Читать книгу: «Дэв», страница 12

Откинувшись на спину, Рустам посмотрел в потолок, его мысли блуждали среди мелодий Баха, наполняя пространство вокруг звуками, которые казались одновременно знакомыми и далекими. Музыка в его голове звучала как утешение, как напоминание о том, что даже в самые трудные времена можно найти красоту и вдохновение.

– Мне страшно, – тихо сказала Мохигуль, прерывая его размышления. В её голосе слышалась тревога. – Это чужая страна, чужой народ. Мы совсем другие… Может, не поедем? Дом все же роднее.

Рустам, чувствуя её беспокойство, обнял её крепче, пытаясь передать свою уверенность. Он хотел, чтобы она знала, что они вместе и смогут справиться с любыми трудностями.

– Не бойся, – сказал он, его голос был спокойным и уверенным. – Всё будет нормально. Завтра мы идем к Караевым. Нам нужно получить прививки от болезней – это обязательная процедура. Они организуют для нас карантин. Пойми, все люди уезжают. Многие хотят, но не все могут. Вот, богачи могут себе позволить такие поездки, например, Гульнара Каримова! Её дети в Америке! А мы чем хуже?

Вдруг в комнате послышался тихий плач. Это была их маленькая дочь Махтоб. Мохигуль, мгновенно отозвавшись на плач, встала и подошла к кроватке. Она аккуратно подняла дочку на руки и, нежно укачивая её, запела колыбельную, её голос звучал мелодично и успокаивающе, как тихая речка в летний день.

Рустам же остался в тени, смотря в окно, где луна, пробиваясь сквозь облака, стала какой-то кровавой. Её свет словно предвещал что-то ominous, напоминал о предстоящем пути, полном неизвестности и возможных трудностей. Рустам почувствовал, как в его сердце зреют сомнения. Он понимал, что впереди их ждёт много испытаний, но он был полон решимости, и в этот момент музыка Баха вновь заполнила его мысли, обещая надежду и свет даже в самые темные времена.

3.1.7. В Когане

Коган – маленький городок, уютно расположившийся под Бухарой. Это место, где время кажется остановившимся, а размеренная жизнь течёт, как тихая река. Узкие улочки, вымощенные мелкой плиткой, обрамлены невысокими домами с яркими окнами и оранжевыми крышами, что придаёт городу особый колорит. В воздухе чувствуется сладковатый аромат фруктов – местные рынки славятся своими спелыми дынями и абрикосами, а по утрам от выпечки и свежего хлеба разносится чарующий запах, который будит горожан.

Ночью в Когане царила тишина, нарушаемая лишь легким шорохом ветра и убаюкивающим шумом ночных насекомых. В этот тихий час Фарход Джумаев, молодой парень двадцати пяти лет, собрался в поездку. Он невысокого роста, но крепкий, с загорелой кожей и трудовыми руками, изрытыми следами глины – таков мастер гончарного искусства. В его мастерской всегда найдутся постоянные клиенты, которые ценят уникальные изделия, созданные с любовью и терпением. Но с недавнего времени, после разговоров с Рустамом, в его голове стали рисоваться радужные картины о новой жизни в Канаде.

Фарход собрал чемодан, беря лишь самое необходимое: трусы, носки, тёплую рубашку. Его мысли постоянно возвращались к жене. Он обернулся к Махбубе, которая находилась на шестом месяце беременности. Она была изящной, с мягкими чертами лица и тёплыми, заботливыми глазами, которые сейчас были полны слёз.

– Да, милая, придется на некоторое время расстаться, – произнёс он с лёгкой грустью. – Мы женаты всего четыре месяца, но наша жизнь в Канаде будет другой. Там у нас есть надежда на лучшее. Хорошо, что у меня есть зять Рустам, он обо всём договорился. Гарантия там стопроцентная на успех!

– Дорогой, я же беременна. Ты меня оставишь одну? – Махбуба, прижимая руки к животу, тихо всхлипывала.

Фарход, наклонившись, обнял её и нежно погладил живот, как будто желая успокоить не только жену, но и своего будущего ребёнка.

