Читать книгу: «Две Лии и Иаков. Книга 5», страница 3

Глава 5

Лия, привычно устроившаяся на Красотке, Раббар, уступивший работягу ослика Тамаре, а сам плетущийся несколько в стороне от путников, украшенная красивой упряжью с колокольчиками и бахромой и потому гордо взиравшая на попутчиков с высоты своего роста Хорошка – маленький отряд неспешно удалялся в бескрайнюю пустыню. Нет, забыли еще Гилу, описывающую круги вокруг внезапно решивших отправиться в дорогу путников. Впрочем «внезапно» не для всех. Если Раббар был раздосадован заставшим его врасплох распоряжением хозяйки отправляться с проверкой на соленое озеро, а Тамара несколько удивлена подобным вниманием, то Красотка и Хорошка по-философски отнеслись к суете слуг возле них. Прекрасно зная хозяйку, понимали что, если ей взбрело в голову прогуляться по своим владениям, то можно забыть о спокойном отдыхе после недавнего путешествия. Одна лишь Гила, соскучившаяся в тесноте шатров и навесов стойбища по возможности свободно порыскать по окрестностям, а при случае еще и поохотиться, сейчас вовсю пользовалась моментом свободы.

Только для Лии эта поездка не была спонтанной. Вчера вечером, после того, как все подарки по случаю праздника Акиты были розданы, все ахи и охи выслушаны, все обновки примерены, и настало время праздничного ужина, Лия устроилась в сторонке, дабы не мешать своим присутствием возникшему оживлению.

Так же, в стороне от оживленно переговаривающихся женщин и начинающих словесные состязания подвыпивших мужчин, устроились Тамара и Раббар. Женщина задумчиво перебирала новый платок, а мужчина просто молча сидел рядом, вглядываясь в отблески огня от горящих светильников. Завесой равнодушия и молчания они отгородились от всех и находились здесь только потому, что хозяйке взбрело в голову, что сейчас все должны отмечать очередной местный праздник. Сказано все?! Значит все, и им придется сидеть до той поры, когда хоть кто-нибудь не потянется к своему навесу.

– И что нам от них нужно? – не выдержала Адат, поглядывая на Тамару и Раббара, – все, что можно требовать от странным образом появившихся здесь рабов, мы получаем. По крайней мере от него. Но так ли уж нужна нам еще одна ткачиха. Да при том такая необычная. Тебе не кажется, что она несколько отличается от всех остальных? После пяти лет неизвестности ты решила приблизить ее и сделать еще одной служанкой?

– То-то и оно, что нет. Но у нас есть проблема, и с каждым днем она становится все больше. Сама знаешь, прошло пять лет, а мы ни на полшага не приблизились к Иакову. Что-то мне подсказывает, что придется нам искать обходные пути. Возникает вопрос: где и с кем! Где – понятно. Отсюда мы ближайшие два года не сдвинемся. А вот с кем? Ты видишь кого-то, кроме Тамары, кто выделялся бы от остальных и мог бы заинтересовать Иакова? Я – нет. Вообще никого не вижу, кроме нее. Если допустить, что она из «дочерей Лилит»… Не мешало бы с ней переговорить, но так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Не знаю откуда и как, но у нас появилось удивительно много любопытных глаз и ушей.

– Что за проблема? На нашем пустыре не найдется места, где можно без лишних вопросов поговорить с ней?

– Две женщины, которые за пять лет не перемолвились и словом, вдруг надолго уединяются и начинают обсуждать кому и что досталось в подарок? Не смешно. Разговоров хватит еще на следующие пять. Ее нужно уводить подальше, но так, чтобы это не вызвало ненужных вопросов и подозрений. Все должно произойти совершенно случайно.

– Можно отправить ее… Ну, не знаю куда. К Абу Ауну с поручением.

– Чего вдруг! Да она и дороги-то не знает. Заблудится, людей не хватит, чтобы отыскать, – подруги замолчали, – нужен экспромт.

– Это что-то вкусное из будущей жизни? Позовем Элишу?

