Читать книгу: «Свет между строк», страница 2

Глава 4. Девушка, которая выбрала себя.

Город больше не казался чужим.

Он был шершавым, упрямым, шумным – но я знала каждый его ритм.

Я выросла в его трещинах, как трава, которой никто не ждал.

Он не принял меня – просто перестал замечать.

А иногда это лучше, чем быть любимой из жалости.

Мне нравилось ходить пешком.

Слушать, как город дышит.

Он был груб, но честен.

Здесь никто не притворялся добрым – каждый просто выживал.

Я шла мимо киосков с выцветшими вывесками, мимо подъездов, где подростки курили, мимо лавок, где старики спорили о политике, и думала: в этом хаосе я чувствую себя понятой.

От приюта остались только запах каши и старая зелёная тетрадь.

Я спрятала её на дне ящика – страницы пожелтели, но я всё ещё иногда открываю первую:

«Сегодня я не испугалась».

Слова дрожат, чернила выцвели, но они всё ещё звучат, будто я написала их вчера.

Меня так никто и не удочерил.

Да и не ждала я больше.

Обычно выбирают маленьких – тех, кто умеет смотреть снизу вверх и верить, что кто – то обязательно придёт.

Я перестала ждать рано.

Мать не помню вовсе.

Отец – смутное пятно, запах перегара и шорох шприцев на столе.

Иногда вспоминаю его руки – худые, дрожащие, и глаза, в которых уже не было человека.

Возвращался с запахом чужого дома, садился у окна, и тень от бутылки падала на стену, длинная, как упрёк.

Когда дом сгорел, я не плакала.

Не потому, что была сильной.

Просто внутри не осталось тоски – только пустота, похожая на усталость.

Как будто я выдохлась задолго до того, как научилась говорить.

Иногда я вижу во сне девочку – в пальто, слишком большом для её плеч.

Она идёт по улице,

сжимая в руке что – то маленькое,

похожее на обугленную пуговицу.

Я знаю – это её “счастливый круг”.

Она идёт, не оглядывается.

И я больше не зову её.

Пусть идёт.

Пусть будет там, где ей не больно.

После приюта я выбрала единственное, что не могло предать – учёбу.

Книги были честнее людей.

Если ошибаешься – тебе показывают, где, а не делают больно.

Я училась запоем, будто этим можно вымыть прошлое.

Сначала – школа.

Пыльные классы, гул голосов, запах мела и детских духов.

Я сидела у окна, смотрела, как за стеклом кто – то играет в снежки, и повторяла про себя формулы, слова, даты – как заклинания против страха.

Потом – конкурсы, олимпиады, всё, где можно было доказать, что я существую.

Пока другие мечтали о каникулах, я искала библиотеки.

Там пахло бумагой и пылью, а тишина была не угрожающей, а живой – словно сама слушала меня в ответ.

Я научилась прятаться не в углах, а в строках.

В книгах можно было быть кем угодно – и никто не требовал объяснений.

Грант в Колледж я получила не из милости.

Когда заполняла документы,

в графе «фамилия» вписала ту, что назвали полицейские – Харрис.

Они сказали, это фамилия матери.

Имя, рождённое из пепла, наконец получило якорь.

Холодное, простое, без украшений.

Мне подошло.

Здания Колледжа стояли старые, с лепниной и трещинами, но внутри всё сияло стеклом и светом.

Коридоры пахли мелом, парфюмом и кофе из дешёвого автомата.

Студенты смеялись, спорили, влюблялись, терялись.

Я держалась особняком – не из гордости, просто так было легче.

Мир стал слишком громким, чтобы в нём кричать.

Я слушала, наблюдала, впитывала.

Пусть говорят другие – я запоминала.

Мне было двадцать, когда я поняла:

я перестала быть той девочкой из приюта.

Снаружи – да, изменилась.

Тёмные волосы спадали на плечи, кожа стала чуть смуглее от постоянных прогулок.

Глаза остались прежними – голубые, чуть темнее льда, в них больше не отражался свет, только глубина.

Люди видели во мне хрупкость, как будто одно слово могло разбить.

Но я просто перестала объяснять.

Кто хочет – поймёт без слов.

Иногда замечала взгляды.

Не потому, что искала их – скорее, потому что они не умели проходить мимо.

Пытались шутить, приглашали, а я не откликалась.

