Читать книгу: «Чоки», страница 9

– Тебе чай с ромашкой сделать, что ли? Иди спать. Нам домой переться, не забыл?

Вошел в спальню, но закрыл дверь только после того, как Бастиаан проследовал к своей комнате.

Раздражительность быстро копилась опять, чуть не разорвал вещи в клочья, пока раздевался. Улегся в постель весь взъерошенный и, ясное дело, без намека на сонливость.

Замер посреди кровати, смотря в белый потолок с ощущением разрастающегося пространства вокруг. И что творится опять, было непонятно. Но такое гнетущее и ядовитое, что вскоре воздух застыл комом в горле, к рассудку больше не пробивались светлые мысли.

Попытался закрыть глаза и воззвать ко сну. Но стало только хуже.

Тишины копилось слишком много, родные стены перестали служить убежищем.

Не стерпев этого давления, вскочил с постели и быстро натянул джинсы и футболку. Поискав по карманам другой одежды, валяющейся повсюду, нашел сигареты и двинулся на выход. Забыл закрыть за собою дверь, босые ступни, к счастью, не оставляли шума. Направился к лестнице, но почему-то вскоре обнаружил себя у соседней двери. Открыл почти без звука, зашел в тихую комнату, без задержек взобрался на кровать и стиснул брата в удушающие объятья.

Глава 11

Хотел бы запечатать этот момент, чтоб иметь в легкой доступности, как волшебную таблетку. Не тревожить его больше понапрасну, не лишать уверенности, что могу быть стойким.

Не мог. Рассыпался на части.

Уткнулся лицом ему в плечо и сжал руки до судороги.

Бастиаан молчаливо крепко обнял меня. Ощутил, как он глубоко вдохнул, и мгновение тишины принесло мне облегчение, умерило лихорадочность мыслей и чувств. Знакомое с детства мгновение, дающее утешение и силы.

– В следующий раз, когда заупрямишься, просто ударю. Сразу остынем оба.

– Так и сделай.

– А потом свяжу и заставлю выслушать все, что я хочу сказать.

– Только не забудь рот мне заклеить.

– В первую очередь! Иначе тебя уже не заткнуть.

Расслабил руки, с запозданием почувствовав, с какой силой в него вцепился. Но не смог отлипнуть.

– Надеюсь, ничего не натворил?

– Нет, – был уверен в этом, невзирая на чувство, пронырливо свербящее внутри, которого исцелить не смог даже он. – Сделал только лучше.

Бастиаан легко отстранился и попытался разглядеть мой взгляд, но я не позволил себе его тревожить. Опустил голову на подушку и закрыл глаза, нашарив рядом одеяло.

– Можно я у тебя посплю?

– Будто смогу выгнать.

– Не уйду, даже если попытаешься, – накрылся одеялом и удобно разлегся на спине. – Разбуди в одиннадцать.

– Свалился мне на голову, – несерьезно посетовал Бастиаан, встав с кровати. – Нашел себе няньку.

– Она всегда была у меня.

– Вот именно! Тебе давно не десять.

– А тебе?

Расслышал его хмыканье, затем ощутил крепкий удар по бедру.

– Ай! Не в твоих интересах пугать мой сон. Буду действовать на нервы остаток дня.

– Будто другим занят постоянно, – с шумом мне на лицо приземлилась подушка. – Отсыпайся, пиявка. Легчайшего тебе сна.

– Благодарю! – с размаху бросил в него подушкой и чуть не сбил с ног. – Обожаю твою чуткость.

– Моя чуткость вдруг стала не по нраву? – он подобрал подушку, и я поторопился пойти на примирительный жест.

– Нравится. Очень-очень. Дай поспать, садист.

Бастиаан бросил подушку на кровать и поплелся к двери.

– Утро только началось, а я уже измотан, – открыл дверь и уже собрался выйти, когда я остановил его.

– Чоки… – подождал, когда он обернется и вникнет в мою серьезность. – Спасибо.

Брат несколько мгновений смотрел с понятной мне тоской, даже не скрывал, что была неубедительной моя напускная беспечность.

–Не загоняйся. Как было прежде, нас всегда и во всем будет двое. Я не дам тебе наделать глупостей.

