Читать книгу: «Легенды нашего края. По зову памяти», страница 2

Свет, он вот он, над головой – под ногами ощутил ступени погреба, как костяшки домино. Где-то там, за пределами досягаемости, они складывались в причудливый рисунок, а под ногами ступенями – раз-два-три, и я вышел из воды….

Вышел в Тот Свет. Почему в Тот, а не в Этот? Тот же вход-выход из погреба, та же дверь, тот же сад, тот же дом…. Да не тот свет – как-то блекло все, марь какая-то: ни солнца, ни облаков. Словно туман накрыл село наше и окрестности. К тому же судороги у меня начались запоздалые – лодыжку правой ноги так прихватило, что хоть криком кричи.

Доковылял до лавочки под яблоней и присел – осмотреться, подумать, что здесь не так. Ага, понял! – цвета нет, звуков нет: все блекло и тихо, как в допотопном телевизоре. Ни птиц, ни людей, ни машин, ни звуков каких-нибудь, все дышит спокойствием и… враждебностью – точно Тот Свет!

Любопытно стало – что дальше?

Любопытство не было удовлетворено, появилось чувство досады – ты этого хотел?

Сидел на лавочке с таким видом, словно задумывал это с самого начала.

Даже попробовал сосчитать процент схожести обоих миров (Светов?).

Ну, не чокнутый ли?

Мучился раздумьем: будет ли правильным пройтись по селу, заглянуть в дома, выяснить – куда люди-то подевались живые или мертвые. Понять, что особенного в нем, если Свет таки Тот. Что скрывает туман? Наверняка в этом что-то есть – он не просто так.

Почему-то подумалось, что туман – субстанция одухотворенная. Взял и сказал:

– Здравствуй, Тот Свет.

Никто ничего не ответил мне. И туман даже не колыхнулся.

Я, например, ждал удивления – Анатолий, что ты здесь делаешь? ты ведь живой!

Пусть будет не удивление, а снисходительность. Но не было ничего. А жаль. Я бы ответил – вот, интересуюсь, как тут у вас?

А он бы (туман?) не заметил моей лжи или сделал вид. И предложил мне что-нибудь выпить.

Загробная жизнь – это иллюзия. Я прочитал немало книжек, еще больше осмыслил абстрактных идей, но Тот Свет, честное слово, представлял себе как-то не так – не таким безжизненным. Никто не видит меня, я никого не вижу – может, здесь никого нет? Может, и нет никакого Света по ту сторону жизни? Но ведь кажется очевидным: раз в умершем человеке отсутствует нечто (душа?), что делает человека человеком, значит по закону сохранения энергии это «нечто» должно переходить куда-то еще. Так и религия говорит, и моя собственная вера – самая искренняя вера на свете.

Но именно сейчас, как это ни странно, меня больше волновал вопрос – как создается жизнь, а не как она умирает и куда пропадает. Мне казалось, что создание и уничтожение жизни были началом и концом одного процесса. Возможно, Высшая Сила – это Земля, как единый организм в холодном космосе. Жизнь на ней не возникает и исчезает (имею в виду человеческую), а передается от одного пользователя к другому – и так бесконечно. Жизнь же самой Земли – это эволюция живой природы. Ее задача – до окончательного остывания Солнца перебраться в систему другой, более молодой звезды. И так до бесконечности, но подальше от «черной дыры», где начало новой жизни, но конец ныне живущего.

Возможно, что я сейчас нахожусь в сознании Земли, потому что чувствую какой-то потенциал вокруг себя – какую-то необъяснимую, но невраждебную ауру. Это уже хороший знак – пришло чувство облегчения вместо недоумения и озабоченности. Потому что пришло понимание – все, что ты делаешь намеренно или случайно, заранее предопределено и имеет запланированные последствия. Кем-то запланированные – кто спрогнозировал тебя самого.

Адское пламя и райские кущи – это все от фантазии человеческой. Даже профессиональные убийцы на службе у Сознания Земли, что уж тут говорить о нас, простых смертных – ученых и космонавтах, служителях культа и пенсионерах. Все мы – дети Земли, ее семена и плоды. Эта теория объясняет все парадоксы и главный из них – когда какое-то явление и его противоположность существуют по Воле Земли в неразрывном единстве. Святые и мученики, их убийцы и гонители – живые примеры таких парадоксов.