Мне было спокойно в стороне.

Для некоторых – слишком спокойно.

Дрю Харпер.

Она жила иначе.

Смех, голос, шаг – всё в ней звучало громко.

Вокруг неё всегда был круг света: люди тянулись, как мотыльки к огню.

Я не мешала ей.

Но моя тишина, кажется, раздражала её – как эхо, которое не отвечает.

Она не понимала, зачем я молчу.

И, может быть, именно в этом молчании видела вызов.

А это злило её сильнее всего.

Поначалу – мелочи: подколки, шёпот за спиной, небольшие толчки на лестнице.

Потом – прямые насмешки.

Я не отвечала.

Молчание всегда было надёжнее слов.

Но однажды, во время перемены, когда аудитория гудела от разговоров,

Дрю бросила:

– Знаешь, Харрис, странно: при всей твоей “начитанности” – ни одного друга. Может, просто никто не выдерживает скуку рядом с тобой?

Я подняла взгляд от книги.

Спокойно.

– Возможно. Только разница в том, что я не прячусь за дешевыми улыбками.

Сними свою – и посмотрим, кто останется рядом.

Кто – то прыснул от смеха.

Кто – то отвернулся.

Дрю моргнула, будто не сразу поняла, что я действительно это сказала.

Улыбка сползла, глаза на миг стали пустыми.

Несколько секунд Дрю молчала.

Потом губы дрогнули – будто хотела ответить, но не нашла слов.

– Вот ты дрянь, – бросила она, резко захлопнув ноутбук.

Металл звякнул, как пощечина.

Она встала, стул скрипнул о пол.

Она уже шла к двери,

но обернулась через плечо:

– Ты сама та ещё лицемерка.

И вышла.

Я вернулась к страницам, будто ничего не случилось.

Но через минуту заметила – руки дрожат.

Не от обиды. От непривычки.

Так давно никто не доходил до того места, где ещё больно.

Даже злостью.

В коридоре смеялись.

Я смотрела на них и думала:

может, они просто не боятся быть глупыми.

А я – всё ещё боюсь быть живой.

Может, она права.

Может, я и правда – лицемерка.

На последнем курсе колледж стал тесным.

Не потому что я устала – просто внутри появилось слишком много.

Вопросов, мыслей, жажды понять больше, чем могли объяснить на лекциях.

Казалось, мир вокруг сжимается, а я продолжаю расти.

Я читала всё подряд – от философии до инженерных схем, словно искала в каждом тексте новую грань себя.

Стипендии едва хватало, но я научилась растягивать деньги, как время: немного риса, старый чайник, тетрадь с исписанными полями. Но и эти крохи приходилось делить – не всё было только моим.

Иногда преподаватели смотрели на меня с лёгким сожалением, а я вежливо улыбалась и думала: пусть жалеют – это безопаснее, чем интерес.

Весной, когда воздух впервые пах асфальтом и талым снегом, я получила письмо – короткое, официальное.

«Назначено жильё по программе сирот».

Квартира.

Своё пространство.

Я перечитала письмо несколько раз,

словно боялась, что буквы исчезнут, если моргну.

Дом оказался на окраине – в районе, где город постепенно уставал от самого себя.

Панельные дома стояли плечом к плечу, их стены покрыты пятнами ржавчины, а балконы – антеннами, как у старых насекомых.

На первом этаже пахло кошками и мокрым бетоном.

Лифт не работал, по лестнице гулко отзывались шаги.

Но дверь – моя.

Ключ – мой.

Внутри – пустота.

Две комнаты, кухня, гостиная, облупившаяся краска на подоконниках.

В углу лежала мятая газета трёхлетней давности и пыльная кружка.

Я открыла окно – в комнату ворвался холодный воздух,

пахнущий железной дорогой и хлебом из соседнего киоска.

Снаружи шумел город: поезда, собаки, голоса, отдалённый звук автобусов.

Он не знал, кто я, и, кажется, не возражал против моего существования.

Это было достаточно.

Я стояла посреди комнаты и слушала.

Тишина здесь была другой – не приютской, а взрослой.

Не тишина страха, а пауза перед выбором.

Я купила лампу с жёлтым абажуром, старый стол с потертым краем и книжную полку.

Когда я включала свет, комната выглядела не уютно, но честно.

