Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

Глава 22. Неожиданный союзник

Человеческие голоса раздавались совсем близко, за крайними деревьями. На опушке промелькнули тени, и на луг гурьбой стали выходит люди с огромными рюкзаками и свертками за спиной, когда солнце еще не успело закатиться за вершину горы. Избушки плотнее сдвинулись стена к стене, грозно взирая на врага уменьшенными до амбразуры окошками.

Дьявол выглянул в одну из амбразур.

– Иди спать, – предложил он, налюбовавшись на многочисленное сборище. – Они еще сейчас палатки будут ставить, готовить еду, природой любоваться… Я думаю, оборотни не скоро сообразят, что мы в друзья не набиваемся. Или пообедаем?

– Не-а, – отказалась Манька, – я с чердака на них посмотрю. И потом, я не проголодалась.

– Иди, глянь, противника надо знать в лицо, – согласился Дьявол и опять пропел, второй раз за день, если не считать того, что он что-то бубнил себе под нос, когда ковал наконечники стрел. – Однажды вечером, вечером, вечером, когда мне делать абсолютно будет нечего, я выпью раз, и выпью два, и закружится голова… Пора в путь-дорогу, дорога дальняя, дальняя в даль меня манит…

Манька на его бубнение ни тогда, ни сейчас не обратила внимания. Пением он увлекался исключительно от своего имени. Было у нее такое ощущение, что Дьявола вообще не волнует несметное количество врагов. Она даже начала подозревать, что несколько приподнятое его настроение —игра, чтобы поднять ее боевой дух. Чего ему переживать, если для оборотней он не существовал. Она понимала, что стрелять и отбиваться от оборотней ей придется в одиночку. Серебро и стрелы были слабым утешением – стрелять она не умела, а подействует ли серебро, была не уверена. Сосед ее спокойно серебряные цепочки на шее носил, ничего ему не сделалось. Ей оставалось только надеяться, что Дьявольские стрелы сами найдут цель, следуя Дьявольскому магнетизму.

А Дьявол уже весело насвистывал: «Есть на свете остров, в океане есть, весь покрытый серебром, абсолютно весь!..»

Манька покачала головой, взяла лук и кусок пирога и поднялась на чердак. Окно на чердаке было шире, и просматривался весь луг. А там сновали люди, оставляя на земле следы ботинок. Как она и предполагала, никто из оборотней серебром не поранился. Чувствовали они себя замечательно, восклицая и радуясь, что попали в райское место. У Маньки екнуло сердце, прыгнуло и ушло в пятки, когда она увидела, как оборотни тащат на костер убитую лань. Она-то думала, что все звери ушли! Люди о чем-то шумели и до нее донеслись обрывки разговора.

– Ка-а-ак жахнуть…

– Это такая изба, отродясь не видел…

– А хозяин-то, смотри-ка, немногим бы захотелось с ним дело иметь…

– Помоги мне чем-нибудь закрепить…

– На подъеме они еще, дойдут только к утру…

– Отойди, серебро ведь, одень хоть варежку… перемотай руку…

– Несли они, несли, и принесли! Наконец-то, шкуру не подпортите…

– Вечная слава герою, воздвигнувшему такой монумент…

– Я же сказал, ставь палатку за тем деревом! Хрен его знает, что на этой поляне! Я к реке спущусь, рыбу наловим.

– Сеть принес?

– А, нехай динамитом. По доброте духа моего прославимся в рыбацких байках!

– Ой, смотрите, это же избушки Бабушки Яги!

– Да ну! Не может быть! Ты думаешь?

– Это кто их так изуродовал и посадил на мель?

– А ты на могиле была? Там земля такая же!

– Ее Величество была не в духе. Приказано отловить. Мы пока не знаем, с кем имеем дело.

– А как это здесь лето? Мы на курорте? Вот если бы землю тут купить: горы, озеро, река, и круглый год лето…

– Тут горячие подземные источники…

– Тут колодец какой-то… Кислота что ли? Смотри, какие волдыри, а я только до бревна дотронулся. Надо огородить…

– Разберем и завалим…

– Не понял, это что, жерло вулкана? Откуда здесь серебряное озеро?

