Читать книгу: «Алекс в стране советов. Серия «Русская доля»», страница 2

Причём разложение великого СССР происходило не только сверху в стане власти имущих, но и снизу, чем и стал невольным свидетелем маленький Алеша. Особенно жуткую для маленького человека ломку он испытал со стороны «воспитателей» ещё в детском саду или даже ранее в детских яслях-пятидневках. Воспитатели, в основном ленивые и малообразованные девицы, искавшие для себя теплое место чуть ли ни с самого своего рождения, ограниченные, вследствие своей природной лени, в возможностях чего-либо существенного добиться в этой жизни были далеки от педагогики и выстраивали весь воспитательный процесс по своему личному разумению. Этим, необремененным высоким интеллектуальным уровнем и моральными принципами, легкомысленным девицам, было весьма легкомысленно со стороны государства доверено воспитание маленьких строителей «светлого будущего». Воспитание подрастающего поколения ни в коем случае нельзя доверять абы кому, это большая ошибка Советской власти. Советские дети в большинстве своём вопреки своей воле с самого раннего детства попадали под различные формы коллективного объединения: ясли, детские сады, школы, пионерлагеря, а дальше уже во взрослой жизни в технические и высшие учебные заведения, в армию, в рабочий коллектив. В любом коллективе тон задаёт старший: воспитатель, учитель, вожатый, командир и так далее. Именно воспитатели в детских дошкольных заведениях представляли государство для маленького члена общества. Какие бы великие цели не преследовались в процессе детского воспитания, насилие, ни в каком его проявлении совершенно недопустимо. Тем не менее оно активно применялось и продолжает применяться в детском воспитании. Так проще и легче для недобросовестных и некомпетентных воспитателей.

Какие же методы ломки и уничтожения индивидуальности в обществе при воспитании среднего советского человека, готового для построения в общий строй, шеренгу, колонну, применялись ещё в детских дошкольных заведениях. Самая изощренная пытка, придуманная в детских воспитательных учреждений для воздействия на психику ребенка, один из методов его подчинения и дрессировки – это, конечно же, выставление ребенка в угол за какую-либо пусть даже незначительную провинность, или просто из личной неприязни воспитателя к тому или иному ребёнку. У каждого педагога всегда были свои любимчики и нелюбимчики. В число нелюбимчиков обычно попадали самые активные дети, интеллектуально и физически от природы более развитые, в отличие от других воспитанников. Они больше других раздражали воспитателей, так как выделялись своим активным поведением из общей массы воспитанников. Постановка ребёнка в угол в качестве наказания, это по сути временное лишение маленького гражданина свободы передвижения, в месте где он и так уже ограничен в свободе – в детском дошкольном заведении, из которого он не в состоянии даже бежать просто по причине молодости лет. Был бы постарше, убежал бы непременно. В то время было обычным явлением, что за какую-нибудь провинность или даже просто ослушание ребенка ставили в угол. Скорее даже горе воспитатели загоняли в угол малолетнее дитя, как правило, при этом давая волю соим чувствам и настроениям, «макаренки» зачастую применяли и грубую физическую силу. Наиболее популярны были подзатыльники и удары по заднице – тут уже взрослые, особенно чужого ребёнка, били почти во всю силу на глазах у других детей. Через некоторое время ребенок, который уже и так в слезах от грубого с ним обращения и рукоприкладства, начинал нараспев, захлёбываясь слезами и почти завывая, просить прощение, с трудом выговаривая имя и какое-нибудь, как правило корявое и трудно произносимое отчество злой воспитательницы. Воспитательница же в это время в душе непременно наслаждалась своей властью над малолетним ребенком, особенно если это мальчик. Это наслаждение и удовлетворение даже не скрывалось и легко читалось по лицу и поведению женщины, как бы воспитательницы. Эта, как правило, молодая, но уже чем-то сильно обиженная на весь мир, женщина через маленького мальчика мстила всему мужскому роду за свои жизненные неудачи на любовном фронте. Такую работу в основном выбирали психически неуравновешенные и болезненно властолюбивые и злопамятные женщины. Они упивались безграничной абсолютной властью над маленькими мальчиками, будущими мужчинами и таким образом подпитывали свою гордыню их страданиями и слезами.

