Читать книгу: «Две Лии и Иаков. Книга 5», страница 4

Утром, едва только открыв глаза, окрепшая птица ощутила голод и осмелилась подойти к знакомой куропатке. И каково же было ее удивление, когда вместо побоев и требования петь и подпрыгивать перед зрителями, она получила горсть вкусных зерен и семян. Тогда ей и вспомнился лукавый взгляд увечного ворона-спасителя. В дальнем углу, где птичка, или то, что от нее осталось, пряталась от окружающих, ожившая пленница обнаружила комок спутанных ниток. Со странным усердием принялась разбирать их и плести всяческие узоры. Птица поверила в свое спасение.

Зов, позвавший ее к жизни, повторялся еще несколько раз. Всегда зимой, всегда в полнолуние ветер кружил и уносил ее в пустыню, оживающая птичка пыталась спеть гимн неизвестному богу, но только через много лет ей удалось это сделать.

Волшебное существо возродилось из грязной кучи, куда жестокий властитель поверг лесную красавицу. Только выстриженная полоска на хохолке напоминает обо всех горестях, которые ей пришлось выстрадать. Возродилось даже желание петь для преданных слушателей и радовать их своими песнями. Захотелось…

Тамара замолчала, устремив взор на отражение звезд на темной ровной поверхности озера, на поблескивание крупиц соли, на бесконечную глубокую черноту пустыни, где перед ней затухали угли маленького костра.

– Интересная сказка, госпожа? – насмешливо проговорила Тамара, – убаюкала тебя? Ну и слава богам. Не нужно тебе знать о переживаниях слабой птички. Позволь мне уединиться невдалеке и насладиться покоем ночи.

– Посиди рядом, мне нужно подумать, – ответ хозяйки остановил собиравшуюся уже встать женщину.

Глава 7

Тишина и темнота укрыли пустыню. Даже узкий серп уходящего месяца скрылся за набежавшей тучей. Но возможны ли абсолютные проявления покоя и всякого отсутствия жизни? Наверное… Но только не здесь, где слабый свет далеких звезд не дает захватить власть над душами живых обитателей нижнего мира, мира, где биения множества сердец отпугивают богов ночи и смерти.

Две женщины сидели на ковре, погруженные в свои мысли и «слушали пустыню». Но вот тишину прервало глухое булькающее рычание, раздающееся прямо из глубины лежащей рядом с Лией собаки. Тут же промелькнула мысль:

– Лия, Тамара собирается встать, – Адат осторожно предупредила подругу – будь внимательна.

Лия положила ладонь на лобастую голову Гилы, и тут же властный голос прервал идиллию ночи:

– Не дергайся! Сиди, где сидишь. Твоя сказка еще не закончена. Я продолжу, а ты поправь, если я плохо запомнила или не поняла чего-то, – Лия-Тарбит на минуту застыла в задумчивости, и продолжила. – Пришла в себя птичка и обнаружила, что оказалась в новой клетке. Громадной, бескрайней, намного больше ее волшебного леса, но клетке, из которой без разрешения строгой хозяйки вырваться никак не получится. Нельзя сказать, что существование в неволе было так уж обременительно. Кормили вполне прилично, позволяли следить за собой, в некоторые дни подсыпали в корм вкусные семена и зерна. Отбросами питаться не приходилось. За все это приходилось выполнять простую работу, которая никак не могла сравниться с требованиями жестоких птицеловов.