Все мы, жившие и ныне живущие – элементы одного целого под названием Голубая Планета Земля. И для нее самой тоже существует понятие Жизни и Смерти – только масштабы его космические.

Понимание всего этого пришло ко мне как-то сразу – в последние час–полтора. Я по-прежнему сидел на лавочке в саду охраняемого мною дома, погруженному в беспросветный туман. Умиление от сознания совершенного только что открытия попросило наружу слезы. И я мог себе это позволить, так как некого было стесняться. Полвека раздумий и ожиданий этого стоили.

Утер слезы и посмотрел на дрожащие руки пожилого человека.

Надо браться за дело. Хотя, что делать я не знал. Спешить некуда – и будни, и выходные для меня превратились в сплошные рабочие дни размышлений. Теперь, похоже, не над чем – миссия моя на Земле завершена.

Чем же заняться последние дни уходящей жизни?

Писать я умею – можно попробовать научиться рисовать. Хорошая мысль. Совершенству ведь нет предела. Или заняться спортом – не для призов, а для здоровья. Например, побольше гулять пешком. Чем не спорт? Даже зимой…. Или купить бильярдный стол. Гонять шары можно одному. Когда-то это неплохо у меня получалось. Или составить свое генеалогическое древо – тоже тема!

От новых идей был в полном восторге. Даже забыл, что я на Том Свете.

Какой чудесный сегодня день! Жаль, что птицы не поют, цветы не пахнут, не светит солнце. Эй, куда вы все запропали? А ну-ка, явитесь! – давайте отпразднуем вместе мое величайшее открытие.

И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, туман на глазах испарился, солнце разлило тепло по округе, запели птицы, благоухание цветущего сада заполнило мир. Ай да Тот Свет! Многие лета Тебе!

Бесцветный и беззвучный мир преображался на моих глазах, будто открывая дверь в счастливое будущее.

3

Если принять в расчет все мои жизненные испытания, множество пережитых разнообразных невзгод, какие выпадали на долю не каждому, то можно подумать, что к 67-м годам я вполне заслужил то, что мне причитается – спокойную безбедную старость (да продлится она вечно!) при светлой памяти о романтичной юности.

Я никогда не тяготел к стяжательству. Заработай сейчас миллион долларов, я не сделался бы богаче, так как имею вполне достаточно для себя и для тех, кто мне наследует. У меня есть пенсия, мои воспоминания и мои книги, а также доброе имя – этого вполне хватает, чтобы упокоиться однажды с миром.

К пустому времяпровождению в развлечениях никогда не имел склонности. Мне доставляла большее удовольствие работа над рукописями. А в свободные минуты отдыха – воспоминания о прожитом.

Но не все в жизни было гладко и чисто. Даже с любимыми людьми не всегда я вел себя прилично. Вина перед ними за допущенные ошибки к старости перерастает в хроническую болезнь. Не скажу, что это мне сильно досаждает, но очень хочется встретиться вновь и объясниться – то, что случилось, было ошибкой: я и в мыслях не имел ничего дурного. Мысль эта царила над всеми другими – я видел близких своих во сне и разговаривал с ними.

Одним словом, то, что я теперь на Том Свете, но вполне живой и здоровый, подарок от Господа – не иначе.

Всех найду, все ошибки исправлю – вот задача. Вернусь и тогда уж окончательно (навеки?) успокоюсь.

Мне часто доводилось слышать от рассудительных людей, что привидения, являющиеся нам в нощи, есть духи предков наших неуспокоенные. По их словам, люди способны общаться с ними. Широко известный пример – Гамлет, принц датский, и дух его умершего отца в приватной беседе перекроили историю Дании.

Лично я не встречал, и, стало быть, не беседовал с привидениями, но часто во сне вижу отца и маму, общаюсь с другими, уже умершими людьми. Мне снилось, что я разговариваю с ними, как с живыми, и вижу их так же ясно, как если бы они на самом деле были у меня перед глазами. Часто мне становилось жутко и во сне и после сна – приснится же такое! и к чему? Иногда сны сбывались.

А теперь вот сбылась явь – я на Том Свете!