Тени были настоящими, и даже пыль казалась живой.

Иногда я садилась к окну.

Снизу доносились голоса: дети смеялись на площадке, кто – то выгуливал собаку, вдали звенели рельсы.

Иногда я представляла,

что за каждым окном кто – то живёт по – настоящему.

Кто – то режет хлеб,

кто – то гладит кота,

кто – то спорит о глупостях.

И все эти мелкие движения складываются в жизнь,

которую я не умею вести.

Моя жизнь – между строк.

Между окнами, между шагами, между словами.

Я не жаловалась.

Просто наблюдала.

Всё, что я пережила, научило:

счастье громко не живёт.

По вечерам я писала.

Не как раньше – в тетрадь, а в ноутбук, чтобы слова выглядели аккуратнее.

Записывала короткие заметки: о женщине в трамвае, которая держала букет, как щит; о мальчике, засыпавшем на остановке; о старике, ругавшемся на голубей, но всё равно бросавшем им хлеб.

Я называла эти заметки «дыханием».

Каждая из них – одно мгновение, в котором я чувствовала себя живой.

Мне казалось, всё стало правильно.

Тихо. Предсказуемо.

Я перестала ждать перемен.

Но где – то глубоко внутри всё равно шевелилось – тонкое, едва слышное ощущение, будто мир делает вдох перед очередным поворотом.

Мир любит повторяться.

И я уже знала – даже в тишине всегда есть отзвук чего – то грядущего.

Глава 5. Старые тени.

Днём город пах бумагой, пылью и потом.

Я работала в офисе – не потому, что мечтала, а потому что нужно было.

Небольшое издательство на четвёртом этаже старого здания, где окна всегда заедали, а кофе – машина плевалась кипятком.

Я редактировала тексты – чужие мысли, аккуратно причесанные в абзацы.

Иногда ловила себя на том, что застреваю в чьих – то словах, читаю медленнее, чем нужно, потому что чувствую за ними дыхание живого человека.

Писклявый голос вырвал меня из мыслей, будто кто – то щёлкнул выключателем.

Монитор перед глазами замерцал, строки поплыли, и я моргнула несколько раз, возвращаясь в реальность.

Передо мной стояла Дрю Харпер.

Та самая.

Брюнетка с идеальной укладкой, зелёными глазами цвета бутылочного стекла и лицом кошки, готовой броситься, если хоть кто – то посмеет дышать громче неё.

После колледжа мы разошлись, но жизнь любит цикличность – Дрю всплыла в моём отделе с новой должностью и тем же голосом.

Заноза. Не просто в заднице – в целой системе координат.

– Мисс Харрис, – произнесла она с тем самым притворным тоном, каким обычно разговаривают с официантами или уборщицами. – Вы меня вообще слушаете? Годовой отчёт должен быть готов к следующей неделе. Хватит витать в облаках, займитесь делом.

Я медленно выпрямилась, оторвала взгляд от экрана и посмотрела на неё поверх монитора.

Голос внутри шептал: не реагируй, не сегодня.

Но я всё – таки заговорила.

– При всём уважении, мисс Харпер, – начала я ровным, почти ледяным тоном, – мистер Томсон поручил это вам. Этот отчёт не входит в мои обязанности. Более того, я не подчиняюсь вам.

Её улыбка дрогнула.

Брови сошлись, в глазах мелькнуло раздражение, будто я укусила её за маникюр.

Рабочий день клонится к вечеру, и последняя вещь, которую я могла бы себе позволить, – это делать чужую работу ради её самоутверждения.

Дома ждал тот, ради кого я вообще просыпаюсь по утрам. Мой маленький луч света, такой теплый и родной.

Он – единственный, кто удерживает меня от того, чтобы не шагнуть обратно в ту бездну, где всё сгорело.

Дрю подошла ближе, опёрлась ладонями на край моего стола, запах её духов резанул воздух – сладкий, липкий, как обещание, которое никто не собирается выполнять.

– Харрис, – прошипела она, наклоняясь, – если ты не хочешь потерять своё место, советую сделать, как я сказала. Одно моё слово – и ты будешь стоять в очереди на бирже труда.

Я смотрела ей прямо в глаза.

– Серьёзно? – спросила спокойно. – Одно слово? Может, два скажешь – для надёжности?

На секунду она замерла,

улыбка стала жёсткой, будто нарисованной.