– Нет, Адат. Это некое действие, произведенное без подготовки. Просто по ситуации. Но самый лучший экспромт – тот, который заранее тщательно продуман.

Лия поежилась от вечерней прохлады. Обвела взглядом группки беседующих обитателей поселения. Огни светильников затухали, голоса звучали все тише и спокойнее. Лия опустила руку и ощутила лобастую голову Гилы, устроившуюся у ее ног.

– Соскучилась, девочка моя, – и тут же горячий язык собаки облизал ее ладонь, – найди Зилпу. Только без шума.

Едва видимая тень метнулась к кучке молодежи, и от нее тут же отделилась тоненькая фигурка девушки. Ни слова не говоря, она помогла Лие подняться, и они оставили затухающий праздник. Все уже знали, что хозяйка хуже видит с наступлением сумерек, и никто не удивился, увидев уходящих. Лия не афишировала того, что сейчас ее зрение стало намного лучше. Все-таки очанка помогала, а уж Шумелу постоянно заботился о том, чтобы с каждым караваном прибывала новая партия свежих цветков и настоек.

Оказавшись в шатре, Лия тихо начала инструктировать служанку:

– Слушай меня внимательно, Зилпа, и ничего не перепутай. Завтра утром у тебя будет болеть живот. Очень сильно. Все должны видеть как ты бегом мчишься за изгородь к отхожему месту и застреваешь там надолго. Когда я начну высказываться по этому поводу, переминайся на ногах и мчись в уже известном направлении. С этим понятно? – Лия уже легла и сразу ощутила влажную тряпицу на глазах и знакомый запах настойки. – Сейчас найдешь Имитту. Громко, чтобы все слышали, скажи ему, чтобы готовил Хорошку. Повезем подарки на озеро. А на ухо добавишь, что он сегодня и завтра утром должен быть пьян. Очень, до беспамятства. Вы оба должны каждый по-своему страдать. Сделайте все натурально, чтобы поверил весь поселок, пожалел и посмеялся. Пол дня кроме сухих лепешек ничего не ешь. Потерпи, девочка.

Утром Лия выбралась из шатра. По ее виду сразу было видно, что к хозяйке не стоит сейчас приближаться с ненужными вопросами. Все знали, что каждый месяц бывали два-три дня, когда не стоит трогать ее по пустякам. Знали и понимали. У каждой женщины бывают такие дни. Каждая переживает их по-своему. У одной они проходят легче, у другой тяжелее, но все вынуждены проходить через эти испытания.

Лия старалась в такие дни уйти из поселка, чтобы не срывать свое плохое настроение на окружающих, какое бы положение они не занимали. Бывало, она отправлялась к Абу Ауну и находила там отдушину в разговорах с тепло встречавшей ее семьей кочевников. Переночевав среди людей, которые не донимали ее ненужными вопросами и заботами, избавившись от недомогания, она возвращалась домой. Бывало, просто уходила далеко от поселка и ночевала под приютившем ее тамариском. Всякое бывало за эти пять лет. Лия в своих решениях в такие дни была непредсказуема. Так что сегодняшнее поведение ни у кого удивления не вызвало.

Лия обвела взглядом двор. Вяло двигающиеся фигуры работников явно не улучшили ее настроения.

– Элишу, не видела Зилпу? – простой вопрос вызвал улыбку на широком лице кухарки.

– Думаю, барашки вчера слишком жирными оказались, а Зилпа проголодалась изрядно, – пухлая рука указала на загородку отхожего места.

–Т–а–ак, – сквозь зубы процедила Лия, – а Имитту?

– Грузит верблюда, – рука плавно переместилась в другом направлении.

– Пошли кого-нибудь за ним.

И сразу же мальчишка, который крутился тут же в надежде на случайный кусок свежей лепешки, метнулся к загону. Лия присмотрелась к кучке работников, которые неловко пытались пристроить на горбу Хорошки несколько тюков. Гордая верблюдица не обращала внимания на суету и только перебирала толстыми губами, поводя змеиной шеей из стороны в сторону.