Если такова была воля неба противиться бессмысленно – я захотел найти калитку Туда, нашел и вот я Там. Вернее, теперь уже Здесь, а вы, читающие и внимающие, – Там, по ту сторону линии жизни.

Оживив природу и раскрасив окрестности, я задумался – какой в том смысл человеку на седьмом десятке жизни открывать неизвестный доселе мир? Думал я также о новых обязательствах, принятых на себя – исправить допущенные прежде ошибки или хотя бы извиниться за них задним числом. После долгих размышлений пришел к выводу – мне предстоит решить обе задачи: исправить ошибки прошлого и познать этот мир.

Первый шаг я сделал – окрестности раздвинулись до горизонта, по небу поплыли облака, солнце светило во всю прыть, гомонили птицы, ветер шелестел листьями, пахло цветами. Людей не было. Да они мне и не нужны – по крайней мере, не все. Мне и в той жизни хватило их суеты: цели, к которым они стремились, постоянно от них отдалялись. Похлебка жидка или мелок жемчуг – для них всегда!

Было бы конечно интересно взглянуть на кое-кого сейчас – ну что, мол, воровка Булкина, достигла полного счастья? в гроб-то вмещается все, что натырила? значит, был в этом смысл!

Или Литовченко – хрен ему в дышло! Вот мерзавец, коих мало. Хотел бы я посмотреть, что с ним стало… А на каком он сейчас – Том или Этом? А я? Какой для меня Свет Тот, а какой Этот? Создал себе проблему…

Впрочем, хорошим ли или дурным делом человек запомнился это не важно – главное, что запомнился. А мог бы оказаться настолько бесполезным для мироздания, что абсолютно никому в нем не было дела – жив человек или уже умер. Нет более унизительного состояния для души человеческой, чем полная безвестность.

Кругом был Рай. Рай на Земле!

В отсутствии людей (пусть даже умерших) выражалась вся великолепная полнота мира, и потому это был Рай. Я могу выбрать любого (конечно из умерших), с кем бы хотел встретиться и жить здесь. Рай – это я и то, что мне нужно: именно так!

Яркое солнце заливало безлюдные дома и улицы Хомутинино, полные цвета и звуков жизни. Золотисто-коричневой водой блестело Круглое. Над садами и крышами синело безоблачное небо. Здесь будет красиво, когда заселю все это близкими мне людьми.

Откуда все это и точно ли для меня? – вопрос, который волновал меня так же сильно, как космонавта в скафандре отсутствие щипчиков для сахара. Как все будет? – вопрос куда более серьезный: даже на Этом Свете (который на самом деле Тот) мне хотелось остаться ценителем высокого стиля.

Вот я и погрузился в глубокие раздумья.

Совершенно уверен, что первым человеком, с которым хотел бы я сейчас встретиться, должен быть мой отец. Но как бы чего не вышло – прокручивая в голове все возможные ситуации этой исторической встречи представителей двух Светов (Того и Этого), больше кому бы то ни было я доверял конечно ему. Мне казалось, что даже после его смерти, мы продолжали на каком-то подспудном уровне поддерживать связь. В победах или промашках мысленно всегда повторял – вот бы батя меня увидал! В душе костерил себя за то, что могло бы не понравиться моему отцу.

Помню его с малолетства – ему было тридцать шесть, когда я родился. Сейчас мне почти шестьдесят семь – он умер в семьдесят три. Мне не хотелось бы взять на себя ответственность, возродив его моложе себя – возрастная субординация отца и сына должна быть соблюдена. Вот тоже проблема!

Мне нужно правильное решение – нельзя ошибаться в таких делах. Тем более не теперь – после всего, что я пережил и достиг. Я себе не прощу, если что-то пойдет не так.

Так. Я помню, мы приезжали сюда – точнее на озеро Горькое…. Сколько же ему было тогда? Мне тридцать…. Значит ему шестьдесят шесть. Годится!

Я решился – пора вызывать дух отца Гамлета (Гамлет – это я!)

Только надо быть осторожным. Следует выработать четкий план. Для начала отправлюсь на озеро Горькое. Не туда, где я купаюсь перед «адмиральским часом», а на восточный берег, где теперь частные сады разрослись.

