Читать книгу: «Судьба – тени прошлого», страница 2

– Сын, все через это проходили. Даже я. Даже Отсенберд. И твой брат. Черт возьми, я и сейчас побаиваюсь… боюсь и вас потерять, сыны мои. Чёрт бы с ней – со смертью. Для меня страшнее всего… да впрочем…

– Что за грустные мысли? Друзья, неужто вы приуныли? Сражение ещё не началось. Зачем же раньше времени заводить такие мрачные разговоры? – приник к разговору Отсенберд. – Прогоним черномазых и, усевшись в своей же крепости, выпьем хорошенько за честь и свободу. Вот так, кажется, и будет!

– Вовсе не мрачные, а даже наоборот. Вы, видно, плохо слушали, генерал. Я же сказал: первый поход. А знаете ли вы, сколько я прошёл с того момента? Уж десять точно. Так что разговор у нас очень даже добродетельный. А клонил я к тому, чтоб вспомнить былые деньки, – ответил Зендей, демонстрируя свою блистательную улыбку. – А мысль ваша мне очень даже по душе!

– Я тоже не имел мысли сказать что-то мрачное и нагнетающее. Я лишь подбодрил своего сына и всех окружающих. Мы воюем, гибнем ради наших сынов, ради нашего будущего. Разумеется, я боюсь потерять моих детей. Я полагаю, что это весьма логично.

– А чувствуется, что нагнетать-то вы продолжаете. Ну, впрочем, видно, что я ошибаюсь, со стороны виднее, – почесав затылок, ответил Отсенберд. – А разреши поинтересоваться, Вэйрад? Я никогда у тебя этого не спрашивал, но в связи с твоими словами, просто обязан. Почему оба твои сына военнослужащие, если ты боишься их потерять? Как-то глупо выходит.

– Нелепый вопрос. Я разве ж их принуждал? Они сами захотели стать солдатами. Я, разумеется, не смел их переубеждать, хотя, возможно, стоило. Однако я сам в юные годы противился воле отца и начал службу. Мой папа желал того, чтобы я стал обычным трактирщиком или в крайнем случае – продолжил его дело. Видно, он тоже боялся за меня… Но судьба сложилась иронично… Мой отец скончался от удара, а мать-то я не знал. Выбора не осталось – служба!

– Подумать только! Я столько лет тебя знаю, но не слышал об этом! Какая злая шутка судьбы… – удивлённо сказал Отсенберд, щуря глаза.

– О чём речь? – присоединился к беседе слегка отставший Адияль с Нильфадом.

– Брат, мы тут ведём весьма интересную беседу о судьбе, – ответил Зендей.

– О судьбе? Забавно. Знаю я одного очень интересного лучника, который всей душой и разумом верит в эту чушь. Слышали бы вы его рассказы. Умора да и только, – посмеиваясь, сказал Адияль.

– Не стоит пренебрегать судьбой, сын мой. Можешь не верить, но обязан прислушиваться. Ни в коем случае не пренебрегать, – спокойно ответил Вэйрад. – А Артур во многом высказывает очень даже мудрые мысли, Эди.

Неожиданно к компании присоединились ещё два всадника.

– Господин генерал! У нас проблемы! – сообщил один из них.

– Какие? Докладывай, – угрюмо приказал Вэйрад, предвкушая неприятные известия.

– По информации от отряда разведки! Игъварцы покинули крепость и направляются в нашу сторону!

– Что? – притормозил коня Вэйрад.

– Сто-о-ой! – крикнул батальону Отсенберд.

– Быть того не может, – удивлённо продолжал генерал. – Когда они будут здесь?

– Вероятнее всего, через полчаса они будут в версте от нас… – ответил второй примкнувший всадник.

Батальон остановился. Все ожидали командований от генералов или полководца Нильфада. Атмосфера стояла нагнетающая. В рядах солдат поднялся шум и гам. Все переговаривались и перешептывались. В глазах солдат появились сомнения. Вэйрад, Отсенберд и Нильфад стояли с изумленными лицами и долгое время таращились друг на друга. Отсенберд то и дело почесывал затылок и кряхтел, как бы пытаясь что-то сказать, но так ничего и не сказал. Было видно и напуганное состояние Вэйрада. Его глаза, казалось, вот-вот вылетят из глазниц, а по лицу стекал холодный пот. Нильфад был спокойнее всех: его лицо выглядело поразительно собранным и безмятежным, а глаза холодными, как лёд. Лишь изредка он посматривал на горизонт.