– Ах, милая моя, о тебе позаботятся мои родные, не беспокойся. Я как приеду, быстро оформлю документы, найду работу и вызову тебя к себе. Там мы купим дом, машину, наши дети пойдут в школу. Всё будет хорошо, обещаю.

Она продолжала плакать, а Фарход, чувствуя, как внутри него нарастает давление, поглядывал на чемодан с неупакованными вещами. Он не хотел подводить шурина и потому спешил, стараясь завершить все приготовления как можно быстрее.

Утром, когда первые лучи солнца только начинали пробиваться сквозь утренний туман, Фарход, не дождавшись полного пробуждения жены, тихо поцеловал её и вышел из дома. Он шёл по тихим улочкам Когана, которые, казалось, погрузились в сладкий сон. Деревья, растущие вдоль дороги, качались на ветру, как будто прощаясь с ним, шепча нежные прощальные слова.

Сквозь полупрозрачные облака солнце, ещё не совсем взошедшее, разливало мягкий свет, наполняя пространство теплом и надеждой. Вокруг царила умиротворённая атмосфера, но в сердце Фархода металась неуверенность. Он знал, что уезжает в неизвестность, но мечта о новой жизни и счастливом будущем для своей семьи придавала ему сил. С каждым шагом к автобусной станции он всё больше ощущал, что, оставляя Коган позади, он также оставляет часть себя.

3.1.8. Кризис

В Бухарском технологическом институте пищевой промышленности царит атмосфера возбуждения и предвкушения чего-то светлого и хорошего. На горизонте уже замаячил Новый год, и все готовятся к празднику. Помещение ректората выглядит уютно, но официально. Просторный кабинет для совещаний украшен новогодними гирляндами, висящими на стенах, а на столе, усыпанном документами, стоят несколько бутылок сока и тарелки с печеньем. На окнах – елочные игрушки, сверкающие в свете ламп, отражающемся от стеклянных поверхностей. За большим дубовым столом сидят ректор, деканы и администраторы, обсуждая, как провести предстоящие торжества.

Ректор – седой, небольшой человек с хитрыми глазами и скрытым характером – встаёт, обводя собравшихся задумчивым взглядом. Он обычно держит себя сдержанно, предпочитая говорить только тогда, когда это необходимо. В его голосе звучит уверенность, когда он начинает:

– Для студентов, которые живут в общежитиях, нужно организовать обед. Плов. Надо закупить рис, морковь, лук, помидоры и мясо. Правда, бюджет на это у нас небольшой…

В этот момент поднимается Фируддин Караев, широкий в плечах, с хитрой улыбкой на лице. Он, всегда готовый проявить свою щедрость на праздниках, поднимает руку, как будто надеется на благосклонный ответ:

– Мясо я беру на себя! У меня есть родственники на ферме. Они доставят мясо, килограмм сто обещаю. Все будут сытыми и хорошо отметят Новый год!

Ректор, с искренним восхищением, восклицает:

– Ооооо, ака-Фируддин, вы нас всегда выручаете! Всегда на праздники вы обеспечиваете коллектив мясом. Спасибо вам! Я вам гарантирую Почетную грамоту! А может, выдвину на награждение медали от правительства!

Это предложение приятно удивляет Фируддина. Он продолжает улыбаться, но в его глазах мелькает хитрость, и хотя некоторые понимают его истинные намерения, никто не решается об этом сказать.

– Я делаю это бесплатно, потому что это мой вуз. Я забочусь о коллективе и студентах! – произносит он, обманывая всех, и многие об этом знают. Декан – человек с репутацией, о котором ходят слухи, что его факультет является самым коррупционным. Но все молчат, ведь у Фируддина действительно большие связи, и даже ректор не осмеливается пререкаться с ним.

Несмотря на внутренние разговоры и недовольство, все с благодарностью кидают ему взгляды, расплачиваясь добротой за его «пожертвование». После обсуждения других вопросов о мероприятии, как обеспечить подарки и ёлку, все расходятся, оставляя кабинет полным зимнего настроения.

Фируддин направляется к своему кабинету, когда его догоняет один из студентов – высокий, с неукротимой энергией, но немного напуганный.

