Уставилась на свои босые ноги.

На беспризорницу эта мелкая точно не походила – скорее на лунатика. Да и жила где-то рядом: иначе вряд ли бы сумела дойти сюда без обуви, не испачкав до колен ноги.

– Ступай домой, – сказал я.

Девочка кивнула.

Я вернулся в кафе. Щёлкнул запорами. Резко выдохнул, избавляясь от задержавшихся в носу уличных запахов. Зевнул. Решил, что пора ложиться спать.

Но прежде чем отправиться к расстеленному на полу кухни тюфяку, я вновь шагнул к окну, пальцем отодвинул штору.

Поморщился.

Девочка стояла на прежнем месте. Растеряно озиралась.

Не проснулась?

Я выждал ещё немного – девочка не уходила. Наблюдал за тем, как она озиралась по сторонам, зябко обнимала себя за плечи, жалобно кривила губы. И поглядывала на окна кафе.

Приоткрыл дверь, выглянул наружу.

– Что стоишь? – спросил я. – Где твой дом?

Мелкая дёрнула плечами.

– Забыла.

Я покачал головой. Похоже, ночная улица для девчонки выглядела слишком непривычно. Подумал, что после встречи с собаками ребёнку, наверняка, мерещатся ужасы в каждой подворотне.

За что мне это?

– Зовут тебя как? – спросил я. – Помнишь?

– Да, – сказала девочка.

И замолчала.

Я подсказал:

– И какое у тебя имя?

Мне показалось, что девочка вот-вот расплачется. Но мелкая сдержала слёзы. Только тихо вздохнула. Мазнула рукой по носу. Обняла себя руками – под утро на улице стало прохладно.

– Забыла. Правда-преправда!

Посмотрела мне в глаза.

Я вновь поморщился. Разбираться с потерявшимися детьми не моё дело. Да и не очень-то я любил возиться с детишками.

А что остаётся?

– Ладно, – сказал я. – Ты… есть хочешь?

Она кивнула.

Мне показалось, что мой вопрос девчонку порадовал. Та даже шагнула в мою сторону.

Я посмотрел по сторонам. Что надеялся увидеть? Родителей девочки? Улица пустынна: работящие горожанки ещё не проснулись, а гулящие бездельницы уже разошлись по домам.

Я обречённо вздохнул. Посторонился, освободил проход в кафе, запустил в зал ароматы улицы.

Сказал:

– Заходи. Покормлю тебя.

Девочка нерешительно улыбнулась.

Какие у неё длинные ресницы.

– Проходи, не стесняйся, – сказал я. – Побудешь до утра со мной: на улице ночью холодно. А днём кто-то наверняка тебя узнает: сомневаюсь, что ты пришла издалека. А может, явится и твоя мать. К утру она тебя наверняка хватится.

* * *

Никто из работниц и завсегдатаев кафе девочку не узнал. В ответ на мои расспросы все лишь пожимали плечами. Ни утром, ни днём о мелкой никто не спрашивал.

При дневном свете пижама девочки выглядела неуместно. Пришлось мне пожертвовать ребёнку свою рубашку. Подпоясал ту верёвкой, превратил в платье – пусть у местных женщин и не принято ходить по улице с голыми ногами.

До самого вечера девочка вертелась рядом со мной в зале. Вела себя тихо, никому не мешала. Рвалась помогать поварихам – я не пустил; несколько раз она прибралась под столами.

Хозяйке кафе мелкая понравилась. Персоналу не мешала. А вот моё настроение с каждым часом становилось всё мрачнее.

Когда за окном стемнело, я понял, что родственниц девочки сегодня уже не увижу.

Уши им откручу, когда встречу!

Я нахмурился, посмотрел на улыбчивое лицо девочки.

И что мне с ней делать?

– Эй, мелкая, – сказал я. – Подойди.

Девочка выполнила мою просьбу. Вышла из угла, замерла в шаге от меня. Сверкнула зубами.

– Твоя мамка не спешит тебя забирать. Походу, ей сейчас не до поисков. Занята очень. А значит, ты снова будешь ночевать здесь. Или вспомнила, где живёшь?

Мелкая затрясла головой.

– Ладно, – сказал я. – Потерплю тебя до утра. Но только… нужно же мне тебя как-то называть. Давай придумаем тебе имя. Временное. Пока не вспомнишь настоящее. Хорошо?