– Отец! – прервал затянувшееся молчание Адияль. – Соберись! Возьми себя в руки и командуй! Всю жизнь ты учил меня не поддаваться панике! Всегда быть сдержанным и рассудительным! Всегда здраво оценивать обстановку! А сейчас сам демонстрируешь трусость и несостоятельность командовать!

Вэйрад посмотрел внимательно на сына, улыбнулся, выпрямился, слегка покраснел. В его пустых очах, где по обыкновению не было ничего, кроме гордости и неописуемого некоего присутствия правильности, моральности, проявилось новое чувство: удовлетворение. Вспыхнул огонёк. В конце концов он воспрял духом и величественно произнёс:

– Господа! Момент битвы пришёл быстрее, чем мы ожидали. Да, это правда. Но разве нам нужен конкретный момент для того, чтобы разбить этих мразей, которые прямо сейчас несутся на всех порах лишь для того, чтобы застать нас врасплох!? Нет! Мы гордо поднимем свои клинки и дадим бой! – И достал свой меч, высоко подняв его так, что солнце отражалось на его лезвии.

На горизонте виднелась орда солдат в серебряных латах на чёрных конях. Среди толпы еле виднелись белые знамена. Наступила тишина. Из орды вышел единственный всадник на белом коне. Он гордо смотрел прямо в лицо Вэйрада. На спине его развевался белый плащ. Он поднял свой меч и указал им на отряд Вэйрада. Вэйрад ответил тем же.

Вновь затишье.

Вэйрад услышал что-то невнятно сказанное по ту сторону. Он понял, что это значит и громко крикнул: «Вперёд!»

Обе армии мчались на всех порах навстречу друг другу, выставляя свои копья и мечи. Над головами просвистели стрелы. Бой начался. Безусловно, в уме каждого солдата были мысли об отчаянной вере в победу, надежде на чудо, ибо только потустороннее вмешательство, настояние судьбы могли сохранить жизни несчастных.

Сражение застало батальон Бейз на степной местности, как и планировалось. Однако в ландшафте были некоторые изменения (в конце концов в плане генералов Невервилля значилось поле Вейт-Род, а никак не то, что оказалось на деле), к которым Вэйрад и остальные оказались не готовы. Во-первых, их движения по левому флангу были скованны крутой, отвесной скалой. Во-вторых, видимость действий противника по правому флангу была сильно ухудшена рядом одиноких высокорослых дубов. Помимо этого, численность отряда сократилась на треть, так как некоторая часть сил ожидала у поля Вейт-Род и точно уже не успела бы примкнуть к основным силам.

Таким образом, у Невервилля практически не осталось шансов на победу в сражении, но отступать было уже бессмысленно и опасно для близлежащих поселений. И отступление значило бы очередную территориальную уступку врагу.

Первой в бой со стороны невервилльской армии шла тяжёлая кавалерия. Со стороны Белознаменных – средняя кавалерия. Предводители обеих сторон сошлись раньше основной части отряда. Вэйрад Леонель, генерал Невервилля, и Бран Хедвин, один из лучших воинов и стратегов южан, схлестнулись мечами. Первая битва началась.

Леонель одной рукой держал уздечки и ловко управлял каждым движением коня, маневрируя между пробегающими мимо наездниками кавалерии, а другой рукой держал громоздкий меч и парировал выпады его оппонента. Они схлестнули лезвия порядка десяти раз, как Хедвин, резко запрыгнув на спину своего коня, порхнул в сторону Вэйрада, выставив правую ногу для удара. Леонель навзничь упал на землю, успев в последний момент обрезать путлище, на котором держалось стремя, до того как кобыла со страху побежала в толпу. Приложив немалые усилия, Вэйрад едва избежал травм, пока практически лежал под копытами мчащей кавалерии.

Тем временем Адияль и Зендей вдвоём бились против одного пехотинца, в одной руке его был щит, которым он успешно отбивался от атак Зендея, в другой – боевой молот, которым он замахивался на Адияля, попутно блокируя его выпады.

Выглядел пехотинец грозно: он был на две головы выше Адияля и на четыре плеча шире Зендея. Лицо его было суровым и асимметричным, борода – очень густой и массивной. Иной растительности на голове у него не было, зато его лысину уродовал огромный шрам, продолжавшийся от затылка до бровей. Он носил серебряные доспехи тяжёлого пехотинца. С воротника и до латной юбки спускалось белое тканевое полотно, на котором была изображена морда медведя. Это обозначение показывает, что данный пехотинец – выпускник Академии Медведя, школы военного обучения тяжеловесных воинов.