Не смог уснуть, да и не старался. Голова разболелась от царившего в ней хаоса, не помогала отключиться сдавливающая усталость. Непонятно, о чем думал, всматриваясь в потолок, скопом наваливались мысли, будто трезвые, почти ясные. Но все равно не подвели ни к какому верному итогу, готовому облегчить тяжести у меня внутри.

В одиннадцать встал и пошел к себе переодеваться. Брат нашелся на заднем дворе курящим и вновь с телефоном в руке. Я прикурил от его зажигалки и заглянул в экран. Как и предполагал, на нем разворачивалась активная переписка.

– Как она?

– Поехала с родней в Дамаск. Не давалась в подробности, но говорит, что жутко скучно.

– Жаль. Поехала бы с нами.

– И даже согласилась. Но родня неожиданно решила почему-то смотаться на родину и прихватить с собою и ее.

– Не смертельно. Передай ей привет от меня.

Бастиаан немедленно выполнил мою просьбу, застучав пальцами по экрану телефона. Я уселся на газоне, прикрыл глаза от солнца и попытался задуматься о предстоящей встрече с родителями.

И только потом до меня доплыл весь смысл слов брата.

– То есть… – всполошился я с опозданием и повернулся к нему. – Ты хотел познакомить ее с нашими предками?

Бастиаан задержал сигарету во рту, неспешно отправив телефон в карман джинсов. Словно не замечая моего ошарашенного вида, затянул с объяснениями, которые уже стали мне без надобности.

– Ты это серьезно?

– Считаешь, слишком рано? Второй месяц пошел уже…

Я был потрясен настолько, что не мог стряхнуть с себя ледяное оцепенение.

– Ты никогда не знакомил родителей со своими девушками. Понимаешь, что они сразу же подумают… О, черт! Ты этого и хочешь!

– Хочу, – решительно заявил Бастиаан. – Как ничего другого. Я не отпущу эту девушку. Она моя! И пусть об этом знают все вокруг: ты, родители и целый мир. Я нашел ее, понимаешь?! Объяснить не смогу, даже тебе. Но в этом я уверен, чувствую это. Своей жизни без нее я больше не представляю.

В этот момент что-то случилось. Не отрывая от него глаз, ощущая легкую прохладу от его ниспадающей на меня тени, я будто так и завяз в моменте, который только для меня одного затянулся. Он даже не заметил его.

– Давай собираться, – он потушил сигарету и отправил окурок в пепельницу, стоящую у двери. – Я сяду за руль.

Сигарета обуглилась сама у меня между пальцев. Задержался на заднем дворе со звенящей пустотой в голове. Которая медленно расползлась по телу, обратив меня всецело в опустошенный сосуд.

– Тид! – послышался зов из дома. – Шевелись! Нам еще час выслушивать наставления мамы! Будто не знаешь сам…

Поднялся с земли и принялся внушать себе, что вся сумятица чувств – следствие паршивого настроения. Понимал сам, что оправдания неубедительны, однако не находил в себе сил сейчас об этом раздумывать. Знал наперед, что до последнего буду с этим затягивать.

Вошел в дом и нашел брата за привычным делом: дикой необходимости заправить в рот что-нибудь сладкое. Проследив за его возней в поисках печений и конфет по шкафам, я дал себе прочувствовать этого мгновения: родного, привычного, открывшего в полной мере, что брат испытывает те же муки непонятного толка, что сдавливали и мне грудь.

– Видно, мне придется предупредить ее, чтоб держала от тебя все сладости подальше, когда ты нервничаешь. А то твоя морда треснет, прежде чем вы поженитесь.

Бастиаан застыл у шкафа спиной ко мне и некоторое время не шевелился. Не дал ему завязнуть в тягучем болоте чувств, подошел и крепко обнял за плечи. Мгновенно напряжение его тела спало, сразу чуть не растекся лужей у меня в руках. Крепко ухватился за мои запястья и глубоко вдохнул.

Понимая, что он не в состоянии подобрать слова, вероятно, опасался, что и голос его подведет, я крепче стиснул руки и спокойно до него донес.