– Не испытывай судьбу, – сказала она. – Ты не из тех, кто может позволить себе врагов.

– А ты не из тех, кто умеет их выбирать.

Её щёки вспыхнули, глаза сузились,

она резко выпрямилась, провела взглядом по мне сверху вниз – оценивающе, с тем самым выражением лица, которым люди смотрят на трещину в стене: раздражённо, но с опаской, что под ней может быть что – то глубже.

– Думаю, у тебя нет дел поважнее на выходные, поэтому сделай то, о чем я попросила, – бросила она, развернувшись на каблуках.

– Забавно, – ответила я, не поднимаясь. – Ты говоришь так, будто тебя кто – то ещё слушает.

Ее плечо чуть дрогнуло – злость пробежала по телу, как ток.

Она вышла из кабинета, хлопнув дверью, оставив после себя запах лака для волос и раздражения.

Я выдохнула медленно, чувствуя, как челюсть всё ещё напряжена.

Она всё ещё играла в ту же игру, что и в колледже, просто поменяла декорации.

Теперь внимание искала не в аудитории, а в кабинете повыше этажом.

И, судя по уверенности, кто – то сверху давал ей право чувствовать себя неприкасаемой.

– Ты опять умудрилась вывести её из себя? – голос за спиной прозвучал с лёгкой насмешкой.

Я обернулась.

Кейт стояла, прислонившись к перегородке, с чашкой кофе в руке.

От неё пахло ванилью и табаком – странное сочетание, но ей шло. Она была единственной, с кем я могла быть собой. Подруга – хоть мы никогда не называли так друг друга, просто знали

На лице – тёплая усталость, не редкая в этом офисе вещь.

– Не специально, – ответила я, поворачиваясь обратно к монитору. – Она просто не любит, когда кто – то напоминает, что у неё нет власти.

Кейт усмехнулась.

– А ты не любишь, когда тебе указывают, что делать.

– Верно, – сказала я, не оборачиваясь. – Поэтому у нас стабильный баланс террора.

Она рассмеялась тихо, сделала глоток и присела на край стола.

– Слушай, а тебе не надоело держать всё под контролем?

Я пожала плечами.

– Надоело ещё в семь лет. Потом привыкла.

Кейт замолчала, смотрела внимательно, но без жалости.

И это было почти приятно.

– Ладно, – сказала она наконец, – если что, прикрою тебя с отчётом. Хочу посмотреть, как Харпер выкрутится перед Томсоном.

– Благодарю, – ответила я коротко. – Должна тебе кофе.

– Кофе – слишком мало. Возьми хотя бы выходной.

Я улыбнулась уголком губ.

– Попробую.

– Попробуй не как обычно, а по – настоящему, – сказала она, уходя.

– Без списков, без отчётов, без бронежилета.

Я смотрела ей вслед и подумала, что, возможно, в этом мире ещё остались люди, которые умеют говорить не ради звука.

На улице уже стемнело, когда я вышла из офиса.

Воздух был густой, пах выхлопами, пылью и чем – то жареным – то ли картошкой из забегаловки, то ли чужой жизнью, которой живут после шести вечера.

Небо – мутно – синее, с рваными облаками, и где – то далеко бормотал гром.

Я шагала быстро, не глядя по сторонам.

Мимо скользили лица – уставшие, шумные, живые.

Кто – то говорил по телефону, кто – то смеялся, кто – то просто шёл.

Город жил как мог, и в этом гуле было что – то успокаивающее – всё уже происходит, ничего объяснять не надо.

Офис остался позади, а вместе с ним – Харпер, её духи и глухое ощущение войны, которая никогда не закончится.

Автобус пришёл переполненный, и я, как всегда, втиснулась в самую середину.

Запахи – человеческие, сильные, настоящие.

Мужчина рядом держал букет гвоздик, женщина в наушниках шептала себе под нос текст песни.

Я смотрела в окно – огни улиц мелькали, отражаясь в стекле, и на секунду казалось, что город – это длинный коридор,

в котором никто не знает, куда идёт.

– Вы выходите? – спросил кто – то у плеча.

– Да, – ответила я, хотя не знала, где именно собираюсь выйти.

На остановке пахло дождём и бензином.

Я натянула капюшон и пошла пешком – дворы, мокрый асфальт, редкие фонари.

