Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

Глава 23. И один в поле воин, но трое – войско

В человеческом облике оборотни безмолвно взирали на представшую перед ними картину. Во многих взглядах сквозило искреннее удивление, и они потерянно бродили между трупами однополчан, приседая над ними и обливая слезой. Кто-то выл, как раненый зверь, над сыном или над братом…

Дьявол исчез на несколько минут убрать зеркала. Вернулся со стариком Борзеевичем, достал из-под полы две бутылки вина, открыл обе и протянул одну старику, предложив еще бокал. Но тот лишь неопределенно хмыкнул, приложился к горлышку, и не выпустил до тех пор, пока не осушил бутылку до дна. Вторую бутылку Дьявол разлил в три бокала. И от наполненного бокала старик Борзеевич не отказался. Глаза его весело заблестели, он шмыгнул носом, непристойно отрыгнул, крякнул и выпил, не дожидаясь тоста, который приготовился произнести Дьявол.

– Погоди ты, бочка бездонная, наполнять себя надо постепенно, – укорил его Дьявол, наливая ему до краев еще один бокал. – Уж и не знаю, то ли по голове тебя погладить, то ли снести ее с плеч. Удивительное у меня раздвоение: счастье, что ты у нас есть, или несчастье, что ты всеми оплаканный?

– Хе-хе! – ухмыльнулся старик Борзеевич, проведя ладонью по подозрительно чистым волосам, по ровно остриженной бороде, пригладив их. И одежда…

Старик не выглядел грязным и неухоженным, как раньше, он был чистеньким – постиранным и поглаженным, и сразу стало ясно, чем старик и изба занимались, пока оборотни атаковали их. Определенно старик парил себя по всем правилам свежими вениками, которые она навязала после пробежек. Манька слегка рассердилась: изба-баня – передовая позиция, нельзя относиться к ее охране так беспечно. Но тут же вспомнила, сколько оборотней полегло, благодаря Борзеевичу, и деликатно промолчала.

– Я и сам в себе не разберусь, – сказал он загадочно с легкой задумчивостью, потягивая вино уже не так жадно. – Но есть еще горох в кармане. Мог бы я мыться в баньке, если бы не умел объяснять, что всяк будет счастливым, если отнесется с почтением к моей прихоти? Я заслужил боголепного отношения!

– Разбазариваешь мое имущество, – проворчал Дьявол.

Вместо того, чтобы охранять избу, он мылся, стирался и спал, и о каких, интересно, заслугах он мог говорить? За что Дьявол выставил перед ним третью бутылку вина, ревниво подумала Манька, завистливо наблюдая, как вино убывает. Она сама отпивала маленькими глоточками, растягивая удовольствие, прикрыв бокал рукой, потому что Борзеевич хищно наблюдал за тем, как пьет она.

– Правда твоя, не молился! – дьявол протянул Борзеевичу четвертую бутылку.

За что такая честь? У нее бокал пустой, и никто не предлагает ей дополнить.

Манька нахмурилась и выглянула в окно.

Возле ее избы разорванные окровавленные тела лежали как попало, разбросанные по земле, и были их десятки, может, сотни три, тогда как возле бани трупы оборотней лежали ровненько в рядок, а иные поднимались штабелями, и по ним было заметно, что они и в самом деле умирали счастливые, особых повреждений у трупов не было, будто перед смертью зверь примирился с человеком – и счет их шел на сотни, больше тысячи.

Это что, оборотни подходили к избе-бане, понимали, что Борзеевич собой занят, некогда ему, смотрелись по очереди в зеркало и отходили, чтобы лечь и умереть?

Заметив изумленный взгляд Маньки, Дьявол и Борзеевич переглянулись, перемигнулись и продолжили свою беседу, как ни в чем не бывало. Даже бессмертный Дьявол не мог так пошутить над нечистью, которая потеряно бродила по лугу, с ужасом взирая на растерзанные трупы, которыми брезговали даже мухи. И обязательно останавливались у сложенных в ряд оборотней, удивленно вскидывали брови и снимали перед мертвыми братьями головное уборы, пытаясь понять, как такое произошло.

Манька чутко прислушалась к тому, что творится за стенами избы.