– Считаю, что сложившиеся обстоятельства играют тебе на руку. Ты просто обязан подготовить мать, да и отца тоже. Они вряд ли ожидали, что ты так скоро повзрослеешь и остепенишься. А я помогу тебе их подготовить. Вернее, надо заехать по пути в аптеку и прихватить матери капли от сердца. Боюсь, наши предки малость ошалеют от твоих новостей.

Брат сотрясся от смеха, порывисто обернулся и стиснул меня в удушающем захвате. Его трудное дыхание и тесно прижатое лицо к моему плечу подсказывали, что день сегодня явно подвержен космической нагрузке.

– Смени привычку таскать в рот овощи и фрукты. На худой конец, возьмись за жевательные резинки.

– Заткнись.

– Нет, серьезно, Чоки. Уверен, что Алия умеет готовить вкуснейшие сладости. Что-то я за тебя тревожусь.

Бастиаан тихо засмеялся и отстранился от меня.

– Умеет. Уже угощала.

– Вот же черт.

– Не переживай, от меня тебе не избавиться так легко.

– Даже не мечтал, – обрадованный его воспрянувшим духом, решил вспомнить о необходимости собраться в дорогу. – Пойдем, у нас жутко много дел наметилось.

Попытался сохранить внешнюю беспечность, которая сползла с меня, едва оказался в спальне. Переоделся без разбора во что именно, затерявшись в размышлениях, умножающих смуту в голове. Казалось, что думаю обо всем и сразу. И копилось мыслей все больше, как неразрешенных проблем, умеющих становиться перед любым шагом незримой подножкой.

Решил ухватиться за понимание, что на все выходные задержусь в родительском доме. Что помогло выстроить шаткий и непродуманный план действий.

– Чоки, мне надо отлучиться на пару минут. Как раз заправлю бак.

– Лады.

Бастиаан не стал выпытывать подробности, с которыми я бы вряд ли справился.

Взял мотоцикл и пустил по дороге в направлении, которое пообещал себе избегать.

Байк не дал задержаться, уже через несколько минут заглушил мотор в скромном дворе напротив трехэтажного дома с белыми балконами. На стоянке сразу же заметил выделяющийся среди остальных велосипед.

Пока еще мог собой владеть, достал телефон, разблокировал контакт из черного списка и позвонил.

– Алло?

Услышав ее голос, закрыл глаза и мысленно взмолился, чтоб она оказалась так далеко от меня сейчас, что автоматически исключит возможность нам когда-нибудь встретиться.

– Привет. Ты далеко от дома? Хотел с тобой повидаться.

– Это твой мотоцикл был только что?

Мысли мои оказались нематериальны.

– Да.

– Сейчас спущусь.

Короткие гудки гнали всей слаженности мыслей и чувств. Воспалился желанием выкинуть телефон, завести байк и ринуться прочь. Но я не позволил себе сделать это.

Несколько минут длились так долго, что успел выкурить две сигареты и в сотый раз наметить дорогу к бегству. Но давно для себя решил, что могу быть кем угодно, только не трусом.

Она вышла из дома, и от одного ее вида меня всего переклинило. Разобрать, что с ней не так, мне не удавалось. Но всем существом воспринимал ее иначе, не так, как всех вокруг. Пока шла ко мне, не видел ни домов, каменистой громадностью отбрасывающих тени на двор. Не различал шума машин, не существовало в поле моего зрения других людей, кроме нее одной.

– Привет, – с улыбкой заправила руки за спину, будто владела тайной, ничуть не обличительной в ее глазах.

Прошелся взором по светлым волосам, убранным на плечи, задержался на милом лице, отражающем самые светлые и чистые чувства. И позволил себе заглянуть в глаза, слишком открытые, подставляющие так уязвимо ее тонкое нутро.

Вероятно, об этом знала сама и потому носила в сумочке средство самообороны.

– Извини, что не ответил вчера. Посчитал, что лучше будет встретиться.

При своем невесомом и тонком виде, таких ясных глаз и беззлобной сути она обладала проницательностью. Ей не составило труда уловить моего напряжения.

– У тебя что-то случилось?