Из окон домов тёк жёлтый свет, в окнах – чужие вечера:

дети с планшетами, пожилые пары у телевизора, кто – то режет хлеб, кто – то просто стоит, смотрит в темноту.

Мне всегда нравились чужие окна.

Они доказывали, что жизнь продолжается, даже если ты к ней не прикасаешься.

Глава 6. Между днем и тенью.

Дверь щёлкнула мягко – я всегда придерживала замок, чтобы не разбудить тишину.

В квартире пахло бумагой и чем – то тёплым: чай, подгоревшие тосты, жизнь, которая держится на простых вещах.

– Я дома, – сказала я вполголоса.

Из – за стены послышался топот босых ног, потом – голос:

– Опоздала на девять минут. Я засекал.

Я улыбнулась, повесила пальто.

– Ужас. Мировой рекорд по несоблюдению дисциплины.

Тео стоял в дверях кухни – чуть выше, чем я его помнила утром, волосы взъерошены, на щеке пятно муки.

– Суп почти готов, – сообщил он с серьёзностью шеф – повара. – И не смей говорить, что подгорел. Это аромат дымка.

– Если аромат дымка можно есть ложкой – я в деле, – усмехнулась я.

Он фыркнул, наливая по тарелкам.

За то время, что мы есть друг у друга, мы оба научились ценить тепло: оно было роскошью, не пустотой.

– На работе что – то случилось? – спросил он, не глядя.

– Как ты догадался?

– Ты дышишь, как будто по лестнице бежала.

– Почти. Только лестница вела вниз.

– Получилось? Ну конечно получилось! Я и не сомневаюсь!

Мы ели молча. За окном дождь стучал по подоконнику, как метроном.

Иногда он смотрел на меня слишком взрослым взглядом, и в такие моменты я ловила себя на мысли: он растёт быстрее, чем я успеваю к этому привыкнуть.

Когда он ушёл в свою комнату, я осталась на кухне, слушая, как за стеной выравнивается его дыхание.

Оно звучало спокойно, как напоминание: всё пока под контролем.

Я допила чай, выключила свет и прошла в комнату.

Хотелось одного – тишины, душа и сна без снов.

Но, когда я легла, лампочка над кроватью тихо щёлкнула и мигнула – всего раз, будто кто – то коснулся провода.

В воздухе повис слабый запах металла и мокрого асфальта, как после грозы.

Я натянула одеяло повыше, решила, что, наверное, перегрелся контакт.

Где – то на кухне послышался лёгкий звук – как будто с полки упала ложка.

Я закрыла глаза.

Усталость была сильнее любопытства.

И всё же, прежде чем уснуть, я уловила… дыхание.

Очень тихое, где – то у изголовья.

Будто воздух выдохнул рядом

Я распахнула глаза – пусто.

Сердце билось слишком громко для тишины.

Проснулась от запаха кофе.

Настоящего – не растворимого, не из автомата, а того, что варят с упрямством и смыслом.

– Ты решила, что воскресенье – день сна? —

голос Тео донёсся с кухни.

– Я решила, что воскресенье – день игнорирования реальности, – пробормотала я, сползая с кровати.

На полу валялся плед, у прикроватной тумбы – кружка.

Не помнила, чтобы брала её вчера.

Кофе внутри был холодный, но свежий – будто кто – то наливал недавно.

Я моргнула.

Наверное, Тео решил “порадовать” ночным сервисом.

– Это ты принес кружку в спальню? – спросила я, входя на кухню.

Он стоял у плиты в майке, слишком большой, чтобы быть его, и перемешивал яичницу.

– Какую кружку?

– У кровати. С кофе.

– Не – а, я не заходил. Ты же просила не тревожить твой “священный ритуал сна”. – Он скривился. – Цитирую: “Если я сплю, я временно не человек”.

– И я была права. Но кофе – не мой.

– Может, твой внутренний демон заботится о тебе?

– Да, точно. Делает кофе, пока я сплю. Осталось только мусор вынести.

Он рассмеялся.

– Удобно, между прочим. Я бы такого себе завёл.

– Ещё чего. Мне и тебя достаточно.

– Обидно прозвучало, – сказал он, пробуя яичницу. – Но комплимент засчитан.

Мы ели на кухне, солнце пробивалось через грязное стекло и падало на стол неровным квадратом.