Хитрая хозяйка каждому голубю нашла свою голубку, а когда появились птенцы, ни о каком побеге обитатели клетки даже не помышляли. Когда наша волшебная птица вновь обрела голос, она стала интересоваться окружающим, следить за собой, надеясь своим видом и пением заинтересовать какого-нибудь молодого обитателя клетки, внушить глупому голубку, что он орел, способный преодолеть все преграды и унести ее отсюда. Но такового не нашлось. Не нашлось желающих пойти против воли хозяйки и среди слуг, заботившихся о состоянии хозяйства. Оставалась надежда лишь на купцов, что изредка проезжали мимо клетки. Вот кто мог бы спрятать ее среди тюков и увезти на свободу, где она снова смогла бы сполна проявить свои таланты. Способности, переданные ей праматерью всех волшебных птиц, прекрасной Лилит, изгнанной из райского сада за желание быть равной с мужчиной, а иногда и выше него, не исчезли, не потерялись при переходе из одной грязной клетки в другую. Планы рождались в головке волшебной птицы, но, сильнее всяких цепей ее удерживал остриженный хохолок, знак принадлежности хозяйке, знак, от которого под страхом смерти не мог избавить ее ни один из поклонников выдающегося таланта. Даже не стал бы пробовать, потому что в царстве, где располагалась темница, действовали строгие законы великого царя Хаммурапи. Сказка без них будет неполной, а последняя клетка может показаться дворцом по сравнению с той норой, где может очутиться гордая самоуверенная птичка и ее слушатель, если нарушат закон.

«Если цирюльник без дозволения рабовладельца сбрил рабский знак у чужого раба, то этому цирюльнику должны отрубить кисть руки.

Если человек обманул цирюльника, и тот сбрил рабский знак у чужого раба, то этого человека должны казнить и повесить у ворот…».

Это по поводу того, что грозит тому, кто отважится помочь рабу бежать от хозяина. Что еще? Погоди, дай вспомнить.

«Если человек поймал в степи беглого раба или рабыню и привел его к его хозяину, то хозяин раба должен дать ему два сикля серебра.

Если этот раб не назвал своего хозяина, то поимщик должен привести его во дворец, дело его должно быть рассмотрено, а затем его должны вернуть его хозяину»⁹. Два сикля – деньги немалые. Должна сказать тебе, что некоторые сделали это занятие своей профессией. Но это так, впрочем.

А у нас сказка, а как обычно в сказках бывает? Какая сказка обходится без страшилок? Без них неинтересно будет. Какая история самая увлекательная? Сначала знакомство с героем, потом его взлет на крыльях молодости и всплеск надежд, потом горькое падение на самое дно, а в завершении – новая жизнь и счастливый конец. Возможно, конечно, и другое – жалкое существование и бесславная смерть. Это как получится.

Лия замолчала, и вновь тишина осенней ночи окутала полог, где казалось бы мирно беседовали молодые женщины. Сдерживаемые рыдания сдавливали грудь Тамары. Последние надежды растворялись в темноте бескрайней пустыни, равнодушной к страданиям маленьких жалких существ, рассыпанных на бескрайних просторах.

Лия не стала утешать собеседницу, рассказывать о воле и могуществе богов, обещать спокойную и сытую жизнь в приютившем их с вороном краю.

– Твое положение, Тамара, – беседа продолжилась, когда всхлипы затихли и раздался глубокий вздох, – очень напоминает мне историю первой женщины, прародительницы Лилит. Та тоже возжелала быть наравне с мужчиной, а в некоторых случаях выше его. Но не получилось, что поделаешь. Адам воспротивился, обидно ему, видишь ли, стало. Лилит от такой несправедливости обиделась и упорхнула, а Адам не нашел ничего лучшего, чем отправиться к Создателю и пожаловаться на своеволие подруги. Припоминаешь? Тогда Бог послал трех ангелов, которые предлагали Лилит покориться и вернуться в райский сад, а когда та отказалась, хотели ее утопить. Но первая женщина, а на тот момент еще и единственная, упросила оставить ей жизнь. Женщина получилась на загляденье, бог постарался. Красива, умна, самостоятельна, красноречива, горда и неуступчива. Ангелов разговорами запутать и уговорить нарушить данное указание – без проблем. Жизнь то ей оставили, но потребовали всяческих ограничений. Слушай, Тамара, тебе это ничего не напоминает? Ладно! Что было, то было. Оставим это. Оставим, и поговорим о твоем положении. Я не ангел, и уговаривать тебя покориться не стану. А вот ограничить… Как получится.

Скажи мне, только откровенно, как ты думаешь, почему мы все здесь находимся. Здесь на этом заброшенном пустыре, хотя на свете много более приятных мест.