– Я староста группы. У нас исчез сокурсник, Махмуд Эркинбаев его зовут. Нет его в общежитии, на занятия не ходит. Никто не знает, где он, – говорит он с тревогой.

Фируддин скривил лицо, как от зубной боли, понимая, о ком идет речь. Ему уже было известно, что скоро за тело Махмуда прибудет гонорар из Москвы.

– Наверное, уехал в свой кишлак, – отвечает он с безразличием. – Кишлачные всегда так поступают. А Махмуд всегда был безответственным студентом, я его помню.

Староста мотает головой, проявляя растерянность:

– Он бы мне сообщил. Махмуд человек ответственный, напрасно вы так о нём говорите. Он забрал все вещи из общежития. Но в отделе кадров сказали, что Махмуд не отчислялся. Странно как-то…

Фируддин, уже злясь, шипит, как змея:

– Ты к чему это клонишь? Чтобы я поехал в его кишлак, искал его там? Мне, как декану, ты даёшь поручение, я так тебя понял?

Староста, испугавшись, делает шаг назад и начинает лопотать:

– О, нет, домла. Просто я вам сообщил. Надо ли мне делать заявление в милицию?

Фируддин вздрагивает, лихорадочно размышляя. Лишняя огласка здесь не нужна. Он глядит на студента с пренебрежением:

– Эй, парень, это уже не твой уровень. Это моя ответственность. Спасибо, что сказал. Я разберусь и, если надо, сам сообщу в милицию. Иди на занятия, и больше не тревожься за Махмуда. Всё под контролем!

С этими словами он заходит в свой кабинет и, захлопнув дверь, прислоняется к стене. Протирая вспотевший лоб платком, он шепчет:

– Ох, блин, всё так может провалиться. Нельзя работать в своём вузе. Нельзя здесь искать «мясо». Хотя здесь его понавалу…

Ему кажется, что все доллары, которые он получит, будут окрашены в кровавый цвет, и он с замиранием сердца понимает, что оказался в ловушке.

3.1.9. Карантин

Днём, когда воздух был уже прохладным и в нем явственно ощущался запах приближающегося снега, Рустам, Мохигуль и их трое детей, а также Фарход подходили к дому Караевых. Все были одеты в тёплую и модную одежду – Рустам постарался, чтобы их семья прибыла в Канаду не как бедняки, а выглядела состоятельно. Шерстяные пальто, кожаные сапоги, стильные шарфы и шапки подчёркивали их статус и благополучие.

Однако семья пришла не одна: их сопровождали несколько родственников и близких, как это часто бывает на значимых семейных мероприятиях. Но, оказавшись у дома Караевых, многие начали нервничать – за забором доносился злобный лай собак. Грубые, настороженные звуки заставили их невольно пятиться назад, поглядывая друг на друга с тревогой. Это место сразу не понравилось сопровождающим – что-то зловещее было в этом доме, обнесённом высоким забором, и лай собак лишь усиливал это впечатление.

Калитка скрипнула, и на пороге появился Джейхун, сын Олимы. Его недовольный, скучающий взгляд окинул всех пришедших, и он небрежно крикнул в дом:

– Мама, тут целая делегация к вам!

Через несколько мгновений вышла Олима Караева – женщина среднего возраста в дорогой дублёнке, лицо её выражало явное раздражение. Её взгляд был цепким, строгим, и она сразу начала выговаривать:

– Так, так, почему здесь лишние люди? Мне не нужна реклама, скандалы и проводы. Я не агентство ритуальных или свадебных услуг!

Нервозность Олимы ощущалась всеми. Рустам, понимая, что ситуация накаляется, попытался разрядить обстановку, встав с лукавой улыбкой:

– Олима-опа, это мои родственники, провожают меня. Вы же не против, чтобы они посмотрели на вас, такую уважаемую женщину? Вы – знаменитость в нашем городе!

Но этот манёвр не сработал. Олима не поддалась на лесть, только презрительно фыркнула.