Тео жевал медленно, смотрел в окно.

– Ты плохо спала, – сказал он.

– Почему ты так решил?

– Потому что утром ты выглядела, как Wi – Fi без сигнала.

Я усмехнулась.

– Спасибо за поэзию.

– Серьёзно, – он нахмурился. – Что – то случилось?

Я замешкалась.

Рассказать? Конечно.

Про шёпот. Про дыхание у изголовья.

Нет. Ему не нужно знать, что его сестра – единственный опекун – тихо сходит с ума.

А если я просто… выдумала?

– Просто устала, – сказала я.

– Из-за работы?

– Из-за людей.

– Тогда можно я брошу школу и пойду жить в горах?

– А я?

– Ты со мной. Но с условием: без интернета и Дрю Харпер.

Я фыркнула.

– Договорились. Только оставь кофе. Без него в горах я долго не протяну.

– О, я уже видел, что бывает, когда ты без кофе. Это будет не “Нова в горах”, а “Катастрофа в горах”.

– Осторожно, я могу уйти туда сама, а тебя не взять.

Он театрально приложил руку к груди.

– Моё сердце разбито. Но я готов его склеить, если дашь мне выходной от домашки.

– Шантаж.

– Наследственное, – сказал он и подмигнул.

После завтрака он ушёл к себе, а я осталась на кухне.

Поставила кружку в раковину – та самая, с кофе откуда – то.

На стенке, под ободком, – странная отметина, будто отпечаток пальца.

Серебристый, как след пепла.

Я потерла губкой – исчез.

Но запах остался.

Металл, дождь и что – то ещё.

Сердце ёкнуло – на секунду.

Потом я рассмеялась.

– Отлично, – сказала себе. – Теперь у нас призрак с бариста – опытом.

– Что? – крикнул Тео из комнаты.

– Ничего! Просто разговариваю с теми, кто не ответит!

– Ага. Признаки стабильности.

Я усмехнулась.

– Зато не скучно.

В полдень мы пошли в магазин.

Улица дышала сыростью после ночного дождя.

Асфальт блестел, машины проносились с брызгами.

Тео шёл рядом, ел мороженое и рассуждал о вселенной, где коты – правители.

– Представь, – говорил он, – парламент котов.

– Они бы всё время спали на заседаниях.

– Да. Но с какой грацией!

– И принимали бы законы, которые никто не выполняет.

– То есть как у людей?

– Именно. Только с хвостами.

Он засмеялся, чуть не уронив мороженое.

Я поймала его за руку.

Мгновение – и в груди снова стало спокойно.

К вечеру вернулись домой.

Я поставила чайник, включила музыку.

Когда опустилась на диван, лампа рядом мигнула.

Раз.

Два.

Как будто кто – то проверял – я заметила или нет.

– Нова, – сказал Тео, выглядывая из комнаты, – у нас опять электричество шалит?

– Возможно. Проверю позже.

– Не вздумай лезть сама. Ты же помнишь, что было в прошлый раз?

– Небольшой инцидент с коротким замыканием не считается.

– “Небольшой”? Ты выбила свет в трёх квартирах.

– Это был творческий подход к ремонту.

Он покачал головой.

– Обещай, что завтра позовёшь электрика.

– Обещаю.

Он исчез за дверью.

Лампа мигнула ещё раз – будто усмехнулась.

Позднее я писала отчёт, пальцы стучали по клавиатуре в ритм дождя.

В комнате – ровный гул электричества,

и вдруг, где – то под потолком – едва слышный шорох.

Я подняла голову.

Ничего.

Только шепот – почти неслышный, словно сам воздух дотронулся до уха: – Поздно…

Я обернулась.

Комната пустая.

На экране монитора курсор мигал,

в отражении стекла – моё лицо и за ним…

тень.

Не страшная, не живая – просто чужая.

Я выдохнула, потёрла глаза.

Сон. Нервы. Электричество. Всё вместе.

За дверью послышался голос Тео:

– Ты опять разговариваешь с ноутбуком?

– Да, – ответила я. – Он единственный, кто не спорит.

– Пока не зависнет, – отозвался он.

Я усмехнулась.

– Спасибо, за поддержку.

И всё же, когда выключила свет и пошла спать,

оглянулась на экран.