– Не знаю, – Тамара задумалась, – могу только сказать то, что слышала от ткачих, когда они судачили во время работы. У тебя возникли разногласия с отцом, настолько серьезные разногласия, что он выгнал тебя из дома. Не знаю, что между вами произошло, но дело дошло до судебного разбирательства. Тебе каким-то образом удалось избежать наказания, но мало того, ты даже вышла победительницей из спора, посрамив всех мужчин. Не так, как Лилит при разбирательствах с Адамом и ангелами. Намного хитрее, а от этого и успешней

Может боги помогли, а возможно просто судьи пожалели молодую простушку. Разное рассказывают, но точно никто не знает. Истории, что Имитту рассказывает, настолько невероятны, что существует не меньше десятка версий того, как ты оказалась здесь… Некоторые говорят об испытаниях, другие о заступничестве то ли богинь, то ли наместника Харрана. Я ни тем ни другим особо не верю. Как бы там ни было, но ты умудрилась выйти «сухой из воды», да к тому же обладательницей какой-то толики денег.

Все так, но твое присутствие в доме отца ставило всю семью в неловкое положение. Все почувствовали облегчение, когда избавились от тебя. Поговаривают, что решение уйти подальше от родительского дома, пришло к тебе не по доброй воле. Так ты оказалась здесь, на самых задворках царства Митанни. Но, видно боги снова вмешались в твою судьбу и подсказали, что может помочь неопытной девушке выжить в этом суровом краю. Вода и соль – подарки богов за твое долготерпение и молитвы.

По дороге сюда к тебе прибивались такие же бедолаги как мы, которым не нашлось места в обжитом мире. Вы обосновались здесь, где слабым не выжить. Не знаю, кто помогает тебе, боги или люди, судьба или удача, но пустыня приняла тебя и дает больше чем всем. Дает жизнь. И не только тебе, но и тем, кто вольно или невольно вынужден быть с тобой.

Как бы там не было, но результат всех твоих потуг тоже не радует. Ты вынуждена обитать здесь примерно так же, как и Лилит посреди пустого моря. Скучно.

– Примерно так, – согласилась Лия, когда собеседница закончила говорить, – но скажи мне, что здесь делает Иаков. Ведь он не похож на обездоленного человека, вынужденного находиться здесь не по своей воле. Он не подвластен мне, не должен подчиняться ничьим приказам, волен покинуть нас в любой момент. Что удерживает его?

– Бог. Искренняя вера, что он должен нести правду о своем боге пастухам, кочевникам, проходящим купцам и странникам. Иаков воспользовался тем, что ты была вынуждена удалиться сюда, и последовал за тобой. Надеется, что его услышат поклонники огня, и примут его веру в истинного бога, бога сотворившему все живое, бога Авраама, его деда.

– Сдается мне, что тебе уже доводилось слушать его рассказы. Прекрасно.Теперь выслушай мою версию нашего пребывания здесь.

Иаков страстно влюблен в мою сестру Рахель. При первой же встрече, при первом взгляде друг на друга между ними произошло нечто невероятное, они почувствовали, что объединены навеки великой всепоглощающей любовью. Мне даже неловко упоминать это слово, а другого, достойного для того, чтобы выразить единение их сердец я не знаю. Даже тебе, окруженной тысячами поклонников, не дано было испытать и малой доли их чуств.

Страстно желая обладать подаренным судьбой счастьем, соединиться с единственной в мире существом, он согласился на условия Лавана, нашего с Рахелью отца. Иаков обязался семь лет бесплатно пасти овец, и это будет его тархатумом, выкупом за суженую. Но, поскольку места для выпаса такой отары возле нашего поселка не нашлось, мы перешли на эти пастбища.

Я же здесь для того, чтобы помогать будущему родственнику. Но волнуюсь я за него. Прошло уже пять лет из оговоренного срока, и можно было бы порадоваться за скорое соединение любящих сердец. Сердец, но не тел.

