Читать книгу: «Морена», страница 2

– Напали вчера сарочины, а в тебе, доченька, дар пробудился.

– Дар?

Агата вспомнила темные тени. Вспомнила, как с рук ее падала, капала вниз на траву темная смола. Вспомнила она, как Услад не то со страхом, не то с презрением посмотрел на нее и шепнул то самое «ведьма»…

– Да, доченька. Надеялась я, что не случится такого. Но вишь, как оно все вышло. Теперь уж обратно не воротишь ничего. А люди… они что?.. Глупые да неразумные. Ты на них не серчай. Пришел Степан, Никифоров сын. Один пришел, остальные-то видимо побоялись к дому нашему в вечеру сунуться. А он-то парень не шибко умный, сама знаешь. Как в детстве бык его повалил, так  с чудинкой он стал. Вот его и послали, других-то  «смелых» не нашлось! – она горько усмехнулась. – Вот Степан и сказал, что к завтрашнему вечеру уйти мы должны. А если не уйдем, дом наш вместе с нами заколотят и сожгут.

– Вот как значит… – Агата поднялась, и уж больше не страшась холода да половиц деревянных, что сейчас будто изо льда были сделаны, подошла к окну.

И вновь примерещился ей тот самый, в синем кафтане. Будто стоял он за осиной, да глядел  на избушку их, словно знал, что сейчас Агата в окно выглянет.

Моргнула девушка – и нет как не бывало его. Знамо, померещилось. А вот березонька молодая, что росла у дома, да за которой Агата ухаживала, в зной поливая да зимой от зайцев ствол ее лапником еловым укрывая, да подвязывала по первости, чтобы не задел кто ненароком, сломана была – знак того, что дом ведьмин. Так его помечали, когда узнавали, что не обычная соседка с тобой рядом живет, а та, кто с темными силами дружит.

– Вот как значит… – в душе Агаты поселилась злость.

Она вспомнила, что сарочины, напавшие на деревню, тенями жуткими  были  побеждены. Помнила Агата и как жизнь сохранила Усладу и Зоряне. Знала, что  спасла деревню от разорения силой своей пробудившейся.

И вот чем отплатили ей?

А Услад?.. Тот, кто себе взял, забрал то, что по праву ему не принадлежало – честь девичью. Предав в первый раз, во второй не погнушался  вовсе из деревни ее выгнать, всем рассказав, что случилось на Горке  Красной  и чему свидетелем он стал. А ведь кроме него никто не видел, как с рук Агаты чернота та стекала…

– Отплатил ты мне за добро, – в голубых глазах сверкнула не то боль, не то гнев, не то злость.

Захотелось Агате прямо сейчас вновь те ломаные тени увидеть, отправить их в дом к Усладу, ко всем тем, кто их с Яговной прогнать хочет, чтобы узнали они, какого это –  неблагодарными быть.

Но, будто почуяв настрой внучки и мысли ее прочитав, Яговна положила ей на плечо сухую, сморщенную старческую ладонь:

– Негоже на зло силы души тратить. Его и так в мире полно, чтобы ещё больше взращивать.

Глава 7. Гостья…

– Бабушка, а что это за тени и отчего они меня слушаются? – спросила Агата, собирая вещи в узелок, то и дело поглядывая в окно, за которым солнце уже клонилось к закату.

Скромным узелок вышел. Потому как не нажили они с Яговной добра, пока жили тут. Да и немудрено: внучка малая да бабка старая. Откуда тут уж чему взяться?

– Хотела я с тобой поговорить да предупредить, – Яговна тяжело вздохнула и села на лавку.

А Агата заметила, как в старых выцветших глазах блестят слезы.

Редко Яговна плакала. Да вот так, почитай, Агата и видела всего раза два, когда та плакала. Один раз, когда Камыш умер – пес их старый и верный, да второй раз, когда ласточка мертвая ей в ладони упала. Сидела тогда Яговна на крыльце, а Агата рядом крутилась, все травинки собирала. И тут с неба ласточка камнем упала. Да не куда бы, а прямо Яговне в ладони. Да так и осталась лежать бездвижно.