– Это, наверное, с горы жила выходит, а внизу лава…

Люди, как люди. Нападать пока не собирались, и монумент избы пробовали пощупать, хоть и через рукавицы.

– Похоже, аллергия у меня на серебро, – объяснил тот, что старался отколупнуть кусочек. – Раньше такого не было, может еще какой-то металл?

Значит, в серебре был какой-то секрет, догадалась Манька. Золото у Дьявола тоже особенное, к обычному золоту он относился с пренебрежением.

На реке ухнул динамит.

Манька забеспокоилась, как там водяной. Перебралась к чердачному окну, которое выходило на реку. Оборотни тащили сеть, но выше оврага, по которому стекала живая вода. «Интересно, если рыба плавала в живой воде и пила живую воду, она на них подействует?» – подумала она загадывая: если вытащат полную сеть, значит должна подействовать, водяной был не глупый малый и за сундуки с копеечной валютой мог бы немного удружить.

Рыбы в сети оказалось столько, что когда ее вытянули на берег, она не выдержала и лопнула… Манька прикусила губу, прикидывая, сколько оборотней ею отравятся – получалось много!

Партизанская война началась…

На поляне и вокруг нее между деревьями запестрели палатки и костры. Простого огня оборотни ничуть не боялись. Начинало темнеть, но до луны было еще далеко. На этот раз ветви неугасимого полена, росшие в земле, света не давали, но ярко пылали ветви на крыше, освещая весь луг. Кто-то прошел к углу избы и пописал на нее, отчего в избе завитало раздражение, которое Манька уловила всем своим существом. Язык изб она не понимала, но после того, как чертей и прочую нечисть повывели, чувствовала эмоциональные вибрации. Живой избе глумление пришлось не по вкусу, но она не двинулась с места.

«Интересно, – подумала Манька, – а если их проткнуть кинжалом Дьявола, они умрут?»

– Не советую подпускать оборотня близко, – посоветовал Дьявол, как всегда вырастая из неоткуда с двумя чашками горячего чая. Три раза сплюнул через плечо и добавил: – Не приведи Бог биться с ними в рукопашную! И прыгают высоко, как будто летят. Красиво! – с восторгом восхитился он.

Манька уставилась на Дьявола, понимая, что он сущий Дьявол.

– И до чердака могут допрыгнуть? – с тревогой спросила она.

– Ну… – он высунул голову в окно, и смерил расстояние до земли, – в два приема, пожалуй, допрыгнут. Но на крышу еще забраться надо.

– Поражаюсь я тебе, если меня убьют, ты хоть чуть-чуть пожалеешь? – проворчала Манька, принимая кружку с горячим чаем из его руки.

– Некорректный вопрос, – ответил Дьявол, как всегда увильнув от ответа прямого. – На тебе живого места нет, а ты о смерти думаешь. Намедни еле-еле от костра оттащил, а сегодня вон как запела! – состроил скорбную мину. – Я не могу, Маня, я ж бессмертен, а сытый голодного не разумеет. Я пережил столько людей и нечисти, что воспринимаю смерть, как иронию судьбы смертного существа. Горько мне, что не надеешься жить вечно, как Помазанники мои, поэтому придется мне оттянуть тебя за уши от окошка, – он резко рванул Маньку за рукав. – Тебя заметили, а это уже реальный шанс попасть, или не попасть в книгу живых и мертвых, а там, как я положу, так и будет. Не видишь, они стрелять собрались ради смеха. Смешно будет умереть еще до начала битвы.

Зрение у Маньки было не таким острым, как у Дьявола, но она тоже различила, что один из подвыпивших изрядно к тому времени людей, поднял руку – и пуля ударилась о наличник сразу за выстрелом. Оборотень промахнулся. То ли пугнул, то ли не метился, то ли не умел стрелять. Пуля отскочила от гвоздя и срикошетила рядом, задев другого оборотня, который мгновенно побледнел, рассматривая простреленную ногу, а спустя минуту, после того, как пришел в себя, покрутил пальцем у виска. Еще один ругнулся, и сразу несколько пуль влетели в окно и ударились в обрешетку, пробив Дьявола навылет.

