Читать книгу: «Это было давно: Дневники. Воспоминания. Путешествия», страница 4

Еще я помню прекрасную прогулку, когда мы вчетвером (я, Александра Васильевна, Мария Семеновна и Татьяна) взбирались на Monte Baldo. Мы ушли тотчас после утреннего кофе, пропустив нашу любимую лекцию по ботанике. Бодро шли вверх. Дорога трудная по двум причинам: она все время подымается, а потому скоро устаешь идти; а во-вторых, во многих местах она покрыта россыпями острых камней, которые скользят из-под ног и больно впиваются в подошвы, даже сквозь башмаки. Представляю себе наших несчастных путешественников, которые оказались на этой дороге чуть ли не босиком. У нас же были теперь крепкие башмаки, и мы шли прекрасно. Останавливались, когда уставали; любовались окружающим видом (особенно нравилось мне все дальше уходящее вниз озеро); собирали цветы (мы забрались тогда выше рододендрона); обменивались впечатлениями. Мы открыли какие-то пещеры, даже с обитателями – пастухами коз. Карабкались довольно долго по каменистому ущелью, где камни сыпались из-под ног и где на обратном пути я растянулась во весь рост. Наконец добрались до так называемого 2-го источника этой дороги, пройдя узкой тропинкой, подошли к скале, сырой и голой, под которой в естественном углублении камня собиралась каплями чистая, вкусная, холодная вода. Мы устроили здесь привал, позавтракали, побродили вокруг, выкопали несколько клубней цикламенов, и пошли назад. Когда уже прошли самые трудные места – каменистее ущелье, – нас догнали четыре человека экскурсантов 4-й группы. Они ушли в 5 часов утра и теперь возвращались с вершины. Это была молодежь, прекрасные ходоки, и мы вместе с ними чуть не кувырком сбежали с горы, иногда сокращая спуск по еле заметным тропинкам, круто спускающимися вниз, и поспели домой к ужину, к удивлению всех наших: они нас так рано не ждали. Хорошая это была прогулка! Хорошее тогда было настроение: жизнерадостное, светлое и ясное!

Я хочу рассказать еще о прогулке в Casteletto; в ней есть несколько моментов, которые не хотела бы забыть.

Это было 15 июля, у нас оказалось 2 именинника, так как оба наши руководителя оказались Владимирами. Группа затеяла устроить вечеринку и этим проявить внимание к обоим виновникам торжества. Поэтому некоторые не ходили на прогулку, чтобы до возвращения группы успеть все приготовить. Но все же набралось порядочно участников.

Casteletto… к югу от Мальчезине километров в 11. Это была хорошая прогулка по берегу прозрачного озера, залитого лучами яркого итальянского солнца. И вдруг я вижу змею, которая, испугавшись шума шагов, быстро юркнула с дороги в воду и спряталась между камнями. В первый раз я видела, что змея прячется в воду. Мы поднялись к костелу. Мне понравилось там окно-роза высоко над входом с витражами. При закрытых дверях свет, падающий из этого окна, дает всему какой-то особенный отпечаток таинственности. Костел, светлый и чистый, вообще имел праздничный вид и в соответствии этому виду витражи пропускали разноцветные лучи, игравшие зайчиками на обстановке, зажигавшие золотые бордюры и украшение белых алтарей. Но вообще мне не нравится, конечно, по привычке, этот праздничный вид католического храма. Мало в нем мистики. Все же пышные украшения, статуи, одетые в парчовые одежды, позолота алтарей, яркое освещение, – все это не создает настроение, напоминает скорей землю с ее материальными благами, чем то небо, к которому зовет церковь и к которому никак не причислишь грубо раскрашенные лица статуй.

На полдороги к Casteletto мы зашли в остерию, где прислуживала какая-то местная красавица. Мне показалось, что красота ее груба, вообще я мало видела здесь красивый женских лиц. Детишки прелестны, мужчины есть красивые, но женщин я не видела таких, о которых, как о Наталье Петровне, хотелось бы сказать: «Какая красавица!» Стена остерии спускается в воду, и из окна, глядя вниз, видишь дно озера и рыбу, плавающую целыми стаями; на удочку можно ловить ее прямо из окна.