Девочка кивнула.

Я осмотрел её с ног до головы. Прикинул, кого она мне напоминает.

Худая, круглолицая, остроносая, с блестящими глазами.

– Будешь Мышкой, – сказал я. – Как тебе такое прозвище?

Мелкая повела плечом.

– Нравится, – сказала она.

– Вот и договорились.

* * *

Родственницы не явились за девочкой и на следующий день.

Тогда я сказал разносчицам, явившимся утром на работу:

– Мышка пока поживёт здесь. Будет вам помогать.

– Нечего ей здесь делать! – сказал одна из женщин.

Я без замаха легонько ткнул её кулаком в ухо.

Она отлетела к стене, закатила глаза, осела на пол.

«Что может быть более обыденным, чем бить женщину?» – подумал я.

Ещё недавно такая мысль показалась бы мне кощунственной. Ведь я был всего лишь некромантом и тёмным властелином. И никогда не рассматривал женщин, как объекты для применения физической силы. Использовать их жизни для призыва демона или для преобразования энергии – это нормально, по-научному. Но бить! – моя эльфийская часть натуры не смогла бы такого понять. А вот теперешний я за время работы вышибалой расквасил уже не один десяток женских лиц. И не терзался из-за этого факта угрызениями совести.

– Это ты хорошо придумала, Кира, – сказала мне вторая разносчица. – Девочка нам здорово пригодится. Если хозяйке не понравится твоя идея, скажи, что мы тебя полностью поддерживаем.

Я кивнул.

– Хорошо, что могу рассчитывать на вас, девчонки, – сказал я. – Сегодня же поговорю с хозяйкой. Не думаю, что она станет спорить с коллективом. Ценю вашу поддержку.

Хозяйка кафе выслушала мою просьбу.

– Платить ей не буду, – сказала она.

– Ладно, – сказал я. – Деньги Мышке не нужны, только еда.

Женщина почесала подбородок. Сощурила глаза.

– Хорошо, – сказал она. – Но помни: здесь у нас кафе, а не приют. Будет мешаться под ногами – вышвырну её на улицу. Ты за неё отвечаешь. Если девчонка что натворит, вычту расходы из твоего жалования. Согласна?

– Договорились.

– Отправь свою Мышку к поварихам. Они найдут ей работу.

* * *

С того дня я ночевал в кафе вместе с Мышкой.

Раздобыл для неё тюфяк. Когда персонал расходился по домам, бросал его на пол около тёплой печки – в трёх шагах от моего ложа.

По ночам, когда мы оставались в кафе одни, мелкая не умокала ни на минуту. Болтала без умолку, точно радиоприёмник, обо всём, что увидела и услышала за день. Но ничего не говорила о своём прошлом: ни о том, где раньше жила, ни о своей семье.

Я быстро уставал от её детских рассказов и расспросов – обычно ещё до полуночи усыплял Мышку импульсом магии. Не создан я для общения с детьми. Ради пары часов тишины перед сном жертвовал даже ценными крохами маны.

* * *

Вскоре осознал, что девчонка стала для меня проблемой.

* * *

Понял это не в ту ночь, когда убил позарившуюся на неё… педофила. Педофилку? Или правильно сказать: педофильшу? Не представляю, как это слово звучит на местном языке. Ни я, ни мой предшественник не слышали его от других.

Да и сам тот случай показался мне странным. Но порадовал: помог мне вновь заполнить резервуар для маны. И позволил не нарушить при этом клятву.

Педофил…льша явилась в кафе вечером. Предложила разносчице за девочку золотую монету. Однозначно – ушлёпок, пусть и женского пола!

Ночью, когда усыпил Мышку, я ворочался на своём ложе. Всё ещё жалел о том, что присутствие в зале посторонних помешало мне избавиться от извращенки. И превратить её никчёмную жизнь в ценную ману, которой у меня в запасе оставалось не так много.

Хорошее настроение мне вернули шорохи, что донеслись из зала.

Извращенка вернулась – вскрыла замок двери служебного хода…

Её высушенное заклинанием тело я отнёс в ближайший переулок. Бросил своре собак. Той самой, которой не досталась Мышка.