– Ты ещё не улетаешь! – её голос звучал холодно. – Нужно две недели карантина! Я должна вас изолировать, чтобы вы не подцепили никакую заразу. В Канаде строгие санитарные требования, иначе я потеряю лицензию канадского посольства!

Эти слова резко охладили сопровождающих. Все поняли, что Олима – серьёзный человек, с ней лучше не спорить. Один из родственников, робко подняв руку, спросил:

– А можно посмотреть документы? Уже получили визы в Канаду?

Вопрос вызвал мгновенное недовольство Олимы. Она суетливо вытащила какие-то бумаги из папки и резко ответила:

– Вот резервация билетов на Москву, убедитесь! А визы выдадут прямо в аэропорту, и они улетят в Канаду прямым рейсом "Аэрофлота". Хватит мне тут нервы трепать! И так дел по горло!

Родственники переглядывались, шепчась между собой, явно обсуждая ситуацию, что ещё сильнее разозлило Караеву. Её лицо напряглось, глаза вспыхнули гневом.

– Рустам, если такое недоверие, мы можем разорвать договор! На твоё место много желающих, это тебе понятно?!

Рустам, испугавшись упустить такой шанс, быстро ответил:

– Нет, нет, всё нормально! Мы согласны!

Он повернулся к родственникам и, скрепя сердце, попросил:

– Ладно, дорогие, пора прощаться. Идите домой, не беспокойтесь за нас. Мы ещё две недели карантина будем проходить.

Родственники начали медленно расходиться, но Олима вдруг что-то вспомнила и резко добавила:

– Постойте! Нужно провести очистку организма. Каждый день приносите по 5–6 килограммов лимонов! Передавайте моему сыну Джейхуну!

Рустам быстро достал деньги, отсчитал купюры и передал их Махбубе, супруге Фархода.

– Пожалуйста, покупай лимоны. Тебе ведь не трудно?

Беременная Махбуба, протирая слёзы, кивнула:

– Да, конечно.

Когда родственники наконец ушли, их лица выражали не радость, а тяжёлую обречённость. Никому не понравилась эта встреча с Олимой Караевой. От неё веяло чем-то зловещим и недоброжелательным, весьма негативная энергетика. И они не подозревали, что реальность еще страшнее.

3.1.10. Дорога в Канаду

Олима с властным видом загоняет шестерых человек в дом, словно внимательно оценивая каждого из них. Её взгляд настойчиво и придирчиво скользит по лицам, телам, движениям. Её беспокоит всё – не имеют ли эти люди каких-либо болезней, особенно инфекционных. Она словно сканирует каждого, пытаясь обнаружить скрытые признаки слабости или недуга. Поджав губы и несколько раз кивнув, Олима наконец успокаивается: кажется, всё в порядке, никаких явных признаков опасности для её дома и бизнеса нет.

Тем временем её сын Джейхун, облачённый в старые галоши и халат-чапан, с кривой усмешкой захлопывает калитку. Он небрежно щёлкает замком и выпускает собак с цепи. Псы, злобно рыча и пуская слюну, начинают рыскать по двору, готовые защитить его территорию от нежеланных гостей. Затем, словно по привычке, Джейхун взбирается на дерево у забора и с высоты начинает наблюдать за медленным удалением родственников Рустама. Его глаза ярко блестят в тусклом свете дня, а на лице расползается злобная усмешка. Он шепчет что-то себе под нос, не отрывая взгляда от уходящих людей. В его поведении явно можно заметить что-то ненормальное, психически нестабильное. Но об этих странностях знает только его мать, и она не торопится делиться этой тайной с кем-либо.

Олима ведёт своих «гостей» наверх, на второй этаж, в простую комнату. Она указывает на помещение и сухо говорит:

– Здесь вы будете две недели. Располагайтесь. Спать будете на матрасах на полу. Вам запрещается выходить из дома или встречаться с родственниками до конца изоляции. Лишь перед отъездом в аэропорт сможете с ними попрощаться. Таковы требования карантина. А сейчас первая вакцина – от энцефалитного клеща. В Канаде это опасная инфекция, поэтому обязательна вакцинация.