В ребенке же от такого отношения начинало формироваться такое мощнейшее из человеческих чувств как ненависть не только к любым общественным объединениям, но за одно и ко всем женщинам, включая свою мать, безжалостно отдающую своего ребёнка в дошкольное заведение, обрекая его на моральные унижения и физические мучения. Сколько раз маленькому Алёше приходилось испытывать подобные унижения просто за то, что ему хотелось немного побольше подвигаться и немного повеселей сделать свою несчастную серую жизнь в унылом дошкольном заведении, в котором всё происходило по: планам, расписаниям, режимам, дням, часам и минутам. Сколько раз он сам испытывал или видел на примере своих друзей, как после продолжительного уничижительного стояния лицом в угол, маленький мальчик, даже со здоровым мочевым пузырем начинал проситься у злой тётки еще и в туалет, чередуя две просьбы: пописать и простить. Женщина-воспитатель, как правило, была: просто кремень, железная, несгибаемая и не подкупная. Никакими детскими слезами её невозможно было разжалобить. «Каменная злая тётка» совершенно не реагировала ни на какие просьбы осуждённого ею маленького ребёнка. А чаще всего бывало даже наслаждалась своей полной властью над будущем мужчиной. Если же мучительница не в настроении или у неё наступали «трудные дни», то все слёзы и мольбы мальчика её не пробирали совершенно. Она ждала, когда ребенок не выдержит и описается, чтобы его обвинить ещё и в этом. Как только это происходило, а это рано или поздно происходило, воспитательница обрушивала на бедного ребенка всю скопившуюся в ней злость. Это самые ужасные минуты детства, в такие минуты ребенок оставался один на один с мокрой лужей, с мокрыми штанами, с насмешками сверстников и с истеричной женщиной, которую он ненавидел, да так, что желал её смерти. Чувствуя ненависть к себе со стороны маленького ребенка, женщина продолжала свои изощренные издевательства, полагая сломать маленького мужчину и тогда полностью подчинить его своей воле, что поднимет её в её же собственных глазах над всеми мужчинами. Злая тётка находилась в своём «царстве», на своей территории и никто её не контролировал, ни физически, ни технически. Никакого видеонаблюдения в то время в детских учреждениях не ставили, а до всеобщего применения смартфонов было ещё очень далеко, лет пятьдесят, не меньше, поэтому воспитатели творили что хотели.

Но увы, оказывается ни каждого маленького мальчика можно сломать. Не удалось сломать и Алёшу, хотя и совсем без потерь из этого противостояния ему выйти не удалось. У несломленного мальчика как-то постепенно ожесточилось сердце, почти на половину угасла жалость в душе, причём именно к некоторым людям, особенно к тем, кто что-то требовал от него. У него росло и крепло новое раннее чувство – ненависть, которое было сильнее жалости и даже любви. Это чувство ещё ни раз в жизни потребует от Алёши поступков, которые ему будет трудно совершить.

Тогда же в детских дошкольных учреждениях в условиях психического насилия со стороны взрослых, в целях самозащиты мальчик научился всему тому, от чего его пытались отгородить родные. Алёша научился: хитрить, притворяться, врать и подличать. Хоть это были ни его инструменты и эти низменные качества были против его природы, но мальчик им вскоре научился. Научился как бы на всякий случай, научился прямо, чтобы далеко не ходить у тех же взрослых, внимательно наблюдая за ними и делая выводы для себя. В жизни всё пригодиться, рассуждал Алёша, при встрече с разными нелюдями, которые наверняка ждут его на жизненном пути. Он очень старался и впитал самые сильные и действенные из отрицательных качеств.

Всё доброе, чистое и высокое, изначально заложенное в нём при рождении и воспитанное в семье, куда-то постепенно стало уходить. Алёшу, чуть ли не с пеленок, родители и добрые православные бабушки учили добру, любви, справедливости и сочувствию к другим. Но ещё в самом начале знакомства с обществом, мир стал делится для Алёши на добро и зло, на правду и ложь, а люди на хороших и плохих. А еще он научился сильной непримиримой позиции ко всему тому, что мешает ему в жизни. Научился он и различным способам борьбы со злом: и не только прямым, а и обходным, которые ему нравились больше. В результате, всё то, чему не мог сопротивляться и противостоять маленький Алёша, он искренне и смертельно, но тайно ненавидел до поры до времени. Он научился маневрировать и выживать в любых условиях. Подрастающая в маленьком мальчике внутренняя сила, предавала ему какую-то неиссякаемую и никогда незатухающую злую и даже жестокую внутреннюю энергию. В дальнейшем, его умение искусно притворяться, да так, что он иногда даже взрослых сбивал с толку, много раз выручало его в жизни. Что заставляло взрослых дядь и тёть верить искреннему маленькому мальчику с правдивыми и немного грустными голубыми глазами, не известно, но так было. Притворство – это было его действенным и эффективным оружием защиты от сильных мира сего, хотя в самой глубине своей души ему было всё же мерзко и противно врать и притворяться. Алёша уже во всю использовал это своё оружие в мелочах и смог бы в случае необходимости воспользоваться им и по-крупному. Сам же себя он оправдывал и утешал по-детски так, что всё, хитрость, изворотливость и даже лицемерие, он будет использовать только во благо себе, своих родных и близких – только на доброе дело…