Я поднялся и пошел, не замечая незримой волны, катившейся впереди меня и возрождавшей окружающий мир к жизни и радости. Вон и собачка с двумя щенками. Они подбежали и стали крутиться под ногами, виляя хвостами. Живые глаза полны лукавства и даже насмешки. Здравствуйте, песики! – над чем смеётесь? Скучно вам без людей? Ну, ничего, подождите немного – обживемся.

– Кстати, вы за мной не ходите – не было вас там тогда. Так будет лучше.

Они будто поняли и отвлеклись на кошку.

Когда они шмыгнули в подворотню, преследуя ее, я с гордостью подумал, что бью все рекорды конспирации. Спасибо, хвостатые! – мысленно поблагодарил всех участников погони. У меня есть все условия, чтобы исполнить задуманную операцию.

Уверенным шагом ступил в безлюдный медгородок. Теперь на шоссе, дальше в сады и на берег, где должен быть солончак. Память через десятилетия вела меня.

Солончака не было. И берег показался незнакомым. Не было и проселка, по которому мы подъезжали к самой воде. Помню, нас было трое – еще племянник Андрюшка. И еще деревенские мальчишки, которые, вбегая в воду, обрызгали нас – а я их обматерил. Помню, как стыдно стало за свою несдержанность.

Солнце еще высоко – как и тогда. Но бесполезно искать солончак – пора начинать. Покончив с остатками сомнений, на спину лег, прикрыл глаза. Что надо говорить или думать? – вызываю дух отца… телесный образ… живого отца….

Черт бы все побрал! – как с птичками-то было просто.

В воде послышался неясный шум. Откуда купальщики-то? – этого мне только не хватало! Я открыл глаза….

В воде по колено стоял мой отец – заросший щетиной, седой, но живой. Вот мы и встретились между выдумкой и действительностью. Мы долго молчали, потом он сказал:

– Ты поседел, постарел – тебя не узнать. Сколько сейчас тебе?

– Я на год старше тебя.

– Ты все правильно сделал. Я следил за тобой.

– Я боялся ошибки – кто тут у вас заправляет?

– Не волнуйся, все обойдется.

– Надеюсь….

– У нас один шанс на двоих, так что пока все разумно.

– Ну, здравствуй, отец! – я обнял его, уткнулся носом в его ключицу и заплакал.

Он шмыгнул носом и по-отечески стал поглаживать мою голову.

– Ну-ну, еще и это, – бормотал я между приступами слезливости.

Несмотря на неудобную позу, отец относительно непринужденно стоял на ногах. А мои подустали – или силы пропали? – я потянул его на траву:

– Посидим?

Мы сели друг против друга и держась за руки.

– Итак, вот что я предлагаю – ты мне расскажешь, как все устроено тут у вас, чтобы случайно не напортачить.

«Напортачить» произвело должный эффект.

– Ничего нового я тебе не скажу. Все как в библии и учебниках физики. Души отживших создают электромагнитное поле Земли. Пока их помнят, они в своем облике, готовом материализоваться – вот как я. Те, о ком забыли давно, распыляются ионами и электронами во всем электромагнитном поле. Из них и создаются души новорожденных.

Я задумался, потом поднял глаза на отца.

– Кем создаются?

– Не делай из меня отличника. Все, что знаю, происходило на моих глазах. Взгляни на ситуацию под таким углом – биосфера Земли и ее электромагнитное поле есть живой единый организм. А люди и прочее в нем – это клетки, которые рождаются, растут и отмирают.

Я переваривал информацию без эмоций, удивляло (напрягало) одно – отец какой-то не такой. И руки, и ноги, лицо и голос – все его, а слова и мысли какого-то постороннего и очень мудрого человека.

– Чего же ты хочешь? – я хоть и хранил свой облик, был частицей единого целого. У нас тут в электромагнитном поле Земли и доктора наук, и идиоты – просто электроны с ионами.

– Мне кажется, ты о квантовой механике раньше не знал.

– То было раньше. Буду, честен: ты только пока остаешься индивидуумом, а поживешь здесь, станешь, как я.

– Не забывай! – я-то живой, а ты возрожденный. Я, наверное, смогу вернуться через калитку в свой мир – а ты?