Она достаёт из сумки шприцы и наполняет их лекарством. Без лишних церемоний, с холодным профессионализмом, она делает уколы всем присутствующим. Маленькая дочка Рустама начинает плакать от страха и боли, но её братья сразу же стараются её успокоить, шепча: «Не бойся, это быстро пройдёт». Олима не обращает внимания на их тревоги – её работа сделана.

Закрыв дверь на замок снаружи, она оставляет их в одиночестве. Семья осматривается. Комната кажется холодной своей простотой: на полу лежат несколько матрасов, в углу стоит старый телевизор, посередине – стол с двумя стульями. Над ними висит обычная люстра, освещающая помещение мягким светом. В комнате, по крайней мере, тепло, но атмосфера всё равно напряжённая.

Рустам ставит чемоданы на пол, его лицо полно сомнений, но он старается держаться уверенно. Фарход садится на один из стульев, задумчиво чешет затылок и погружён в раздумья. Его начинают терзать страхи, однако он не хочет озвучивать их – пока ещё не поздно отступить, но он тоже не готов признать свою неуверенность.

Рустам поднимает глаза на свою жену Мохигуль и нежно обнимает её, словно пытаясь найти в её тепле ответ на свои тревоги. Она молчит, как и дети. Им тоже не нравится новая обстановка, чуждая и строгая. Словно в этой комнате что-то давит, не даёт расслабиться.

Рустам погружён в раздумья. Он понимает, что впереди ещё долгий путь в Канаду, и, несмотря на все возникающие тревоги, отступать он не собирается. Этот шаг сделан, и дороги назад уже нет.

3.1.11. Проститутки у таблоида

В Бухаре начинается вечерняя молитва. С высоты величественного минарета Калян раздаётся призыв муэдзина, его голос эхом прокатывается по древнему городу, зовя верующих на намаз. Этот зов, спокойный и торжественный, проникает в каждый уголок, напоминая жителям о времени молитвы. Лавки и магазины один за другим закрываются, торговцы спешат домой, подтягивая створки дверей, пряча товар за ставнями. Поток людей на улицах редеет, но автобусные остановки всё ещё переполнены. Люди в спешке забираются в переполненные автобусы, напряжённые лица отражают их усталость и сосредоточенность.

Туристы, как будто выпавшие из этого общего ритма, неторопливо прогуливаются по улицам, наслаждаясь тёплым светом закатного солнца и старинной архитектурой. Солнце постепенно опускается к горизонту, его последние лучи заливают Бухару мягким золотистым светом. Появляются первые звёзды, словно жемчужные россыпи на тёмнеющем небе. Легкий ветерок колышет купола медресе и мечетей, и вскоре загораются уличные фонари, освещая переулки и площади. Свет фонарей придаёт Бухаре особое, таинственное очарование.

Бухара в декабре красива по-своему: холодный воздух становится кристально прозрачным, а улицы приобретают особую атмосферу спокойствия и уюта. Ночной город блестит огнями, словно старинная шкатулка с драгоценностями. На фоне тёмного неба вырисовываются величественные контуры минаретов, куполов и медресе, придавая городу магический вид. Тишина ночи нарушается лишь редкими голосами и шумом машин, разъезжающих по древним улицам.

Но не во всех частях Бухары ночь приносит покой. В некоторых переулках, особенно в районе, который принято называть кварталом красных фонарей, начинают собираться женщины, стоящие в ожидании клиентов. Их присутствие контрастирует с традиционным обликом города, но оно стало привычной частью здешней ночной жизни. Недалеко стоит патрульная машина милиции. Проститутки, подходя к ней, негромко переговариваются с милиционерами, отдавая им «налог» за возможность работать без лишних вопросов. Иронично над этой сценой возвышается плакат с изображением президента Узбекистана и лозунгом: «Высокая духовность – необходимая сила», который смотрится как насмешка над происходящим, вызывая глухое чувство противоречия между словами и реальностью.