Но не всё уж совсем было маленькому Алёши так ненавистно в детских дошкольных заведениях, были и светлые стороны в этом кромешном царстве физического и психического насилия. Была одна искорка в тёмном царстве Бад Ёг и кикимор болотных. Это была тётя Валя. Валентина – студентка, самая молодая и весёлая воспитательница в этом мрачном учреждении. Для него – маленького мальчика она должна была называться тётей Валей, но она просила не называть её тётей, ей было смешно. Валя была настолько музыкальна и любила музыку, песни и танцы больше всего на свете. Всё своё дежурство молодая девушка ставила какие-то новые модные танцевальные пластинки. В те времена, в шестидесятые, в моде были очень энергичные, ритмичные и понятные даже маленьким детям танцы: твист, летка-енка, рок-н-ролл и тому подобные. Алёша тоже был весьма музыкальным мальчиком с хорошим чувством ритма и танцы никогда не считал за труд, а только за удовольствие. Посему мальчик был постоянным партнёром у воспитательницы Вали, несмотря на свой пятилетний возраст. Здесь две музыкальные и танцевальные натуры встретились и объединились в совместной любви к музыке и танцам. Для Алёши, это было пожалуй единственное светлое пятно во всей безрадостной казённой детсадовской жизни. Каждый рабочий день воспитательницы Валентины – Валечки, тёти Вали начинался с новой виниловой грампластинки, надрывался простенький пластмассовый детсадовский проигрыватель, включённый на полную мощность и тут начинались парные танцы Вали и Алёши, кто во что горазд. К взаимному удовольствию обоих. Мальчик быстро схватывал и запоминал модные танцевальные движения и с удовольствием их повторял за тётей Валей. Она тоже была в восторге от пятилетнего кавалера.

Эти казалось бы незначительные на первый взгляд моменты незабываемы и вспоминались Алёшей всю его дальнейшую жизнь, как почти единственное светлое воспоминание от дошкольных детских учреждений. Бывает же такое. Какой-то пустяк, а помнится как-будто это было вчера. Наверное потому, что в такие минуты маленький человечек был по-своему по-детски счастлив, как он может быть не будет уже больше никогда.

2.ДЕРЕВЕНСКОЕ ДЕТСТВО

Заканчивались шестидесятые годы. Отец Алёши – Иван Андреевич Животов всегда имел безудержную тягу к путешествиям, ему никогда не сиделось на месте. Какой-то необузданный «ветер странствий» всю жизнь гнал и гнал его из спокойного столичного быта в дикую первозданную природу. Еще в молодости, будучи студентом Московского государственного университета, а потом и Московского геологоразведочного института, Иван Андреевич в составе геологических партий исколесил всю восточную Сибирь, тайгу, монгольские и казахские степи. Там в диких условиях, преодолевая бурные реки и горные перевалы он чувствовал себя на своём месте. После ранения и получения инвалидности, путешествия стали возможными только на автомобиле и уже не по работе. Сына Алёшу он решил приучать к деревенскому быту с самого раннего детства, так как сам был родом из тульской глубинки. Иван Андреевич на всё лето снимал дачу в Долгопрудненском районе Московской области на Клязьминском водохранилище в районе речной пристани Хлебниково. Туда же на всё лето мама Алёши Светлана Николаевна «выписывала» сыну своих родных тётушек: тётю Любу и тётю Лену. Они заменили Алёше родных бабушку и дедушку, которые умерли ещё до его рождения. Бабушки с удовольствием возились и игрались с мальчиком, за неимением своих собственных детей.