Вот посланец достиг цели и что-то затараторил, показывая пальцем в сторону Лии. Имитту, то ли державший поводья, то ли державшийся за них, оторвался от опоры и неуверенно направился ко все более закипавшей от ярости хозяйке. Элиша сочла за лучшее скрыться за очагом и не слишком шуметь там.

Лия мрачно смотрела на эти попытки неестественно выпрямившегося Имитту приблизиться к ней, стараясь не вилять на ходу из стороны в сторону. Он остановился в двух шагах и, плотно сжав губы, сдавленно сопел.

– Ближе, – полшага вперед, – еще ближе. Дыхни! Пиво? Утром? Да ты с ума сошел! Что, все так? – Лия обвела взглядом опустевший двор.

Заметила у одного из навесов разговаривающих Шумелу и Раббара и уже не сдерживаясь Громко крикнула: «Раббар!». Тот недоуменно обернулся, ища источник звука, а затем, коротко сказав что-то собеседнику, степенно направился в сторону Лии. Он явно окреп и поправился на свежем воздухе и хорошей пище. Можно сказать даже – раздобрел. А его положение сделало из забитого управляющего вонючей корчмы уверенного в себе распорядителя немаленького хозяйства. Те же спокойные глаза человека, которые привлекли ее внимание в момент первого знакомства, с невозмутимой обреченностью смотрели прямо на Лию.

– Раббар, я не склонна разбираться сейчас остался ли здесь кто-нибудь адекватный, кроме тебя, чтобы сопровождать меня. Мы уезжаем на соленое озеро. Если тебе нужны какие-то таблички, у тебя пятнадцать минут. Имитту, ты слышал? Через пятнадцать минут Красотка, Хорошка с подарками и еще один ослик должны быть готовы к выезду. Что еще? – Это уже к готовящемуся произнести что-то Раббару. – Есть возражения? Или у тебя появилось желание побегать вокруг стойбища?

– Теперь ты! – обернулась к Имитту, давая понять, что разговор с рабом окончен, – найди мне кого-нибудь вместо Зилпы.

Лия указала рукой в сторону навеса с ткачихами. Там несколько женщин склонились над пряжей и усердно делали вид, что страшно заняты срочной и важной работой. Только в стороне устроилась одна из вышивальщиц, украдкой бросавшая взгляды в сторону кухни.

– Рабыня, что сидит в отдалении от других. Да, она. Пусть собирается. Элишу, – с лица кухарки уже сползла улыбка, и она собиралась что-то сказать, – приготовь корзинку с едой. Я вернусь завтра к вечеру. Нет, больше ничего не нужно. Хотя постой. Бараньи кости со вчерашнего пиршества остались? Свари из них крепкий навар и напои всех. Если будут отказываться, скажешь, я приказала.

– Имитту, что ты сказал? Какой попутный груз, какие верблюды? Ты все еще не можешь прийти в себя? Я похожа на ту, что выполняет твои поручения? Погонщики в другой стороне, очнись.

Больше не обращая ни на кого внимания, скрепя зубами так, что желваки, казалось, порвут кожу на щеках, Лия направилась к своему шатру.

– Браво, подруга, браво! – восторженная Тарбит наконец прервала молчание, – я всегда говорила, что ты лучшая воспитательница мужчин. Теперь ты поняла, что значит подготовленный экспромт?

Когда в назначенное время короткая цепочка спутников покинула становище, Лия не услышала, а почувствовала всеобщий вздох облегчения. Становище находилось почти в центре участка пустыни, где ей милостиво было позволено выпасать свой скот. Место это было выбрано из-за близости к обнаруженным Иаковом пустотам возле русла пересыхающей реки, сейчас наполненных водой, и небольшого колодца.

Весьма кстати пришлось и условие договора аренды пастбищ о том, что она может претендовать на все найденное в своих владениях. Соль, которую добывали рабы и слуги – вот настоящая жемчужина ее хозяйства.

За пять лет Лия исходила свой кусок пустыря, так она называла это место, вдоль и поперек. Она знала всех местных кочевников, и все были знакомы с молодой женщиной, которую не стоило обижать. Помогло тесное знакомство с родом Абу Ауна и несколько визитов отряда Орцхо. Встреча с воином великаном, всегда превращалась для Лии в праздничное событие, когда можно просто отдохнуть и пошутить, поддразнивая молодого мужчину, присягнувшего ей на верность.