Некоторые из оборотней уже пришли в себя и, возбужденно обсуждая происшедшее, пытались выдвинуть хоть какие-то предположения.

– Еханый бабай! А я говорил, что тут не чисто! Поимели нас, ох, как поимели!

– Да ну, можно подумать… оборотни среди нас… Это что же…

– Хватит, хотя бы себе признаться честно! Ловим кого-то среди леса… Нас, выходит, поймали… Опоили сонным зельем что ли? Я вчера еще с ними пил из одного горла…

– Ты и есть оборотень, не зря от серебра шарахаешься…

– А эта не боялась? А этот? Если я оборотень, почему ты живой остался? Мы что ли их всех? Я к серебру любви не испытываю, но крестик ношу, а так любой золото поболее любит… Просто тут серебро не серебро совсем.

– Хоть кто-то что-то помнит, что тут ночью произошло?.. Или нет?

– Я чуть-чуть… Драку помню, еще стрелы летели во-о-он оттуда!

– Ты хочешь сказать, что в избе сидит некто, который шутя положил полторы тыщи человек? Эх, жалко, сначала надо было поляну-то понюхать, понять, сколько их там, а то все следы затоптали, теперь что, сиди, гадай, кто там и сколько!

– Нет, не людей… Я еще помню, драка была. Со зверями.

– Получается, что мы ими были?

– Ой, ну ладно вам, я давно об этом знаю. Со мной каждое полнолуние так, очнулась – на улице. И как раз полнолуние. Только не надо говорить, что это я их! Он помнит, что зверей тут было много.

– Получается, что нас в ловушку заманили? Собрали всех разом и заманили в ловушку? Ну да, я оборотень, давно знаю, и ты, и он, и он, и она, а они разве не были? За каким их тогда сюда понесло?

– Может это, того, мы их? Они были такие, а мы другие?

– Брось! Не смеши! Такие же, как мы. Смотри сколько стрел на земле… Черт, стрелы тают… Гляньте, горят… Многие стрелой убиты, а остальные… А эти нахрена рядами улеглись?

– Я тоже нашел, смотрите-ка, с серебряным наконечником… Ждали нас, суки!

– Это в нас?! На нас?!

– Ай-яй-яй, это ж какая варфоломеевская гнида запоганила нам отдых?

– Это из избы, там вчера головы торчали! А что они к нам не выходят? Боятся нас?

– Я поняла, это они Бабушку Ягу!

– Ну… Там свинья лежала, я сам там был, вряд ли это была Бабушка Яга… В плену, наверное, держат…

– Господи, за что? Нам надо их достать! Нас за ними послали!

– А давайте красного петуха пустим! Поджарятся, никуда не денутся. Кто за?

– Думаешь, этому монументу хоть что-то станется?

– А почему бы нет? Расплавим да продадим! Это ж сколько бабла! Я за!

– Надо ребят собрать… И это, будете петуха пускать, поставьте охрану, они по реке могут свалить, караулить надо…

– Меня тошнит от вида крови, не могу на это смотреть, я лучше приготовлю поесть…

– Ой, гляньте, серебряного озера нет!

– Зато в других местах этого металла навалом… Говорю вам, это не серебро, есть такие ядовитые металлы.

– Порву! Кишки выпущу! По стенке размажу! Жрать заставлю свое дерьмо! За веру, Царя и Отечество! Кто не со мной, тот против меня! Готовьте динамит! Сейчас мы эти монументы пустим на воздух!

– Манька, ты, может, вздремнешь чуть-чуть, вместо того, чтобы слушать, как они между собой препираются? Думаешь, они полюбят тебя, когда поляну разминируют? – услышала Манька голос за спиной.

И Дьявол, и старик Борзеевич смотрели на нее с укором.

Старик Борзеевич уже притащил из избы два матраса, два одеяла и подушки.

– Поговорят-поговорят, и решат, что надо спустить с нас шкуру и кошелек из нее сделать, – обиженно проговорил он, укладываясь рядом с Дьяволом, бесцеремонно подлезая под его плащ. – Батюшка, – взмолился он, – дай хоть одним глазком перед смертью побеспредельничать! А то забыл уже, как выглядит белый свет.