В это время Рустам стоит у окна, смотрит на тёмные улицы древнего города. За его спиной, в другой части комнаты, тихо молятся Мохигуль и Фарход. Они склонены на ковриках, их голоса еле слышны, и молитва их исполнена надежды и трепета. Мохигуль и Фарход – люди верующие, они обращаются к Аллаху, просят Его открыть им светлую дорогу в будущее. Их сердца полны тревоги за предстоящую поездку, страх перед неизвестностью терзает души, но в молитве они надеются найти утешение. Словно пытаясь отогнать свои сомнения и страхи перед неизвестным будущим, они с каждым произнесённым словом надеются на благословение и защиту.

Молитва и тихий зов муэдзина, доносящийся с улиц Бухары, сливаются в одно, заполняя комнату священной тишиной.

3.1.12. Московские трансплантологи

В это время Алишер, бывший дипломат, сидит в своей ташкентской квартире, углубившись в чтение онлайн-новостей. На экране его ноутбука всплывает заголовок, который сразу привлекает его внимание: «Дело московских врачей-трансплантологов приостановлено». Заинтригованный, он начинает читать статью. В ней сообщается, что прокуратура Москвы передала в суд дело о нелегальной трансплантации органов. В числе обвиняемых – заместитель заведующего реанимационным отделением Ирина Лирцман, врач Любовь Правденко, а также трансплантологи Петр Пятничук и Баирма Шагдурова. Им инкриминируется приготовление к убийству по статьям Уголовного кодекса РФ. Лирцман также обвиняется в злоупотреблении должностными полномочиями.

«Боже мой…» – шепчет Алишер, сжимая губы и теребя пальцами подбородок. Он продолжает читать. В статье говорится, что пациент с черепно-мозговой травмой, некий А. Орехов, был доставлен в больницу №20 в крайне тяжёлом состоянии. Московский координационный центр органного донорства был уведомлен о возможном доноре. Однако действия врачей по подготовке к забору органов были неожиданно прерваны правоохранительными органами. Пациент, как выяснилось, ещё был жив – у него сохранялось давление и сердцебиение. Несмотря на это, его готовили к извлечению почек. Позже Орехов скончался, но сам факт того, что его собирались лишить органов, когда он ещё подавал признаки жизни, вызвал общественный резонанс и уголовное преследование.

Алишер откидывается на спинку кресла, в задумчивости теребя подбородок. Его взгляд становится рассеянным. Мысли возвращают его к недавнему разговору с Рустамом Ариповым, родственником из Бухары. Тогда они обсуждали планы Рустама уехать в Канаду. Алишер теперь невольно чувствует какую-то тонкую, неуловимую связь между этими событиями. Это словно интуитивное предчувствие, не подкрепленное фактами, но вызывающее беспокойство. Что-то странное подспудно терзает его. Мысли о нелегальной трансплантологии и миграции Рустама вдруг сплетаются в тревожный узел, но он пока не может точно уловить, в чём дело.

«Может, это просто совпадение…» – думает Алишер, вздыхая. Тем не менее, он чувствует, что не может полностью избавиться от этой тревоги. Стараясь успокоиться, он вспоминает ещё одну статью, которая некоторое время назад вышла в «Ташкентской правде». Тогда говорили о случае незаконной трансплантации в Узбекистане. История была ужасной: семилетняя девочка, бездомная и беспомощная, из Самаркандской области, погибла в результате изъятия у неё органов неизвестными хирургами. Следствие зашло в тупик, и дело так и не раскрылось. Эта неразрешённая тайна с тех пор преследовала Алишера, и он всё чаще задумывался о том, что может происходить за кулисами медицинской системы, как в Узбекистане, так и за его пределами.

Он надеется, что подобные ужасы не коснутся его родных и близких, но тень сомнения уже залегла в его сердце. Молитвенные призывы, доносящиеся с улицы, не приносят ему утешения.

Часть 3.2. Улугбек Ешев

3.2.1. Амнистия

В студии Си-Эн-Эн, среди ярких огней и мерцания экранов, ведущий-журналист и эксперт по странам Центральной Азии Исаак Левин вновь обсуждали тревожные события, разворачивающиеся в Узбекистане. На мониторе появлялись шокирующие кадры: аресты узбеков, судебные разбирательства и резкие заявления правозащитников из Human Rights Watch и Amnesty International о реальной ситуации в стране.