Дьявол побледнел, как оборотень, осматривая застрявшие в обрешетке пули. Потом как-то нервно ткнул пальцем вверх, обращая на пули Манькино внимание, которая и без того не могла оторвать от них взгляд.

– Вот так вот! Награда обещана за головы бунтовщиков и приказ, стрелять в любую мишень в лесу за рекой на поражение… С другой стороны, напрашивается добрый вывод: вампиры пока не догадались, кто укокал Бабу Ягу и свистнул у Благодетельницы наследство… Тебя ловили бы живьем…

– Это… а то, может, белый флаг выбросим? И напишем: у нас бомжа в заложниках? Стреляют они лучше, чем я, – предложила Манька, ткнув пальцем в пули.

Она зябко поежилась: все пули предназначались ей. Дьявол хмыкнул, нисколько не опасаясь, высунулся в окно и пересчитал противника поголовно.

– Смотри сама, тебе решать, твоя это битва… М-да, многовато их, – сообщил он, поседев в одно мгновение, когда счет перевалил за полторы тысячи. – Не приручим мы их… – скорбно покачал головой и ухмыльнулся, возвращая волосам естественный черный цвет, похлопал ее по плечу: – Наберись терпения!

Внизу собиралась толпа, показывая пальцами на окно, за которым спряталась Манька. Дьявола в природе не существовало. Для Маньки, в принципе, тоже – он стоял в окне, и она прекрасно видела через него. Но слишком резко отличались люди в ракурсе Дьявола – лица у них и вправду были какие-то двойные: лицо, а под ним размытый звериный оскал.

На душе было погано. Она понимала, что ей придется убивать людей, которые ни в чем перед ней не виноваты, и, пожалуй, не виноваты в том, что оборотни. Так случилось. Не верилось, что они будут убивать ее – она тоже перед ними ни в чем не провинилась. Шутка Дьявола, что она сможет выжить в неравной битве, была оригинальной, но не настолько, чтобы поверить в свои силы. Она не Дьявол, в ней пули застрянут. Желание выбросить белый флаг, стало почти навязчивым.

Но что это даст? Разве что выдаст себя. Оборотни сразу сообразят, что их много, а ее мало…

А кроме того, сюда пожалуют вампиры!

Оборотни раздевались, удивляясь по-летнему жаркой погоде, сожалея, что никто не догадался взять мяч, разминались, стреляя по деревьям, по избе, в подброшенные шапки и бутылки, которые осколками разлетались в разные стороны, гоняли по земле консервные банки, вытаптывая огород и поле изб, разводили костры. Манька с удивлением отметила, что ни одна ветвь неугасимого полена в костре оборотней не горела.

– Им не взять неугасимый огонь. Им и ветвь не поднять, – спокойно объяснил Дьявол, заметив Манькино волнение.

Потихоньку подтягивались отставшие, выискивая свободные места. По возгласам, которые эхом отдавались по поверхности реки, стало ясно, как оборотней много, и большая часть их сокрыта кронами деревьев.

На первый взгляд ничто не выдавало в них оборотней – люди как люди. Человек всегда себя вел на природе именно так, нисколько не сомневаясь, что природные кладовые как-нибудь сумеют справиться с хвалеными признаками цивилизованности царя природы. Конечно, рыбу динамитом глушили, помочились на углы изб, предав их осмеянию, поляну изгадили, разворотили колодец с живой водой, деревья рубили так, что лес трещал и кряхтел скрипом падающих деревьев, на костре готовилась, может быть, та самая лань, которая отдала крынку парного молока. Но все же, Маньке не хотелось воевать с ними, и она не понимала, почему не может жить среди людей.

Так муторно и тоскливо она не чувствовала себя давно. Окажись она внизу, была бы она лучше или хуже? Вот парень с девушкой целуются – она видела, как набросил он свою куртку на ее плечи, как девушка зябко поежилась от холода вечерних сумерек, как паренек вставил в ее волосы цветок ромашки, и она убрала ее, бросив под ноги.

Может, ее тянуло к людям?

Вглядываясь в их лица, Манька пытаясь понять, чем же она-то хуже, где и как они понимают, что она одно, а они другое? Она долго жила среди них, но они не приняли ее, и, может быть, ее проблема была в том, что она не умела искать радость, которую они считали радостью? Или она и в самом деле, имея комплекс генерала песчаных карьеров, так и не поверила, что нужна обществу, и дело совсем не в Благодетельнице, может быть, все дело в том, что она ищет спасение там, где его нет, и еще не поздно протянуть им руку?