* * *

Мышка стала для меня обузой, когда я решил, что из Оргоны пора уходить.

Это случилось вчера. За пару часов до того, как Мышка нашла в зале карауку. Я беседовал с подвыпившими горожанками и вдруг осознал, что оставаться в кафе, в этом городе больше не хочу.

Провинциальный городишко дал мне всё, что мог.

Здесь стало скучно.

Я разобрался в мироустройстве. Послушал о законах местного общества. Понял, что в мелком городишке мне места нет – тесно и совсем не интересно.

Следовало бы просто встать и уйти. Отыскать экипаж, что следовал до столицы Кординии (благо деньги у меня были – заработанные не только честными способами). И уже через день-два я окунулся бы в совсем иную атмосферу: столичную.

Но я продолжал сидеть около барной стойки.

Мысленно укорял себя за глупость.

Улыбался собеседницам и думал о том, что если уйду, то в кафе останется Мышка – одна, не нужная никому. А это мне не нравилось – не мог такого допустить. Хоть я и не понимал, с чего вдруг меня теперь озаботила судьба маленькой девочки.

* * *

Я сидел на полу, рядом со спящей Мышкой. Перебирал струны карауки, наблюдал за тем, как мелкая шевелит во сне губами и морщит нос. И размышлял, как быть дальше.

Не тащить же мне Мышку следом за собой в столицу?!

* * *

Так и не придумал, как поступить с девчонкой.

Не нашёл оптимального решения.

А когда оно появилось, я ему не обрадовался.

Вечером, на следующий день после моего ночного выступления, в кафе вломились вооружённые клинками женщины, потребовали отдать им Мышку.

Глава 5

Они пришли, когда за окном уже стемнело. В зале почти не оставалось свободных мест. Гудели десятки голосов: посетительницы кафе силились перекричать друг друга.

Троица новичков не походила на завсегдатаев заведений, подобных нашему кафе. Я отметил неместный фасон их одежды, оружие в дорогих ножнах. Впереди шагала кудрявая женщина с воспалёнными глазами, обутая в запылённые красные сапоги. Пара спутниц отстала от неё на пол лошадиного корпуса; переступив порог, они поделили зал: взяли под прицел взгляда каждая свою половину.

На правом плече у всех троих я заметил одинаковые эмблемы – вставшего на задние лапы медведя. Герб боярского рода. У кудрявой медведь красовался на зелёном фоне, знак благородной – у двух других белые щиты «слуг».

Левое плечо слуг рода украшали скрещенные клинки. У благородной на плече я рассмотрел лишь один меч, но на фоне пламени. Меня уже просветили, что означают такие знаки – ранг бойца. Два клинка – у «старшей воительницы». Один меч с огнём – символ «воительницы-мага».

Отталкивая с пути подвыпивших горожанок, кудрявая подошла к барной стойке. Спутницы замерли за её спиной, держали руки у пояса, рядом с рукоятями мечей. Всем своим видом намекали, что ждут только повода, чтобы обнажить клинки и пустить их в дело.

– Где она? – спросила благородная.

Ударила ладонью по столешнице. Барная стойка заскрипела. Звякнули кружки.

«Крепкая у неё рука», – отметил я.

Придвинулся ближе к пришельцам. Занял удобное для рывка положение. Приготовился к тому, что внимание женщин вскоре переключится на меня: ведь это моя работа разбираться с буйными гостями.

– Кто вам нужен? – не поняла хозяйка кафе.

– Девочка семи лет, – сказала кудрявая. – Светловолосая. Её видели вчера тут, в этой харчевне. Моей слуге заявили, что она здесь живёт и работает.

Я в удивлении приподнял брови. Подобного поворота никак не ждал.

Вклинился в разговор, спросил:

– Кем вы ей приходитесь, госпожа?

Благородная смерила меня взглядом. Скривила губы. Я поймал себя на мысли, что её лицо кажется мне знакомым. Зелёные глаза, острый нос. Где я мог его видеть? Или это привет из прошлых жизней? Встречал похожую дамочку в одной из них?

В какой-то момент мне почудилось, что благородная меня ударит.

Но та сдержала свой порыв.

– Я её мать, – обронила она.

– Интересно девки пляшут, – сказал я. – Как докажешь?

– Что?! Мать моя женщина…

Кудрявая кивнула своим спутницам, обронила:

– Обыщите здесь всё!