– Уже решили, – недовольно проворчала Манька, застилая матрас простыней. – Сейчас будут нас взрывать и поджаривать. Думаете, избы выдержат?

Дьявол снял плащ, накрыл старика и спустился вниз, вернувшись с самоваром, заварил душистого чаю из смородиновых листьев на живой воде. Пока чай настаивался, спустился еще раз и поднялся с подносом румяных пирогов.

После чая усталость сняло, как рукой. Осталась легкая истома. Манька подремала, и как только зашевелился Борзеевич, которого Дьявол толкал в бок, вскочила, прильнув к оконцу.

Оборотни с осторожностью подтаскивали к избам ящики, помеченные красной краской. Другие рыли окопы, а третьи прятались за деревьями с оружием, целясь в избы.

– Дьявол, надо попросить избы открыть проход в избу-баню, а вдруг придется отступать или одна из них загорится? – предложила Манька. – Так и будем вплавь перебираться? А вдруг стрелы у Борзеевича закончатся? Он поди все истратил, в бане их немного было.

– Да, Отец, похоже, тут сейчас жарко станет, – поддержал ее Борзеевич.

Но Дьяволу просить не пришлось, наверное, изба услышала просьбу. Избы зашевелилась, с невероятной скоростью начали расти бревна и крыша, образуя проход. Две избы воссоединились. Но местами серебренный панцирь раскололся и осыпался.

На какое-то время оборотни отбежали к опушке, наблюдая за трансформацией изб, но как только все успокоилось, начали с удвоенной силой таскать хворост к стенам, поливая его горючей жидкостью, укладывая на хворост мертвых собратьев. Кто-то снова попытался приставить к стене бревна и забраться на крышу, но из стен изб вдруг начали вылетать толстые суки, отталкивая бревна со смельчаками, придавливая тех, которые крутились поблизости.

– Они их решили в качестве дров использовать? – удивившись, показала Манька на трупы, приготовленные к сожжению.

– Умно! Обязательно повешу медальку тому, кто придумал устроить братский погребальный костер, – похвалил Дьявол. – Какой герой не мечтает даже после смерти принести пользу? Представляешь, сколько могил им придется вырыть? До нас ли им будет? У них же нет экскаватора. А так одним выстрелом два зайца: и от трупов избавятся, и избы спалят.

– Спалить? Нас? Мы сгорим? Заживо? – запаниковала Манька.

– Бог с тобой, сколько горела изба, а если уж совсем худо будет, напьется воды в реке. Я бесплотный, не горю. Старик Борзеевич тот горел. Сгорает. Синим пламенем. Но потом восстанавливается. Естественно, каждый раз – дите малое, приходится бить каленым железом, чтобы память восстановить. А тебе – будет худо…

Манька уже почувствовала гарь. Дым стелился по земле, поднимался и заползал в избу. Дышать стало тяжело. Сразу несколько автоматных очередей ударили в чердачные окна обеих изб. Свинцовые пули ударялись в стены и доски, и будто прилипали к ним, не пробивая. Стреляли теперь и с другого берега реки, но одиночными прицельными выстрелами, но точность прицела была аховой. Пули, выпущенные из автомата, или не долетали – все же река была широкой, разливаясь в берегах от тающего снега с вершины горы, или промахивались, иногда попадая в своих. Вряд ли оборотни догадывались, что пальцевые гребни по середине реки обладали магнитными свойствами, изменяя траекторию движения пули, иногда притягивая их.

Когда дым начал заполнять чердак, Манька поняла, что сделать уже ничего нельзя.

И Дьявол молчал.

Она взяла лук и стрелы:

– Раз все равно умирать, прихвачу с собой еще несколько оборотней. Все миру легче. Люди, не люди, а раз пришли убивать, значит, обратку можно считать самозащитой. Ну, не сдаваться же просто так! Я им ничего плохое не сделала.

– Дай-ка, посмотрю, какой бедный лучник оттуда высунется, – услышала она снизу.

Хохотнул женский голос.

– Я бы этих тварей так уделал, чтобы жизнь медом не казалась!

– Уделай, – благословили его. – Думаете, их много?

– А вдруг бабушка Яга и вправду в плену? – сочувствующе произнес тот же женский голос.