– Чёрт бы его побрал, не могу даже близко подойти! – яростно буркнул Зендей. – Он каждый мой удар будто видит наперёд!

– Его молот рано или поздно меня прибьет! Я уже еле на ногах стою, верчусь как юла… – присоединился к комментарию Адияль.

– Адияль, умница, ты подкинул сейчас мне кое-какую мысль! – крикнул уклоняющийся от очередного выпада Зендей. – Помнишь комбинацию «юла»?

– Рискованно. Если что-то пойдёт не так, тебе несдобровать. И мне тоже.

– Знаю, но выхода нет.

– Будь осторожен. Прошу.

Адияль увернулся от очередной атаки пехотинца. Участок земли, на который пришёлся удар молота, содрогнулся. Клочки грязи и камней разлетелись в стороны. Офицер нанёс удар мечом в доспехи пехотинца, но лезвие даже не оставило видимого ущерба. Повторная попытка – удар заблокирован стальной рукоятью молота. Вновь удар – снова мимо. Тяжеловес ловко уклонялся от каждого выпада Адияля.

Прогремел очередной удар молотом. Зендей в этот момент приблизился прямо к верзиле, потеряв оружие, выбитое из его рук взмахом щита противника, нанёс три удара по лицу, целясь преимущественно в глаза, после чего отступил. Но громила, не растерявшись от потери зрения, поднял молот и наугад кинул его в сторону братьев. Боёк попал прямо в ногу Зендея и раздробил часть поножей; он припал на другое и завопил от боли.

Адияль в этот момент был уже за спиной пехотинца. Одним точным взмахом меча он внёс острие прямо в затылочную часть черепа. Кровь била фонтаном и обрызгала Адияля. Поединок был завершён победой братьев.

– Зендей, как ты?

– Более или менее. Драться могу.

– Тогда вставай, – сказал Адияль, протягивая руку.

Тем временем Вэйрад и Отсенберд вместе бились с пехотой противника.

– Не заметил? – спросил Отсенберд, четвертуя очередного солдата.

– Что именно? – ответил Вэйрад, то и дело скрещивая лезвие своего меча с оружиями противников.

– Нас должно быть на треть меньше, чем их. Однако ж чувствуется, что мы в равных условиях. Подозрительно.

– Возможно, – сухо бросил Леонель.

– Справа! – Указал на противника Отсенберд.

Вэйрад скрестил оружие с подобравшимся сбоку солдатом в серебряных латах.

– Твою ж мать! Их слишком много! Лезут прямо как выпившие офицеры к хорошенькой барышне! – рявкнул Отсенберд, фехтуя сразу с тремя мечниками.

Вэйрад избавился от своего оппонента, сбив с ног ударом в коленный сустав и далее обезглавив его, после чего подоспел на помощь Отсенберду.

– Возьми левого! С этими двумя я справлюсь! – крикнул Отсенберд.

Вэйрад резко отпрыгнул, сбив с толку врага, и метнул в него кинжал, подобранный у рядом лежащего трупа. Кинжал попал точно в цель. Противник упал, захлебываясь кровью.

Отсенберд справился более банально, сначала обезоружив первого, снёс ему голову, а затем, ловко обойдя второго, свернул оставшемуся шею.

– Впрочем… Где черти носят Дориана? – спросил, тяжело дыша, Вэйрад.

– Да кто его знает… – отдышавшись ответил Отсенберд. – Господи, помилуй! Это ещё как понимать?

Обернувшись, Вэйрад увидел толпу лучников и арбалетчиков противника.

– Так вот, что они задумали… – изумился Отсенберд. – Они с самого начала планировали зайти из-за спины… Что за… Это Нильфад!? – продолжил он, заметя на стороне противника знакомое лицо.

– Ясно теперь, как они узнали о нашем плане, как поняли, по какой тропе мы поедем… – скрежета зубами, прорычал Вэйрад, гневно глядя в глаза бывшего товарища. – Что ж, видно, так нужно было. Наши пути сегодня разошлись.

– Но как… Когда мы столько прошли – и предать!? Не верю! Отказываюсь…

– Фирдес, думаю, на то была своя причина, которой нам не понять. В любом случае теперь он наш враг.