– Бабушка, ты чего плачешь? – спросила тогда маленькая Агата, видя, как по морщинистому, загорелому лицу бабушки Яговны текут слезы.

– Да ничего, внучка. У каждого свой век. Просто и мне когда-то, как вот этой ласточке, проститься с белым светом придется да тебя оставить. Вот и взгрустнулось.

– Ну что ты, бабушка! Ты ещё сто лет проживешь, – и Агата обняла старую Яговну, а та погладила ее по голове, повторяя сказанные внучкой слова. – Ещё сто лет… сто лет…

И не видела Агата, что слезы из глаз Яговны так и текли, не переставая.

И вот теперь в третий раз на ее лице блестели слезы:

– Дар в тебе спал. Да только надеялась я, что не проснется он. А вчера, когда сарочины напали, так и почуяла я, что недоброму быть. Пошла искать тебя, да нашла лежащую на поляне. Да вокруг все сабли и стрелы поломанные  были, да  искалеченные тела чужеземцев. Поняла я, что случилось, – она тяжело вздохнула. – Нам бы по разуму ещё тогда, по вечору уйти правильно было бы да хорошо, – Яговна устало махнула рукой. – Да ты без чувств лежала. Еле я тебя до дому донесла. А сейчас надо быстрее уходить, – в голосе ее послышалась тревога.

Так на голубом весеннем небе, ещё не предвещая грозы, появляются первые темные невесомые тучки, да уносятся прочь, будто не решаясь пролиться дождем. Замирает природа, стихает ветер и песни птиц. И ты точно знаешь, что ещё чуть-чуть и наползет, появится на горизонте тяжелая, темная туча, сверкнет она молнией, обрушится громом и прольется дождем.

Так и обычные простые слова, произнесенные Яговной, поселили в душе Агаты тревогу. А отчего тревожится, она и сама до конца не знала. Но уж точно не деревенские страшили так ее старую бабушку. Уж коли дали они время до заката, так и нечего тут переживать. Раз прошлой ночью не пришли, зла не сотворили, то и теперь не сунутся.

А на душе меж тем будто кошка когти поточить решила, впиваясь когтями острыми.

– Бабушка, а откуда этот дар? Почему он у меня, и что за сила это такая? Да зачем…

Не успела Агата задать свой вопрос до конца, не успела Яговна ей ответить, как дверь в их ветхую избушку открылась, и на пороге появилась древняя жуткая старуха.

Казалось, сделает она шаг и рассыпается трухой, как пень, муравьями изъеденный.

А вместе с ней в дом зашел и воздух холодный да сырой, ночной, болотный.

И Яговна, будто и не была она старой, встала перед Агатой, да закрыла собой:

– Рано же ещё, ребенок она совсем, – в ее голосе слышалась мольба.

– Пришло время, – прокаркала древняя старуха, будто ворона, да зыркнула недобро на Агату.

Глава 8. Река

И у Агаты сердце вниз упало. И не двинуться, не шелохнуться. Не встать перед Яговной, да собой не заслонить.

– Смотрю, и вещи уже собрала, – старуха с жуткими, словно пустыми глазами одобрительно покачал головой. – А раз так, пошли.

И, несмотря на стоящую на ее пути Яговну, она схватила Агату за руку и потянула в сторону выхода.

Да так крепко ее пальцы на запястье девичьем сомкнулись, будто и не рука это человеческая, а кузнецом кованная железная была.

– Бабушка! – крикнула Агата, протянув руки к стоявшей в избе Яговне.

Да только какая уж тут помощь. Выбежала Яговна вслед за внучкой, да остановилась, напоровшись на взгляд пустых глаз старухи.