– Не-а, запаха нет, мы все проверили… Велено никого не жалеть. Уходим, тут сейчас совсем жарко станет. Вон, наши еще дровишек тащат. Выкурим, куда они денутся.

Оборотни столпились на опушке и выжидали, пока другие сваливали новую партию хвороста.

Приготовленные избами амбразуры пришлись как нельзя кстати, через них Манька могла стрелять, не засветившись в окне. Она прицелилась и выстрелила в ближайшего оборотня. Оборотень взвыл и повалился наземь, выронив охапку.

Это был первый ее оборотень, убитый в образе человека.

Манька слегка побледнела, когда поняла, что рука дрожит, и сама она вспотела от напряжения и внутренней борьбы. Но люди готовили смерть ей, и всему, что она любила. Враг выжигал ее из земли Дьявола, чтобы устроить на этой земле для Благодетелей базу отдыха. Тепло, озеро рядом, рыба в реке навалом. Для изб места тут, конечно, не останется и всех зверей изведут, которые к колодцу придут лечиться. Да и сам колодец заплюют так, чтобы драконы могли утолить нездоровую ядовитую жажду. Вдруг найдут еще одного железного человека, который сможет повернуть колодец против себя самого.

– Ох, ежкин корень… – выругался кто-то.

Оборотень лежал мертвый, но люди не кинулись его рвать, а замерли, с ненавистью глядя на чердачные окна. Многие отступили за деревья и спрятались за стенами.

– Мудро, – произнес Дьявол, на сей раз одобрительно. – Простенько так, положила … Человек, думаешь?

Но Манька уже целилась в следующую жертву. Изба горела, или не горела, но Манька начала задыхаться. Горячий жар обжигал легкие. Прильнув к чердачному окну, которое выходило на реку, она хватала воздух, бежала к окну на лес и гору, стреляла, и снова искала воздух. То ли благодаря выпитому вину, то ли пришел опыт, стрелы летели в цель с необыкновенным послушанием, поражая одного оборотня за другим.

Петляя, оборотни отступали. В ответ из леса снова полетели пули. Манька чуть отступила, скрываясь за обшивкой и бревнами.

Дьявол разложил стрелы, проверив их на заточенность. Заметив, что у бани оборотни не валятся и стрелы не летят, он пролетел по чердаку, не касаясь пола, исчез в проходе. Старик Борзеевич имел опыт стрелка, но последние оборотни без ущерба для себя свалили хворост, и теперь поливали его горючей смесью. Достать их у Маньки не получилось, и пламя вокруг избы-бани взвивалось до самой крыши.

Она бросилась следом за Дьяволом. Сунув сырую тряпицу в рот, положила еще шестерых, которые закладывали под избу-баню динамит. Избы разбрызгивали воду, стачивая ее из бревен, чуть уняв огонь. И сразу затрещали бревна, сотрясаясь от ударной волны.

Манька покатилась по полу чердака, ударившись головой об стену.

Избы устояли, но местами серебро осыпалось. В стане оборотней прокатилось дружное «Ура!»

Старик Борзеевич лежал без сознания, задохнувшись в дыму. Манька сразу же подползла, помогая Дьяволу влить в его рот кружку живой воды, придерживая голову. Борзеевич закашлялся, и снова впал в беспамятство. Его высунули в окно на реку, давая отдышаться. Втянули обратно – и вовремя, меткий снайпер пробил наличник в том месте, где свешивалась голова Борзеевича. Оборотни поумнели и перестали палить с другого берега из автоматов, оставив только снайперов, которые приноровились стрелять метко, учитывая ветер и магнетизм защищающих избы скал, стреляя наискось, без возможности обстрелять чердак внутри, поэтому сидели и ждали, когда кто-нибудь появится в окне.

Снова влили в рот Борзеевича живую воду – старик повис на руках, как тряпичная кукла. Ноги его не держали: как только он приходил в себя, порывался встать, глаза его дико блуждали, он виновато улыбался, бредил и валился снова.

Дьявол перенес его на чердак старшей избы, уложил в постель у окна на реку, накрыв мокрой простыней. И, наконец, догадался поменять направление ветра, теперь ветер дул с реки, чердак продувался через чердачные окна, вытягивая дым, дышать стало легче, клубы черного дыма чуть-чуть развеялись.