Долина Сарка на озере Гарда. Фото начала ХХ века

В Casteletto есть женский монастырь, обнесенный стенами. В него мы не заходили; только зашли в храм, старинный, полуразрушенный, который теперь собираются ремонтировать. В нем давно уже не служат. Кроме сваленного в углу хлама, мы увидели там остатки сцены и декораций; тут давались какие-то мистерии. Странно было смотреть на это соединение храма и театра. В этом монастыре хранятся ключи древнего храма Святого Зенона, находящего на расстоянии 1 км к югу; и мы направились туда, предшествуемые монахиней в черном платье и белом головном уборе. Церковь St. Zeno есть древняя раннесредневековая базилика, построенная чуть ли не в VII или VIII веке на развалинах римской виллы. Сережа сказал, что характерными чертами архитектуры той суровой эпохи служат стропила крыши и грубо высеченные из камня капители колонн, поддерживающих свод. Все тут просто и грубо. Голые стены. В нишах задней стены за алтарем видны следы примитивной живописи. В темных закоулках боковых частей живут летучие мыши, которые несколько раз бесшумно промелькнули над нашими головами, вспугнутые непривычным для них шумом. В храме хранятся какие-то мощи; сопровождавшая нас монахиня сунула руку в отверстие под алтарем и вытащила оттуда коробочку; в ней и оказались мощи, таким же порядком отправившиеся снова под алтарь, когда мы ими достаточно полюбовались. Меня поразило это отсутствие хотя бы внешнего показного благоговения в обращении со «священными» для этих людей предметами. Отсутствие этого внешнего благоговения сказывается и в поведении итальянцев в церкви. Наша русская, в большинстве своем неверующая публика, инстинктивно всегда в храмах понижала голос и старалась не шуметь из уважения к религиозной мысли и чувству других, верующих, людей. Сопровождавшая нас монахиня говорила все время громким голосом; и я несколько раз при посещении костелов замечала такое поведение.

Выйдя из базилики на свет Божий, мы очутились на небольшом, для нас очень оригинальном, кладбище: там гробы замурованы в стены в 3 яруса; есть и обычные плиты могил. Миром и тишиной веет от этого уголка, удаленного от населенных мест, хранящих следы веры и молитвы давно, давно, тысячу лет тому назад живших людей.

Вернувшись в Casteletto, мы с час прождали на пристани парохода. Я уселась на камни набережной, в том месте, где оно наиболее выступает в озеро, и, свесив ноги к воде, следила за подводной жизнью; Александра Васильевна была рядом со мной. Возвращались на пароходе домой, когда уже темнело. Мы собрались на носу и пели хором, уж не знаю к удовольствию или неудовольствию других пассажиров. К этому времени хор наш намного спелся благодаря тому, что частенько вечером пели под аккомпанемент Владимира Михайловича, кроме того до того дня уже было несколько вечеринок со 2-й группой, которые тоже обычно сопровождались пением. Так что думаю, что очень не нравиться наше пение не могло.

Вернувшись домой, мы нашли зал убранным для вечернего торжества. На столе из цветов и зелени была сделана большая буква В.; на столах в больших вазах стояли букеты, а перед каждым прибором лежал красный цветок. За ужином каждому имениннику поднесли по большому букету. После ужина состоялся чай, к которому подали испеченный для этого случая пирог.

Масса тостов была произнесена чуть ли не всеми экскурсантами, а, так как за столом присутствовали итальянцы, мэр г. Мальчезине с семьей и хозяин нашего отеля signor Gulio, то в тостах часто сквозила тема объединений, дружбы двух народов, северного и южного. Мэр ответил цветистой речью, которую нам перевел Владимир Михайлович, она сводилась к его желанию и в будущем видеть в своем городе русских гостей. Тосты, даже целые речи, прерывались веселой музыкой, танцами и играми в кошку-мышку, причем в танцах и играх участвовал и 60-летний мэр, очень живой и веселый. Когда очередь дошла до хорового пения, спели под аккомпанемент все того же Владимира Михайловича гарибальдийский марш к великому удовольствию всех находящихся в доме и за окнами итальянцев. Кончилась вечеринка поздно, часа в 2, когда, наконец, утомленная публика разошлась по своим номерам.

