Читать книгу: «Корона Золотого леса», страница 3

Глава 3. Испытание Весны

Я не знаю, сколько времени провела в жемчужной воде: тёплые волны то ласкали, то слегка подталкивали, и каждая минута казалась длиннее предыдущей. Ощущения усталости размывались, кровь на коже растаяла, словно и не было ни погони, ни боли. Я размокала, пока не поняла: если останусь дольше, усну прямо в бассейне.

Стоило мне подняться из воды и выбраться на широкий каменный бортик, ширмы заколыхались. Сквозь них пролетел рой крошечных существ – не крупнее шмеля. У каждого были прозрачные крылья-лепестки, а глаза светились, будто в капли росы попал рассвет. Я не могла разобрать, говорят ли они что-то, звуки, которые они издавали, были похожи на звон хрустальных бокалов. Около десятка ши закружились вокруг меня, и я машинально прикрылась руками.

Одна из ши, чуть крупнее остальных, с малахитовой бахромой на крыльях, протянула крошечный пухлый пальчик и ткнула в мои мокрые волосы. В воздух вылетела светлая лента – мерцающая, как паутина на солнце. Ши подхватили её, обвили вокруг моих локонов и начали плести нечто, что сразу же вышло из моего понимания: косы и кольца собирались в высокую корону, тяжесть которой я почти не чувствовала. Словно волосы превратились в шёлк и сами поддались их крохотным, но умелым рукам.

– Спасибо, – прошептала я по-английски и на всякий случай по-ирландски. Ши разразились весёлым звоном – кажется, это был смешок – и расступились, пропуская вперёд двух фейри, несущих коробы, обитые зелёным сукном.

– Миледи, – низкий мужской голос мягко разрезал воздух, – Королева посылает вам одеяние.

Крышка первого короба раскрылась: внутри на тонкой подкладке лежало платье. Ни швов, ни застёжек – одна струящаяся ткань оттенка молодой листвы и чуть более тёмные прожилки узора. Когда я коснулась её, по пальцам побежал еле заметный холодок, но стоило надеть платье, как материя стала тёплой, приняла форму и длину точно под мой рост.

– Обувь, – сказал второй фейри, открывая узкий футляр. На подушке покоились туфли, выточенные из цельного куска полупрозрачного янтаря. Внутри сверкали золотистые искры, а каблук был тонким, как стебель орхидеи.

– Красиво… – протянула я и невольно оглянулась на свои кеды, отдохнувшие у бассейна. Пятна всё равно не отстираются. Но это – мои первые «взрослые» конверсы, моя маленькая победа над вступительными экзаменами. Отпустить их казалось предательством.

Я вздохнула и потянулась за кедами. Мокрая ткань потемнела на носках, шнурки были серыми и потертыми, но я всё равно надела их и начала затягивать шнуровку. Ши недоуменно защебетали. Один крошечный смельчак приземлился на резиновый край и потрогал пальчиком потертость. Но я только улыбнулась:

– Эти пройдут со мной весь путь.

Туфли вернулись в футляр так и не тронутыми. Фейри молча кивнули – ни осуждения, ни удивления – и исчезли за ширмой. Ши ещё раз облетели меня по спирали, выпустив в воздух крошечные искры-бабочки, и испарились.

У выхода из купальни уже ждал Ерин. Если я чувствовала себя нелепо в воздушных одеяниях, бродягой, которой Королева сделала одолжение, то он выглядел произведением её капризного вдохновения. Его прежняя походная одежда исчезла без следа: теперь на нём был камзол глубокого мшистого цвета, сотканный так, будто ткань стала его второй кожей. Застёжек не было; тонкие лозы, похожие на узоры, обвивали плечи и сходились у горла. На запястьях плелись живые нити плюща, а на груди висел крохотный медальон – кристалл в обрамлении из серебристого дерева. Длинные светлые волосы были собраны наверх в хвост, а свободная прядь прижималась к виску и падала на скулу. Неизменным осталось копьё за его спиной.

Ерин поднял на меня глаза и, заметив, улыбнулся. Я шагнула ближе, путаясь в непривычно длинном подоле.