– Нет, – хотел бы отвести внимание от ее глаз, но не смог, будто было недостаточно того, что и так ощущал себя полным ничтожеством. – Пришел извиниться не только за то, что не ответил на твои звонки.

Мысли те, что не давали покоя до сих пор, обрывистые размышления, угнетающие, затрудняющие дыхание и нагружающие непереносимой тяжестью, выстроились сейчас в цепь осмысленного, давно мной принятого решения. До последнего прятал его от самого себя, наверное, дал немного передышки, прежде чем разнести в щепки все желания, ожидания и намерения.

– Извини, что встал поперек твоей дороги, Эсми. Вчера до меня дошло, что не должен был этого допускать. Одного дня мне хватило, чтоб убедиться, – ты необыкновенная девушка. И, к счастью, всего лишь этот день меня уверил, что не должен пудрить тебе мозги. А запудрить могу конкретно, вот только не так, как ты того заслуживаешь. Ведь все что я могу тебе предложить, – это зависимость от наркоты и легкомысленный образ жизни.

Ее остекленевшие глаза и застывшее тело отобрали остатки моего спокойствия. Дико хотелось что-то сделать, хотя бы коснуться ее побелевшей кожи, но побоялся, что могу повредить.

Сжал руки и убрал подальше, ощущая их безобразными, готовыми нанести ей непоправимый вред. Опустил глаза и затянулся воздухом, но приступ тошноты с трудом отступил.

Подождал немного, но она так и не смогла подобрать слов. Что меня даже обрадовало. И вместе с тем усложнило мне задачу. Хотел задержаться, подобрать другие объяснения. Но, кроме правды, не привык говорить, окольными путями к ней пробираться не любил. Сказал, как есть, и меня обрадовало, что девушка оказалась намного лучше, чем я предполагал, – отличилась рассудительностью, не приплела эмоции.

Взобрался в седло и натянул шлем. Прежде чем убрать подножку и повернуть ключ в замке зажигания, обернул голову и посмотрел на нее.

Немного оттаяла и отвела глаза, не дав разглядеть хоть капли подсказки, о чем думала.

И это облегчило мне задачу. Смог прочувствовать ручки газа и тормоза, завидел перед собой дорогу. Даже мотоцикл слаженно сошел с места и без задержек убрал меня подальше.

Один день ничего не значил. Драмы не прослеживалось, трагедии не случилось.

И только желание курить меня сейчас душило, лишь скорость сдавливала грудь, кромсая ребра.

Ехал домой как-то слишком долго, забрел в район, откуда смог вынырнуть, только с приобретением, заставившим меня истерически засмеяться и окончательно опуститься в собственных глазах.

Бастиаан ждал с нетерпением, встретил недовольным взглядом. Я примирительно поднял руки и сошел на пассажирское сидение, предоставив место у руля. Он скорчил гримасу, но молчаливо запер дом и сел на мотоцикл.

– А бак? – возмутился он, заметив стрелку топлива почти на нуле. – Какого хрена?

– Мне не хватило денег.

Что было правдой. Купленный мной джойнт стоил почти всех сбережений.

Бастиаан обернулся и посмотрел с таким недовольством, что я в полной мере прочувствовал свою ничтожность. Но притворился, будто все в порядке и намека даже нет на полное отвращение к себе.

– Давай без этих взглядов. По дороге заполним бак, если у тебя еще что-то осталось. Или позвони отцу и обрадуй новой просьбой прислать денег.

– Вот сам и звони!

Бастиаан сердито натянул шлем и завел мотоцикл. Я крепко ухватился за него и дал полную свободу действий.

Старался ни о чем не думать, не отвлекаясь на дорогу, пропуская мимо внимания скорость. Хотел поскорей оказаться дома, в стенах, дававших мне приют даже сейчас. Потому что только там обострялась связь с беспечностью времени, когда мысли и поступки не обладали роковой значимостью. Там остались зеркала, отражавшие моей истинной сути.

Когда Бастиаан остановился у светофора в густом потоке автомобилей, я только потом заметил, что мы подъезжаем к родному городу. Вернее, нас задержал поднятый мост, пропустивший по каналу длинную баржу. Различил только мачту, мимо проскользнувшую, остальной обзор открылся после того, как мост стал опускаться.