Манька спустилась в баню, выпила ковш живой воды, облилась – сразу стало легче. Теперь ей приходилось сторожить обе избы. Она металась по всем окнам, выпуская одну стрелу за другой, отражая яростные атаки. Лезть в огонь враг не рисковал, подбегали и швыряли гранаты – и груды тел оборотней, сваленные вокруг изб, разлетались на многие десятки метров.

Наконец, оборотни отступили.

Выпущенные пули рикошетили от стен. Среди оборотней появились раненные своими же. До Маньки долетали обрывки разговоров. К счастью, люди разговаривали между собой по-человечески.

– Сколько наших полегло! – услышала она и представила, как сплюнул оборотень.

– Я могу попробовать закинуть гранату в окно, – предложил другой, – если вы мне обеспечите подходы.

– Действуй! Будь осторожен!

– Главное, динамит закинь, а там… Эх, мало мы оружия взяли… Нам бы посолиднее и помощнее чего-нибудь, помощь вызвали?

– Да кто же знал!

– Пробовали, связь не работает, все каналы перекрыты…

Оборотни были где-то недалеко от избы, но высунуться Манька не рискнула. Пули летели нескончаемой чередой, не переставая ни на секунду. Враг патроны не экономил. Избы, услышав, что через открытые окна собираются бросать гранаты, тут же их зарешетили.

Манька пригнулась, переползая с одного места на другое.

Дьявол гордо стоял в окне, прошиваемый пулями, слегка наморщив лоб. Избы огонь потушили, но полуобгоревшие трупы оборотней начали вонять палеными волосами и жареной плотью.

– Они все наши позиции знают, – с сожалением произнесла Манька. – Мне бы обозрение с другой точки зрения. Может мне попробовать из-под избы?

– Сама себе говоришь, или избе предложишь? – поинтересовался Дьявол. Он щупал пульс у старика Борзеевича, который то впадал в беспамятство, то ненадолго приходил в себя, пытаясь встать и пройти куда-то, каждый раз натыкаясь на стену. – Здорово его, – обеспокоено проговорил он. – Боюсь, если не оклемается до вечера, будем ребеночка нянчить!

– А живую воду сколько выпил! – возмутилась Манька. – Лишние глаза нам бы не помешали.

– Он не человек, ему что эта вода, что та, он от нее только пухнет и мокнет, если сам не в памяти, – просветил ее расстроенный Дьявол, не отпуская руку старика Борзеевича. – А от огня горит не хуже того костра, что под избу заложили. Изнутри горит. Ты это… с крыши попробуй их достать, – посоветовал он. – Еще на подходе.

Дьявол махнул рукой, и у изб над крышей поднялись гребни.

В сложной конструкции Манька разобралась не сразу. Теперь у нее над крышей появилась смотровая вышка, которая разворачивалась под разным наклоном, и крутилась вокруг оси, и она могла легко скатиться вниз на чердак, или вынырнуть, когда оборотни ее не ждали.

Изба была полна сюрпризов, но Манька не удивилась – курице гребень иметь положено. Правда, с таким гребнем, это, пожалуй, уже не курица, а петух…

Один из оборотней поднял голову над насыпью и полег первым, поскольку вопрос, кто кого переборет, она решила оставить открытым. Оборотни нападения с крыши не ожидали, и пока сориентировались в обстановке, еще три десятка оборотней корчились на земле. С крыши видимость была преотличная, отсюда стрелы разили врага чуть дальше опушки, но оборотни были повсюду – их цветистые палатки просвечивали сквозь деревья. Кто-то прятался за стволами, кто-то в наскоро вырытых окопах, кто-то искал защиту у самой избы, выбирая места, где у нее не было видимости.

Но взрывы все же прозвучали. Два – почти рядом, и три достигли цели, тот, кто кидал гранаты, оказался достаточно метким, чтобы угодить в решетку окна, которая не выдержала. И в образовавшуюся дыру сразу прилетела другая граната.

На этот раз избы не шелохнулись, лишь покачнулись – все-таки это были не избы, а черт знает что…

Манька едва удержалась, чтобы не скатится по покатой крыше вниз.