– Хорошо выглядишь, – сказал Ерин тихо, и в его голосе прозвучало тепло, от которого неожиданно запылали уши.

– Спасибо. Тебе идёт зелёное. Почти не отличишь от местных.

– Надеюсь, Королева меня заметит, – он усмехнулся. – Я рассчитывал на эффект загадочного странника, а сейчас похож на садовника её собственной оранжереи.

– Что ж, теперь ты загадочный садовник, – от моих слов парень расслабленно улыбнулся.

Внутри что-то дрогнуло: лёгкая вибрация, как у натянутой струны. Парень сделал шаг и без слов предложил руку. Я позволила пальцам лечь в его ладонь: тепло, сухо, надёжно. Его кожа чуть шершавее моей.

– Готова? – спросил он.

– Нет. И вряд ли буду. Но нам нужно идти.

За нами пришла уже знакомая парочка стражей, и вместе с ними мы двинулись по широкой галерее, где стенами служили стволы платанов. Под ногами пружинил ковёр из мха, и каждый шаг издавал тихий звон, словно мхи хранили в себе невидимые колокольчики. В глубине коридора мелькали другие фейри.

Ши, что раньше расчесывали волосы, мелькали в сиянии свода, оставляя после себя россыпь светящихся точек. Они сопровождали нас, словно маленькая свита, и шёпотом подталкивали воздух вперёд.

– Мы окажемся в Зале Цветения, – шепнул Ерин. – Я думаю, там будут послы других Дворов. Не удивляйся, если увидишь зиму в белых доспехах или лето в пылающем золоте. Все хотят убедиться, что пророчество движется.

– Пророчество, пророчество… – пробормотала я. – Теперь и ты о нём говоришь. Услышать бы его, чтобы понять, при чем здесь вообще я.

– Прости, но я и сам не знаю, как оно звучит. Гвилэйн же вряд ли окажет тебе такую услугу, – усмехнулся он. – Но не бойся: она слишком любопытна, чтобы просто избавиться от тебя.

– Какая обнадеживающая мысль!

Нас вывели на площадку, окружённую цветущим миндалем. Фейри-проводник поднял ладонь, и воздух дрогнул. Перед нами выросла арка из переплетённых ветвей глицинии; цветы распускались у нас на глазах, и сладкий аромат заполнил лёгкие.

– Королева ждёт, – произнёс он. – Идите.

Я сделала вдох. Платье тронул ветер, и я ощутила легкий холодок. Встала кедами на мраморный порог. Подошва глухо стукнула о камень. И в этот момент я подумала: возможно, именно так Тень и Свет делают первые шаги навстречу друг другу – в шелке весны и с привычным стуком старых кед, не позволяющих забыть, кто ты.

Мы с Ерином обменялись взглядами, и в его янтарных глазах блеснуло одобрение. Он едва заметно сжал мою ладонь.

– Вместе, – шепнул он.

– Вместе, – подтвердила я.

И мы вошли в Зал Цветения, где весна встречала своих новых игроков.

Арка из глицинии изобразила дверной проём – один шаг, и вот мы уже в новой комнате живого весеннего замка.

Зал не отличался от других, уже встреченных нами: всё те же массивные светящиеся стволы, потолок из цветущих лоз, высокие арки и ароматы свежих трав.

В центре зала стоял длинный стол, вырезанный из цельного ствола дерева: его поверхность была отполирована до зеркального блеска, и даже в изгибах древесины угадывались волны, лепестки, очертания крыльев. Вдоль него располагались фигуры – сидящие, изящные, грациозные. Фейри Весеннего Двора.

Все они были похожи и в то же время разные. Одежды из лепестков, цветы, покрывавшие всё тело, из летящих тканей. Кто-то был облачен в янтарную броню. Их лица были красивы – слишком, чтобы не быть опасными.

Но вся их красота меркла рядом с той, что восседала во главе стола.

Королева Весны – Гвилэйн Златоцвет.