Последняя вечеринка, которую для нас устраивала 4-я группа, была накануне нашего отъезда. Она носила шутливый характер благодаря приветствию, которое было нам сказано от лица 4-й группы. В нем оказалось перечисление всех «подвигов», увековечивших на берегах озера Гарда нашу 3-ю группу: и путешествие на Monte Baldo, и заблудившиеся в бурю на озере, и наше пение, – все попало в число «подвигов». С нашей стороны были такие же шутливые благодарственные ответы.

Чтобы описание жизни нашей группы на Гарда было полно, я хочу рассказать еще о двух беседах на совершенно различные темы, которые происходили все в той же вилле al Solo. Лекцию об итальянских школах и о новом школьном законе прочитал нам нарочно приехавший для этого в Мальчезине Дмитриевский. Передавать ее содержание я здесь не буду, так как то, что он нам говорил, напечатано в его статье в «Русской школе. XI и XII кн.» 1910 г. Но его лекция тогда очень нас заинтересовала, и мы, небольшая группа учительниц, просили его еще отдельно дать нам некоторые разъяснения, что он весьма охотно сделал. Эта дополнительная беседа состоялась на другой день вечером на нашей верхней террасе за чайным столом причем над нашими головами зажгли большой ацетиленовый фонарь; обыкновенно же этот балкон не освещался.

Вторая беседа, так сказать, неофициальная, была об акатуйской и карийской каторге. Человек, лично переживший эту каторгу, рассказал то, чему был свидетелем; и, конечно, рассказ произвел глубокое впечатление. В связи с этой беседой вышла маленькая история, характеризующая обывательские чувства нашей группы. Дело в том, что кто-то из экскурсантов 4-й группы во время нее снял публику, и вот вечером за ужином возник вопрос, позволить ему воспользоваться негативом или попросить его уничтожить. Тут-то и всплыли все притаившиеся в свободной обстановке «осторожные» чувства российских обывателей. Каких только доводов за уничтожение тревожащего их негатива не приводилось «благоразумной» частью группы, которая при голосовании оказалась в большинстве.

За время нашего пребывания на Гарда несколько человек наших экскурсантов успели съездить в Милан, а то и дальше: в Рим, Неаполь и Флоренцию. Из Милана ездивший туда наш староста привез мне изображение Миланского собора, от которого все его видевшие были в восторге.

Чем ближе становился день нашего отъезда с оз. Гарда, тем в нашей тесной компании чаще прорывались нотки печали, предчувствия скорой разлуки. Хотелось наговориться и насмотреться на тех, с кем свела судьба на берегах вечно памятного синего озера. Наши беседы с Александрой Васильевной становились продолжительнее и интимнее, каждая из нас чувствовала, что мы не сможем разъехаться в разные стороны, не сможем разойтись так же легко и просто, как сошлись.

Мы уезжали из Мальчезине 23 июля. Пароход к югу отходит в 5 часов утра. Еще с вечера все у нас было готово: уложены наши чемоданы, и костюмы приведены в дорожный вид. Встать следовало не позже, как в 4-м часу, но благодаря вечеринке накануне, все легли поздно и чуть было не проспали. Первой проснулась я и подняла весь отель, включая прислугу; было это уже в 5-м часу, и потому нам не успели приготовить кофе. За 15 минут до прихода парохода вдруг вспомнили, что нет еще тех, кто живет в вилле al Solo, между прочими – Эфроса. Побежали туда, и оказалось, что они проспали бы окончательно, если бы за ними не послали. Несмотря на раннее утро, народу было много; вся прислуга отеля на ногах. Здесь же итальянский офицер J. Julio, ему хочется увидеть не всех нас, а одну Наталью Петровну, с которой он накануне не спускал глаз, приводя ее в скверное настроение. Несколько человек экскурсантов 4-й группы, оба наши руководителя едут нас провожать до Вероны. Подходит пароход, и Эфрос тревожно пересматривает и пересчитывает на палубе публику, не забыли ли кого-нибудь, не остался ли кто почивать в своем номере, особенно из тех, кто живет не в отеле, а по частным квартирам. Кажется, все. Пароход берет сходни и начинает отходить от берега. В этот момент оказывается, что одна девица 4-й группы, для чего-то вошедшая вместе с нами на пароход, не успела сойти на берег. Это та самая странная особа, на которую жаловались дамы 4-й группы, с которой они не хотели жить, уверяя, что она сумасшедшая. Один раз она устроила в своей группе переполох, когда при возвращении из какой-то экскурсии не вышла с парохода и уехала в Риву, где ей пришлось ночевать. Пока мы были в Мальчезине, она всегда присосеживалась к нам, а свою группу не любила. Поэтому она и встала нас проводить. Так как пароход уже отошел, ей пришлось ехать до следующей остановки, километрах в 4-х от Мальчезине, а возвращаться домой пешком. Очень скоро кто-то заметил, что нет Сережи, который, я знала, не должен был ехать. Он проспал утренний пароход, но потом догнал нас в Вероне.