Первой почувствовала неладное Гила. Она остановилась, потянула носом воздух и потрясла головой. Потом лаем выразила свое мнение по поводу поведения Раббара и убежала подальше от попутчиков. Следом Хорошка поддержала подругу. Колокольцы на ее нарядной упряжи возмущенно зазвенели, когда она попыталась освободиться от веревки в руках неопытного погонщика. Лия обернулась на звук и увидела потного Раббара, раскрасневшее лицо которого покрылось белыми пятнами.

– Так вот как выглядит растолстевший от спокойной жизни раб, когда ему приходится прогуляться во вверенное ему удаленное хозяйство! Неужто и рабыня, которую мне пришлось взять с собой, так же немощна? Отдай ей поводья, а сам садись на осла, которого ты великодушно уступил, и двигайся за нами поодаль. Великие боги! Что за калеки и неудачники собрались под моим кровом! Кого я вынуждена кормить на последние гроши, которые мне удается раздобыть! Хорошка! Милая Хорошка! Только ты здесь можешь меня понять. Успокойся, скоро мы доберемся до места.

Лия больше не обращала внимания на плетущихся за нею бедолаг. Тамара, именно ей выпала сомнительная честь сопровождать хозяйку, вполне успешно справлялась с обязанностями погонщика. А может это Хорошка милостиво решила снизойти на уговоры и не портить окончательно настроение подруге. Как ни странно, но Тамара то и дело оборачивалась, проверяя не отстал ли Раббар, готовая в любой момент взбунтоваться и броситься к нему на помощь.

Вскоре достигли того места, откуда Лия с Имитту впервые увидели соленое озеро. Как и в прошлый раз по пересохшему руслу речушки, вади, они спустились в долину. К осени озеро изрядно обмелело, где-то вдали поблескивала поверхность воды, словно большое зеркало в начищенном до блеска серебряном обрамлении, небрежно брошенное на зеленом сукне гигантского стола. Фламинго на длинных голенастых ногах были подобны волшебным розовым облакам, величаво двигающимся на горизонте. По белому полю осевшей на земле соли двигались темные фигурки рабочих.

Лия направилась к поселку, обосновавшемуся здесь с той поры, как у озера началась работа, приближающая ее к цели. Иаков должен был покинуть эти края богатым, очень богатым человеком. То, что она не пожадничала, и долю в предприятии имели и власть предержащие в Халабе и Каркемыше, и опытный в делах Гершом, и Орцхо, сумевший устроить здесь постоянный военный пост, делали ее положение достаточно устойчивым. Ей вполне хватало того, что причиталось по договору, чтобы отправлять нагруженные караваны в Халаб, в сторону Харрана и вниз по Евфрату в Вавилон. Но не эти заботы привели ее сейчас в это удаленное от лишних глаз место.

Мысли перепутались в голове:

«Иаков. Вот единственная сейчас цель. Как подобраться к нему? А может не стоит и стараться приблизиться, все равно речь не идет о победе над Рахелью. В состязании с ней будет побеждена любая. Любая-ли? А Тамара?

Интересно, кто из них более красива, Рахель или Тамара. Нежная роза или стройная пальма, видная издалека и привлекающая толпы поклонников своей благородной статью и горделивым видом. Огромные ветви дают тень измученным странникам, сладкие финики утоляют голод, разноголосые птицы навевают сон, путник засыпает и проваливается в волшебное небытие. Или все же роза, своим видом приковывающая взгляд, а ароматом пьянящая мысли. Глаза сами собой закрываются, прекрасная девушка что-то говорит, но ты видишь лишь шевеление пухлых губ, хочется прильнуть к ним, раствориться в поцелуе. Но тут грубый укол шипа приводит тебя в чувство, и ты понимаешь, что это прекрасное создание природы создано лишь для того, чтобы любоваться им, мечтать об обладании и всячески охранять ее, прекрасную и недоступную как мечту.