Она сидела на высоком кресле, резном и живом: его спинка медленно пульсировала и иногда изгибалась, подстраиваясь под движения величественной хозяйки. Я не могла разобрать цвета волос, они были сплошным сиянием, переливающимся от бледно-золотого к розовато-фиолетовому, как вечерняя заря. Глаза – огромные, миндалевидные, но я стояла слишком далеко, чтобы разобрать цвет. Кожа Гвилэйн была светлая, почти белая, с перламутровым отливом. Платье – если это вообще было платье – струилось водопадом цветущих лоз, переплетающихся в новый узор с каждым её движением.

Вместо короны на голове распускались и увядали в медленном дыхании Весны золотые цветы. А за спиной клубился шлейф из перьев и пыльцы, словно сама природа решила украсить свою повелительницу.

Молчание, царившее в зале, было плотным. Только шелест листвы, только дыхание цветов.

Наконец, фейри, что привёл нас, выступил вперёд и, склонившись, произнёс:

– Гвилэйн Златоцвет, Леди Цветения, Повелительница Первого Ветра, перед тобой стоят, – он указал рукой на меня, и я сделала неловкий реверанс, – Шарлотта, смертная, ступившая в круг и найденная Могрой, и странник, пришедший из Внутреннего Двора, Ерин.

Ерин отпустил мою руку и, по видимому, сделал что-то, вызвавшее одобрение у сидящих подле Гвилэйн фейри. Но я не могла оторвать взгляд от Леди Цветения.

Королева не шелохнулась. Её взгляд – полный странной, безвременной глубины – остановился на мне. Я с трудом удержалась, чтобы не опустить глаза. Казалось, она не просто смотрит: она ищет. Что-то внутри.

– Шарлотта, – произнесла она наконец. Её голос был похож на звон воды в ручье и шелест лепестков. – Ты прошла Врата. Ты несёшь кровь и память. И ты идёшь по пути, о котором не знаешь.

– Зато вы все, видимо, хорошо его знаете, – пробормотала я. Ерин тут же ущипнул меня за руку. Кто-то из придворных фейри слегка усмехнулся, но я сделала вид, что не заметила.

– Да, ваше… весеннее величество, – начала я, осознавая, что напрочь забыла все наставления попутчика, как к ней обращаться.

– Зови меня Гвилэйн, – прервала она, и в уголках её губ мелькнула слабая, едва заметная улыбка. – Пока ты – гостья. И я не люблю пустые титулы, если речь не о бале.

Она скользнула взглядом к Ерину. Тот поклонился низко, почти церемониально.

– Я странник. Мой путь к вам был долог, я шёл в поисках ответов на вопросы, что не дают мне покоя. И, похоже, оказался в гуще событий.

– Странник? Пусть будет так, – тихо сказала Гвилэйн. – Я многое могу сказать о тебе, и, будь уверен, ты вряд ли будешь рад ответам. Но сейчас не ты в центре.

Она снова посмотрела на меня. И в этот раз её взгляд стал весомее, холоднее, серьёзнее.

– Ты пришла в миг, когда Врата раскрылись не по зову ритуала. Когда старое предсказание дрогнуло. Скажи, Шарлотта, ты слышала что-то? Зов? Голос? Сон?

Я замерла.

Я совершенно не помнила, что именно произошло до того, как я оказалась в круге. В голове сразу всплыли и цветущие глицинии, и бабушкины сказки, и странные звуки за окном в первую ночь моего приезда. Но был ли зов?

– Я… не уверена, – сказала я честно. – Но я знаю, что должна была здесь оказаться. Иначе не прошла бы.

Конечно, это было неправдой, но я повторяла слова Могры. Так я должна быть в безопасности. Мне не хотелось быть случайно попавшей к ним самозванкой, ведь мне уже объяснили, что таких здесь не бывает.

Гвилэйн кивнула, будто соглашалась, но её лицо оставалось загадочным. Нас подвели ближе к столу, и теперь я стояла прямо напротив Королевы. Она подняла руку, и на стол приземлилась птица. Она опустилась в чашу с водой, сделанную из лепестка лилии, и из воды раздался голос:

– Испытание. Надо знать её силу. Надо знать её страх.

– Ты получишь свою ночь, Шарлотта, – сказала Королева. – И мы посмотрим, кто ты: плетение или узел. Весна любит проверять. Но прежде – отдохни. Нас ждёт пир. И праздник.