Стемнело.

Только отсвет костров и неугасимый огонь, зажженный на крыше, освещал веселые и уверенные лица, которые показались Маньке много человечнее, чем ее собственное.

Она оглянулась.

Дьявол сидел на тахте, полуприкрыв глаза, и вглядывался в такую даль, которую она объяснить себе не могла. Не многие хотели бы оказаться на ее месте, рядом с тем, кого боялся весь белый свет. Для людей Дьявол был символом наказания, устрашением, угрозой. И только уверенность, что он заперт в Аду, как простой смертный, который по непонятной причине передал свои полномочия не поклонившемуся ему Спасителю, который уже две тысячи лет собирал всех в том же Аду, чтобы судить всех разом, тешили самолюбие, отодвигая Дьявола куда-то, откуда он не смог бы человека достать. Но он был, настоящий – Земля и Небо, нисколько не постаревший, как встарь, имеющий подход к каждой нечисти, играющий то в одни, то в другие ворота, паскудно издевающийся над той и над другой стороной, способный показать все царства земли в мгновение ока, затворивший врата Рая и отверзший врата Ада…

Слабое утешение, когда жизнь висит на волоске.

Она вдруг подумала, что ей нравится Дьявол, и чтобы он не говорил, она не могла представить, что он способен не любить землю, потому что земля любила его, и каждый, кто жил в его земле, жил в согласии с Дьяволом.

Кончиками пальцев Манька провела по месту, где с другой стороны застряла пуля.

«Не долго мне пришлось бы жить среди них!» – подумала она, прислушиваясь к тому, что делалось внизу. Сомнения разом оставили ее. Да, она умрет, но одного, а то и трех оборотней заберет с собой – и пусть ее ближний – вампир, который проклял ее до Судного Дня, им не будет покоя. Вряд ли она будет сидеть на могилке и охранять аршин земли, который принадлежит и будет принадлежать Дьяволу…

Крест крестов на груди пылал, пульсируя и слегка обжигая тело, но золото было холодным, как лед. Манька чувствовала, как прислушиваются к каждому движению за пределами стен избы, молчаливо и грозно. «Только бы не встали!» – подумала она, понимая, что если избы выдадут себя, то война начнется с этой самой минуты.

Может быть, еще все обойдется?

А внизу ощущалось заметное волнение. Оборотни распалились. Теперь они были хозяевами цветущего луга.

– Убить не можно, а нужно! Это ж какая свинья засела в этой груде серебра-злата? Если с наружи столько добра, то внутри сколько?!

– Чисть мои ботинки! После всего ты мне еще должен остался!.. Карточный долг – долг чести!

– Не лезь к ним, сами разберутся. Мы пришли-ушли, а они положат здесь друг друга, отвечай потом!

– Я хочу пи-и-ить! Мне принесет кто-нибудь попи-ить?

– Бери воду выше колодца. И эта зараза течет в реку.

– Может, взорвать его? Если тут строить пансионат, то колодец и серебряное озеро лучше забетонировать. Там будет лодочная станция, а там… коттеджи. Посмотри! Ну, так как, вкладываемся?

– Я посоветуюсь с Ее Величеством. Если государи возьмут на себя строительство подъемника…

– Горы? Это проклятые горы! Ты хоть представляешь, сколько там народу сгинуло? Я сама в библиотеке читала…

– Ерунда! Глупости! Горная гряда закрывает нас от холода северных и восточных ветров.

– А как ты это объяснишь, уважаемый коллега, лето? А на дворе январь!

– На Новый год? Не помню… Валялся где-то, пил где-то, сношался с кем-то…

– Не долго они его… Может, лесник? Сказано же, отстреливать всех!

– Да лешак его подери, может, сам леший был?

– Слыхал я, что Бабушка Яга водила дружбу со многими несовершенными духами. Может, за водой приходил? У Бабушки Яги такой же колодец был. Говорят, вода в нем не то она мертвая, не то живая…

– Это не живая, это мертвая! Поймали старика?