О чем это я? Совсем разомлела от долгого пути? Немедленно очнуться!».

Лия вздрогнула, как бы проснувшись от глубокого сна, и приступила к тому, что за прошедшие годы стало уже привычным. В дни праздников Акиту она старалась быть немного ближе к своим работникам, слугам и рабам, делать для них приятные мелочи, напоминая, что каждое живое существо имеет право на маленькую радость среди серой череды будней.

В этот раз Лия постаралась побыстрее закончить все дела, не сорвавшись при этом на грубость при общении с жителями небольшого поселения. Пусть необразованные, пусть не видевшие большого города, не бывавшие нигде, кроме этой глуши, но все же люди со своими достоинствами и недостатками, чувствами и желаниями, страстями и интересами. Они неотъемлемая часть этой природы, они понимают ее как никто другой, они полны любви к ней. Так зачем же портить настроение праздника, которое так нечасто посещает простых жителей пустыни, находящих в своем существовании неизвестную ей прелесть. Кто знает, может быть где-то здесь таится такая любовь, какая и не снилась даже самым пылким влюбленным.

Всем улыбнуться, удивиться, как выросли малыши, раздать им сладости и финики, показать старосте на тюк, где каждому найдется подарок по душе. Отказаться от ночевки под общим навесом и показать место, где хотела бы видеть ковер и небольшой полог. А пока все готовят, сходить к воинам Орцхо, насыпать им горсть медяков и протянуть кувшин пива.

Что еще? Точнее – кто? Раббар. Стоит рядом с Тамарой и ждет распоряжений. Без проблем! К кому он приехал? К старосте. Значит, и ночевать с ним будет. Или около него, неважно. А что важно? Что завтра к утру все дела должны быть закончены.

Раббар, получив распоряжение хозяйки, удалился в сторону маленького шатра старосты, а Тамара осталась у приготовленного для Лии навеса.

Глава 6

«Все! Теперь на приготовленное место и расслабиться! Хотя, с чего бы это вздумалось отдыхать. Подарки мог бы кто-нибудь другой раздать. Но мы здесь, и нам нужна Тамара! Вот она. Стоит тут же и ожидает распоряжений. Никакого волнения или желания хоть чем-либо угодить или помочь. Полное безразличие! С чего бы начать?», – мысли бродили в голове Лии-Тарбит.

– Устраивайся, Тамара. – Лия-Тарбит указала на край ковра, – Элишу собрала столько еды, что нам и не осилить. Теплый вечер, никакие неожиданности нам не грозят, сможем спокойно отдохнуть. Даже немного сучьев приготовили, чтобы никакой зверек не побеспокоил. Разведи огонь и устраивайся.

Лия протянула служанке мешочек с кресалом и наблюдала, как та вертит его в руках. Неловкие движения Тамары ясно показывали, что подобные предметы были ей незнакомы. Возня с хворостом явно не была знакомым делом для женщины, привыкшей к совсем другому образу жизни. Лия уже отбросила напускную строгость и теперь с интересом наблюдала за неловкими движениями служанки.

– Сдается мне, что тебе не часто приходится заниматься подобными делами, – сказала Лия и ловко разожгла огонь, – значит, тебе подыскали более подходящее занятие. Не думаю, что могла бы не обратить внимание на совершенно незанятую работой рабыню.

Тишина осенней ночи поглотила заснувшее озеро, на ровной поверхности воды отражались крупные яркие звезды и узкий серп убывающего месяца. Крупицы соли на берегах то тут, то там поблескивали искорками, словно неведомые существа затеяли игру в догонялки и поддразнивали друг друга. Точеная, коротко остриженная голова Тамары черным силуэтом выделялась на фоне неба, а напряженная поза указывала на сдерживаемое напряжение.

– Расслабься, Тамара, – женщина вздрогнула, услышав свое имя, – Раббар не придет, он ночует в другом месте. Я попросила оставить нас наедине, чтобы задать единственный вопрос: ты дочь Лилит?