Детские воспоминания Алексей уже будучи взрослым мужчиной, всегда разделял, как минимум, на деревенские и городские. Лучшая же часть детских воспоминаний, так или иначе, всё же была связанна с деревней и всеми присущими ей атрибутами сельской жизни: с купанием на Клязьминском водохранилище, со спортивными играми на природе, с полями, лесами, грибами, цветами, полянами, пароходами, рыбалкой, коровами, козами и тому подобными атрибутами деревенской жизни. Полным раздольем и безграничной волей веяло от этих воспоминаний, особенно по сравнению с воспоминаниями о городском детстве, всё же ограниченном определёнными как территориальными, так и моральными рамками.

В городе даже прогуляться по соседней улице в то время было порой весьма чревато для маленького ребенка, которому взрослые уже разрешали самостоятельно гулять, но негласные территориальные правила районов и улиц столицы, действующие в основном в молодёжной среде того времени, не всегда ему это позволяли. В то далекое время семидесятых вся власть в районах столицы принадлежала молодежным полукриминальным и откровенно криминальным группировкам, объединенным по признакам территориальности: по бульварам, улицам, переулкам, дворам и домам. Взрослыми, такие группировки, хулиганствующих по факту малолеток, именовались все, под одну гребенку – «шпаной». Группы такой шпаны, человек 10—20 в народе именовались «шоблами». Шоблы составляли крупные группировки, которые имели названия по аналогии с названиями тех территорий, на которых проживало большинство их членов. На Бескудниковском бульваре внутри общей группировки, шло деление на дворовые, обычно носящие названия по номерам домов, например: одиннадцатые, тринадцатые, пятнадцатые и так далее. Некоторые группировки были настолько сильны в Москве, что абсолютно никому не подчинялись, даже, так называемым «блатным» – криминальным сообществам. Криминальные же авторитеты того времени относились, к как они считали подрастающим кадрам с отцовской заботой и пониманием, так как сами выросли из этой среды. Взрослые же, законопослушные граждане обычно не интересовались жизнью «темных» улиц и переулков, и на всякий случай держались от этой жизни как можно дальше, оберегая от нее и своих чад.

Вот чтобы в городе школьнику младших классов попасть например в кинотеатр, расположенный на другой улице, которую «держала» враждебная группировка из соседнего района, было необходимо идти туда только с кем-нибудь из взрослых или старших, иначе никак. В лучшем случае ребенок оставался без кино и карманных денег, а в худшем случае, он мог быть еще «взят в плен», подвергнут физическому насилию и моральным издевательствам, а также серьезно избит. Сколько же детишек пропадало в других-чужих районах тогда вообще никто не считал. Могли ли убить на чужой территории? Могли, правда, скорее всего, не специально, а случайно – в процессе изучения и отработки на чужаке приемов рукопашного боя, карате и бокса. В живую грушу для битья мог превратиться любой чужак, опрометчиво нарушивший границу между враждующими группировками. Можно было попасть на чужую территорию собравшись уже «шоблой», но этот вариант был чреват серьезным конфликтом в масштабе: улица на улицу. Начинала конфликт совсем мелкая подрастающая шпана. По ходу действия, на подмогу вызывались старшие товарищи, дальше – ещё более старшие, уже вышедшие из школьного возраста. Если же и тем не удавалось разрешить – «разрулить» создавшуюся ситуацию, подключались местные блатные. Иногда, так и не договорившись, группировки доходили и до открытого сражения «стенка на стенку», «улица на улицу» и даже «район на район» В таких жестких правилах приходилось жить маленькому Алеше с самого раннего детства. Это было против его свободолюбивой натуры, которая рвалась на волю – в деревню, там можно было гулять где угодно, делать, что угодно, плевать на всякие гласные и негласные правила, совершенно не задумываясь о последствиях. В деревню, на дачу Алёша ехал всегда с большим удовольствием. Если бы у него была бы возможность, то он бы остался там навсегда и больше никогда бы не возвращался в город. После первого же лета в деревне маленький Алёша так и влюбился в неё. Так он и был очарован деревней на всю жизнь.