Когда оборотни отступили в лес, она спустилась на чердак. Три пули ее все же достали – одна в бедро, едва не задев кость, вторая прошила легкое, третья застряла в животе. Она устала и выдохлась, живая вода лечила, но уже не так действенно. Кровь, перестала течь сразу же, как выпила живой воды, но каждое движение причиняло боль. Нога волочилась, начиная потихоньку заживать, а живот жгло – застрявшая в кишках пуля причиняла нестерпимую боль.

Борзеевич все еще лежал в беспамятстве и стонал во сне.

Манька положила руку на его лоб – лоб у старика был горячим. После этого, хромая, подошла к Дьяволу, который смотрел в оконце, опираясь на лук Борзеевича.

– Боже, Дьявол, костерок бы запалить, гори они синим пламенем! Мне не выстоять, – честно призналась она, подсчитывая множественность врага. – Их там тысячи! Против зверей еще куда ни шло, но против этих… а я все, умру скоро… – мученически улыбнулась она и поморщилась от боли.

Дьявол сунул в живот руку и вынул пулю, положил ей в ладонь. Боль сразу начала утихать.

– Обрастать начинаешь раритетами! – усмехнулся он. – Правильно, а нехай горят! Зверей, которые здесь остались, они давно слопали, еще ночью. Рядом река, дальше озеро, с обеих сторон зима, огонь далеко не разлетится. Ну, если что, пригоню тучку, делов-то! От леса что осталось? Заодно мусор сгорит и пеньки, – последние слова Дьявол произнес зловеще. Он уже привязывал на стрелу немного пакли, чтобы зажечь древко, обмакнув его сначала в светлую жидкость, потом в маслянистую черную.

«Технический керосин» – прочитала Манька на бутыли. На второй надписи не было, но она и так знала, что это нефть, которая у них оставалась.

– Если у них есть еще динамит и гранаты, думаю, они нам будут уже не страшны! – Дьявол отложил лук Борзеевича и с любовью взял ее лук в ладони. – Показать ученику не мешает, как из такого лука да такими стрелами дичь в углы загоняют!

Манька никогда не видела Дьявола таким хладнокровным. Он натянул тетиву, и она замерла. Стрела вонзилась в ближайшее дерево.

– И что? – хохотнула она. Да она выпустила в это дерево не одну стрелу, но Дьявол как будто не заметил ее усмешки.

– Подгони-ка мне еще стрел! – попросил он.

Манька намотала паклю на вторую и третью стрелу, обмакнув их по очереди в горючие жидкости. Подожгла их, когда Дьявол натянул тетиву. И они вонзились в ближайшие деревья, но удивить ее Дьяволу все же удалось. Вроде три стрелы в три дерева, а огонь в одно мгновение охватил всю опушку, а ветер подхватил огонь, гоня его в сторону гор по земле и по верху.

Среди оборотней началась паника. Кто-то пытался проскочить к реке, но Манька была наготове, теперь уже стреляя из лука Борзеевича, который оказался не менее удобным.

«Сто пудов, волшебство применил!» – подумала она, любуясь ровнехонькой огненной стеной, отделившую ее от оборотней. Палатки взлетали на воздух, когда взрывался очередной запас пороха и динамита. Выстрелы прекратились. Побросав пожитки, спасаясь от пожара, неприятель отступил к озеру. Оборотни бежали к нему со всех ног, и некоторые занимались огнем, превращаясь в огненные столбы, падали на землю и катались, поджигая сухие ветки и прошлогодние листья.

– А теперь, Мань, положи мне ладонь на руки, вот так… и держи… – Дьявол мягко сжал ее пальцы, и установил ее лук в ее руках, фиксируя положение. – Только точнехонько в то место, где оборотень должен стоять.

– Это как? – удивилась она.

– Помнишь, я учил тебя пространство видеть. А теперь нащупай то место, куда собираешься попасть. О деревьях не думай, ищи оборотней, как я тебя учил, третьим глазом, живой объект, который разбрасывает вокруг себя живые волны. А два глаза лучше закрой, – он поправил ее пальцы, между которыми стрела должна была пролететь.