Лия едва успела вскочить и защититься от бросившейся к ней темной молнии. Короткая схватка, и вот уже прижатая коленом Тамара с завернутой за спину рукой уткнулась лицом в жесткий войлок ковра.

– Значит я права, – совершенно безразличным тоном задумчиво проговорила Лия, все больше заламывая руку, – когда успокоишься и решишь, что уже можешь разговаривать спокойно, постучи свободной рукой. Неужели ты до сих пор думаешь, что оказалась здесь случайно?

Лежащее ничком тело обмякло, послышался невнятный стон. Лия-Тарбит осторожно ослабила захват, а убедившись, что ее жертва побеждена, отпустила ее и заняла свое место. Потребовалось несколько минут, чтобы Тамара приняла какое-то решение и со вздохом поднялась. В знаменитой кружке Гиваргиса, с которой Лия не расставалась во время своих путешествий, уже закипала вода, нехитрая еда не пострадала во время короткой яростной схватки. Скоро две женщины, прихлебывая горьковатый ароматный напиток, предались своим размышлениям.

– Насколько все же изменчива судьба. Или это игры Создателя? Или ангелов, исполняющих его волю? – прервала молчание Лия-Тарбит. – Сложись жизнь иначе, и это я могла сидеть у твоих ног, ожидая приказаний избалованной красавицы. Но есть то, что есть, ибо такова прихоть богов. За весь день я не слышала твоего голоса. Расскажи мне сказку. Что-то подсказывает мне, что тебе привелось немало интересного увидеть и услышать на своем пути.

Где-то далеко вскрикивал испугавшийся чего-то фламинго, потрескивали сучья в костре, то ли мышка то ли суслик шуршали камешками, бегая по своим ужасно важным делам, тишина теплой ночи убаюкивала. Лия ждала.

– В одном чудесном лесу, среди диковинных деревьев, лесу полном щебетанья птиц, таинственного шороха ветвей, тихого шепота влюбленных обитателей этого волшебного места родилась маленькая птичка, – после некоторого раздумья бархатистым завораживающим голосом начала свой рассказ Тамара. – И все бы ничего, но неожиданно появился на солнечной поляне владетель тех мест, которому никто не смел перечить. Понравилась ему подросшая птичка. Околдовала его своим прекрасным обликом и волшебным пением. И захотел владыка завладеть неземным созданием, чтобы никто другой не мог наслаждаться божественной красотой. Велел изловить он певунью, но та никак не давалась в его руки. Тогда он расстелил богатый ковер, разбросал на нем блестящие драгоценности и пообещал, что голос птички услышат во всех частях света, и она будет вольна выбирать где и как ей радовать всех обитателей поднебесного мира. Наивная птичка, мечтающая дарить радость людям, поверила сладким речам и порхнула в руки владыки.

Совсем не такой оказалась действительность. Мечтательница оказалась в золотой клетке, запертая в самой дальней комнате громадного дворца, куда никому кроме доверенных слуг жестокого хозяина не дозволено было входить. Мало того, золотую клетку накрыли плотной тканью с вышитыми звездами, и бедняжка воображала, что наступила вечная ночь. Только иногда хозяин снимал темную вуаль, чтобы самому в одиночестве насладиться волнующими звуками ее песен.

Птичка, живущая в вечной ночи, уже начала забывать, как выглядят милые места, где она с подругами наслаждалась свободой и радовала всех своей красотой. Она пыталась выпорхнуть из своего богато украшенного узилища, билась о прутья клетки, теряла свои дивные перья, но все напрасно. Лучшие лекари следили за ее здоровьем, лучшие повара отвечали перед владыкой за ее аппетит, лучшие слуги следили за ее оперением, и птичка почти сдалась.

Однажды в неурочное время темнота ночи сменилась ярким светом. Прекрасный юноша, нашедший дорогу в ее темницу сорвал полог и замер в восхищении. Ах, как она тогда пела для него, своего долгожданного смельчака! Как не хотела отпускать храбреца, осмелившегося нарушить повеление владыки! Как жаждала света и не хотела возвращаться вечную ночь. Но юноша исчез так же внезапно, как и появился.