Самое первое, что больше всего поразило и впечатлило в деревне маленького Алёшу при первом её посещении, это был пастух с длинным-длинным и толстым тяжёлым кнутом, который пас большущее стадо коров. Время от времени он взмахивал кнутом так ловко, что громадный кнут, извиваясь громадным чёрным змеем, производил громкий хлопок подобный оружейному выстрелу и коровы после этого хлопка недовольно мычали, но тем не менее шли туда, куда было нужно пастуху. Этот деревенский мужик, весьма затрапезного вида в замызганном плаще и каких-то заляпанных, то ли грязью, то ли навозом, кирзовых сапогах с отворотами, казался Алёше каким-то волшебником, просто чародеем – повелителем коров и кнутов. Он мог смотреть на работу пастуха и ждать заветного хлопка-выстрела сколько угодно. И когда ему бабушки говорили со зла, что если не будешь учиться и слушаться старших, то станешь пастухом, Алёша никак не мог понять, что в этом плохого. «С удовольствием стану и даже очень хочу стать! А если при этом и учиться сильно не надо, то это вообще то, что мне и нужно!» – так рассуждал про себя маленький Алёша.

Простором, раздольем и волей веяло от этого чуда под названием «деревня». Так казалось маленькому городскому мальчику, вырвавшемуся вдруг из, морально давящих на него со всех сторон, железо-бетонных городских джунглей, где и разгуляться-то толком и негде. Все городские парки и места для купания можно было по пальцам пересчитать: ну ВДНХ, ну Ботанический сад, ну Лианозово, ну «Плотина», ну Останкинский пруд, ну Лихоборка на самый, как говорится, худой конец. Пожалуй и всё, что знал в то время десятилетний Алёша. Кроме того посещение всех этих районов столицы было просто опасно для малолетнего ребёнка и чревато, всеми описанными выше последствиями.

В деревне же, где семья снимала дачу, просто необъятное и неописуемое раздолье – целый мир лесов, полей, садов и целое Клязьминское водохранилище со всем его водным транспортом, купанием и рыбалкой в любое время. Кроме того ребёнок был счастлив даже хоть на время отдалится от разнообразных ненавистных детских общественных объединений: яслей, детских садов, школ и пионерских лагерей, с их дисциплиной, режимом и бесконечными построениями.

Обычным местом летнего время препровождения деревенской и дачной детворы была зона отдыха, официально именуемое, как «Клязьминское водохранилище». Место было расположено совсем рядом с деревней, где проживал Алёша во время летних каникул, наполовину в лесу, наполовину на берегу большущего залива. Плотность человеческих тел в воде до начала глубины в особо жаркие выходные дни, в основном за счёт приезжающих сюда на субботу и воскресенье москвичей, была настолько велика, что Алёше казалось люди могут только стоять, а чтобы проплыть хотя бы пару метров им всем места уже не хватит. Несмотря на то, что маленький мальчик фанатично любил воду и иногда его было очень трудно выгнать на берег, он одновременно не любил такого слишком перенасыщенного скопления народа. Алёша терялся среди общей массы и на него это всегда давило психологически. В толпе он не ощущал себя самим собой, а лишь каким-то придатком большого общего организма…

…Один раз с Алёшей произошёл случай, который запечатлелся у него в памяти на всю его оставшуюся жизнь. Как-то, в очередные жаркие выходные дни, когда всю прибрежную территорию водохранилища оккупировали, нахлынувшие, разгорячённые и изнывающие от жары, москвичи. Алёша, пытаясь отдалиться от толпы жаждущих срочного водяного охлаждения столичных жителей разнообразного возраста, роста и комплекции, заполонившей всё мелководье, решил удалиться куда-нибудь и в спокойной обстановке поучиться плавать. Он удалился от места общего скопления тел ближе к предполагаемой глубине, которая определялась по краю общей толпы. От места, где ещё чувствовалось дно под ногами, но местами уже пропадало, мальчик, оттолкнулся от дна и немного отплыл в сторону уже предполагаемой глубины. Он рассчитывал быстро обогнуть толпу, проплыв сверху по глубокому месту в нужном ему направлении. Алёша рассчитывал найти более-менее просторное, но в тоже время довольно глубокое место для плавания подальше от гомонящей толпы. Он плыл по тем местам, где уже не чувствовалось дно под ногами. Мальчик обогнул толпу по глубине и стал поворачивать ближе к берегу, так как ещё не ощущал себя уверенным полноценным пловцом. Алёша только совсем недавно начал понемногу плавать и то по мелководью, там где чувствовалось дно под ногами. Сейчас он планировал вернуться на тот уровень глубины, где бы он мог стоять и продолжить свои тренировки, но уже в безопасном месте. Мальчик подплыл ещё ближе к берегу. Остановившись, по его расчётам на месте, где уже можно было встать на дно, Алёша уверенно опустил вниз ноги в поисках дна…