Манька закрыла глаза, щупая пространство, и вдруг почувствовала, что какой-то оборотень проскочил огненную стену и собирается крикнуть соплеменникам кличь. Выпустила стрелу. И тотчас почувствовала, как с глухим стоном оборотень повалился на землю, пожирая себя.

Она открыла глаза, не веря в происшедшее, но оборотень действительно корчился на земле.

– Вот так, Маня, стреляют моими стрелами. И не надо искать цель, она сама прилипает к моим стрелам. А теперь во-он в те деревья целься, которые у гор стоят, – Дьявол указал на лес, который примыкал к горе. – Надо взять их огнем в кольцо.

Манька закрыла глаза, представила дерево, и как оно должно вспыхнуть.

И спустила стелу, представляя ее полет.

– Мань, полет стрелы не твоя задача, твоя – цель! – прокомментировал Дьявол ее выстрел.

Она открыла глаза и убедилась, что промахнулась, взяла новую стрелу, намотала паклю на наконечник, подожгла и выстрелила, на этот раз не выпуская дерево из ума.

Через секунду двадцать почувствовала, что дерево вспыхнуло – и тут же порадовалась глазами: далеко у самых гор загорелась маленький точечный костерок.

Жить стало веселее…

– Ох, ох, ох… Что со мной было… – старик Борзеевич держался за голову, но на этот раз не ткнулся в стену, а присел рядом, взмахнув руками для равновесия.

Манька обрадовалась, а Дьявол добродушно ухмыльнулся.

– Беспамятный ты мне нравился больше, – поддел он старика. – Ну да ладно, живи, нянчить тебя время нужно, а его ни у меня, ни у Мани нет, – Дьявол покосился в ее сторону.

Манька с усердием отличницы усваивала новый метод военной хитрости.

– О, обагренная светлой памятью Дьявольской Нави, как ты хорошо стрелять научилась! – изумился старик Борзеевич, когда заметил, что Манька стреляет с закрытыми глазами. Он быстро приходил в себя.

– Пойдем, мой неразумный последователь идейного проблеска, которому отсутствие оного скажется еще, посмотрим, что наготовила изба на день грядущий, – с усмешкой позвал он Борзеевича. – Восстановим твои силы, да и мешать нам не след. Хорошему ученику нужна хорошая тренировка, а оборотни нас еще долго не побеспокоят. Разве что ночью прибегут повыть на луну.

Они ушли.

Без Дьявола стрелы так красиво врага не разили. Манька кряхтела, пыхтела, тужилась и пыталась осмыслить, почему иной раз одно выходит, а другой противоположно, но все же через одну – три стрелы долетали до нужного места. Не так красиво, конечно. Видимо, Дьявол каким-то образом подправлял ее мысль и руки, будто придерживал палец на излучине лука. Читать мысли он умел, возможно, умел и подправить. И оставил ее не просто так, скорее всего, решил посмеяться или проверить, справится она без него или нет.

Манька смерила взглядом дыру, в который спустились по чердачной лестнице оба ее боевых товарища. Копоть и сажа, залетевшая с дымом, еще летала по чердаку и оседала на полу, покрыв его черным слоем, но воздух очистился полностью, дышалось легко, и пулевые ранения уже не напоминали о себе. Повезло ей, без Дьявола и живой воды она уже была бы покойником. Даже не верилось, что она выжила. И вообще не верилось, что больше половины оборотней уже нет, а остальные зализывают раны.

«Ну что ж, если с ним получилось, то и без него смогу, – подумала она, прикладывая новую стрелу к луку. – Вот так бы шутя Благодетельницу подстрелить!» – помечтала она, выдохнув через надутые губы.

На сорок пятой выпущенной стреле почувствовала себя уверенней – теперь почти каждая стрела достигала цели. По земле стелился черный дым, пожар быстро охватил обширную территорию, оборотни уже не выли, а метались среди огня, обнаружив, что самострельное оружие иной раз стреляет не хуже изготовленного в производственных условиях. В стане врага началась паника, а Манька вдруг успокоилась, стреляя методично и метко, не чувствуя ни угрызений совести, ни злобы, ни азарта, как на тренировках, когда она училась держать дыхание во время бега.