Исчез, но на смену ему появился знаменитый военачальник, потом молодой богатый купец, за ним последовал путешественник, рассказавший множество историй о заморских странах. Даже главный жрец местного божества приходил слушать ее пение

Птичка ожила. Она уже не боялась темного покрывала. Наоборот, отдыхала в ожидании очередного слушателя. Ей нравилось петь, нравились меняющиеся слушатели, нравились новые лица и ощущения.

Все так бы и продолжалось, но однажды не вовремя вернулся во дворец владыка и услышал пение птички настолько прекрасное, какое даже во сне не мог себе представить. Неизвестно, что случилось со всеми слушателями прекрасной птички, со всеми слугами, приставленными к ней. Она уже никогда этого не узнает, да и не захочет узнавать. Но кара, которая постигла бунтовщицу, была поистине жестокой и изощренной.

Владыка поклялся, что сполна выполнит обещание, данное еще тогда, когда он завоевывал сердечко бедняжки. Он остриг часть чудесного хохолка прекрасной птицы, дабы всем было известно о провинности бывшей любимицы, поместил ее в клетку, сплетенную из ветвей колючего дерева, и отвез далеко за моря, туда, куда не добралась весть о чудесах его дворца. Там прекрасное создание было продано ловцу невинных неопытных птиц со строжайшим наказом о содержании несчастной певуньи и обещанием жестоко покарать нарушившего его. А приказ был таков: птичке велено было петь не переставая, петь для любого пожелавшего услышать ее пение, петь днем и ночью, петь в жару и мороз. Петь, петь и петь.

Жить ей предстояло в клетке, острые шипы на прутьях которой не давали даже приблизиться к свободе, а питаться отбросами, получаемыми от слушателей. Каждый птицелов мог владеть наказанной наложницей владыки лишь неделю, и был обязан передать клетку другому, промышляющему в городе, расположенном выше по реке. Голос певуньи слабел, прекрасные перья были выдернуты жестокими хозяевами, когда-то нежная кожа превратилась в покрытую язвами и ранами оболочку, прикрывавшую выступающие кости. Клетки становились все теснее и грязнее. Одно объединяло их – страшные острые колючки, окружавшие пленницу со всех сторон.

Голос пленницы слабел. Из горлышка все чаще вырывались хриплые ноты, и пришел момент, когда она замолкла, не в силах выдавить из себя ничего, что могло бы походить на шепотом произнесенное слово. И все же в самом грязном и вонючем месте такой же, грязный и вонючий птицелов не хотел упускать возможности заработать медяк на страданиях умирающей птицы. Желая привлечь внимание нищих и увечных, он пытался заставить ее хотя бы подпрыгивать и размахивать тем, что осталось от когда-то прекрасных крыльев. Но тщетно. Не помогали крики, побои, не помогало ничего. Душа птицы умерла.

Не знаю кто. То ли судьба сжалилась над бедняжкой, то ли боги решили, что она сполна наказана, но в беспросветной тьме бытия появился проблеск надежды – такой же увечный ворон. Рожденный в клетке, он был обречен провести в ней всю жизнь. Хромой, перекошенный, неприглядный комок перьев не был выброшен на корм шакалам в зоопарке наместника только потому, что отличался умным взглядом своих черных глаз бусинок и умением повторять человеческие слова. Его увечья настолько бросались в глаза, что даже необъяснимые таланты не смогли помочь обосноваться даже в хижине бедняка, не говоря уже о дворце вельможи.

Так в заброшенной клетке появились два полутрупа, которые богиня Эрешкигаль все никак не хотела забрать в свои владения. А возможно просто брезговала, ибо в ее подземном царстве было все же чище, чем в клоаке, где нашли себе прибежище несчастные. Птичка… Да какая там птичка. Покрытая пупырышками синяя тушка безучастным ко всему комком валялась в темном углу, ожидая то ли очередных побоев, то ли долгожданной смерти. Слабый, но хитрый ворон пожалел подругу по несчастью. Он уволок ее в дальний угол и засыпал щепками, соломинками и обрывками тряпок так, что она походила скорее на кучу мусора, чем на живое существо. Когда никого поблизости не было, он выбирал не совсем грязные крошки из отбросов, которыми они вынуждены были питаться, и заставлял птичку проглотить самую малость. Он приносил в клюве капли воды, которыми та могла хоть немного смочить воспаленное горло. Когда приходили любопытные, желающие взглянуть на некогда прекрасную знаменитую певунью, ворон прикрывал ее слабыми крыльями и пытался отвлечь внимание зевак разговорами и ужимками.