«Старшие воительницы» не успели выполнить её распоряжение. Я не знал точно, на что они способны, но заклинание «паралич» на слуг боярского рода подействовало правильно, стандартно. Обе женщины молча повалились на пол.

Я скривился: педофилка хоть и заполнила мой резерв, но тратить ману на драку я считал расточительством.

Стала оседать и благородная: у неё с моей подачи отказали ноги.

Я подхватил её на руки.

Тяжёлая. Силёнок у меня пока маловато.

Усадил женщину на стул.

Та сжала мне плечо – сильно, словно пыталась раскрошить кости. Я высвободился из её рук – затрещала по швам рубаха. Шагнул назад – разорвал дистанцию.

– Посиди тут, – сказал я. – Подумай над своим поведением.

Кудрявая дёрнулась, но встать не смогла.

Испуга на её лице не заметил – только ярость.

– Ты понимаешь, с кем говоришь, простолюдинка? – спросила благородная.

Она смахнула со стола мою кружку.

Та отлетела к барной стойке. Не разбилась, покатилась по полу, расплескала воду.

Хозяйка кафе стояла с приоткрытым ртом, не шевелилась. Глазки барменши испугано расширились. Уверен: на неё я магию не тратил – скоро придёт в себя.

– Если бы понимал, то не спрашивал бы, – пробормотал я.

Сказал громко:

– Вижу, что вы девчонки непростые. Благородных кровей. Но… и что ты за зверь?

– Я боярыня! – прорычала кудрявая. – Верлая Силаева! Даже в этой вонючей дыре должны были слышать о нашей фамилии!

Она елозила на стуле, пыталась понять, что произошло с её ногами.

В зале воцарилось молчание.

Похоже, гости кафе услышали слова боярыни. Заинтересовались происходящим. На некоторых лицах я видел удивление, на других испуг, третьи – смотрели на меня с восхищением.

– Может и слышали, – сказал я. – Но мне знать твоё имя ни к чему, боярыня. Мне интересно другое. Кто тебе рассказал о нашей мелкой? И почему ты решила, что Мышка – твоя дочь?

Варлая Силаева скривила лицо.

Прорычала:

– Слышишь, ты?! Какая Мышка?! Что ты несёшь?! Я пришла сюда за своей дочерью! За боярышней Алаиной! И я найду её, чего бы мне это ни стоило!

Я потёр пальцем кончик носа – была у меня такая привычки в позапрошлой жизни. Считал, что избавился от неё, когда поджарился на костре. Но иногда она о себе напоминала.

Пробормотал:

– Ладно. Тут нужно разобраться.

Кликнул Мышку.

Та явилась в зал румяная, с красными от свеклы ладонями – помогала на кухне. Скользнула по боярыне безразличным взглядом. Вопросительно уставилась на меня.

– Алаина!

При виде Мышки Силаева попыталась вскочить. Не смогла. Стол затрещал под её немалым весом – мускулы у женщины побольше моих.

Мелкая часто заморгала. Попятилась. Но не испугалась – знала, что при мне ей ничто не грозит.

Я поманил Мышку к себе. Положил руки ей на плечи. Повернул лицом к боярыне.

– Ты знаешь эту тётеньку? – спросил я.

Мелкая покачала головой. Сразу. Отрицательно.

– Не помнишь? Точно? Посмотри на неё внимательно.

Мышка пробежалась по боярыне взглядом.

Видел, что мыслями она сейчас в другом месте. Должно быть, то чем она занималась на кухне, ей нравилось – спешила продолжить.

– Правда-преправда, Кира, – сказала мелкая. – Никогда её не видела. Это всё? Мне можно идти? У меня ещё куча дел. У нас там сегодня эта… как ты говоришь… запара!

Усмехнулась. Её глаза задорно блеснули.

К лицу боярыни прилила кровь.

– Что они с тобой сделали? – сказала Силаева. – Алаина! Доченька моя. Девочка моя маленькая! Это же я, твоя мама!

Мелкая вздрогнула, отшатнулась. Вцепилась в мою руку.

– Посмотри на меня! – продолжала голосить боярыня. – Доча! Я!..

Мышка отвернулась от Силаевой, уткнулась лицом в мой живот.