Курсор мигал ровно,

но последняя строка, которую я не помнила, как напечатала,

стояла посреди белого поля:

“Он пробудился.”

В офисе было душно. Принтеры гудели, мониторы мерцали, в воздухе витала смесь бумаги и раздражения.

Я успела сделать три отчёта и допить второй кофе, когда Дрю появилась из – за перегородки с папкой в руках и выражением лица, которое предвещало бурю.

– Харрис! – её голос звенел, как натянутая струна. – Где годовой отчёт?

– У тебя в списке задач, – ответила я спокойно, не отрываясь от экрана.

– Я спросила, где отчёт, – повторила она, делая шаг ближе.

– Возможно, там же, где твоя ответственность, – сказала я и только тогда подняла взгляд.

Кейт, сидевшая за соседним столом, прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть улыбку.

– Осторожнее с языком, Харрис, – процедила Дрю. – Не советую испытывать моё терпение.

– А я не советую повышать голос в моем офисе, – произнёс чей – то голос за спиной.

Мистер Томсон стоял в дверях кабинета, сложив руки на груди.

Мгновение – и тишина повисла над отделом.

Он прошёл к нам медленно, оценивающе посмотрел на Дрю.

– Мисс Харпер, я поручил отчёт вам.

– Но, сэр, я…

– Без «но». Ваша обязанность – выполнять задачи, а не перекладывать их.

Он сделал короткую паузу и добавил уже тише:

– И следите за тоном. Мы не на рынке.

Дрю побледнела.

– Да, мистер Томсон.

Он развернулся и ушёл, оставив за собой гробовую тишину.

Кейт не выдержала первой – прыснула в кулак.

Я тоже позволила себе уголок улыбки.

– Вот это было красиво, – прошептала она.

– Голубки поссорились? – спросил Кейт с тем самым видом, будто ждал продолжения сериала.

– Кажется, в раю случился пожар, – ответила я и снова взяла книгу. – Думаешь, он надолго её остудил?

– Нет, – усмехнулась Кейт. – Но момент был бесценный.

Мы переглянулись, как две сообщницы. Иногда мир всё – таки умел быть справедливым.

Сегодняшний день выжал из меня всё.

Даже маленькая победа над Дрю не принесла облегчения – только усталость.

Хотелось одного: освежающего душа и увидеть Тео.

Я знала – он будет ждать. Маленький, голодный, уткнувшийся носом в учебники, с видом взрослого, который делает вид, что у него всё под контролем.

Путь от офиса до дома занимал двадцать минут.

Но сегодня я шла почти сорок.

Каждый шаг отдавался гулом в висках, перед глазами плавали яркие пятна от солнца.

Может, жара. Может, просто усталость.

Но позволить себе слабость я не могла. Не сейчас, когда наша жизнь наконец – то хоть немного наладилась.

Дверь квартиры встретила привычным скрипом.

Я поставила сумку у порога, сняла туфли и прошла на кухню.

Руки двигались автоматически – помыть посуду, вытереть стол, проверить плиту. Всё под контролем.

Пока всё не стало расплываться.

Головокружение ударило внезапно. Мир качнулся, как корабль в шторм.

В висках стучало – будто кто – то бил молотком изнутри.

Я успела подумать, что надо дойти до комнаты, взять аптечку…

Но ноги не слушались.

Я упала.

И мир исчез.

Сначала была только темнота.

Потом – запах старых книг. Пыль. Холод под ладонями.

Когда я открыла глаза, вокруг тянулись бесконечные ряды стеллажей, уходящие вдаль, за горизонт.

Пол – гранитный, гладкий, как зеркало.

Свет – мягкий, пыльный, будто из прошлого века.

Я стояла в библиотеке.

И понимала, что не знаю – как сюда попала.

“Что это за место?..”

Слишком реалистично для сна. Слишком тихо для кошмара.

Если бы я могла вспомнить хоть миг – когда потеряла сознание. Но пусто.

Всё, что я чувствую, – холод и нарастающее беспокойство.

Я двинулась вперёд.

Тишина гулкая, почти осязаемая. Каждый шаг отдавался эхом между рядами книг.

Я научилась ходить тихо, почти бесшумно – ещё в детстве, когда от этого зависела жизнь, но сейчас мне это едва ли удавалось.

Как будто это место само шептало:

«Тебе не скрыться.»