Как бы огромные ожидания не обернулись горькими разочарованиями. Богом нам было завещано плодиться и размножаться. Но вся проблема в том, что Иаков бо́льшую часть своей жизни провел в шатре своей матери, так и не познав ни одной женщины. Рахель же, сама понимаешь, представляет себе отношения мужчины и женщины подобно соитию барана и овцы. Да и от этого зрелища она старалась отвернуться. Вот и нужно позаботиться, чтобы в первую брачную ночь не случилось непоправимого, чтобы соитие тел было так же прекрасно, как единение душ. Иаков должен исполнить свой супружеской долг, не причинив боли моей сестре, поборов ее страхи и доставив истинное наслаждение.

Нежность влюбленного и грубость мужской страсти должны сделать так, чтобы объединение тел было таким же прекрасным и совершенным, как и единство душ, чтобы ночные встречи доставляли им только радость, а утро ожидание следующей ночи. Неделя, определенная женщине для очищения и проведенная в воздержании, должна показаться Иакову вечностью.

Он должен знать о плотской любви все, чтобы не утомить сестру бесконечным повторением одного и того же, должен уметь пробудить желание, когда у нее и в мыслях не будет отдать ему всю себя, он должен всегда быть готов угодить любимой, каким бы раздосадованным или уставшим он ни был. Ну, хорошо, почти всегда.

Может ли птичка спеть нужные мне песни? Если да, то нее будет полтора года, чтобы Иаков стал соответствовать этим требованиям. Тогда, в случае успеха, птичка сможет выпорхнуть из клетки и раствориться во вселенной. Исчезнуть так далеко, чтобы в известном нам мире о ней ходили лишь воспоминания, воспринимаемые как легенды. Если согласие будет получено, то я готова выслушать твои условия.

Вновь тишина окутала маленькие пылинки на поверхности гигантского мира. Но в них сейчас буквально бушевали мысли и чувства. И если в голове Тамары пела музыка надежды и торжества, то в разуме Лии разворачивалась настоящая драма.

– Тарбит! Ты отдаешь Иакова этой женщине? – Адат негодовала. – Той, что познала сотни мужчин, и ни один не смог устоять от ее чар? Тарбит, опомнись! Ведь после встречи с ней, после всего, чему она научит Иакова, связь между ним и сестрой станет вовсе непреодолимой! Ведь ты сама говорила, что у нас всего один маленький шанс втиснуться между ними. И теперь ты хочешь отдать его?

–Успокойся. Да, мы рискуем. Но если ничего не делать, он по ночам будет обнимать и целовать любимую, а потом рассказывать истории о создании человечества, не зная с чего начать это самое создание.

– Нам то что до этого. Ты что, собралась стоять у входа в их спальню, охранять ее, подсказывать, что нужно делать, а потом контролировать процесс? Что ты задумала?

– Адат, еще раз прошу тебя, успокойся. Ты ведь слышала, обучение должно закончиться через полтора года. После него последует полгода ожидания женского тела. Как ты думаешь, кому сложнее выдержать полгода воздержания – мастеру после пройденного курса обучения, познавшему все премудрости и прелести процесса, или никогда не знавшему наслаждения дилетанту?

Если Тамара возьмется за подготовку и приведение Иакова в нужное состояние, то процесс замены невесты должен прийти проще. Нам Рахель нужно заменить на брачном ложе? Нужно! Уговорами на получится, и как тогда? Вином и пивом? Представь, сколько нужно будет в него влить, чтобы достичь результата. В него столько не поместится, тем более, что он особо не употребляет.

Вот ты твердишь только: «нет, да нет». А что делать, если о женщинах он знает только то, что слышал от отца, а в мыслях все пространство заняла Рахель?

– Так давай сами займемся этим. Неужели мы хуже этой рабыни?