Не оборотни – где-то там за горами, душа-вампир и Бог ее земли стояли перед нею, и море крови не остановило бы ее в этот миг, как Бога, который бился с другим Богом за свою землю, за свою память, за свою жизнь.

Оборотни валились один за другим, открывая беспорядочную пальбу, собирая по дороге то, что осталось из вещей, оружие и палатки. Все же спаслось их много, и многие выходили из леса обгоревшие, израненные, и каждый убитый ею оборотень увеличивал ее шансы выжить в этой неравной битве не на жизнь, а на смерть…

Трапезу изба приготовила отменейшую. На сей раз, наставлениями Борзеевича, изба приоткрыла для себя завесу кулинарного искусства, познав, что не только пироги да шаньги, щи да каша могут стать украшением стола. Собрав на поднос угощения, дьявол и Борзеевич поднялись на чердак, радуясь ее успехам и между меткими выстрелами пытаясь накормить.

– Если реку не обидеть, жить можно припеваючи, – произнес Борзеевич, засовывая ей в рот канопе с икрой и зеленью, Дьявол в это время подавал стрелу.

– Не мечи так, прожуй сначала, проглоти, а после стреляй. Куда они от нас денутся? Мы их так завели, что им теперь, Маня, не жить с тобой на белом свете, – привычно добавлял Дьявол, заворачивая в листья салата рогаликом копченого лосося, добавляя сыра и дольку свежего огурчика.

– Маня, я никогда не надеялся, что кто-то найдет во мне ценные качества, – признавался Борзеевич. – Абы как обо мне лукаво мудрствуют. Пришел человек в мир гол как сокол, пожил на удачу, и канул в лету… все суета сует! – рассуждал старик Борзеевич, отправляя в Манькин рот порцию желе, в котором, как насекомое в янтаре, застыли изваяния печеной картошки и гриба, с прожилками сметаны. – А мудрый там ищет, где другие спотыкаются, а народ, коллективно спотыкнувшийся, понять не может, чем он мудрый тот мудрее, если народ в одну сторону, а мудрый в другую. Вроде и не мудрый был, а пройдет один век, другой, и мудрым стал… Просто, куда ни повернись, на мудреца наскочишь, а мудростью по сей день не пахнет. Сколько на свете живу, а кто-то разве разглядел мой горошек? Если бы не Дьявол, то тебе, Маня, не разгляделось бы!

– Не давай воли глазам, работай умом, – строго советовал Дьявол, поднося еще одну стрелу.

– Нет, ну куда он прет?! – возмущался Борзеевич, когда очередной оборотень бежал к реке.

Это и правда было глупо. Многие кидались в нее, спасаясь от огня, но немногие выжили. Водяные утаскивали их на дно. Тонули оборотни по-человечески, всплывая уже покойниками и прибиваясь к берегу, который был ими усыпан.

– Я, Маня, существо бесплотное, но мысли у меня, как овечки на пастбище… Я их пасу, холю, лелею… – философствовал Дьявол. – А как, думаешь, сужу я людей и нечисть? Пришли они ко мне, встали передо мной – а мне только и остается, что отделить пестрых от черных с белыми. И никакая овца мимо не проскочит. А уж коли не пасут овец, зверей холят, думают, не смогу уловить, так ведь мне только то и надо, чтобы за каждую овцу к ответу призвать. А неработи и овец не пасут, и зверей не привечают… Ты вот как думаешь, Борзеич, мала у меня земля или велика?

– Дьявольскую землю ногами не измеришь! – запихивая в Манькин рот брусничный пирог и поднося чайный напиток к губам, совершенно серьезно отвечал старик Борзеевич, – А махонькая мена у нее!

Манька от угощения не отказывалась, у нее самой руки были заняты. Наконец, она насытилась и отмахнулась.

– Я понять хочу, – спросила она старика, – как ты так ровненько, оборотень к оборотню уложил? Что же они, дураки совсем, чтобы самим друг на друга укладываться?

– А я им раз горошину, они ее хвать, а она им: «Лежать надо, пока война да дело, за что воевать должен? А ты как герой встанешь, когда другие полягут, и будет тебе почет и уважение! Вон сколько мудрых лежат! Что же ты отдуваешься за них?!» – вот они и лежали.