Манька прислушалась, прильнув к окну ухом, затаив дыхание.

– Думаешь, они его догонят? Как он выглядел?

– Сбежал куда-то. Не помню! Но ведь помнил же! Чудной какой-то…

– Вы про что? Куда это – они?

– Старикан тут один объявился. Сижу в кустах, и тут лосиха в трех метрах, не более, и лосенок в кустах. Я уже приладил ружьецо, а он мне под ноги сиганул, как черт. Лосихи с лосенком след простыл, ломанулись через реку, я стрелял, но в глаз что-то попало…

Манька с облегчением выдохнула – лосиха в безопасности! Она видела, как волки угоняли зверей, но лосенка течением отбрасывало назад и выносило на берег. Ниже были бобровые плотины, течение замедлялось, Дьявол велел волкам направить ее туда.

Она снова прислушалась.

– Ха-ха-ха! Ружье-то хоть заряжено? Старик его напугал! Может, штаны нам покажешь?

– Гонит он! Мы все обошли, следов много, а зверей нет. Две лани, и то по дороге взяли!

– Сейчас ребята рыбы нажарят и ушицы наварят, рыбы на всех хватит.

– Ешьте сами, я консервами обойдусь. Посмотрите, что у меня с руками! Пятеро уже лежат из-за этого колодца.

– Выше же ловят, там вода нормальная, чистая, вода, как вода. И ниже брали.

– А рыба не плавает туда-сюда? Она что, на привязи? Сказал же, эту гадость есть отказываюсь. Надо консервы открывать. И вообще это место мне кажется подозрительным. Может тут излучения какие-то.

Манька расстроилась. Во-первых, оборотни оказались умнее, во-вторых, живой воды в реке и вправду было недостаточно, чтобы неприятель отравился рыбой. Только зря продукты извели. Но теперь она знала, как действует вода на оборотней: точно так же, как мертвая подействовала бы на нее. И обрадовалась, что им не пришло в голову ничего умнее, чем мысль взорвать колодец и завалить бревнами. Убрать их труда не составит, и она надеялась, что колодец сумеет восстановить себя. Бетон оборотни прихватить не догадались.

Небольшой взрыв, который они устроили, разворотил колодец и открыл канал, и вода фонтаном поднялась на три-пять метров над землей. И еще раз расстроилась, сообразив, что не бедные люди позарились на землю, рассчитывая на прибыльность круглогодичного курорта по земноморским стандартам. Ей, конечно, в планах оборотней места не нашлось – мечта зажить тихой спокойно жизнью развалилась в одночасье.

«Ду-дуу-ду, все мы вместе, все мы рядом, ду-ду-ду…» – над поляной неслась музыка. Ночь предполагалась ясная, звездная. Луна пока не показалась, она должна была взойти около полуночи. Если судить по летнему времени, то время было не позднее. Судя по тому, что оборотни не торопились напасть, у нее было часа три.

Оборотни плотно поужинали, костры опустели, молодые люди собирались группами, кто-то достал гитару, где-то громко разговаривали и смеялись, то и дело доносился визг, где-то устроили танцы. Возле костров оставались лишь костровые, которые то и дело норовили примкнуть к общему сборищу, многие разошлись по палаткам.

Манька собиралась вздремнуть, но внезапно услышала внизу:

– Почтим минутой молчания вечный огонь.

Манька глянула вниз и заметила несколько молодых людей с инструментами. Один из них скрестил руки на груди, в скорбном молчании. Похохатывающие молодчики поддержали его частично. Некоторые загнули вверх голову, разглядывая изваяние избы в серебре с огнем на крыше. В свете живого огня изваяние было монументально зрелищным и вызывало искреннее восхищение оборотней.

– Я не надеялся найти такое сокровище в этом заброшенном лесу.

– Вот на кой оно вам сдалось, серебро? Золото бы было…

– А деньги? Продать же можно!

– Пройди триста метров и зачерпни ведром. Вон оно, кипит!

– Там земля ходуном ходит, провалиться можно.

– Надо на крышу слазить, посмотреть, что за огонь… Похоже дым из трубы идет.