Дориан Нильфад, бывший отныне полководец Невервилля, смотрел в сторону своих, по-видимому, бывших товарищей с таким взглядом, в котором читалась одновременно и безмерная боль и страдание, а вместе с ней и отчаяние, страх, безысходность.

– Ibfej kuijel! Pruf! – на игъварском языке прорычал Бран Хедвин. Лучники натянули тетиву. – Brrel!

Сотни стрел полетели в сторону невервилльской армии. Их было настолько много, что на лица солдат упала множественная тень. Стрелы хладнокровно пронзили многих солдат. Около трети всей армии было ранено незначительно, около сотни воинов – смертельно.

Положение северян оказалось очень тяжёлым. Помимо того, что они уже потеряли больше половины солдат, они теперь ещё и оказались в окружении.

Вэйрад посмотрел в глаза Адияля. По его взгляду было всё ясно. В сию секунду глаза Вэйрада и Дориана отличались разве что оттенком.

– В бой! – непоколебимо произнёс генерал.

– Прощай, друг. Я был рад знать тебя, – попрощался Отсенберд, направляясь прямо в сторону сотен лучников врага. – Завтра выпьем за победу! Ха-ха!

Один из лучников, не дожидаясь команды, пальнул в надвигающегося генерала. Отсенберд молниеносным взмахом клинка разрубил летящую в него стрелу пополам. На лице Хедвина появилась ухмылка.

– Не так меня просто убить, идиоты: я – генерал Невервилля!

Вэйрад пошёл вслед, а за ним и все остальные, включая Адияля и Зендея.

Сражение шло. Шло очень активно. Горы трупов. Океаны крови. Однако Адиялю было не до боя. Он бился, убивал, будучи в своём мире, в мире, в котором он вновь и вновь прокручивал в уму тот взгляд отца. Всё было для него в тумане. Рядом с ним то и дело замертво падали его союзники, соратники. Но ему было не до них. Он думал лишь об одном: о взгляде его отца. Почему он так посмотрел?

Вэйрад и Зендей бились вдвоём. Они вместе шли, четвертуя, обезглавливая, всех, кто вставал у них на пути. Словно давние товарищи. Они и были давними товарищами, которые прошли не один бой бок о бок. Отец и сын. Они понимали каждый манёвр друг друга, каждый взмах меча.

Всё в тумане. Не только для Адияля. Это чувство было у всех воинов, стоящих на стороне проигравших. То, что им предстоит потерпеть поражение, было ясно каждому. Шла минута за минутой, а для Адияля Леонеля всего, казалось секунда миновала с того момента, когда отец бросил на него столь неясный и мучительный от этого взгляд.

– Отец! Н-е-е-е-т! – Визг отчаяния и мучения, боли и сожаления воздался в ушах каждого. Особенно в ушах Адияля. Туман развеялся. Всё встало на свои место.

Он увидел отца. Из груди у Вэйрада торчал окровавленный меч. За ним стоял Нильфад.

– Вот и всё, Вэйрад… – прошептал угрюмый Нильфад, стоящий прямо позади генерала, держащий в руках рукоять меча, коим был пронзен бывший товарищ. – Прости… Ты ведь… понимаешь?

– Да… Всё… Спасибо за всё, друг, – ответил ему задыхающийся от собственной крови, подступающей к гортани, Вэйрад, – жаль, что так всё обернулось. Шли привет доченьке и супруге.

Дориан Нильфад бросился бежать, роняя на ходу слезы.

Тучи сгустились – собирался дождь. Зендей выронил меч: он рыдал, вытаскивая плотно встрявшее лезвие меча из груди отца.

– Не бойся, сын… Всё будет хорошо… Я люблю тебя…

Неожиданно, казалось, победившая армия Брана отступила – прибыло подкрепление Невервилля. Но прибыло уж слишком поздно.

– Отец… Отец! Прошу… Папа! – ревел подбежавший Адияль. Солдаты скопились вокруг действия. Давление усиливалось. Тучи сгущались. Удивительно, но порой и природа способна сочувствовать.

– Я люблю вас, сыновья мои… Простите…

– Почему? Ты ведь всегда побеждал… Ты ведь всегда выходил героем из любого сражения… Почему, папа!? Почему именно сейчас… Нет! Даже не думай! Я не отпущу тебя!

Отсенберд стоял рядом, раненный, истекающий кровью. Он молчал. Глаза его переполнены были уже тоской, безмерной, сокрушительной.