– Почему в объезд? – не понял я выбранного им маршрута.

– Где ты был все это время? – возмутился Бастиаан. – Не видел, что дороги на ремонте?

– А! – нет, не заметил.

С потоком автомобилей въехали в город, и я мгновенно проникся ощущением родного места, завидев мирно шедшую по воде баржу с ярко-синей кормой и реющим на ветру трехцветным флагом.

Бастиаан свернул к улице вдоль канала, явно выбрав кратчайший путь, но одинаково живописный. По крайней мере, в моих глазах. Длинная цепь двухэтажных домов отбрасывала тень на проезжую часть, почти касаясь пристани с пришвартованными лодками. Только потом заметил, как ярко светит солнце, заставив особенно чувствительных людей опустить козырьки на окна. Яркий свет заливал черепичные крыши и панорамные окна, рикошетя бликами в припаркованные у тротуаров автомобили.

Только сейчас прочувствовал всю тоску по этому городу, такому мирному и замечательному своей неспешностью, обыденностью и невозмутимостью. Здесь абсолютно не было чем заняться, кроме как встретиться с друзьями в какой-то милой кофейне, проболтаться на площади с видом на громадную башню с примыкающей к ней церковью и протоптать дороги вдоль узких улиц, заваленных неторопливыми обозревателями магазинов и ресторанов. О, этого было навалом, особенно туристов, страстно жаждущих за один день пройтись вдоль всех валов, чтоб увидеть все пушки, выставленные по периметру, и мельницы. Или протоптать все террасы и подолгу фотографировать живописные пейзажи с Мерведе на фоне или гаванью с пришвартованными кораблями. Впрочем, Горкум действительно отличался уникальностью хотя бы потому, что всегда был важной крепостью голландской ватерлинии – Вестингдрихук, и был основной частью Крепостного треугольника.

Мы жили его памятной историей, он основательно указал нам на ценности и привил умение различать их и ими дорожить. Что не помешало нам убраться в суету Роттердама и вдали от родного города лелеять желание вернуться в его колыбель.

Особенно нас с братом влекло к домику с пристанью, к которой была пришвартована семейная яхта. С детства у нас сложилась традиция по выходным что-то в ней ремонтировать с отцом и соглашаться с ним каждый раз в одном: наследство дедушки пережило лучшие времена. Однако сбывать ее отец отказывался и корил нас с братом за каждый критичный взгляд. Пока не повзрослели, мы и не осознавали, какую ценность она для нашей семьи представляет.

Я обожал возвращаться домой. Моя тайна, основная и отличительная от тех, которых периодически обличал Бастиаан. Не давался в подробности даже для себя, не разбирался в причине и сути. Но дорога, влекущая домой, обращала меня в человека, который знает свою цель, может назвать ее по имени, осязать и почувствовать, дать определение. Всего лишь дорога, знакомая каждой брусчаткой, углом и перекрестком. Всего лишь стены, с отпечатком воспоминаний, обращающие меня в личность. Не говорил об этом брату. Боялся обидеть, опасался, что неправильно истолкует. Но что-то мне подсказывало, что Бастиаан тоже обладает этой тайной.

Он срезал с дороги, проехал самым коротким маршрутом и еще издалека прибавил газу, будто возвещая район, что братья ван Ливен вернулись вместе домой. Скорбная весть для соседей, скажу прямо.

Дом наш призывал открытой лужайкой и громадным дубом у подъездной дороги. Оформлен по строгим негласным правилам местности, с кирпичным фасадом и большими окнами. По газону гулял привычно член нашей семьи – газонокосилка-робот с видом страшно занятого прибора в поисках выбивающегося росточка из всего аккуратно постриженного полотна. Белые гортензии цвели по сторонам входа, обволакивая дом легковесным ароматом, вклинившимся в наше сознание ассоциацией с матерью. И наша многострадальная входная дверь будто уже затрепетала, едва Бастиаан остановил мотоцикл на насыпной дорожке.

Я сорвался первым с байка, успев уже стянуть шлем, но брат меня настиг и впечатал во входную дверь, не дав зайти первым. Грохот прозвучал такой, что лязгнули стекла в окнах.