Какие плетение и узел? О чём она вообще? Я хотела расспросить её, но Гвилэйн щёлкнула пальцами, и весь зал расцвёл – буквально. Из потолка посыпались лепестки, свет стал теплее, флейты запели. Я ощутила, как тяжесть напряжения отступила.

Мгновение, и Зал Цветения изменился. Длинный стол исчез. Вместо него на поляне, укрытой пестрыми коврами из мха и цветов, раскинулись полукруглые столы, словно сошедшие с иллюстраций к старинной книге о королевствах фей. Они утопали в цветах: розовые и белые лепестки осыпались с верхушек деревьев, кружа в воздухе, и ложились на столешницы, спинки стульев, на плечи фейри. От них пахло лилиями, медом, пыльцой и чем-то тёплым, почти забытым – весной детства, может быть. Или счастьем, таким, которое бывает лишь в детстве.

В воздухе плавали шёлковые ленты, персиковые и золотые, они переплетались с жемчужными. Извивались в воздухе, подчиняясь звучащей музыке. А музыка… Её нельзя было описать. Она рождалась то в самой земле, то в кронах, то в голосах. Она плыла сквозь меня, подчиняя тело ритму. Я слышала флейты и арфы, звоны колокольчиков и, кажется, рояль.

Я не помню, как села. Помню только, что Ерин был рядом – его локоть касался моего. Передо мной возникли блюда, чаши, бокалы. Я пробовала одно, другое. Фрукты, которые светились изнутри. Напитки, что меняли вкус с каждым глотком. Один был как весенняя гроза: лёгкий, острый, пробуждающий. Другой – как обнимавшее меня бабушкино одеяло, пахнущее ромашкой.

От еды и питья хотелось танцевать, а смех рвался из меня сам собой. Фейри были так милы со мной. Две ши, похожих на грибы с крыльями как у стрекоз, подливали мне голубоватый блестящий напиток из большого золотого графина. Милая розовокожая фейри рядом со мной рассказывала что-то упоительно весёлое, и я смеялась, не понимая ничего из того, что она говорит.

Королева Весеннего Двора исчезла, будто её и не было. Наверное, именно поэтому мне стало так спокойно и легко. Один высокий фейри с прозрачными, словно сделанными из витража, крыльями, протянул мне руку. Я не колебалась. Я встала, и меня тут же закружили по поляне. Музыка шла по венам. Я не чувствовала ног. Платье вдруг стало легче, почти прозрачным, лианы обвились вокруг талии. Кто-то вплетал мне в волосы цветы. Я не знала, кто. Я не знала, зачем. Но это было прекрасно.

Я давно потеряла Ерина из виду. Моя душа рвалась танцевать, и я оказалась в круге фейри, отплясывающих джигу. Затем меня подхватили под локти и затянули в новый круг. Теперь мы бежали вокруг одного из столов, и у меня не хватало дыхания. О, как же прекрасно я себя чувствовала! Мне давно не было так весело.

Я пила ещё. Я не могла остановиться. Всё было сладким, лёгким, скользким. Еда таяла во рту, и я чувствовала, как растворялась тревога внутри. Словно становлюсь частью этого леса. Словно он хочет меня не как гостью, а как продолжение себя.

Кубок с ароматным вином, и снова в круг. Я чувствовала, как меня обнимают со спины, руки на своих плечах и коленях. Лица мешались перед моими глазами, терялись в золотистой дымке.

Кто-то наклонился к моему уху и прошептал нечто. Я не поняла слов – только интонацию. Она была… ласкающей. Как сон, как сладостное обещание.

– Шарлотта.

Я вздрогнула. Голос. Резкий, чуждый. Совсем не такой, как у тех, вместе с которыми я веселилась.

– Шарлотта, – повторил он.

Я обернулась. Ерин. Его лицо было серьёзным. Глаза – напряжёнными. Он схватил меня за запястье и мягко потянул. О, наверное, он тоже хотел потанцевать! Я взяла его вторую руку и попыталась отвести обратно к кругу танцующих, но светловолосый фейри продолжал вести меня в сторону. И я не стала сопротивляться.