– Всегда что-то кончается… Что-то начинается… Мой путь пришёл к концу, а ваши, сыновья , только начинается… Пройдите его достойно… Кхэ… – Подавился кровью Вэйрад. – Поклянитесь мне… что никто и никогда не сломит в вас веру… Поклянитесь, что зов чести всегда будет находить отклик в ваших сердцах. Поклянитесь, что не!.. Так бы хотела ваша мать… Она любила вас, Адияль… Клянись… Зендей, ты и сам знаешь всё, что я бы хотел сказать лично тебе… Помните, я люблю вас… – Вэйрад замолчал. Его сердце ещё билось, глаза пылали. Никогда его глаза не были столь живыми, искренними. Он замолчал навсегда. Его путь окончен. Вскоре ток крови прекратился окончательно. Десять минут, не менее, стояли все недвижимо. Кто-то встал на колени, отдавая тем самым честь ушедшему воину. Имя Вэйрад Леонель для многих значило луч надежды. Его подвиг, совершенный несколько лет назад, перевернул ход войны. Сейчас же он погиб. Как герой. Никто бы с этим не поспорил.

– Обещаю, папа…

– Адияль… Я…

– Заткнись, Зендей… Ты был рядом… Но не уберёг отца. Не увидел? Не хотел? Мне плевать. Я не могу на тебя смотреть. Сгинь! – яростно провопил Адияль. – Столько лет! Я терпел… предательство. А теперь я вижу, что мой брат ни на что не способен… Слабак и трус. Даже отца… отца не защитил! – Адияль был безумен. Гнев, ярость взяли вверх над чувствами и укоренили убеждение о тотальной несправедливости, павшей ему на плечи.

– Адияль…

– Узнаешь, когда будут проходить похороны, – отправишь весточку. И прощай, Зендей. Думаю, я не буду рад встрече в следующий раз.

Адияль встал с колен, вытер слезы и направился за лошадью.

– Но! – сухо бросил он и поскакал.

Лишь один полководец в мундире, увешанном орденами, прибывший с подкреплением, самодовольно усмехнулся. Его грубое, неказистое лицо выражало неподдельную радость.

– Я предупреждал, – вымолвил он самым неприятным из всех возможных тоном, скаля зубы и облизывая своим длинным языком губу.

VI.

– Эу! Солдафон! За проезд через эту тропу положено платить! Двадцать золотых! – крикнул мужчина сомнительной наружности, держащий в руках дряхлый боевой топор. – Эу! Кому говорю! Куда поехал! Стой, говнюк!

– Тебе говорят, вояка! Стой. Иначе пожалеешь, – сказал подошедший к ним ещё один «постовой». За ним шли ещё трое верзил с дубинами.

– Уйдите по-хорошему. Я никого не пощажу, – ответил им всадник на белом коне с чёрной гривой в золотых подковах. Вы будете вопить от боли и биться в судорогах.

– Смотрите-ка! Какой уверенный, наглый мальчик. Ну-ка, ребят, накажем сволоту! Слезай с кобылы! Норберт Изельгаам хотел тебе кое-что сказать.

Адияль пропустил сказанное мимо ушей. Ему было не до этих слов. Он слез с кобылы, но только ради одной цели: усладиться кровью.

Не успел первый бандит замахнуться – тут же лишился руки, держащей дубину. Как и говорил Леонель, тот заревел, дрожа от нестерпимой боли, и вскоре умер. Скорость движений Леонеля была для них слишком высока, недостижима.

– Ах ты ублюдок! Толпой его, парни!

Ловким пируэтом Адияль избежал выпада разбойников. Следующим движением он вынес голову сразу двоим. Остальные двое застыли: на их лицах был ужас и непонимание.

Адияль ухмыльнулся.

– Бегите! – рявкнул офицер. – Это последний шанс.

Никто не ответил. Они были в состоянии шока и наверняка бы умерли от сердечного удара.

– Значит, вы решили.

Взмахом меча он разрубил их пополам. Кровь окрасила его доспехи.

Адияль запрыгнул на коня и поскакал дальше. Из-за дождя вся пыль на дорогах превратилась в грязевые реки. Конь еле пробирался вперёд. Кроме того, дождь почти смыл с доспехов, волос и кожи Адияля всю кровь.

– Но, Арес! – Конь фыркнул, но слегка ускорился. – День выдался слишком тяжёлый… Вот бы поскорей увидеть Ли… – проговорил себе под нос Адияль.