Отец одарил меня сияющей улыбкой:

– Я, наверное, нет. А мне и не надо.

Я посмотрел в глаза ему:

– Но ведь не мне туда, ни тебе отсюда срочно не надо никому?

– Нет, конечно. Давай поживем здесь – домой съездим. У тебя есть на чем?

Отец вздохнул, прикрыл глаза – он окунулся в воспоминания.

– Я хочу снова вернуться в дом, который построил сам….

– Мы его продали….

– Да знаю!

Я пробормотал что-то вроде «прости» и опустил от стыда голову.

Отец взвешивал решение, копался в самом себе, потом сделал выбор и заявил:

– Ладно. Зачем мне привыкать к новизне. Тебе ведь по силам придать ему вид той поры, когда я из жизни ушел?

– Думаю, что да.

– Так ну что – поедем? или пойдем? Неспешным шагом часа двадцать четыре надо идти.

– Мы поедем, но мне нужно забрать еще одного человека из электромагнитного поля Земли.

Колесо кармы – раз уж судьба повернулась так, надо брать от нее все, что возможно. Собравшись с духом, я вызвал в памяти образ Ирины – маркизы Ангарской. Вот именно здесь на этом месте мы были вместе 37 лет назад. Какими бы ни были истинные мотивы моего желания, я не мог не надеяться, что она этого тоже захочет.

– Ты точно уверен, что этот твой новый человек, нам не помешает? – спросил отец, спустя минут десять, в течении которых материализовать образ некогда любимой девушки мне не удалось.

– Надеюсь.

– Я его знаю?

– Это девушка, и ты ее видел – она однажды ночевала у нас.

Отец повернулся ко мне:

– Ты все продумал? Сколько ей было? А тебе сейчас?

Я об этом уже подумал и сказал:

– Но у меня нет другого выбора, как ты понимаешь.

– Ты всегда можешь вернуться сюда и встретиться в другой раз.

– Я сейчас еще раз попробую – не получится, поедем. Признаться, и сам не знаю, как с ней общаться.

– Ты ее видел несколько раз в течение месяца и не видел уже 37 лет – тяжело будет создать из молекул облик даже если ее электромагнитная информация сохранилась в поле Земли.

Я кивнул, соглашаясь, и поерзал седалищем на траве, в поисках более удобного положения.

– Тебе мешают эмоции нашей встречи. Давай поедем – ты вернешься сюда успокоенный, и все у тебя получится. Мать сейчас смотрит на тебя и злится за промедление. Да она тебя живьем съест, когда вернешь ей тело!

Я почувствовал, что не смогу сосредоточиться и вернуть Ирину в тело.

– Ладно, пойдем. Машина у меня в городке.

Быстро меряя дорогу шагами, мы прошли меж садами, поднялись по асфальту к медгородку и остановились у джипа, припаркованного возле моего подъезда. Дальше все, как на том свете – двери машины не закрыты, ключ в замке зажигания.

– Твоя? – подивился отец.

Я забрался в джип, включил мотор.

– Ты как – сядешь или следом побежишь?

Отец с удовольствием уселся в пассажирское кресло.

– Хороша – не мой «запорожец».

Я тронулся с места, не ответив. Джип отлично слушался руля, скорость набирал почти незаметно. Мы мчались, разрывая туман – ясный день оставался за нами. Моя странная магнетическая сила преобразовывала окружающий мир вслед за джипом, но обогнать не могла.

– Хорошо здесь гонять: дороги пустые, – то ли посетовал, то ли порадовался отец.

– Давай помедленней, если хочешь, – я сбавил скорость и волна преобразования туманного контура в цветущую панораму побежала в метрах пятнадцати перед машиной.

– Ну, нормально же, – оценил отец. – А на улицах и того медленнее, чтобы дома вернулись, ну, скажем, в 1993 год. Я хочу все узнавать.

Въехали на нашу улицу, одолели канаву перед домом, которую отец выкопал для весеннего водостока и обильных летних дождей и, почти уткнувшись в ворота, остановились. Отец вылез и попытался открыть калитку ворот – она оказалась закрытой. Он ринулся к калитке напротив гаража:

– Попробую здесь.