А остановившись, замерла, вскинула руки кверху, и Агата увидела, как руки и ноги той, кто ее воспитывала, той, кто и был одним-единственным человеком родным да близким, становятся, словно кора на дереве. Скрючились ее ноги, выгнулись пальцы, исказило лицо гримаса жуткая, горечи полная, и осталась стоять на том самом месте, где ещё мгновение назад стоял человек, берёза.

Покрылись ноги и руки Яговны корой, проросли листьями молодыми.

– Бабушка! – Агата хотела кинуться к ней.

Но ее удержала старуха:

– Неча теперь. Она откуда пришла туда и ушла. Была чурбаком березовым, березой и стала, – и она потянула Агату в лес.

А та так и не могла оторвать взгляда от раскидистой березы, что появилась у ее дома… у их с Яговной дома…

«Откуда пришла туда и ушла. Была чурбаком березовым, березой и стала», – звучал у нее в ушах каркающий голос жуткой старухи…

– Отпусти ее, – неожиданно раздался в жуткой тишине голос Услада.

И Агата увидела парня, который стоял в стороне и сжимал в руке кузнечный молот. Куда он с ним шел? Увидел беду Агатину, или же к ее дому и спешил скорее прогнать ведьму проклятущую?

– Ишь какой, – хрипло засмеялась старуха. – Как девушку безропотную неволить  да силой принуждать – так все герои да смелые. А теперь? – ее голос стал злым.– А ну, пошел отсюда!

И вроде тихо она сказала это, а подул вдруг порыв ветра, да такой, что листья жухлые, старые, прошлогодние из-под травы зеленой молодой поднялись. И сбил Услада с ног ветер тот, да молот кузнечный на десять локтей откинул в сторону. Да так его по самую рукоять и вбил в землю, что и не вытащишь.

А старуха пошла дальше, уводя следом за собой Агату. И не могла та ни вырваться, ни убежать. Будто сила какая неведомая тянула ее.

Плакала она, смотря на деревню, где осталась ветхая избушка да Яговна, в дерево обращенная. Остались там и Услад с Зоряной, а еще Милица да кошка с рыжими подпалинами.

Милица.…Лишь одна она не предала Агату. Хотя и знать того Агата не ведает, что подруга сказала, когда узнала, кто Агата на самом деле такая. Да и не узнает она теперь уж о том, не увидит подругу близкую.

А может, и к лучшему то? Не скажет ей Милица, что ведьма Агата, да что видеть она ее не желает.

А сердцу ведь все же так полегче, теплее – знать, что хоть один человек остался, кто лютой ненавистью ее не ненавидит, да липким страхом не укутывается, об Агате думая.

Осталась позади деревня, что в неверном свете взошедшей на небе луны казалась паутиной серебряной укрытая. Будто кто шаль на нее опустил.

Шла спереди старуха, ведя за собой Агату. Шла уверенно, будто дорогу хоть и не видела, а знала.

И тут впереди показался берег реки. Да вот только не привычным он был. И река, и лес что за нею… Вроде и тоже все, с детства виденное и привычное. А все ж другое. И река все та же, и изгиб ее, что в этом месте выступ обходил, будто коромыслом кто специально русло  ее изогнул, и лес все тот же. Вон и кусты калины, а за ними ельник. Да только неживым каким-то лес теперь казался, и черной вода в реке была.

Хоть и каждая вода ночью темной смотрится, а все же эта была другая. Не просто темная, а будто и не вода в реке текла, а смола. И река сама не привычная, тихая и размеренная обычно. Ярилась  она сейчас, волновалась, словно из берегов выпрыгнуть хотела. Да при этом плеска воды и неслышно вовсе было. Как и птиц ночных да стрекота кузнецов и сверчков, что по ночам о любви песни свои поют.

И тут в тишине послышался шум крыльев, да старухе на плечо сел ворон.

– Заждалась я тебя, – та посмотрела на птицу своими бледными глазами, и похлопала ворона по спине.