Солнце было уже высоко в зените. Его лучи падали на ветви деревьев, намокших после дождя, на сверкающую траву. Ветер слегка развеивал волосы Адияля и гриву коня.

– Господин Адияль! Гонец принёс известие… Мне очень жаль… – встретил офицера стражник у ворот небольшого каменного сооружения – поместья офицера.

– Милсдарь! Мы получили гонца! Что стряслось? Как же вы? – спотыкаясь, спросил подбегающий конюх.

– Оставьте меня. Не впускать никого. Лисан дома?

– Да, господин, – хором ответили прислужники.

– Ясно. Исполнять, – приказал Адияль.

Поместье выглядело роскошно. Всюду висели знамена с золотыми львами. Во дворе дома словно лабиринтами росли кусты алых роз. Между ними красовались саженцы декоративных пихт. С крыши кирпичного цвета свисали виноградные лозы. Правда, сорт был из тех, который вовсе не даёт плоды, а лишь служит декорацией. На территории поместья стояла конюшня с тремя стойлами. Все три лошади были белого цвета в золотых конных доспехах с золочеными копытами. Вся территория поместья была ограждена серокаменной стеной.

– Эди? Боже… мне так жаль… мой ты мальчик…

– Ли… Мне так тяжело… Ли, прошу помоги… Ты всегда помогала…

– Эди… Иди ко мне… иди скорей.

Её руки охватили шею Адияля. Их губы соприкоснулись в нежном и страстном поцелуе. Нежные женские пальцы Лисан потянулись к застёжкам доспехов. Они падали с металлическим стуком об плитку пола. Адияль стянул платье с хрупких и аккуратных плеч возлюбленной и вёл губами по её ключице. Через мгновение вся их одежда валялась небрежно раскиданной по полу. Прикосновения их тел, их кожи будто бы способно было тут же восполнить утрату Адияля, восстановить, затянуть его тяжелейшие раны. Он даже почти мог испытать счастье лишь благодаря этой столько же кроткой, сколько и пылкой девушке с чёрными волосами и глубокими, словно океан, глазами.

– Эди, мне нужно тебе кое-что сказать… Кое-что очень важное… – начала Лисан, прервав продолжительное молчание после страстной любви.

– Ли, сейчас не время. Давай ещё немного насладимся этим моментом. Я не хочу и не могу возвращаться в реальность… Мне страшно… Очень страшно…

– Нет. Не перебивай. Это очень тяжело и для меня… Но так дальше быть не может… Я… я тороплюсь. Слышишь, да, мне нужно уехать. Навсегда.

Адияль замолчал. Его глаза пронзительно следили за каждым движением её губ. Губ, которые лишь минуту назад прикасались к его телу. Пульс замедлился настолько, настояние вообще способно у живого человека.

– Мы давали друг другу клятву. Помнишь? В нашу первую ночь. На горизонте горел закат. Лучи заходящего солнца падали на нас. Нам казалось, что счастье именно такое. Мы полюбили друг друга. Любим и сейчас. Мы дали клятву, что никогда не предадим друг друга. Мы клялись, что ничто и никогда не разрушит нашего счастья. – Глаза Адияля похолодели, сердце будто замерло, дыхание участилось, кожа побелела. – Адияль, я нарушила эту клятву… Нет, не перебивай. Я не чувствую, но в то же время… чувствую себя виноватой, хоть мне и тяжело это говорить. Я всё ещё люблю тебя. Но ты знаешь, что я так не могу. Ты не простишь меня, а я не смогу быть с тобой.

– Ли… Я прощу тебя… Не бросай меня! Я прощу всё, Ли! Я прощу, ведь люблю тебя. Мне всё равно, что ты нарушила… Да и какая разница, ведь, ведь… Прошу…

– Нет, Адияль, не обманывай себя, – перебила Лисан. Глаза её увлажнились: это были слезы разлуки и отчаяния. – Ведь тебе рядом со мной не будет лучше…-Было и что-то в её глазах уже иное. Какими бы бездонными они ни казались, чувства, утоенные в них рвались наружу. Кричали, бились в исступлении, но не могли выказать себя. И всё равно чувствовалась ложь, тайна, такая глубокая и страшная, что произнести её было невозможно.

– Прошу… Ты же знаешь, я не справлюсь с этой болью сам… – с дрожью в голосе промолвил Адияль. Руки его, держащие бедро Лисан, охолодели – нет, окоченели.