Ведущий, глядя в камеру с серьёзным выражением, начал разговор:

– Итак, господин Левин. Президент Узбекистана Ислам Каримов в среду подписал указ об амнистии, приуроченный к Дню Победы над фашистской Германией. Под амнистию подпадают женщины, инвалиды и мужчины старше 55 лет. Однако амнистия не касается тех, кто осуждён за тяжкие преступления – убийства, терроризм, торговлю наркотиками. Точное число тех, кто сможет вернуться к свободе, не сообщается. По информации Министерства внутренних дел, в узбекских тюрьмах сейчас содержится около 64 тысяч заключённых. Как вы прокомментируете это событие?

Исаак Левин, усевшись поудобнее в кресле, с лёгким вздохом произнёс:

– Амнистия – это не что иное, как ещё один бизнес для сотрудников пенитенциарной системы. Чтобы осуждённый смог воспользоваться этим шансом, ему часто приходится вносить немалые суммы в кабинеты чиновников. Таким образом, это недоступно большинству заключённых. Откупиться могут лишь богатые предприниматели или преступники, за которых смогут заплатить из общего "общака".

Ведущий кивнул, осознавая всю тяжесть сказанного:

– Значит, обычным заключённым, по сути, не стоит рассчитывать на эту амнистию?

Левин сдержанно улыбнулся:

– Ну, не совсем так. Бывают редкие исключения. Иногда под амнистию попадают и молодые, которые в тюрьме не нарушали правила. Но религиозные заключённые – это особая категория. Власти относятся к ним с особой жестокостью. Каримов, к сожалению, поощряет пытки и убийства в отношении этой группы.

Ведущий поднял брови, проявляя интерес:

– Можете привести примеры?

Левин, поглаживая подбородок, ответил:

– Конечно. Human Rights Watch располагает информацией о смерти осуждённых за религию в заключении при сомнительных обстоятельствах. Например, в колонии в Жаслыке, известной своими жестокими методами, погибли двое "религиозных" заключённых: Музафар Авазов и Хусниддин Алимов. Свидетели, видевшие тело Авазова, сообщали о наличии на нём ожогов на руках, ногах, ягодицах и пояснице, а также обширной проникающей травме затылка и многочисленных синяках на лбу. У него отсутствовали ногти на пальцах. Этот человек подвергался побоям и был помещён в карцер после того, как заявил, что нет такой силы, которая могла бы помешать ему совершать намаз. Условия в карцере были ужасающими, а сотрудники милиции не разрешили родственникам осматривать тело.

Ведущий, уставившись в камеру с непокрытой тревогой, спросил:

– И таких свидетельств много?

Левин утвердительно кивнул:

– Безусловно. В Узбекистане есть несколько тюрем, где к заключённым применяются особенно жестокие пытки. Эта практика имеет корни в советском прошлом, начиная с НКВД и сталинизма. Порой складывается впечатление, что Ислам Каримов черпает вдохновение не из трудов Карла Маркса, а из "Майн Кампфа".

Слова Левина повисли в воздухе, словно тёмная тень, заслоняющая свет надежды. В студии царила тяжёлая тишина, и лишь мерцание экранов продолжало отражать суровую реальность, о которой говорили ведущий и эксперт.

3.2.2. Письмо от власти

В Ташкенте стояла весна. Город наполнялся теплом, и нежные лучи солнца пробивались сквозь ветви цветущих миндалей, распуская свои розовые и белые бутоны. Воздух был насыщен сладким ароматом цветов и свежестью новых начинаний. На улицах слышался смех детей, играющих в парке, и разговоры прохожих, которые с нетерпением обсуждали будущие планы на весенние праздники. Птицы вновь запели свои песни, возвещая о конце зимней стужи и наступлении жизни.

Башорат Ешева, погружённая в свои заботы, подметала пол в небольшом доме, когда раздался настойчивый стук в дверь. Секунду она колебалась, отложив метлу, и, наконец, открыла дверь. На пороге стоял почтальон – человек средних лет с добрым, но усталым лицом. На нём была выцветшая форма, а на плече висела сумка, наполненная письмами и газетами. Его волосы уже начинали седееть, а глаза сверкали с любопытством, когда он передал ей конверт с печатью.