– Во-первых, хуже. Ты что-нибудь из перечисленного исполнить можешь? Я не возьмусь. Во-вторых, Иаков воспринимает нас как ущербную бедную родственницу, наглую в своих притязаниях к тому же. Разговор с ним может, конечно, состояться, но о чем? Об овцах Лавана и методах их размножения? В-третьих, предстоит каким-то образом обвести вокруг пальца Рахель, а она тоже ждет не дождется, когда станет замужней женщиной и сможет покинуть отчий дом. Вспомни , как Ревека умчалась куда глаза глядят, только бы не видеть опостылевший дом. Еще и о Лаване подумать не мешает. Ему терять бесплатного работника не с руки, а видеть в своем хозяйстве ничего не делающего родственника не хочется.

– И во всем этом нам поможет то, что Иаков станет ненасытным самцом, готовым броситься на любую проходящую мимо женщину?

– Не знаю. Знаю только, что что-то нужно делать. Без каких-то изменений наши, и так близкие к нулю, шансы исчезнут вообще.

Молчание затянулось. Все так же светились серебристые пятнышки на черной поверхности озера, все так же месяц то появлялся на небе, то исчезал за тучами, все так же слышался иногда звук крыльев пролетающей ночной птицы. Лия ждала. Не осталось несказанных слов, не было доводов, которые она могла бы привести Тамаре, не было ничего, что она могла бы ей предложить. Оставалось только ждать.

Темный силуэт неподвижной стриженой головы, обращенной к небу, закрывал безразличные звезды, неподвижное тело женщины, сидевшей обхватив колени, походило на прекрасную статую богини, разговаривающую с небесными светилами. Иногда явственно казалось, что слышались какие-то отдельные слова, произносились незнакомые неземные звуки, проходила беседа богов.

– Мне нужно приблизиться к нему, – бархатистый глубокий голос Тамары разрезал тягостное безмолвие, как острый нож кусок мягкого сыра, – боюсь, что он даже не подозревает о моем существовании.

– Сомневаюсь, что он вообще отличает здесь одну женщину от другой, – с облегчением вздохнула Лия-Тарбит, – разве что Элишу. Все вы здесь ему на одно лицо, серое и безликое. В любой женской фигуре он видит только одну Рахель. Я могу сделать тебя служанкой Иакова.

– Не получается, – в голосе Тамары послышалось сомнение, – он может заподозрить неладное. Мне нужно разрешение уходить из лагеря и работать вне его.

– А чем ты собственно занята? – поинтересовалась Лия, – я не припоминаю чтобы поручала тебе что-то особенное.

– Раньше занималась шитьем, починкой и переделкой одежды, потом начала вышивать. Сейчас Шумелу заказывает кое-что для продажи. С ним тоже нужно договариваться, чтобы не загружал работой.

– Это решаемо. Со свободой передвижения тоже, но ночуешь в становище. Что еще?

– Волосы, – немного подумав сказала Тамара.

– Но у тебя ведь их практически нет. Почему не отрастила за все время, что находишься здесь?

– Не так заметна выстриженная часть головы, обрезанный хохолок прекрасной птицы, – горько улыбнулась Тамара, – а волосы – это оружие, «…и чем для остального тела служат расцвеченные веселым узором одежды, тем же для лица волосы – природным его украшением. Наконец, многие женщины, чтобы доказать прелесть своего сложения, всю одежду сбрасывают или платье приподымают, являя нагую красоту, предпочитая розовый цвет кожи золотому блеску одежды. Но если бы (ужасное предположение, да сохранят нас боги от малейшего намека на его осуществление!), если бы у самых прекраснейших женщин снять с головы волосы и лицо лишить природной прелести, то пусть будет с неба сошедшая, морем рожденная, волнами воспитанная, пусть будет … киннамоном благоухающей, бальзам источающей, – если плешива будет, даже Вулкану своему понравиться не сможет.

Что же скажешь, когда у волос цвет приятный, и блестящая гладкость сияет, и под солнечными лучами мощное они испускают сверканье или спокойный отблеск, и меняют свой вид с разнообразным очарованием: то златом пламенея, погружаются в нежную медвяную тень, то вороньей чернотою соперничают с темно-синим оперением голубиных горлышек? Что скажешь, когда, аравийскими смолами умащенные, тонкими зубьями острого гребня на мелкие пряди разделенные и собранные назад, они привлекают взоры любовника, отражая его изображение наподобие зеркала, но гораздо милее? Что скажешь, когда, заплетенные во множество кос, они громоздятся на макушке или, широкой волною откинутые, спадают по спине? Одним словом, прическа имеет такое большое значение, что в какое бы золотое с драгоценностями платье женщина ни оделась, чем бы на свете ни разукрасилась, если не привела она в порядок свои волосы, убранной назваться не может»¹⁰.