Боярыня уставилась на её затылок. Потом подняла взгляд, посмотрела мне в глаза.

– Я порву вас всех на куски! – сказала она. – Слышите?! Скормлю вас свиньям! Мать моя женщина… Доченька… Как же так?! Что же это?..

Мне показалось, что слова и поведение Мышки повергли Варлаю в шок.

Я махнул рукой.

Попросил:

– Помолчи, боярыня, дай подумать.

Больше двух десятков взглядов посетительниц и работниц кафе скрестились на моём лице.

Разносчица указала рукой на «старших воительниц».

– Кира, а с этими что делать?

Я прорычал:

– Подожди! Пусть лежат пока – никому не мешают. Отстань! Изыди!

Погладил Мышку по голове.

– Точно не помнишь эту тётю? – в третий раз повторил ей вопрос.

Не оборачиваясь, мелкая мотнула головой. Подняла лицо.

– Я пойду? – спросила она.

– Алаина!

– Иди, – сказал я.

Посмотрел на боярыню Силаеву.

Очередная педофилка?

В глазах боярыни блестели слёзы.

Мне показалось, что благородная готова упасть со стула и поползти к Мышке. Но вместо этого боярыня разразилась ругательствами: в мой адрес, в адрес неизвестных мне злодеек. От неё досталось даже моим предкам.

– Хотя нет! – сказал я. – Постой.

Удержал мелкую на месте.

– Кира!

– Подожди, говорю, – сказал я. – Метнись в кладовку, принеси карауку.

– Ты же хотела ещё утром отдать её музыкантше! – сказала Мышка.

Подпёрла бока кулаками.

– Отдам, – сказал я. – Потом. Когда-нибудь. Беги за инструментом, говорю. Быстро! Он там, у дальней стены, за мешками с луком.

Сказал Силаевой:

– Посиди пока, Варлая… не знаю, как там тебя по… матушке. Помолчи. Не ругайся при ребёнке. Сама видишь: девочке ничто не угрожает. А вот что будет с тобой – вопрос. Потерпи немного. Сейчас мы во всём разберёмся. Есть у меня идейка.

Вернулась Мышка.

Я вручил боярыне карауку. Та приняла из моих рук инструмент осторожно, точно опасалась, что тот взорвётся или превратится в страшного зверя.

– Играй, – сказал я.

– Что? – не поняла меня Силаева.

Она поморщил лоб.

– То, что ты играла для дочери чаще всего, – сказал я. – И если можешь, пой: так будет даже лучше. Это не шутка боярыня! Если хочешь вернуть дочь, делай, как говорю. Другого варианта у тебя сейчас нет. Если девочка тебя не признает, живыми я вас отсюда не отпущу. И мне плевать на то, какая у тебя фамилия.

Посетительницы кафе загалдели, предчувствуя развлечение. Застучали кружками – делали жадные глотки. Кто-то поспешил за добавкой.

Боярыня сверкнула глазами. Я ощутил, как её аура выплеснула в пространство сырую ману. Так случалось, когда одарённые теряли над собой контроль.

Но Силаева смолчала.

Она опустила взгляд на Мышку.

– Алаина, доча, что для тебя сыграть? – спросила она.

Мышка спряталась за мои ноги. Прижалась щекой к моей руке. Холодными ручонками вцепилась в мои пальцы.

– Я не Алаина, – сказала она.

Не очень уверенно.

Силаева нахмурилась. Сжала инструмент. Но не сломала.

– Играй, боярыня, – поторопил я. – Давай уже во всём разберёмся. Другого варианта у нас нет. И молись, чтобы моя затея выгорела – мелкая тебя вспомнила.

* * *

Инструментом и голосом боярыня владела скверно. Фальшивила. Излишне старалась.

Но посетители кафе её слушали с интересом. Кто-то даже пересел к ней ближе.

Слушала боярыню и Мышка. Сжимала пальчиками мою руку.

Силаева закончила играть – ладонью накрыла струны.

В зале наступила тишина. Ненадолго: вскоре гости кафе возбуждённо загудели.

Ожила и мелкая.

Она всхлипнула. Оттолкнулась от меня рукой и метнулась к боярыне. Повисла у той на шее и разрыдалась.

– Мама, мамочка, – повторяла она. – Я тебя вспомнила!