Не знаю как, не знаю чем, но он привлек внимание проходившей мимо их грязного болота госпожи. Не интересно мне и то, какие боги позволили ей узнать о его талантах и надоумили купить несчастного. Великой удачей можно объяснить то, что покупательница заявила свои права еще на одного ворона, но более молодого и сильного, а выбор его был доверен уже знакомому ей грязному инвалиду. Скорее всего, новую хозяйку привлекло необычное умение птицы общаться, а времени, чтобы подобрать ему напарника не было. Не было и интереса заниматься подобными мелочами, ведь она приобретала новую незнакомую игрушку, которая могла разнообразить ее скучную жизнь, а не работника в хозяйство.

Слабый телом, но сильный духом горемыка, этот несуразный черный комок перьев, сполна воспользовался данным ему правом выбора. Он сумел пристроить подругу по клетке на дно корзины, в которой рабы-игрушки отправлялись в дом новой хозяйки.

Птичка не помнила во всех подробностях как происходила эта купля продажа. Она помнила лишь сон в страшном забытье, как ее поднимали, ворочали, укладывали в еще более тесную клетку, которая вдруг по воздуху поплыла в неизвестность. Птица, или то, что от нее осталось, очнулась от прохладного ветерка, который приносил издалека запах степных трав. Пыль, приносимая им, тонким слоем садилась на струпья и раны, покрывавшие ее голую кожу. Она подумала, что Эрешкигаль сжалилась, и наконец-то забрала ее из грязи и вони верхнего мира. Но почему же свет проникает через закрытые веки? Ведь в нижнем царстве царит вечный мрак!

Не ухоженное тело, а грязный червяк на высохшей земле зашевелился и открыл глаза. Сидящий рядом черный ворон выклевывал из тряпок, которые прикрывали ее, вшей и комочки грязи. Надежды, что все горести земной жизни окончены, были напрасны. Но товарищ по несчастью не выглядел подавленным. Он подмигнул птичке и его черный блестящий глаз выражал скорее улыбку, чем отчаяние.

Измученная, лишенная души певунья закрыла глаза и снова ушла в небытие. Она больше не жила, душа умирала, существовало лишь ее тело. Но ворон, на диво окрепший и даже похорошевший, не покинул ее. Мало того, местная куропатка начала таскать ей отборные зерна и жирных червяков, а молодая козочка приносить из степи пахучие вкусные семена. Птица начала приходить в себя. Уже меньше спала, но все так же неподвижно лежала в углу большого шатра. Никакие уговоры не могли заставить ее выбраться на свет. Она боялась окружающего мира, боялась увидеть толпу поклонников, жаждавших услышать волшебное пение.

Но однажды ночью, когда страшный холодный ветер заставлял всех прятаться в норах или забиваться в любую щель, она проснулась от зова. Зова пустыни? Нет. Грозный темный владыка призывал свою служанку дабы насладиться дьявольским пением. Птичка выбралась из шатра, иссохшее тело подхватил и закружил черный поток. Она не сопротивлялась, да и невозможно было противиться стихии, несущей несчастную в темноту и холод ночи. Ветер опустил ее в центре пустыни, освещенной ликом полной луны. Убогое существо, в которое превратилась некогда веселая певунья, подняло голову к блестящему диску, подняло руки-крылья и запело. Она хотела запеть, искренне хотела. Но изо рта вырвались какие-то хрипы, бульканье и скрежет, сквозь которые пробивались визги неизвестных существ. Несчастная опустила голову, и преодолевая ветер отправилась в обратный путь. Она не знала дороги, ноги сами принесли тело в знакомое место.