–Здо́рово! Ты и так говорить можешь! Тогда понятно, почему на голос прекрасной птицы слетались мужчины всего царства! Конечно, Имитту будет знать. Объяснишь ему, что нужно, но знак останется. Станет меньше, но останется. Что еще?

– С волшебной птицей улетит ворон. Навсегда и свободным.

– Это тяжелее, – Лия задумалась, – хорошо. Если через полтора года я получу то, что мне нужно, и он сам того захочет, вы будете свободны. Оба. Но направитесь туда, где мы ни при каких обстоятельствах не сможем не то, чтобы встретиться, но даже услышать друг о друге.

Глава 8

Наутро, больше для вида, чем интереса ради, Лия выслушала старосту и Раббара, покивала головой и велела собираться. Сохранять видимость недомогания не требовалось, и все почувствовали облегчение, увидев спокойную задумчивость хозяйки. Как прибыли сюда, так и возвращались. Единственное, что изменилось – Лия позволила нагрузить Хорошку какими-то узлами и тюками. Даже не стала интересоваться что там и чьи они. Раббар попросил разрешения, получил его, и больше разговоров на эту тему не возникало. Хорошка не возражала, груз невелик, а простая прогулка вызвала бы у нее бо́льшее удивление.

«С чего бы это ходить бессмысленно туда-сюда ни с того ни с сего? – голенастые ноги ритмично поднимались и опускались, а в такт им медленно и плавно тянулись мысли в голове верблюдицы. – Привычнее тащить на горбу ношу, хорошо бы не слишком тяжелую, или выискивать какую бы колючку сжевать. Не девочка уже, двое сыновей подрастает, старший уже с караваном ходит, рассказывает разные разности. Глядишь, и внуками скоро обзавестись доведется.

А все же иногда мелькает мысль, что неплохо бы было, чтобы хозяйка ей еще какого-нибудь здоровяка подобрала. В первую зиму как хорошо получилось. Да, прохладно было, дожди прошли, но и солнечные деньки выпадали. Караваны редко мимо них ходили, но появился однажды небольшой, а там… Красавец! Точно, красавец. Такого больше и видеть не приходилось, разве что издалека. На целый горб выше ее, черный, громадный, шерсть такая, что никакой дождь и холод не страшны. Стоит, свысока на всех просматривает, безразлично так. На меня, правда, раза два посмотрел, или три. Но я к нему подходить не стала, они в стороне устроились. Я хитрее поступила. Позвала Гилу, есть у нас особый знак, когда поговорить нужно или сообщить что то, а подруга уж хозяйку привела. Та сначала не поняла, разволновалась, но я к гостю нашему шею вытянула, она и догадалась, заулыбалась. Утром, когда караван собираться начал, она к купцу подошла, переговорила, он и задержался на часок. Меня работник вывел из загона и пошли мы в сторону, а я все оглядываюсь, куда это мы? А за нами красавца выводят. Он то уже все понял, не в первый раз доводится с женщиной время провести, это я не знала ничего, только внизу брюха мокро стало и шевеление какое-то началось, даже не знаю что там было, но было как-то тревожно. Хотела побегать с ним, проиграться, но купец торопился, наверное, сильно.