А я уткнулся лицом с закрытыми глазами почти в самые колени, напрягая память и воображение. Отец успел только сделать несколько шагов, как запертая калитка ворот распахнулась, и, улыбаясь от уха до уха, к нам вышла мама.

Не нужно забывать делать вдохи и выдохи – напомнил я себе, бросившись к ней.

– Сыночка моя, – сказала она и обняла меня за плечи.

– Хороший вы дом построили с папой, сюда просто манит и влечет, здесь уютно и хорошо, спасибо вам, и очень жаль, что мы продали его. – сказал первое, что на ум пришло.

– Ну, так заходите, он снова наш, – сказала и улыбнулась мама.

Отец подошел:

– Да, мы строили его на одной силе воли – денег-то не было.

И любовно похлопал ладошкой стальной квадратный столб ворот, на котором было выбито точками «А Е К 1974». Расшифровка несложная – Агарков Егор Кузьмич, 1974 год. Я тогда служил на границе.

Несколько секунд смотрел на гравировку столба, а потом обнял отца и сказал:

– Спасибо тебе. Прости нас.

Вошли во двор – все было как летом 1993 года (зимой отец умер).

– Наверное, ваши души не раз возвращались сюда.

– Пока жил ты, да, – сказал отец. – А как продали – ни разу, ни я, ни мать.

– Вы там дружны, в заоблачной дали? Ваши памятники на могилках склонились друг к другу. Знакомые говорят – символично.

– А что мы при жизни часто ссорились? – отец, кажется, немного обиделся.

Чтобы отойти от этой темы, я обозначил руками пространство двора:

– А сейчас вы что здесь чувствуете? Какие-нибудь вихри злой энергии? Ведь новый хозяин дома судимый.

Мама подошла к дверям открытой бани и заглянула туда.

– Нет. Сейчас нет. Нет ни одного постороннего запаха – все, как было при нас.

– Ты не кашляешь? – спросил я отца?

Он усмехнулся:

– Ты забыл мне вернуть бронхит с ларингитом и бронхиальную астму.

– Ты так и не женился, – посетовала мама. – Все один живешь, дурачок дурачком.

– Родному сыну и такие пакости пожелать! Эх, мама, мама….

– Ну, с Олей бы сошлись – она ведь тоже одна.

Успокаивая нервы, я барабанил пальцами по стальной бочке, в которую стекала с крыши вода.

– Знаешь, с какой-нибудь просто женщиной сойтись можно – нет в том большого греха. А снова жениться на Ольге, которую любил без памяти и которая мне изменила? – да никогда в жизни! Себя не уважать…. Мы иногда видимся – обид между нами нет: просто родители замечательного сына, просто дед и просто бабка ну, очень замечательных внучек. Наши отношения можно рассматривать, как терпимые – мы давно не стремимся друг к другу. И не нуждаемся….

– Славные девочки, – улыбнулась мама. – Мне сверху видно.

Отец вздохнул глубоко и затуманил взор своими воспоминаниями.

Пошли на огород, оставив дом на потом.

В ярких лучах послеполуденного солнца зеленел, наливаясь желтым цветом, картофель. Яблони увешены рдеющими плодами. Вишни, крыжовник, смородина и виктория чисты от ягод. Трава только на обочинах тропинок. Хорошо! Ухоженное пространство! Мне похвастаться было нечем.

Погруженные в созерцание порядка и чистоты, а также воспоминания, мы долго стояли у вагонетки с водой, в которой плавали караси. Я исполнил мечту отца – у нас появилась если не рыбная ферма своя, то садок с живой рыбой.

Отец, словно детство вспомнив, принялся гоняться за ними рукой и намочил рукав рубахи до самого плеча.

– Вон же сачок стоит, – покачала мама головой. – Давай-ка поймай мне штук пяток – они крупные.

– А ты почистишь, – это мне.

И резюме:

– Я испеку вам рыбный пирог.

Помню, когда-то на огороде у нас была печка-голландка. Просто печка выложенная из кирпича, обмазанная глиной и побеленная известью – плита на два отверстия с кружками для чугунов и труба. Ее топили в жаркие дни, чтобы сохранить в доме прохладу. Ставни закрывали на окнах сразу с восходом солнца для этой же цели.