Не сдержав смеха, боролись мы недолго и ввалились в дом. И неудачно в этот раз, так как не рассчитали места и налетели на декоративный столик, и повалили на пол вазу матери.

Но нас это не задержало. Не встретив желанного приветствия, мы оба ринулись на второй этаж. Впечатав шлем в живот брата, кинулся к лестнице, но Бастиаан догнал меня и повалил на деревянные ступени, громко скрипнувшие подо мной.

Пока пытался приподняться, зацепившись курткой за резные балясины, брат уже поднялся выше, но я успел ухватить его за ногу и потянуть обратно. Брат свалился рядом и зачертыхался непростительно громко. Зажав ему рот рукой, перелез через него и метнулся дальше. Но Бастиаан бросился за мной и ухватился за куртку.

– Ну-ка всем стоять!

Повелительный голос матери срубил нас с ног, и мы с братом распластались на ступенях. Я чуть не подвернул ногу, Бастиаан застрял в балясинах с замысловатыми завитушками.

– Я предупреждал, дорогая, что они разгромят дом, прежде чем ты успеешь объясниться.

– Возмутительно. Ах, и вазу мою уже разбили! Вот же негодники. Ну-ка спускайтесь, мыши вы громадные!

– Нет! – в один голос возмутились мы с братом.

Со второго этажа послышался родной отклик существа, которого мы и хотели первым делом задушить в объятьях. Раздался громогласный лай, что поторопило нас с братом ринуться дальше.

– Я же предупреждал… – вяло послышался отец опять. – Закрывать его бесполезно.

– Моя ваза… Коллекционная, такая редкая…

– Я и об этом тебя предупреждал.

Галопом пронеслись по широкому коридору, кинувшись на лай, тянувшийся из нашей с братом детской комнаты. За дверь мы боролись недолго, наконец открыли. И на нас повалился любимец, отлипать от которого мы с братом не могли в равной степени. Золотой ретривер набросился на нас так же дико, поочередно переключаясь с меня на Бастиаана, неизменно не в состоянии оказать большей любви одному из нас.

Удержать его не представляло возможным, так что мы сели в коридоре и дали возможность псу исчерпать первой радости нас видеть. Облизав и любяще искусав, он то налегал на мне, затем на брата и в итоге развалился своей большой тушей на нас двоих.

Это Бастиаану принадлежала идея назвать пса «Шоком», так как в день нашего десятилетия мы оба были шокированы до глубины своей детской души подарком родителей. С тех пор пес стал неотъемлемой частью нашей жизни, не знал передышки от нас. И только когда мы уехали учиться, были вынуждены расстаться. Отец не позволил нам взять пса, и мы с братом долго душили желание выкрасть любимца из родного дома.

– Дети мои, вы ничего не забыли? – возмущение матери пристыдило нас с запозданием.

– Черт, мы вроде что-то там разбили, – не в состоянии оторваться от пса, вновь чмокнул его в лоб и потрепал по блестящей шерсти.

Шок смотрел такими счастливыми глазами, что я не удержался и поцеловал его опять. Бастиаан между тем не мог отпустить его из объятий и зарылся в золотую шерсть в который раз.

Определенно, этот пес был самым обожаемым питомцем во вселенной.

– Вазу, кажется. Вот же черт…

– Так, я шлю за вами отца! – послышалась мама вновь.

– Угрозы пошли, – схватил брата за руку и вынудил встать. – Идем.

Бастиаан закапризничал, как в детстве, и едва расслабил руки. Шок завилял вокруг и бодро кинулся к лестнице вместе с нами.

– Здравствуй, мамуля! – с лестницы мы отозвались.

– И папа, конечно.

– Ну конечно, – привычно вздохнул отец.

Заметив осколки вазы у перевернутого на полу столика, мы с братом застыли у подножия лестницы.

Отец смотрел спокойно, почти безучастно, так как обладал иммунитетом на нашим с братом выходки. Но мама выражала недовольство, отражающееся блеском в карих глазах и в величественной позе со скрещенными руками на груди.

– Извини, мама.

– Мы сейчас все уберем.