Манька принюхалась. Изба жила своей обычной жизнью, и опять чего-то кашеварила, устав дожидаться ее и Дьявола. Может быть наутро, или сообразила, что спать не придется и бойца надо подкрепить. Манька бы не удивилась, если бы протопилась и баня. Дров они себе наготовили на месяц.

И вдруг она почувствовала, как изба слегка накренилась. Манька пошатнулась, и едва удержалась, успев схватиться за подоконник.

А Дьявол как будто не заметил…

Она уже хотела обратить его внимание на этот факт, но продолженный разговор оборотней отвлек ее, и спустя мгновение она передумала беспокоить Дьявола. Избы имели право устроить себя поудобнее, все же сидели в воде.

– Ночное небо, звезды, изба эта… костры. Красотища неописуемая! Пойду-ка, возьму холст, набросок сделаю. Люблю ночное время, но никогда не умею закончить картину, засыпаю и все тут! А на память не то…

– Отойди, куда ты лезть собрался среди ночи! Стена гладкая, как стекло, да и серебро ведь.

– Мне показалось, будто она пошевелилась…

– Кто?

– Да изба!

– Брось, с чего избе шевелиться? Хотя… я слышал, будто это избы Бабушки Яги, Матушки Ее Величества. Поговаривают, они живые, лучше отойти.

– Тут даже ухватиться не за что, никакого выступа нет.

– Тут надо вантузами! Встаешь и прилипа-ешь, встаешь и прилипа-ешь!

– Еще что-нибудь придумаешь, скажи! Плагиатор! В кино вместе ходили.

И вдруг Манька услышала стук… Громкий.

Стучали не в дверь, а где-то в подвале. Оборотни тоже замолчали, услышав стук, отскочив от избы и хищно присматриваясь. Двое вытащили оружие, и начали обходить избу, но в реку не полезли, а долго смотрели на воду и по сторонам, пытаясь понять, откуда идет звук.

Манька вздрогнула, переглянувшись с Дьяволом. Не обмолвившись ни словом, они метнулись в подвал, чуть ли не кубарем скатившись по лестнице.

Стук шел из-под пола.

– Кто там? – Манька нагнулась и спросила тихим срывающимся голосом.

Раздался тихий и жалобный взволнованный полушепот:

– Вы меня впустить не собираетесь? На смертном одре я, сегодня ночью оборотни мной закушают! И я оставлю о себе на память мои светлые рожки, да прыткие копытца…

Дьявол отрицательно покачал головой, но Манька заметила, что он ухмыльнулся.

– Не доверяют, – констатировал хриплый голосок. – Вот ведь беда, принесла старушка в ночь, очень царицу-дочь, абы кабы все на славу, да тут Манькина облава, словесами не меча, рубит голову с плеча… Ты, Манька, брось, изба не снесла бы яичко, если было бы злое личико! Я тут промок до нитки.

Дьявол склонился к половице и зло приветил гостя.

– Худая слава бежит, добрая в могиле лежит?! Каким ветром под избу задуло, паршивец? Перецеловался со всей нечистью, не мила она тебе что ли?

– Ты меня, Отец, сам спасал, нечисти бросал, подавиться мне хитро-мудрой матерностью твоею? Вот и отдавал, а кто как понял уже молодец, дело всему венец. Худо к Дьяволу, добро… в ту же сторону. Я не живой, не мертвый, меня ветер носит, кому горем, кому счастьем приносит.

– Богатенький стал в последнее время, – процедил Дьявол сквозь зубы. – Смотрел я, как обрастаешь лохмотьями. Из тебя, как из ведра, сыплется, а сам малюсеньким стал, не разглядишь под половицей.

Маньке было тревожно: с одной стороны, Дьявол пришлого считал нечистью, с другой обращался к нему, как к старому знакомому: на лице его мелькнула радостная, едва сдерживаемая улыбка, которой встречают старого друга, и неприятного в их разговоре было мало.

– Да откроете вы, али нет? – взмолился пришлый. – Замучили своими сочинениями! Изба просядет маленько, и придавит! Я от смертушки ушел и на смертушку пришел? Мне тут дышать нечем! – гость под избой закашлялся.

– А вы кто? – Манька склонилась к половице и приложила ухо.