Потом построили баню и нужда в печке на огороде под открытым небом отпала. В печке бани даже духовка была. Мама наладилась в ней печь пирог.

Отец принес три табурета из дома и мы уселись с ним в тени построек, а мама у открытой двери бани. В печке пощелкивали, сгорая, дрова, в духовке пекся рыбный пирог, мы вели разговоры.

– Ты, конечно, молодец, что добрался сюда, но зачем? – спросил отец.

– Разве тебе не приходилось совершать того, о чем ты с возрастом пожалел?

Веселость исчезла из его глаз.

– Совесть томит? Но ведь порой у нас не бывает выбора, не так ли? Скажи, разве жалости не достойны те караси, которых я отловил сачком, ты почистил и выпотрошил, а мать закатала в пирог?

– У нас выбора нет только в том, что мы обязаны делать.

С минуту или две я чувствовал его внимательный взгляд на моем лице.

– Ты боишься смерти, которая тебе предстоит?

Я взглянул на отца, удивленный вопросом. «Теперь нет», – хотелось сказать. На самом же деле я боюсь сойти с ума на старости лет или впасть в паралич. Какой же разумный человек не страшится такого финала? Сумасшествие опозорит меня и оставшихся живыми моих родных. Немощь неподвижности заставит их меня ненавидеть. И нет выбора – если смерть сама не придет, когда кончатся жизни силы, ее надо поторопить.

– Есть ли у меня причины для страха смерти? – тихо переспросил я.

Мама и папа замерли в ожидании ответа.

– В моей ситуации, наверное, нет. Сколько, обездвижив, смогу протянуть без воды и еды? Неделю? – максимум две? Я живу совершенно один. В гости ко мне никто не ходит. Единственно, кто меня беспокоит, звонки телефонные – примерно раз в месяц Людмила звонит, раз в квартал сын. Так что из двух смертельных бед страшна одна – не дай мне Бог сойти с ума. Стало быть, переживаний в два раза меньше. Думаю, это совершенно нормально. И обещаю, не тронуться головой – хотя, кто его знает…

Мама и папа заулыбались, участливо закивали. Отец не смог не прихвастнуть:

– Мы с матерью достойно ушли, – он улыбнулся, – и тебе того же желаем.

Отец угас на моих руках – я помню его последний вздох. Он мучился ровно столько дней, чтобы сердце мое не зашлось от горя, а разум не вскипел досадой – да когда же тебя черти-то приберут!

Мама умерла на руках сестры, повторив муки отца.

При жизни они схоронили двух детей – старшую дочь совсем малюткой, старшего сына малышом. Я, конечно, не помню их, а то мог бы попробовать вернуть.

Нас с Людмилой Бог миловал, и сейчас я почувствовал что-то вроде жалости к родителям за боль их утрат.

Затянувшуюся паузу отец прервал, смахнув слезу со щеки.

– Спасибо, что помните нас, – сухо сказал он.

– Егор, да ты что? – всполошилась мама. – Кого воспитали, то и имеем. Я вот ни грамочки не сомневаюсь в наших детях. Это ты все делил – твоя, мой…. Мне они оба дороги, и обоими я горжусь….

Мама вынула пирог из духовки, принюхалась к аромату рыбы и лука, лаврового листа. Поставила противень на табурет, на котором сидела, и укутала полотенцем.

– Пусть доходит. Здесь накроем или в избу пойдем?

Я почувствовал некую чарующую прелесть предстоящего вечера.

– А давайте в саду – вынесем стол, самовар нагреем – посидим в свое удовольствие. Слава Богу на вашем Свете нет мошкары и комаров.

Отец плечами пожал – в саду так в саду.

Мы перенесли с ним стол от колодца. Мама накрыла его клеенкой.

Можно, конечно, подозревать, что все происходящее со мной может быть бредом или иллюзией, но как пах пирог! – такой восхитительный запах вряд ли какому фантасту под силу вообразить и передать словами.

– Ну же, пробуйте, – мама распеленала его.

И мы навалились!

– Когда мы в последний раз едали такое? – причмокнул отец, запивая добрый кусок молоком.

– В таком-то составе? – прикинул я. – Лет тридцать примерно или даже больше назад.