…И не обнаружил под ногами вообще ничего. При этом его как-то резко потянуло вниз и он начал проваливаться в, холодящую ноги и всё внутри, страшную бездну. Это было совершенно неожиданно и поэтому он стал, как-то уж слишком резко, прямо колом, опускаться вниз – в бездну, набирая воду, сначала носом, а затем и ртом. Ужас, первый раз по-настоящему, вдруг охватил маленького мальчика и от этого его ещё сильнее потянуло вниз, как каким-то здоровым магнитом. Сразу вылетели из головы все правильные телодвижения для плавания: кроль, брас, саженки и тому подобное. Почему-то, даже опустившись под воду примерно на метр, дна он так и не почувствовал. Алёша стал лихорадочно вспоминать как его учили плавать, но так ничего и не вспомнил. В истерике мальчик начал делать какие-то инстинктивные природные телодвижения, вернее их делало само тело Алёши помимо его воли. Мальчик всё же инстинктивно задержал дыхание. Он это сделал совершенно машинально, ни секунды не раздумывая. Дальше взмахнув руками как птица, преодолевая толщу воды, нависшую над ним, и инстинктивно отталкиваясь от неё руками-крыльями или ластами, мальчик сделал рывок всем телом в направлении вверх к свету. Наконец он высунул из воды нос и губы, резко выдохнул и выплюнул воздух вместе с попавшей в рот водой и тут же глубоко вдохнул свежий воздух. После чего его голова показалась на поверхности. Алёша ещё раз резко выдохнул и тут же вдохнул побольше воздуха, столько, сколько только смог. Немного успокоившись и закрепившись на поверхности воды, мальчик развернулся и огляделся. Вдоль всего берега стоял такой шум и гам, плеск воды, детский визг и смех, что даже если он и смог бы что-нибудь прокричать, то его бы всё равно никто бы не услышал. Больше всего его просто взбесил беззаботный детский смех, доносившийся отовсюду, в то время когда он совершенно натурально тонул, просто погибал и прощался с жизнью. Алёша мгновенно оценил обстановку и с сожалением сделал для себя неутешительный вывод, что теперь он предоставлен самому себе, в этой толпе ему никто не поможет, а родные очень далеко от воды, где-то там – на песчаном пляже. Они играют в карты, в бадминтон или ещё во что-нибудь и его точно не услышат.

«Остаётся тихо или громко, неважно, тонуть… Так вот она какая смерть?! – ещё барахтаясь и выписывая круги на поверхности, думал тогда с ужасом про себя Алёша. – Это вот так, перестал махать руками и всё? Пошёл в ту, холодящую ступни и пальцы ног, глубину, которая почему-то так тянет и влечёт за собой в черную ледяную бездну. Будто хочет мне там, где-то в самой глубине, открыть ещё что-то, чего я ещё не знаю. А если там ничего больше нет? Только холодная мрачная пустота?! Не хочу проверять!» – по ходу этих размышлений, мальчик снова стал медленно опускаться под воду. Тут он словно очнулся и придя в себя, резко всем телом уже отработанным приёмом рванулся наверх и снова вынырнул на поверхность. Алеша жадно глотнул побольше воздуха и отчаянно заколотил руками по воде в попытке так удержаться на поверхности. Высунув всю голову из воды, он сделал поворот всем телом, чтобы оглядеться вокруг.

Мелководье в этом месте очень резко обрывалось и сразу же начиналась глубина без дна под ногами. Где граница, за которой начинается бездна, было непонятно. Многие детки, особенно на надувных матрасах, беспечно заплывали в эту зону, так как не знали какая под ними глубина. Алеша прямо перед собой увидел такой матрас с лежащей на нём худощавой девчонкой старше его года на три – четыре. Вернее он увидел её пятки, она пыталась уплыть от него и гребла по воде руками совершенно в другую от него сторону. Руки мальчика как-то сами собой, не дожидаясь команды мозга, мгновенно вцепились в край матраса. Испуганный Алёша схватился за матрас, да так, что пока не почувствовал под ногами дно, его бы вряд ли кто-нибудь даже из взрослых смог бы оторвать от единственного поблизости спасательного средства. Поскольку десятилетний Алёша имел почти уже вполне серьезный вес для своего возраста, он начал перевешивать и перетягивать матрас под себя и та девчонка, которая на нем плыла резко начала сползать в воду с другой стороны матраса.