– Прости, но я тоже не справлюсь… Прощай. Эди, я… Люблю… нет, всё: конец и кончено! Ясно! Ненавидь меня отныне адской злобой, но так будет правильно…

Лисан поцеловала холодный лоб Адияля, присела на кровать, а затем встала. Её прекрасное тело рисовалось в глазах офицера последний раз.

– Неужели ты оставляешь меня… сейчас? – спросил абсолютно холодным голосом Леонель. – Я тебя не понимаю… Скажи, что я мёртв!

Она лишь заплакала в ту же секунду навзрыд, подняла платье, оделась, едва поднимая её с пола дрожащими от исступления руками, и ушла. Леонель уже не слышал закрытия двери. Его сердце замёрзло. В душе осталось лишь отчаяние, боль и ярость.

Он резко вскочил с постели и начал метать мебель, стойки для доспехов, посуду. Он разносил всё без разбора. Подошёл к стойке с парадным мундиром, который подарила ему Лисан. Разорвал в клочья эти венгерку и рейтузы. Поднял стойку и бросил её, не глядя. Злость затуманила его взгляд. Тяжёлая деревянная стойка разбила стекло. Она упала прямо перед лицом конюха, сидящего на скамье рядом с конюшнями. Всё, что происходило в данное мгновение, в этом доме казалось нереальным, чуждым самой природе, но сути это не меняло.

Раздался душераздирающий вопль. Он был настолько звонкий и гулкий, что все птицы в округе улетели, а кобылы, запряженные к мимо проезжающей карете, со страху рванули по полям.

– Что ж ты будешь делать… Твою ж мать… Эу, кучер! Давай-ка ты коней контролируй, – буркнул сидящий в карете полутемнокожий мужчина с чёрными длинными кучерявыми волосами. Он был в изящном военном мундире.

– Извините, господин Дебелдон. Кони испугались. Подъехали мы.

Кучер открыл дверцу кареты. Гость брезгливо, избегая грязных луж, выпрыгнул, скорчив такую морду, что можно было подумать, труп увидел пред собой.

– Господин Дебелдон, у нас строгий приказ не пропускать никого. Даже вас, – встретил его стражник.

– Вильям, ты белены объелся? Да чтобы меня Адияль не желал видеть? Давай-ка без глупостей. – Проигнорировав выставленную алебарду стражника, он направился к дому.

Дебелдон сделал несколько стуков в дверь.

Молчание.

Он постучал громче и чаще.

Нет ответа.

– Говорю вам… Здесь недавно деревяшки из окна летали… Лисан убежала в неизвестном направлении со слезами… Он, видно, не желает никого видеть. Да еще и его горе…

– Но только не лучшего друга, Вильям. Только не меня. Видно, он просто не услышал. Так-с, ключ раньше всегда хранился у Лисан или под яблоней в сундучке. Значит, следует посмотреть под деревцем.

Стражник покрутил головой.

Дебелдон быстрым и неуклюжим шагом пошёл по садовой тропе, ища яблоню среди кустов пихты. Видно, он не слишком хорошо понимал, как выглядит яблоневое дерево.

– Чёрт его знает, куда же делась эта яблоня… Не понимаю. Ну, по старинке…

Дебелдон обошёл дом и разбудил спящего на лавочке конюха. Размахивая руками, он убедил его встать. Дальше он поднял скамью и перетащил поближе к окну. Нетрудно догадаться, в чем заключался его план: он запрыгнул на спинку лавки и пробрался в разбитое окно, попутно умудрившись порезаться об него.

– Адияль! Дружище! Что ж ты окна бьёшь? И друга своего не встречаешь? – громко и бесцеремонно встретил он пустую комнату. – Ау! Неужели не дома…

– Дебелдон, прошу, уходи… У меня нет ни малейшего желания с кем-либо говорить… Особенно выслушивать твои истории о похождениях в борделях и прочих местах физического увеселения, – пробормотал еле видимый силуэт человека, сидящего на полу.

– Адияль, где ты набрался такого чувства юмора? Уж если меня память не обманывает, то твой уровень понимания комедии был на весьма низком положении. Впрочем, меня это даже радует. Радует уж точно более, чем мой визит радует тебя… Не вижу улыбки в твоих прекрасных голубых глазах. Ты даже не поприветствовал своего друга. Хотя, стало быть, мы не виделись уж месяц почти… Если ты ещё не понял, к чему я веду, то я помогу. Просто пожми мне руку…

Леонель наконец поздоровался с давним другом, хоть и без особого энтузиазма.