– Ни с чем не сравнить.., – промычал отец полным ртом.

– С тобой все хорошо? – спросил я маму, видя, что она не ест и молчит.

– Вспоминаю, когда я последний раз такое пекла.

– У вас вообще-то как с памятью в электромагнитном поле Земли – своя сохранилась или теперь общая на всех? – спросил я родителей.

– Да я тебе уже говорил – пока нас помнят, и мы себя помним.

– А помнишь, как умер ты?

– Подробности неизвестны. Кажется, я был тогда немножечко не в себе.

– Да уж….

– А ты, мать, как умерла – помнишь? – спросил отец.

Ответил я:

– Вы как сговорились – немножечко не в себе… и вечная память.

– Ни о чем мы не договаривались, – ворчливо сказала мама. – Что выпало по судьбе, то и приняли.

Мамин запал хорошего настроения что-то быстро закончился. Я пристально посмотрел на нее, но ее лицо оставалось непроницаемым. По нему абсолютно ничего нельзя было прочитать.

Тогда я спросил:

– О чем ты все думаешь?

– О чем? – переспросила она. – О Люсе, конечно – о чем же еще.

– Хочешь, расскажу, как она живет? Вова теперь у нее не пьет. Андрей и не курит даже, вот…. Пять внучат – все послушные и разумные.

Мама пожала плечами:

– Я это знаю все.

– Тогда – что? Главную работу по жизни сделали – потомство на свет произвели. Будут помнить, и будут жить, как вы живете здесь нашей памятью.

Отец, увлекшись пирогом и рыбой, на некоторое время совершенно забыл о нас. Мама подняла голову и строго посмотрела на него:

– Ты как с голодного края!

Не дожидаясь ответа, встала и не спеша пошла, любовно оглядывая грядки огорода. Отец умял уже треть пирога и не сразу расслышал, что сказала ему жена.

– Ты чего? – переспросил он.

– Грядки как чисто обихожены, – откликнулась мама издалека.

– А в подполе, наверное, настоечка есть? – это он мне.

– Скажешь – сделаю.

Отец поднялся:

– Ну, я схожу, баночку трехлитровую нацежу – нам на вечер хватит посидеть.

– Куда это он? – спросила мама, вернувшись к столу с пучком батуна.

– За настойкой. Самовар я тогда, пожалуй, уберу – раз никто не пьет.

– К настойке бы Стюру соседку сюда – вот был бы концерт.

– Может, сегодня семьей посидим? – проговорил неуверенно я. – Будут еще соседки.

– В Петровку съездим?

– Обязательно. Нам спешить некуда – всех навестим, кого помним, кто жил….

Мама кивнула, но я заметил, что на ее лицо легла какая-то тень.

Отец появился с трехлитровой банкой настойки и, не в силах сдержать обуревающие чувства, издал ликующий вопль.

Какие-то они не такие – отец и мама – внешне похожие, а вот поведением нет. Подумал-подумал и решил – сейчас они естественные, такие, какими должны были быть, а при жизни каждый из них играл свою роль. Отец – был сумрачным и суровым главой семейства, мама – заботливой и уступчивой хозяйкой дома.

Папа сел и разлил по стаканам настойку.

– Ну, за встречу!

Мы выпили, и мысли наши унеслись в далекое прошлое – в старомодную основательность и традиции, когда мы просто были молоды и излишне сентиментальны….

Отец быстро захмелел.

– А помнишь, мать, когда поженились, я обещал заботиться о тебе, пока смерть не разлучит нас… – его голос дрогнул. – Я знал, конечно, что мы умрем не в один день, но надеялся, что тяжесть расставания ляжет на мои плечи. Но умер раньше, а это не входило в мои планы.

– Ты старше, – сказала мама. – А потом – война, три ранения сказались на здоровье.

– Я понимаю, и все же считал себя сильным человеком.

– Не надо, Егор, – сказала мама и стала собирать со стола. – Что было, то произошла, и нам себя не в чем упрекнуть – детей вырастили, подняли. Дети не забывают нас – чего еще надо?

Нужно было не иметь ни чести, ни совести, чтобы не откликнуться на эти слова. Ведь мама не обманула его доверие – честно жила вдовой до самой смерти.