– А кто его знает? По всем весям бегаю-летаю, память людскую собираю, птиц, зверей, леса охраняю, дремучую дрему веду за собой, если кто на свете… не жилец. Побудь, Манюшка, человеком, тут с боку колечко есть, дерни, дверца и откроется.

Дьявол кивнул головой, и Манька поняла, что он не против непрошенного гостя. С одной стороны, она ему доверяла, но с другой мог и пошутить. На всякий случай она прихватила в одну руку кинжал Дьявола, в другую серебреную стрелу. Повернула колечко в стене, и в полу открылась потайная дверца, которую нельзя было заметить: половица открывалась полностью.

Оттуда вылез старый старичок с круглыми глазками под широкими сросшимися седыми бровями, с широким бесформенным носом-картофелиной, с седыми спутанными волосами и растрепанной бородой, в которой застряли репьи и сучки. Видимо, бежал по лесу. В руке у него был кривой деревянный посох и холщевая пустая котомка. Одет он был в рваную в заплатах рубаху в горошек, подвязанный вязаным пояском с кисточками, в поношенный и замызганный полушубок, широкие холщовые штаны в такой же горошек, заправленные в портянки, в лаптях, сплетенных из лыка и подшитых берестой. Ростом старичок доходил ей аккурат до плеча.

Приметы современного времени подивили: медные серьги в ушах, оловянные перстни по штуке на палец, увешанный медными и железными цепочками. Но было на нем немного золотых украшений: маленькая пуговица на рубахе и, кажется, золотой зуб, который неестественно сверкнул, когда он улыбнулся во весь рот широченных припухлых губ. Странный гость, вроде человек, но чувствовалось в нем что-то нечеловеческое, как в водяном.

Со старика на пол полилась струями вода. Он снял с себя одежду и отжал ее. Даже семейные трусы, которые он снять постеснялся, были у старика в горошек. Сразу бросилось в глаза, что Дьявол для гостя недостаточно хорош. он посматривал на него искоса, хмурился и обижено выпячивал губу.

Старые знакомые – и чего-то не поделили, догадалась Манька, не было между ними мира, но и вражды тоже не было.

– Ты, Манька, шибко медная! Убить надо, и поделом! – проворчал старичок, рассматривая стрелу в ее руке, Голос у него был приятный, мягкий и не старый. Прозвучал таинственно, завораживая, будто поманил куда-то.

– Поговори мне еще! – перебил его Дьявол. – Тебя бы в баню: отмыть, шелуху отодрать и безопасным сделать, а то в одном глазу слеза, в другом ерунда, а в третьем… А третьего как не было, так и нет! Стреляешь все так же противно не метко?

– Да когда я стрелять-то умел! – изумился старичок. – Разве что по водицу сбегать! Но и тот хорош, кто воду поднес. Коли рана ни в грош, лечись водой, кто хошь! Бросил меня тут и забыл. Сам бы с мое помотался по свету, – обижено укорил он Дьявола. – А если ты про этих… – мотнул он головой, – то я все больше бью по черепушке, по черепушке. Только сила во мне не та, – посочувствовал он себе.

– Ну да, конечно, ты бьешь, изменник развеселый, – усмехнулся Дьявол. – Последний раз, кому ты набил морду, был я! – обиженно напомнил он старику.

– Может, лучше покормите меня? Что вспоминать старые обиды? Кто помянет, тому глаз вон, – старик повеселел, одеваясь. Одежда его волшебным образом высохла в одночасье. Он быстро осваивался, цепляясь глазом за все, что было в подвале, и каждый раз удовлетворенно кряхтел, оставшись переменами довольный. Видимо, старика знал не только Дьявол, но и избы.

– У тебя глаза: хоть бей, хоть не бей – откатились и обратно прикатились… Не стошнит от нашего ужина? – съязвил Дьявол.

– Не стошнит, – заверил старик, развел руками: – Сами подумайте, какая мне польза от ничего неделания? Я вам пригожусь еще, могу покормить, лосей, гусей, уток наловить. Поднести, если чего надобно. По стоящему дельцу я соскучился. Стрелять не мастак, – признался он, изучающее присматриваясь к Маньке. – Но ведь кто воду мутит, тот омутом крутит, а я омуты все как один изучаю, добро добром привечаю. Угощаю всех чин-чином. И злому нет от меня прохода, пну так, чтоб почином – летели… к Дьяволу, Батюшке Бытия, в костерок кипучий, где слезой горючей омывают меня!