Тут девчонка, широко разинув рот, дико заорала так, что заглушила весь, гудящий и вопящий, как растревоженный улей пляж. На тонущих детей наконец обратили внимание взрослые и быстро вместе с матрасом вытянули на мелководье. Алеша наконец разжал пальцы и отпустил край матраса. Испуганный мальчик со всех ног бросился подальше от воды. Пробежав метров десять, он рухнул в прибрежный песок. Алёша ещё долго лежал, распластавшись на песке, осознавая и анализируя всё происшедшее с ним. Как хорошо всё-таки жить, подумалось ему тогда. Больше в этот день он уж к воде не подходил, кто бы и как бы его туда не звал.

Алёша ещё несколько дней думал только о том, что вся та тысяча лет жизни, которую он сам себе отмерил, могла закончиться прямо сейчас, в один миг. Ещё ему казалось, что он видел или трогал, вернее почувствовал, смерть. Вот она оказывается какая! Она холодная, мрачная и какая-то пустая, и ещё – она манит, зовёт и тянет за собой, и всё, и больше ничего там – по ту сторону нет. Там, по ту сторону жизни – оказывается совсем ничего, сделал для себя открытие малолетний Алёша. Он был уверен, что ясно чувствовал смерть и был в её руках, когда безуспешно искал ногами дно и когда всё ниже и ниже опускался в леденящую пустоту. В тот момент ему казалось, что ещё чуть-чуть и он покорно пойдёт за ней…

…Потом Алексей часто вспоминая этот эпизод, всегда задавался вопросом, могла ли из-за него утонуть та девчонка, не успев она также как он вовремя ухватиться за матрас. «А если бы у меня был только такой выбор: или я или она, как бы я поступил? – и почему-то Алёша не мог себе представить другого варианта ответа, кроме как: конечно же я!» Ему очень много рассказывали и в школе, и показывали в кино и с экрана телевизора о подвигах, когда люди осознано шли на смерть ради жизни других людей. Слушая эти рассказы, видя документы, фотографии и просматривая фильмы про героев, он никак не мог представить себя на их месте. То есть представить себя на месте какого-нибудь героя он мог, но представить, что он сам кончает со своей собственной жизнью по своей собственной воле, этого Алёша ну никак представить не мог, как не пытался.

Это было пожалуй самое яркое, но и самое жуткое воспоминание дачного деревенского детства, разве что, ещё коровы. Детство, проведённое в деревне, ассоциировалось в памяти Алёши обязательно с: колодцем, печкой, колкой дров, пастухом, кнутом и коровами. Как колют дрова маленький Алёша мог наблюдать часами, а ещё он любил по вечерам смотреть, как возвращается стадо коров в деревню. Коров было много и они по вечерам возвращались в деревню, проходя мимо их дома. Мальчик всегда выходил во двор к калитке послушать кнут пастуха и ответное послушное мычание стада. Кнут в это время «стрелял» особенно часто и громко, так как всех коров надо было загнать в один довольно узкий проход, а они именно перед самым домом переставали слушаться пастуха и начинали толкаться, обгоняя друг друга, спеша домой. Картина захода стада в деревню действительно была какой-то завораживающей. Коровы при входе на деревенскую улицу, уплотнялись и представляли для маленького мальчика довольно зловещее зрелище из туш и рогов. Впереди шли две-три совершенно черные коровы с изогнутыми громадными белыми рогами и как-то озверело мычали, как казалось Алёше. Ещё ему казалось, что хлипкий забор из полусгнившего штакетника когда-нибудь не выдержит напора стада и коровы устремятся во двор, сметая по дороге всех и всё, включая его бабушек и его самого. Иногда мальчик видел страшный сон с участием этих ужасных чёрных коров, которые шли всегда впереди стада. Во сне одна из них поднимала на рога его отца. Он так ясно это видел, что просыпался в холодном поту и в слезах, а если был выходной день и отец был дома, то Алёша бежал к нему и успокаивался только тогда, когда видел его живым и невредимым.

Это, наверное, весь негатив, присутствующий в таком райском по сравнению с унылой городской режимной жизнью, месте. Всё остальное – это только положительные воспоминания.