Работник собрался мне переднюю ногу в колене перевязать, чтобы не убегала (на трех то как побегаешь?), но хозяйка не велела. Подошла, за шею взяла, пошептала ласково, чтобы не боялась я, она рядом будет, и пригнула слегка. Я на колени опустилась, и передние и задние ноги подогнула, а сзади начал подбираться великан, но страшно ничуть не было. Я обернулась, точно, он самый. И улыбается мне, будто сказать хочет, что сам не прочь был задержаться и побыть со мной. Устроился, передними ногами перед самым горбом обхватил меня обхватил, а сзади прижался и заерзал, подтягивать меня к себе начал. Я думала, это игра такая, но вдруг почувствовала, что что-то горячее в меня входит. Прямо в меня! Прямо вовнутрь! И так хорошо стало, словами не передать! А он, гигант мой, обратно уходить собрался. Мне даже обидно стало, оглянулась, а он сосредоточенный такой… И снова вперед подался, я и успокоилась, глаза прикрыла, хорошо так стало… вдруг он застыл, напрягся, и из него хлынуло такое теплое, приятное… Устал он сильно, отвалился, а сразу встать не может, дышит так тяжело, отдыхает.

Я тоже не торопилась, голову на землю положила, глаза прикрыла, а внутри тепло богатыря разливается. Хорошо, спокойно. Но полежать долго не дали. Сначала все улыбались, а потом заторопились, кричать на героя моего чуть не начали. Не на меня, нет. Меня хозяйка по шее гладит и говорит слова какие-то спокойные. Но я уже тоже себя пришла, поднялась, голову на плечо хозяйке положила, успокоила, чтобы не волновалась.

Караван собрался быстро, а когда удаляться стал, верблюд, с которым полежать привелось, обернулся, морду поднял, да как заревет! Это он прощался так. Тоже, надо думать, понравилось нежданное приключение посреди обычного пути.

Через год с небольшим, незадолго до праздников появился сынок. Вот уж когда больно было, кричала я сильно. А как не кричать, когда он такой большой уродился, весь в папочку. Вот в те времена и погулять без дела не зазорно было, особенно когда малыша кормила. А сейчас с чего бы это? Одна надежда, что зимой, когда работы поменьше будет, меня еще с кем-нибудь познакомят. Хорошо бы только, чтобы без спешки, чтобы дали побыть рядом, погулять по степи, может еще пообниматься бы дали».

Поднимались и опускались копыта верблюдицы, неспешно семенила перед ней подруга Красотка, а у нее на спине продолжался разговор сознаний, невидимый и неслышимый посторонним спор.

– И что дальше? – первой прервала молчание Адат, – снова ждать? Два года ожидания, и начинать действовать тогда, когда предпринимать что-либо будет уже поздно. Надеяться на помощь отца? Или богинь?

– Опять паникуешь. Два года будем наблюдать и помогать. Первым делом нужно помочь Тамаре приблизиться к Иакову. Нам к нему хода нет. Он Лию не просто не замечает, напротив, всячески сторонится. Иначе и быть не может. Как он может допустить, чтобы женщина была наравне с ним, даже выше.

Кто ему Лия? Ни мать, ни жена, так, приставала, возомнившая себе не весть что. Тамара знает, что делать, главное не мешать. Поверь мне, птичка, которая пела сотне мужиков, споет и сто первому.

А вот у нас появилась еще одна проблема, к которой я даже не знаю как подступиться. Вдруг Раббар согласится исчезнуть с ней. Кто тогда будет заниматься всеми финансовыми делами, где взять грамотного человека, которому можно безоговорочно доверять. По сравнению с тем, что у нас сейчас есть, те тяжести, которые мы таскали в прошлом из ямы на участке Марона, могут показаться мелочью на мелкие расходы.

Или у тебя есть желание заняться всем этим самой? Тогда уж времени на то, чтобы рожать детей, точно не останется. На что уж Сара и Ревека держали всех в своих руках, но и у них были доверенные рабы. У Авраама и Сары был Элиезер, у Исаака и Ревеки тоже был кто-то, ибо невозможно Ревеке было одной уследить за разбросанными по пастбищам отарами, торговлей с купцами, ведением немаленького хозяйства. А Исаака все мирское интересовало мало, он был поглощен думами о Боге, о своем с ним завете. Так что, если мы останемся без Раббара, нужно будет искать ему замену. Боюсь, что обратиться за помощью к Гершому было бы ошибкой, как бы мы ему не доверяли. Тем более, что верный нам человек должен всегда находиться неподалеку. В крайнем случае, если останемся без Раббара, Гершому можно уступить свою долю. Потеряем при хорошем раскладе треть, но заберем остальное. Но зачем ее терять? У нас есть время, да и Раббар еще не дал согласия отправиться с Тамарой. Даже не представляю себе хоть кого-нибудь знакомого в роли претендента. Разве что Аллаку. Помнишь подручного Сасина?