Лишь в тот момент, когда мы оказались на краю волшебного зала, я поняла, насколько ноги не слушаются. В голове было пусто и звонко.

Он увёл меня прочь. Прочь от смеха, света, музыки. Мы шли между деревьев, и звуки пира оставались позади. А вместе с ними – и туман из головы.

– Что это было? – спросила я, почти шепча. Собственный голос казался чужим, грубым и тяжелым.

– Пир, – ответил он. – Пир фейри. Ты что, сказок не читала в детстве?!

Он повысил голос, и я испуганно отшатнулась. Ещё минуту назад ко мне все были так добры, так нежны, а теперь Ерин казался мне ужасно злым.

– Эй, – он тут же шагнул ко мне и осторожно приобнял, – Тише-тише.

Я прижалась к его плечу, пытаясь вернуть дыхание. На языке остался вкус чего-то цветочного и пыльного. В груди – сердце, сбившееся с ритма.

– Когда… когда я была ребёнком, мы играли в Холмы, – собравшись с мыслями, припомнила я. – Главным правилом было не есть и не пить ничего, что дают сиды. Но… ведь Финиг уже угощал меня, и всё было хорошо? И ты… почему же теперь?

Объятия стали крепче:

– На пире всё иначе. Пир ничего не даёт просто так, особенно веселье. Прости, что не остановил тебя сразу. Они так окружили тебя, не смог пробиться.

– Это тоже было частью… испытания? – спросила я.

Он не ответил. Только посмотрел. Долго. И этого взгляда хватило.

Мне стало холодно – впервые за всё время в этом лесу. И ясно: игра началась раньше, чем я думала.

***

Мы шли молча, пока тропа, устланная лепестками, не свернула в сторону, уводя от веселья всё дальше. Всё внутри было спутанным: мысли вязли, эмоции не успевали за происходящим. Музыка ещё звучала где-то в глубине моего тела, эхом отдаваясь под рёбрами. Но над этим эхом уже нарастал тихий, но упрямый голос: это было не просто веселье.

Я вдруг поняла, как сильно дрожат пальцы. Холод пробирался сквозь ткань платья, ветер трепал волосы, а под рёбрами жило странное ощущение вины. Неосознанной, глупой, но очень живой.

Мы остановились у зарослей серебристого папоротника. Я отдёрнула руку, которую до сих пор держал Ерин, и, не зная зачем, обняла его. Просто прижалась щекой к плечу.

– Спасибо, – прошептала я. – За то, что… вернул. Без тебя я бы там… осталась. Навсегда. И сошла с ума, как говорят во всех легендах.

Ерин замер в замешательстве, а потом осторожно обнял меня в ответ. Его руки были тёплыми, а тело – напряжённым, как струна. Я подняла голову, посмотрела ему в лицо. Он не отводил взгляда, и в янтарных глазах плескалось что-то между тревогой и облегчением.

– Ты хороший, – сказала я и, прежде чем сообразила, что делаю, легко поцеловала его в щёку.

Он сделал шаг назад. Его глаза расширились, на скулах выступил румянец. Было в этом жесте что-то юное, непрошеное, смутившее и его, и меня одновременно.

– Шарлотта… – начал он, но тут же остановился. Вдохнул. Почесал затылок. – Думаю, тебе стоит отдохнуть.

– Я не устала, – соврала я.

– Но тебе всё равно стоит, – сказал он мягко, но непреклонно. – Прежде чем начнётся что-то ещё.

Я не стала спорить. В голове оставалась лёгкая пелена, в ногах – вата, а в сердце – странная лёгкость, будто я всё ещё немного танцую.

Ерин оглянулся и, заметив стражей, жестом подозвал их. Один из них – тот самый, с янтарными бусинами в волосах – вышел из теней, как будто ждал нас всё это время. Второй, женщина с рогами, молча повернулась и направилась по узкой тропе в глубину леса.

Мы шли за ней, и воздух становился прохладнее. Звёзды проглядывали сквозь кроны, и впервые за весь день лес казался тихим. Настоящим. Без волшебства. Без света.