– Я поставила ее сюда с надеждой, что мои сыновья, когда вернутся домой, первым делом меня отыщут, крепко обнимут и поцелуют. Закрыла Шока даже, – мама огорченно вздохнула. – Но видно, капкан уже пора ставить.

Мы с братом попытались скрыть усмешки, но едва переглянулись, как задохнулись смехом. Могло показаться, что мать действительно нетерпимо относится к нашей порывистости и эксцентричности. Однако это было не так.

И едва в ее глазах появились первые проблески веселости, мы с Бастиааном ринулись к ней. Но она успела нас остановить.

– Ни в коем случае! Нацеловались с собакой и хотите взяться за меня?! Марш в ванную комнату!

– Ну, мама…

– Быстро умываться! Дорогой, от твоих детей у меня опять поднимается давление.

– Не нервничай, милая, – отец рыцарски пришел ей на помощь и сурово глянул на нас. – Вам напомнить, где ванная комната?

Нас как ветром сдуло вместе с Шоком.

Умывались мы неприлично долго. Вернее сказать, дали псу прочувствовать в полном объеме, что мы оба наконец появились дома. В конечном итоге Шок сбежал, что поторопило нас покинуть ванную комнату тоже.

Мать нашли в просторной залитой светом комнате, где по части мебели главную роль играл обеденный стол с антикварными стульями. Над столом свисала необъятная люстра, тоже дань любви матери к старинным памятным вещам. Но в остальных комнатах прослеживалась лаконичность и практичность отца, что резко сокращало количество старинных вещей и мебели.

Тонкая фигурка мамы в этой большой комнате выглядела, как всегда, изящной и легковесной. Честно признаться, давно мечтал попробовать ее поднять в воздух и смог это сделать без особой сложности. Мама возмутилась в привычной для себя манере – веселым смехом и блестящим взглядом, редко источающим настоящую суровость.

– Я знаю, что ты сильный и весь такой мужественный. Но немедленно поставь меня на ноги, а то загубишь весь мой авторитет.

– Слушаюсь, – вернул ее на ноги и крепко поцеловал в щеку.

Запах духов давно был привычным, обожала только одну марку. И этот аромат, как и ее светлое лицо, сияющие глаза и счастливая улыбка, вернули меня домой полноценно.

Пока она поправляла темные волосы, которые всегда выглядели идеально уложенными, затем растворилась в объятьях Бастиаана, я перешел к отцу.

Он не поскупился на объятья, крепкие и быстрые, что вполне позволяло прочувствовать его радость. И мне этого хватило с достатком, чтоб ощутить его стоическую силу, дающую нам с братом истинный пример выдержки и мужества. В чертах лица прослеживалась суровость, голос иногда резал строгостью, однако справедливой и обоснованной. И был кошмарным тот момент для нас с братом, когда отец усаживал нас на диване в гостиной, скрещивал руки на груди и смотрел несколько мгновений, тянувшихся для нас вечно. Ему хватало потянуть паузу одну минуту, и для нас эти шестьдесят секунд обращались в самую поучительную пытку. Так что отца мы не сердили и избегали серьезных проделок, чтоб никогда больше не считать эти шестьдесят секунд.

– Тид, помоги мне на кухне. Бастиаан, собери осколки.

– Я пойду осколки собирать, – схватил брата за рукав и направил к матери. – Он поможет тебе лучше с посудой.

– Ага, обойдешься! – Бастиаан увернулся от моих рук и ринулся к осколкам вазы. – Шок, пошли собирать осколки.

– Зараза!

В безвыходном положении пришлось оказаться в кухне наедине с матерью.

– Мамуля, я пойду переоденусь для начала, – пробирка в кармане джинсов обжигала мне кожу через ткань.

Мама окинула меня критичным взглядом и, видимо, не нашла ничего вопиющего в моем внешнем виде.

– Фрак наденешь вечером.

– Ну, мам…

– Господи, как же я скучала по вашему «ну, мам»! – жарко возмутила она и запустила в меня салфетками. – Я держу отца голодным уже второй час. Живо накрой на стол.

Не лишил себя удовольствия опять поканючить.