– Ты, действительно, ожидаешь в моих зрачках увидеть радость? После того, что я пережил давеча совсем недавно?

– Ну вот! Сейчас дело пойдёт активнее, надо думать. Где там был твой винный погреб? – Дебелдон прошёл чуть дальше гостиной и завернул налево, где спускалась винтовая лестница, по всей видимости, в погреб. Он будто и не услышал Леонеля. – Кхм! Вино девятнадцатого года! Надо думать, подарок от Национального Гвардейского Состава! – очень гулко воскликнул гость, что его звонкий голос раздался по всему поместью.

Адияль молчал, приложив ладонь ко лбу. В этот момент ему хотелось сквозь землю провалиться, чтоб не терпеть более нежданного гостя с ужасным чувством такта.

– Так-с! Надо думать, бокалы на кухне. Впрочем, мог и не спрашивать… – поднимаясь обратно, пролепетал себе под нос Дебелдон, держа в руках две бутылки сухого вина.

– Артур… Какой же ты… беспринципный… Ты вообще понимаешь, что иногда людям не до твоих шуток! Что порой кому-то может быть дурное настроение? Я уж молчу, какие причины могут быть у таких, как я в нынешней ситуации!

– Адияль, не первый год знакомы, а ты делаешь столь простые и очевидные выводы. Принципиальным людям в этой жизни крайне мало достаётся удовольствий. А я, как ты знаешь, без удовольствий жить не особо-то люблю, – ответил гость, наливая в бокалы выпивку. Продолжение фразы Леонеля вновь прошло мимо ушей Дебелдона. – Прошу-с к столу, сударь! И конечно же съестное к сухому, – продолжил хозяйничать Дебелдон, выискивая на полках еду. – Ужас! Ничего из пищи на кухне нет! Ты офицер или кто? Лисан совсем от рук отбилась…

– Лисан меня бросила просила прямо перед твоим визитом, – перебил Артура всё ещё сидящий на полу Адияль. – И хотелось бы тебе сказать, что я сейчас столь паршив, что горло перерезать хочу! Себе! А знаешь отчего? У меня, мать твою, отец сегодня же погиб!

– Ха! А я говорил тебе, что женщина она никчёмная! Помню, когда первый раз пришёл к тебе в гости, она меня чуть с порога не вышвырнула! А за что! За то, что я не соизволил узнать, одета ли она, чтобы войти к своему другу домой! Я не мог ведь подумать, что твоя невеста по дому голой расхаживает… Одно дело в спальне…

– Хватит. Ты идиот! Наглый и глумливый осёл! Ты намеренно выводишь меня из себя? Желаешь, чтобы я тебя силой прогнал? – грубо прервал бесконечную болтовню Адияль, уже направляясь в сторону Дебелдона с намерением вышвырнуть его на улицу.

– Вот это верно! Вот уже более похоже на тебя! Давай-ка бокал другой накинем за честь ушедших! Как это положено в рядах порядочных солдат! – поднимая свой бокал, гордо произнёс Артур. И стал бегать от Адияля, кружа вокруг стола.

– Шут ты несчастный! Играть ещё вздумал…

Но вскоре Адияль выдохся и рухнул оземь. Он дрожал, пищал словно птенец, потерявший свою мать, закрылся, сжался. Артур перестал кривляться в эту же секунду и сел подле, обняв товарища так крепко, как возможно. Выглядело, будто и он сейчас заплачет.

– Знаю я всё и понимаю, друг… Получил известие. Потому сразу рванул к тебе… Прости меня… Я, видно, плохо умею поддерживать, – сказал Артур и шмыгнул. – Да я ведь от того кривлялся, что думал, мол, если сделать вид перед человеком, которому худо, что всё будто бы даже неплохо, напротив, его настроению, скажем, то… то поможешь… Но я опять ошибся. – Оба замолчали. – Хороший человек был твой отец. Замечательный! Я имел честь быть знакомым с самим Вэйрадом из рода Золотых Львов! Я вообще всегда считал, что лучшее прощание с воином – это достойное прощание! Если лить слезы над погибшим в бою солдатом, можно просто оскорбить его честь. Потому я и заявляю: никаких солёных водопадов! – произнёс он и встал. Подал руку Леонелю. Он её принял.