Вскоре мы оказались у живого жилища. Оно состояло из переплетений деревьев и трав: купол из ветвей, стены из цветов, от сероватого мха исходил слабый свет.

Стражи молча поклонились и исчезли, а мы остались у входа.

– Это для тебя, – сказал Ерин.

– А ты? – спросила я.

– У меня тоже будут покои. Но я… побуду рядом. Пока ты не уснёшь.

Я не знала, почему это вдруг было важно, но кивнула и прошла внутрь. Под ногами был ковёр из мягкого мха. По углам висели шелковые занавеси, от которых пахло розами и чем-то травяным, знакомым. В центре стояла широкая кровать с полупрозрачным балдахином.

Я опустилась на край и медленно разулась. Кеды оставила у изножья. Платье не хотелось снимать – казалось, оно стало частью меня. Одеяло было лёгким, невесомым. Я накрылась им, перевернулась на бок и подтянула ноги к груди. Ерин сел в кресло рядом с постелью. Он не смотрел на меня, просто задумчиво наблюдал за чем-то в воздухе.

– Почему ты помогаешь мне? – спросила я.

Он чуть повернул голову:

– Потому что однажды меня тоже оставили в лесу. И это была самая страшная ночь в моей жизни.

Я не знала, что сказать. Поэтому просто молчала, дыша всё тише.

– Ты в безопасности, – добавил он. – Пока я рядом. Обещаю.С этими словами я и уснула.

А может, просто провалилась – в темноту, без снов, без образов. Только ощущение, что он действительно остался. Рядом.

***

Проснулась я от холода. Того особенного холода, что прокрадывается под кожу. Мой затылок покалывало, а пальцы вцепились в простыню прежде, чем я осознала, что именно проснулось во мне – тревога.

С трудом я открыла глаза. Но ничего не произошло. Я моргала, пока не поняла, что не так. Вокруг была сплошная темнота. Ни звезды, ни огонька, ни бледного свечения, которое обычно сопровождало Двор.

Постепенно мои глаза привыкали, и спустя пять или десять минут я различила едва уловимое мерцание, исходящее от стволов деревьев. Я сидела на постели. Она осталась – широкая, шелковая, с балдахином из цветов и света. Но теперь она стояла не в укрытии. А посреди леса.

Настоящего леса. Настоящей ночи.

– Ерин? – я прошептала. Тишина. Ни ответного движения. Ни звука. Только ветер в листве.

Моё сердце забилось быстрее. Я приподнялась, босые ступни коснулись холодного мха. Привычные кеды стояли у края постели – их силуэты едва угадывались. Я обулась на ощупь.

– Ерин! – громче.

Ерин.

Ерин.

Эхо разнесло его имя по лесу.

Новый оклик остался без ответа.

Я осталась одна. Судорожно вслушивалась, проглатывая наступающую панику. Нет… Не совсем. Что-то было. Слишком тихо, чтобы услышать, слишком близко, чтобы не чувствовать.

Встала с постели на твердую землю. Сделала шаг, затем ещё один. Деревья оставались неподвижны, но сколько бы я не шла, ни одно не стало ближе.

Сзади что-то треснуло.

– Кто там? – вскрикнула я, но никто не ответил.

Что-то мелькнуло в тени между стволами. Я резко повернулась – никого. Но сердце уже грохотало в груди, как барабан. Я оглянулась – кровати больше не было. Ничего не было. Только деревья. Лес.

Лес смотрел.

Внезапно в памяти всплыли слова Королевы: «Ты получишь свою ночь».Не бал. Не пир. Ночь.

Я шла. Не зная, куда иду. Просто потому, что стоять было страшнее. По ощущениям я прорывалась сквозь незастывший пудинг. Темнота обхватывала меня. Она была вязкой и липкой, я почти физически ощущала, как она хватает меня за лицо и плечи. Под ногами мягко пружинила трава, но каждый шаг отдавался в висках тяжёлым ударом. Лес не шептал – теперь он молчал. И от этого становилось только хуже. Будто он наблюдал. Ждал. Что-то готовил.

Я не знаю, как долго я брела – время здесь не имело смысла. В какой-то момент я остановилась. У меня сбилось дыхание, как бывает, когда бежишь зачётные круги на парах по физической культуре. Вот только я не бежала. Мне не хватало воздуха. Липкая темнота заползала в ноздри вместе с ним и не давала дышать.