–Ну, мам…

Сбежал из кухни, пока она искала, чем еще запустить в меня. Дойдя до стола, так и не решил, что делать с пачкой салфеток, и оставил на столе. Брат тем временем лениво работал щеткой, попеременно отвлекаясь на Шока.

– Не поранься! – причитал брат, сам не отпуская его из объятий. – Осторожно, говорю!

– Эй, ты там скоро? – поторопил его, да так успешно, что пес ринулся ко мне.

Бастиаан поджал губы и справился с осколками за считанные секунды.

– Где мой помощник? – послышался голос матери из кухни, что заставило меня вернуться к ней.

Вручила поднос с посудой и велела отправить на стол. Брат пришел на помощь, и вдвоем мы управились намного быстрей с сервировкой стола и подачей обеда.

Наконец все сели за стол, не забыли мы и Шока, так как он имел собственный стул, когда-то принадлежавший одному из нас, с подставкой под тарелкой. Пес не заставил себя ждать, взобрался на стул, расположенный между мной и братом, и стал смотреть то на меня, то на Бастиаана с откровенным счастьем во взгляде. Когда-то кормили мы его тоже по очереди, пока ветеринар нам строго делать это запретил. Так что Шок имел свой рацион и с удовольствием лакомился кормом рядом с нами.

Никто не терялся в сомнениях, откуда Бастиаан перенял умение вкусно готовить. Мама впечатляла такими кулинарными талантами, что меня не стоило упрашивать сметать все с тарелки и просить добавки. Вместе с тем атмосфера за столом обволокла светлыми и легкими чувствами, я благополучно отвлекся даже от ощущения пробирки в кармане.

– Мамуль, как твои цветочки?

– Ты очень любезен, сынок, спасибо. Вот раздумываю передать часть тепличного комплекса под твою ответственность.

Брат поперхнулся соком и успокоился только после того, как я его треснул по позвоночнику несколько раз. Шок поддержал меня лаем, но быстро смолк, едва заметил взгляд отца.

– Благодарю, мамуля, – вытерев салфеткой рот, Бастиаан улыбнулся самой милой улыбкой. – Я бы с удовольствием, но у меня работа, скоро учеба. И что-то там еще…

Я старался казаться незаметным, как можно меньше двигаясь, но цепкий взгляд матери вонзился теперь и в мои кости.

– А ты, милый? У тебя тоже «что-то там еще»?

– Ой, а я работаю почти всю полную неделю! Хенрик дал нам с Гирдом и пятничную смену. А по выходным… – тут я закашлялся против собственной воли. – К учебе готовлюсь.

– Я так и подумала. Дорогой, видишь, какие у нас смышленые дети?

– Вижу, – без особой остроты заметил отец, мимоходом передав мне тарелку с овощами для Шока. – Главное, очень усердные. Бедные, наверное, и отдыхают редко. Милая, надобно нам чаще ехать в Роттердам и навещать их.

– Вот уж не надо!

– Сжалься, папа!

Мама тихо засмеялась, смотря на нас с обожанием, даже не скрывая радости нас наконец видеть вместе. В такие минуты обретала особое очарование, казалась молодой и полной понимания всех наших порывов и затей, точно могла стать лучшим приверженцем нашей беспечности. Она всегда стремилась быть другом больше, нежели наставником, и удачно у нее это получалось. Пока мы не повзрослели и не обзавелись умением таиться от нее. Потому что не хотели разочаровывать. Отец же не ослабевал железной хватки, не позволяющей нам расти сумасбродными. Для нас воплощал ментора, дающего правильные ответы на все вопросы, но больше шанс самим эти ответы отыскать посредством проб, поисков и подведения итогов.

– Нет, мам, правда, как твой «Стеклянный город»?

– Аукцион будет скоро, во всю идет первый срез. Можете, кстати, заглянуть в теплицы и проследить за этим.

– Обязательно! Если будет время…

Мама не рассердилась, уже давно перестав настаивать, чтоб мы с братом вникли в ее дела. Впрочем, отец тоже не мог привлечь наше внимание к своей работе. Нам с братом еще больше не хотелось соприкасаться с его деловой сферой, пусть даже речь шла об автомобилях и их продаже.