Башорат, увидев штемпель «Аппарат президента Республики Узбекистан», почувствовала, как сердце замерло от волнения. Она вскрыла конверт дрожащими руками и начала читать письмо. Внутри были слова, которые она так долго ждала: «Ваша просьба об амнистии вашего сына рассмотрена, решение принято положительное. Ваш сын будет освобождён к Дню Победы над фашистской Германией как акт милосердия со стороны президента Ислама Каримова».

Вода радости хлынула в глаза Башорат, и она не смогла сдержать слёз. Счастье накрыло её, словно тёплый плед. Она обняла своих детей, Отабека и Шахло, которые играли неподалёку. «Скоро приедет Улугбек», – сказала она, и в её голосе звучала надежда.

– Надо ремонт квартиры сделать, – продолжала она, осматривая потрескавшиеся стены и облупившуюся краску. – Начнём всё заново. Мой сын будет с нами.

Отабек, не в силах сдержать радости, весело запрыгнул на месте. Его глаза светились счастьем, а он не мог дождаться, когда старший брат вернётся домой. Шахло, взяв тряпку, энергично принялась мыть полы. Она уже представляла, как обнимет Улугбека, как расскажет ему о своих успехах в школе, и её сердце наполнялось теплом от мысли о скорой встрече.

Надежда, как светлая птица, вселилась в сердце матери. Она с трепетом подняла фотографию Улугбека, сделанную много лет назад, когда он ещё был мальчиком. Башорат шептала молитву, и каждое слово лилось из её сердца, как ручеёк. Она верила, что её упорство и вера в Аллаха пробили все преграды бюрократии, и теперь её сын будет свободен. В её мыслях разворачивались мечты о будущем: о воссоединении, о том, как семья снова станет целой, и о том, как жизнь заиграет новыми красками в преддверии весеннего праздника.

3.2.3. Дзюдо

Улугбек, склонившись над ведром, с тихим стуком моет пол в тюремном коридоре. В его голове уже прокладывается маршрут к дому – он представляет, как поет с родными за столом, слышит смех друзей и чувствует свежий, теплый ветер, обдувающий его лицо. Образы родного города мелькают в его сознании: базары, заполненные цветами и фруктами, люди, спешащие по делам, дети, играющие на улице. Он дышит свободой, которой ему так не хватает, мечтая о том, как снова обнимет свою семью.

Собравшись с мыслями, он берёт швабру и тряпку, наполняет ведро водой и направляется в душевую. Внутри помещения царила суета: уголовники, вернувшись из кирпичного цеха, переодевались. Их лица были испачканы пылью, а руки – в трещинах от тяжёлого труда. Грубые, неопрятные, с татуировками на руках и затёртыми штанами, они были явным отражением мира, из которого пришли. Звуки хохота и разговоров наполняли воздух, и Улугбек невольно настораживался.

Вдруг он услышал, как трое мужчин издевались над бородатым мужчиной в очках, который, очевидно, был религиозником. Это тот самый старик, что дерзко отвечал Исламу Каримову у памятника Амира Темура. Его сковывали в кольцо, а один из них, с хриплым смехом, дергал его за бороду:

– Ага, так ты ваххабит! Прямо сейчас отправим тебя в рай! Ты же любишь его больше всего! Но сначала ты нас обслужишь! В раю тебя пожалеют, ха-ха-ха!

– Отпустите меня! – кричал бедняга, но его голос звучал дрожащим и беспомощным. Он был слишком слаб, чтобы противостоять троим угрюмым уголовникам.

– Во имя Аллаха – не совершайте насилия! – молит он, но его слова не находят отклика в жестоких сердцах его обидчиков.

Улугбек, став бледным от страха и волнения, смотрит на дверь, где находится надзиратель. Но уголовники заметили его страх и, ухватив за шкирку, потащили в гардероб. Внутри душевой стало очень тесно, и воздух наполнился запахом пота и страха.