Мадерно. Озеро Гарда. Фото начала ХХ века

Я специально не хотела будить Сережу – ему надо было возвращаться обратно в Париж, но он никак не мог расстаться с нами. Я видела, что у него с Александрой Васильевной произошло серьезное объяснение, и он просил ее ехать с ним, поскольку сам не мог вернуться в Россию. Но у Александры Васильевны была на попечении ее младшая сестра. Я видела ее заплаканные глаза. Она стояла у борта и смотрела на берег. Не знаю, что и кого она хотела там видеть, может быть, того, с кем вечером простилась.

Я очень хорошо помню момент нашего отъезда из Мальчезине. Утро, раннее утро; в отеле открыты окна, но закрыты жалюзи почти во всех номерах; только в немногих окнах видно фигуры в наскоро наброшенных платьях, приветствующие нас платками. На балконе 2-го этажа и в саду отеля есть публика; там я вижу и хозяина отеля с братом, Antoinette, повара и другую прислугу отеля. На балконе стоит итальянец-офицер; ему хочется увидеть в последний раз Н.П.

Отель уходит все дальше и дальше. Вот по горе тянется оливковая роща; где-то там есть наша лекционная площадка. Мальчезинский замок на скале тоже уходит и наконец исчезает из глаз за выступом берега, где, против острова Oliva, стоит на мысе вилла, у ограды которой мы разыскивали на берегу озера мелкие раковины. «Может быть, никогда не придется увидеть еще раз Мальчизине», – говорит Александра Васильевна, и ее слова опять будят чувство разлуки, заставляют немного сжаться сердце.

На другом берегу опять знакомые картины. Набережная Gargnano, где мы разговаривали с итальянскими ребятами и где смотрели, как итальянки моют в холодной воде белье, все время переговариваясь между собой и прикрикивая на ребят резкими голосами. Навес муниципального здания с какой-то надписью на итальянском языке, которую мы несколько раз разглядывали и где разобрали только то, что говорится о Гарибальди. В Торболе, первом поселении на австрийском берегу, есть тоже такая доска над раковиной водопровода, на ней написано, что там жил Гёте. Следы пребывания Гёте на берегах озера Гарда мы видели и у нас в Мальчезине; рядом с нашим отелем есть домик, где теперь заведение шелковичных червей; на былой ограде домика черными буквами намалевана чьей-то рукой надпись: «В этом доме жил поэт Гёте в 1786 году». Говорят, что известное стихотворение Гёте «На озере» навеяно впечатлениями озера Гарда.

После Gargnano пароход прошел еще до Maderno, и там, как только положили сходни, Эфрос стремглав бросился в пароходное здание и оттуда притащил мою юбку, которую я по рассеянности забыла тогда мокрой после сушения у камина. Я уж не знала, как и благодарить нашего Абрама Марковича. Во вторую половину нашего путешествия у нас установились с Эфросом хорошие отношения. Он был весел и разговорчив, и когда мы как-то рассказали ему, что боялись к нему обращаться, он, смущенно улыбаясь, говорил: «Неужели это было?» Но он сам признавал, что старался установить в начале как можно более официальные отношения, был уже научен опытом путешествий предыдущего года, когда видел, куда во многих случаях ведет слишком предупредительное отношение проводника к группе. Поэтому тактика его была в общем правильна: он до мелочей старательно исполнял свои обязанности, но держался официального тона.

От Maderno пароход снова повернул к восточному берегу и направился к мысу St.Vigilio. Здесь уже все было нам незнакомо, хотя общий характер местности тот же, что и у Мальчезине. Та же оливковая роща и кипарисы, такие же виллы подходят к берегу озера. От St. Vigilio до Garda я заметила какой-то уголок, напомнивший мне уже не итальянские виллы, а скорей дачи немецкого курорта.