Или мне это только казалось.

Краем глаза я уловила движение. Слабый, будто кто-то нёс свечу за мутным стеклом, свет. Я пошла за ним. Он двигался быстрее, пришлось ускорить шаг. Свет усиливался. Пока не лопнул. На секунду снова стало темно, а затем я различила фигуру вдалеке.

Я побежала вперёд, и фигура двинулась мне навстречу. Вначале я наткнулась на завесу. Тонкую и колышущуюся, как вода.

Я подошла ближе и увидела себя.

Зеркало?

Передо мной стояла моя копия. Те же распущенные рыжие волосы, та же высокая плотная фигура, те же серые глаза. Я подняла руку – она тоже. Я наклонила голову – и она тоже. Но… потом всё изменилось.

Девушка на другой стороне продолжала стоять, даже когда я опустила руку. Она смотрела на меня чуть прищуренно, губы скривлены в полуулыбке. И в этой улыбке было что-то неприятное. Надменное. Жестокое.

Я сделала шаг назад. Она – вперёд.

– Кто ты? – выдохнула я.

– Разве ты не знаешь? – её голос был точь-в-точь мой. От этого стало жутко. – Я – та, кем ты могла бы быть. Кем не стала. Я – ты, только настоящая.

Настоящая? Но кто тогда я? Это ведь я настоящая! И я пришла сюда, чтобы… чтобы?

– Это… иллюзия, – прошептала я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

– Ах, правда? – фальшиво удивилась она. – Тогда почему ты дрожишь? Почему сердце у тебя в пятках? Почему внутри тебя всё сжимается, когда ты видишь меня?

Я не ответила.

Она шагнула вперёд, сквозь зеркало, которое исчезло, как мираж, растворившись в воздухе. Теперь мы стояли лицом к лицу, без преград. Она была выше, или же так казалось, потому что она иначе держалась. С прямой спиной и тяжелым взглядом. От неё исходила сила, которую я не чувствовала в себе.

– Потому что я говорю правду. Я – то, что ты боишься признать. Умная. Сильная. Жестокая. – Она сделала шаг ближе, и я отступила. – Я бы не бежала. Я бы не жаловалась. Я бы не цеплялась за мальчиков, чтобы меня спасли. Я бы взяла власть. Сразу.

– Мне не нужна власть, – прошептала я. – Я пришла не за этим.

– А зачем ты пришла, Шарлотта? – в голосе было презрение. – Даже ты не знаешь. Тебя просто подтолкнули. Маленькая пешка, загнанная в лес, где все ждут, что ты станешь кем-то. Спасительницей. Ключом. Вестницей. Ха! Да ты путаешься в собственных шнурках, а они возлагают на тебя пророчества.

Я покачала головой. Но её слова впивались, как занозы.

– Никчёмная, – повторила она. – Ты никчёмная. Даже бабушка это знала. Потому и молчала.

– Нет, – выдавила я. – Это не правда.

– Правда. Ты жалкая. И ты это знаешь. Ты слабая, Шарлотта. Ты не выдержишь. Тебя разорвёт.Ты слабая. Ты жалкая. Ты хотела, чтобы за тобой пришли. Ты надеялась, что тебя спасут. Ты даже не понимаешь, зачем ты здесь.

– Замолчи!

Я сделала шаг назад. Потом ещё. Но она двигалась за мной, не отводя взгляда. Я споткнулась о корень, почти упала – и в тот момент она схватила меня.

Её пальцы вонзились мне в плечи. Лёд. Давление. Боль.

– Посмотри на меня! – выкрикнула она. – Посмотри, кто ты на самом деле!

Я рванулась вперёд, сама не зная зачем. Я хотела заставить её замолчать. Хотела закрыть её поганый рот. Она ударила меня. Резко. Тяжело. Меня отбросило на землю – в воздух взлетели листья и пыль. Я вскрикнула. Схватилась за бок. Она шагнула ко мне, и её лицо теперь вовсе не было моим. Оно становилось чужим, искажённым, как отражение в кривом зеркале.