– Помню, – вздохнула Адат, – помню, вспоминаю и вздыхаю. Как по мне, достаточно было одного взгляда, одной улыбки, и наши детишки уже радовали бы нас. И не здесь, на задворках Митанни, а в самом что ни на есть приличном городе.

– Вот и я о том же. Не поменяет он Харран на наше стойбище ради призрачной надежды завладеть сердцем девушки-простушки. Хотя это я поскромничала. Кто-кто, а он прекрасно знает, что до нас ему вряд ли удастся добраться.

– Может Чензира? По всем статьям подходит.

– Может, – задумавшись произнесла Лия, – но захочет ли он сейчас? Да и интересно ли ему это занятие? В любом случае нужно ехать в Харран.

Тамара размышляла о своем. Надежды окрутить молодого купчишку растаяли. Лия не допустит, а если и получится сбежать, то далеко уйти не удастся. Все это ей уже популярно разъяснили. И смысла нет. Указан объект, который способен, нет, не вытащить, но стать средством, с помощью которого можно исполнить свою мечту. Ускользнуть из этого богами забытого места и отомстить обидчику. Он, небось, и сам уже жалеет о своем решении. Интересно, помнит ли вельможа о ней, а если да, то потерял ли след, или до сих пор получает отчеты о ее положении?

Но это все потом, сейчас вырваться. Что мы имеем по поводу Иакова? Влюблен без памяти, шансы занять место Рахели отсутствуют. Да этого и не требуется, наоборот, требуется подготовка к совместной жизни. Пусть не совсем обычная, но все же она, основательная тщательная подготовка. Считает дни до свадьбы? Возможно, но вряд ли. Все сплелось в один бесконечно длинный день. Скорее, замечает только весенний и осенний праздники, и считает, сколько их осталось до окончания службы у Лавана.

Что еще? Единый бог. Рассказы о нем кочевникам, работникам и рабам. Но он повествует о нем уже пять лет, все знают истории наизусть, а поскольку живется здесь у хозяйки неплохо, то особой необходимости менять привычное божество, о котором знаешь с детства, на чужого незнакомого бога особого резона не существует. Заезжие купцы слушают с интересом, но не более того. Если появится заинтересованный последователь, разочарованный в том сонме богов, которые просто наводнили все известные миры, то речи Иакова приобретут новый смысл. Это лазейка, через которую стоит попробовать подобраться к нему.

Сейчас он не замечает меня, а если издали и попадаюсь на глаза, то в смутном незнакомом облике видит лишь свою мечту, Рахель. Знать бы хоть, как она выглядит, и что он вспоминает, видя перед собой женщину. Лицо. Конечно прекрасное. Глаза – скорее всего черные, немного навыкате, полные неистраченной любви и печальные от невозможности достичь любимого, ресницы – полуопущены от стеснения, что посторонние могут узнать о желании все время любоваться избранником, волосы – разбросаны по плечам, пытаясь возбудить в любимом человеке запретное желание погладить их, поиграть прядями, руки – спрятаны в рукавах, но тонкие пальцы намекают об их изяществе, слабости и необходимости защиты. Что еще? Фигура. Фигура под платьем. Нет фигуры, нет ног, нет бедер, нет груди, нет попы, только стоящий мешок и прекрасная головка сверху. Додумывай сам, если представляешь, что внутри мешка должно находиться. И никаких намеков на плотские отношения, только безграничная любовь и обожание. Как в раю до грехопадения. А почему? Потому, что сам этим никогда не занимался. Знает, что надо делать, но весьма приблизительно знает как. Все откладывается «на потом», когда понадобится, обстоятельства подскажут.