Еще один переезд, и мы в Пескиере. Мы покидаем пароход, он медленно отходит от пристани и направляется к западу. Забираем наши чемоданы, которые с непривычки кажутся очень тяжелыми. Шли мы довольно долго по берегу, а потом завернули к вокзалу. Когда наконец тронулся поезд и все быстрей и быстрей замелькали мимо окон виды озера, оно было такое же синее, каким мы привыкли его видеть: в мелких местах только, вероятно от водорослей, вода принимала зеленоватую окраску. Наконец дорога стала отходить от берега, озеро мелькнуло еще раза 2-3 и скрылось. Прощай! Прощай, синее озеро, для многих из нас навеки. Спасибо тебе за все то хорошее, что влилось в душу на твоих берегах и что заставит до смерти помнить твою синюю гладь, твои оливковые рощи, твои скалы и твои песни, и этих людей, которым здесь, под ярким солнцем и при свете южного звездного неба удалось заглянуть в душу друг друга и почувствовать красоту!

До Вероны поезд идет недолго, часа 2-3. Сначала он пересекает холмистую страну, которую мы уже видели в Тироле, река мутная-премутная… покрытая желтоватой пеной. На этой реке стоит город Верона.

На вокзале в Вероне нас встретила целая группа учителей, принадлежащих к учительскому союзу. Большинство их говорит только по-итальянски, так что понять друг друга нам трудно. Нас повели по узким улицам типично итальянского города осматривать достопримечательности. Прежде всего там есть остатки античного мира: выкопанные недавно, частью из-под земли, развалины театра и древний римский амфитеатр. И то и другое интересно. Какие это постройки! Толстые-претолстые, как будто из целого камня вырубленные стены. Особенно интересен амфитеатр, двухэтажная Арена-ди-Верона, сохранившаяся почти совершенно. Мы побродили по ступеням, посидели в «местах для публики», глядя на широкую арену. Спустились вниз и через арки, служившие когда-то для выхода на арену гладиаторов, зверей и христиан, прошли коридорами, окружающими здание, посмотрели многочисленные помещения то темные, то светлые, служившие разным целям грозных зрелищ. А затем взобрались наверх и полюбовались панорамой города.

Римский амфитеатр в Вероне. Фото начала ХХ века

Осмотрели мы в Вероне костел, кажется, тоже святого Зенона. Затем видели памятники разных эпох над могилами герцогов веронских Скалигеров; некоторые из них очень интересны и изящны, с острыми, кружевными, готическими башенками, устремленными к небу. Рядом с этим маленьким старинным аристократическим кладбищем, где памятники стояли тесно-тесно, находится небольшая старинная площадь с памятником Данте. Затем по каким-то ярким-преярким улицам мы добрались до дома, в котором, по преданию, жила Джульетта, героиня пьесы Шекспира. Ничем, кроме украшающего его предания, неинтересный трехэтажный дом с крошечными старинными окнами. Под воротами проходим на грязный, кишащий народом двор. Шумная жизнь бедного населения течет теперь в этих стенах, по поэтическому преданию, бывших свидетелями трогательной любви двух юных душ.

На Венецианский вокзал нас провожали итальянские учителя.

Дорога до Венеции через Tabio смутно осталась у меня в памяти: мы очень устали от впечатлений этого дня, начавшегося непривычно рано. Помню только, что почти все время до Tabio поезд шел возделанной долиной, где ни одна пядь земли не пропадала даром. А затем хорошо помню лагуну, четыре версты перед Венецианским вокзалом мы ехали как будто по морю: кругом была вода – из окна вагона не видно насыпи железнодорожного пути, видишь только водную гладь, отливающую перламутром заката, на горизонте заканчивающуюся цепью гор; кое-где скользили черные гондолы.