– Ладно тебе, нормально разговаривать умеешь? Или последний умишко растерял за последние две тысячи лет? – усмехнулся Дьявол, похлопав старика по плечу.

– Умею, если не прогоните! – пообещал тот.

– Вас как звать-то? – спросила Манька.

– Безопасный мировой судьец, – насмешливо скривился Дьявол. – В именительном падеже у него есть все, кроме ума. А как падеж начался и как на могильник попал, вряд ли вспомнит.

Старичок поклонился Маньке низехонько, не обратив на Дьявола внимание.

– По-разному кличут, кто как. Но мне больше нравится Гроб Гремуар Борзеевич, – представился старик с легким поклоном. – Можно проще, или мастер Гроб, или Борзеич. Скрывать не буду, первое имя настоящее, а второе истинное.

– А третье? – умно спросила Манька.

– А третье, Маня, мне не дано понять. Это тайна великая! Вот как разгадаю его, так сразу пойму, откуда первые два взялись.

– Макулатур ты беззлобный, – засмеялся Дьявол. – Иди, поешь, а то оборотни завоют скоро! Все самое интересное из-за тебя пропустим.

Пока поднимались по ступеням, Манька никак не могла отойти от своей задумчивости, озадачившись природой имен.

Изба уже накрыла на стол, привечая дорого гостя не хуже водяного.

– Я, Маня, шитый по-черному белыми нитками. У меня на раз два година годину меняет… – шмыгнув носом, проскрипел Борзеевич, уминая зелень деревянной ложкой. Достал пару рыбин из бочки, понадкусал хвосты, обвел стол, стрелы, сложенные на лавке, и избу завистливым взглядом. – Богато тут у вас, а я все по лесам, по горам, да пешим ходом… Эх, и почему я раньше тебя, Манька, не встретил? Был бы у Дьявола в чести, а теперь как бы с боку припек.

– А Манька от тебя не бегала из горницы в горницу, – холодно ответил Дьявол. – Ты же сам обманными своими штучками глаза ей не раз и не два застил!

Старичок ужался виновато, а Маньке удивленно взглянула на Дьявола: не было у нее никогда встречи со стариком, такого встретишь – вряд ли забудешь. И глаза он ей не застил.

Может, понарошку, время тянут?

– Глаза у него в горошек, – пояснил Дьявол. – Есть такой прием, вот как бы смотришь в книгу, а видишь фигу, когда там ума палата, да горы злата. И наоборот, смотришь, видишь гору злата и ума палату, а там мор, черт, да позор. Ненадежный он старик, но если с ним по дружбе, то многое может сделать: помочь, поберечь, постеречь… Я ему многим обязан, и много обязан как бы он мне, а вины передо мной у него, как звезд на млечном пути. Что ни срам, так от него! Порой такое может наворотить – меня запросто переплюнул.

Манька кивнула, ничего не ответив. Старик Борзеевич приближался к ним.

– Маленько перехватил вчера, сегодня приболел, не полечишь мне мозги? – попросил он, болезненно щупая голову. – Грамотно поднимали позитрон. Наслушался, накушался, и был изгнан вон…

– Отдай демона на заклание, тогда полечу, – пообещал Дьявол.

– Не рано ли уговаривать начинаешь? – оторопел старик.

– А ты подумай, – попросил Дьявол.

– Ой, какие, Маня, подсвечники у вас красивые, один дракон, второй дракон, третий… – вскрикнул старикашка, округлив и без того круглые глазенки. – А я как-то во дворец захаживал, там того же мастера произведение: девица красоты неописуемой, на голове кирпич, а на кирпиче тазик с цветами… – Он долгим взглядом посмотрел на удивленную Маньку и обернулся к Дьяволу. – И что? Как мне объяснить, что линии мастера имеют некоторую пространную природу и те же руки мастера легко лепят и Сатану, и Спасителя?

Дьявол хитро прищурился, но Манька уже догадалась, в какой дворец захаживал старик.