– Тебе не место здесь, – прошипела она. – Беги. Или я сотру тебя.

Я зашипела от боли, вырвалась, отпихнула её обеими руками. Она пошатнулась, но не упала. А я – развернулась и побежала.

Бежала вслепую. Сквозь заросли, сквозь мрак, сквозь дыхание леса. Деревья шептали – но теперь их голоса были моими. Они повторяли: никчёмная, жалкая, слабая…

Я закусила губу, чтобы не закричать…

Что я могла сделать против неё? Я даже не смогла возразить ей убедительно! Да она просто убьет меня!

Я бежала, спотыкаясь, цепляясь за ветви, пока лес не разомкнулся, и я не оказалась у большого раскидистого дерева.

Я бежала по дорожке бабушкиного сада. Той самой, по которой шла тем злополучным утром. Я выбралась?! Я выбралась! Всё закончилось!

Я дома. С бега перешла на шаг. Цветы цвели, как летом. Воздух пах лавандой, мёдом и свежестью после дождя. Сколько же меня не было?! Тропинка блестела, как будто её только что промыли.

Я сделала шаг вперёд. Ещё один.

– Лотти?

Я обернулась.

У фонтана стояла мама.

Живая. Настоящая. В том самом халате, в котором она встречала меня в кухне. Глаза – красные, как после слёз. Волосы спутаны. Она смотрела на меня, как на чудо.

– Мам… – голос задрожал. Я бросилась к ней, но замерла в нескольких шагах.

Она подошла сама. Коснулась моей щеки. И я почувствовала – тепло. Привычное. Родное.

– Ты вернулась, – прошептала она. – Наконец-то ты вернулась! Мы с бабушкой так переживали. Всё закончилось. Уйдём отсюда. Пойдём домой.

– Домой? – я покачнулась. – Но… я не могу. Я должна…

– Ты ничего не должна. Ты не обязана ничего доказывать этим существам. Они не люди. Они забрали тебя у нас!

Её голос дрожал.

Я вдруг захотела обнять её. Вернуться туда, где всё было понятно. Где любили. Где не требовали.

Но внутри, как слабое эхо, всплыло: Я останусь, пока ты спишь. Обещаю.

Ерин.

Я отступила на шаг. Потом на другой.

Я ведь не встретила его! Он обещал быть рядом, пока я сплю! Что же с ним теперь?

– Лотти? Что такое? – мама обеспокоенно вглядывалась в моё лицо.

– Там… там остался мой друг. С ним что-то случилось, его не было, когда я проснулась…

– Лотти, послушай, милая, там не может быть друзей. Нельзя доверять фейри. Пойдём домой, бабушка всё тебе объяснит…

– Ты не моя мама, – сказала я. Голос сорвался.

– Что? – она замерла. – Шарлотта, что ты…

– Это всё неправда. Ты бы не сказала так! Ты бы пошла со мной, чтобы помочь ему! Я не могу… я не должна уходить с тобой.

– Ах, вот как! – в голосе появилась сталь. – Значит, ты теперь слишком важная? Забыла, кто тебя вырастил? Кто стирал тебе кровавые коленки и клал градусник под мышку? Бросила бабушку! Сбежала! Забыла о нас всех!

– Замолчи… – я отступала.

– Ты предала семью! Предала себя! Да ты никто! Думаешь, тут ты особенная? Думаешь, они тебя примут? Да тебя отец родной не принял!

Это была не моя мама. Мама никогда бы не сказала мне такого. Она никогда не заговорила бы об отце, даже когда злилась.

Я развернулась и побежала.

Позади раздался нечеловеческий крик.

Я обернулась на бегу – и увидела, как «мама» вытягивается, искажается. Её кожа бледнела, а лицо – трескалось, словно фарфор. Глаза расширились, вместо зрачков образовалась пустота. Руки удлинялись. Волосы стекали, как грязная вода.

Она рванула за мной.

Я бежала. Сквозь сад, что таял, будто на огне. Сквозь кусты, ставшие зубастыми. Сквозь дорожки, что уходили из-под ног, пока не оказалась в спасительной темноте леса.