Мы приехали в Венецию вечером; вещи наши были отправлены в отель на грузовой гондоле, а сами мы пошли пешком. Оказалось, что в Венеции, как и во всех городах, можно ходить пешком. Как потом оказалось, только Kanale Grande не имеет никаких «тротуаров», да еще некоторые узкие каналы. У остальных есть набережные. Дома построены так, что к ним можно подойти по улице, или подъехать на гондоле по каналу. Но венецианские «извозчики» ездят исключительно по воде – это гондолы. На улицах, где нет воды, вы никогда не встретите ни единого экипажа – движение исключительно пешеходное. В первый вечер по приезде я помню только комнату нашу в отеле. Так как нас было много, мы соглашались жить хоть вшестером, нам всегда доставалась лучшая комната. Так случилось и в Венеции. Но у нас произошла маленькая перетасовка публики. А.В. очень хотелось быть со мной, поэтому она оказалась в нашей комнате, где мы были трое: я, Александра Васильевна, Татьяна. Что же касается Марии Петровны, то она сошлась с Марией Семеновной. Мы шутили: «Наши Маши». Люси с нами уже не было, она уехала из Мальчезине со второй группой. Нас предупредили, что в Венеции нельзя зажигать огонь при открытых окнах, так как тогда спасения не будет от мошкары. Поэтому мы сидели в полумраке. Я так и вижу нашу довольно большую комнату, освещенную уличными фонарями, сквозь спущенные кружевные занавески. Окна наши во втором этаже выходили на улицу – коридор, не шире 11, 5 сажени. В этом коридоре шла интенсивная ночная жизнь южного города, на углу было cafe: посетители сидели и в зале с открытыми окнами, но главным образом на улице вокруг маленьких столиков. Громкий разговор многих голосов, порой чье-то пение, гулкие шаги гуляющих обывателей, беседа соседок через улицу – все эти звуки создавали своеобразный хор и отдавались от стен в узком коридоре и наполняли нашу комнату. Мы были немного этим ошеломлены, особенно в первый вечер; а впечатление наше было такое: «Какой интересный, своеобразный город! Как хочется его посмотреть, но ни за что бы не стали тут жить». Город-музей, прекрасная «царица Адриатики», как-то не приспособлен для жизни современного человека! В наших каменных городах с грохочущими экипажами, со звонками трамваев все же есть возможность создать тихий уголок. Там же – никакой. Впрочем, может быть, это впечатление малоприспособленности к обитанию происходит не от одного шума. Тут играет роль теснота, от которой как будто начинаешь задыхаться. Дома стоят такой тесной толпой, что ваша комната должна быть постоянно на виду всех квартир соседнего дома, окна которых находятся от вас зачастую на расстоянии 1-2 аршин. Все это приходило нам в голову, но все это мало нас трогало: мы знали, что мы – гости.

Рыбный рынок Кьоджа в Венеции. Фото начала ХХ века

Я давно бросила писать эти воспоминания; с тех пор прошло 5 лет, и многое изменилось. Уже нет в числе живых той девушки с грустными глазами, которую я заметила в первый день моего путешествия и с которой рассталась, как с другом на Саратовском вокзале в Москве. Она не вынесла тяжести жизни и добровольно ушла из нее. Воспоминания о ней, ее образ после 5 лет, как-то представляется мне олицетворением порыва к идеалу, которого жаждала и не находила ее душа. Этот порыв, это горение и делали ее такой обаятельной; он-то и заставлял людей кругом нее распускаться, как венчики цветов под лучом солнца, и открывать лучшее, что в них было. И несмотря на то, она всегда была и должна была быть одинокой. Была отделена от всех живущих. Она задыхалась и… ушла.

Тетрадь воспоминаний, к сожалению, на этом обрывается. Последних листов нет.

А я так и не поняла, кто эта учительница. Может быть, она какая-нибудь наша дальняя родственница, которая так и ушла из жизни безвестной, оставив только эти записки своего путешествия на озеро Гарда.

Интересно. Я вдруг подумала: а как бы сейчас какая-нибудь учительница, купив тур на это озеро, начинала свои воспоминания?

У меня есть знакомая, которая в свое время закончила педагогический институт и должна была быть учительницей истории, но время после перестройки затянуло ее в бизнес. И когда они с друзьями в 2015 году решили съездить на озеро Гарда, я ее попросила писать дорожный дневник. Она ответила, что вести дневник не хочет, а будет мне на электронную почту посылать свои впечатления. Я обрадовалась, потому что это еще ярче столкнет друг с другом ритмы и речь таких удаленных времен. Между этими воспоминаниями больше ста лет, и вам, читателю, судить, как и что изменилось в людях, тем более, обе эти женщины по профессии учительницы.