И глаза ее будто огнём тусклым засветились.

Ворон же в ответ на укор ее лишь склонил голову набок да пристально поглядев на Агату, словно рассматривая, каркнул.

И река будто тише стала. Каркнул ворон во второй раз, и увидела Агата, что через реку мост есть. То ли сразу не приметила она его, то ли и не было того здесь, когда они со старухой подошли к берегу.

Каркнул ворон в третий раз, и захрипело, засвистело в воздухе, затрещало все вокруг, да такой гомон и шум поднялся, что хоть уши закрывай! И так страшно и тошно стало, что убежать хочется.

И до этого худо было, а теперь и вовсе ноги в землю словно вросли. Да и не сбежать – крепко старуха держит. И бежать теперь уж некуда…

– Сейчас гость придет, – прокаркала старуха, мысли грустные от Агаты отгоняя.

И хоть стоял вокруг шум невыносимый, а все же услышала ее Агата, разобрала каждое слово.

И вдруг все стихло. И будто незримо поменялся мир.

Глава 9.Река Смородина

И появился на мосту человек. Присмотрелась Агата. А будто бы и не человек перед ней вовсе стоит. Словно тело у него длинное, змеиное, и из-под моста поднимается. Да и глаза какие-то нечеловеческие, как и лицо. Будто маска, которую колядующие порой на лицо надевают, изображая кого.

Жутко, страшно. А тот, кого старуха гостем назвала, все ближе подходит. Да и не идет он будто, а покачивается, словно плывет по воздуху.

– Пришли, – голос его разнесся над рекой, пролетел над лесом, и взмыли вверх, в небо темное вороны черные. А та птица, что у старухи на плече сидела, лишь крыльями слегка тряхнула. – Что ж. Правило для всех едино, – проговорил «человек», обращаясь к Агате. – Отгадаешь загадку – пройдешь. Нет – останешься лежать под Калиновым мостом в реке Смородине.

Только сказал он это, как что-то завозилось, закопошилось, застонало.

Агата посмотрела вниз, и если бы не страх, сковавший ее, то закричала бы. Внизу, в темной вязкой воде показались тела. Были здесь и давно умершие, те, от кого остались лишь белые кости да черепа, в которых, охраняемая невидимой силой, ещё теплилась жизнь. Другие походили на умертвия из страшных рассказов, которые когда-то Агате рассказывали Яговна и Милица. В обрывках истлевшей одежды и такой же изглоданной временем плоти, смотрели они на Агату, тянули к ней руки, будто моля о помощи…

А голос того, кто стоял на мосту, сменился, стал тихим да вкрадчивым, словно внутрь лез, да все мысли, что в голове были, обволакивал:

«Где-то ходит, где-то бродит

Он там морока наводит

Шумом леса, криком трав.

Ложь несет, да в ней обман,

Правду чистую и тайны,

В сердце скрытую печаль.

Отопри ты сердце лесу

И в руде ответ узнай».

И такая слабость на Агату навалилась, что глаза закрываться стали. А лицо говорившего словно дымкой заволокло, и вместо равнодушной маски появилось совсем другое: молодое да хитрое.

…отопри ты сердце лесу… и в руде ответ узнай…

Мысленно повторяла она, борясь со сном.

– …. в руде узнай, – едва прошептала девушка, водя руками по земле.

И сама ведь  не заметила, когда сидящей на земле оказалась. Только руку протяни да положи щеку на мягкую матушку – сырую землю. И все волнения уйдут. Ни к чему заботы и тревоги. Так хорошо в забытьи быть, оставить в прошлом все беды и горести…

… в руде узнай…

Навязчиво повторял голос в голове, не давая заснуть, мешая отдаться во власть покоя окончательно.

И тут внутри будто что-то загорелось, забилось, побежало по венам. И Агата четко увидела деревенский дом, где две подруги шепчут друг другу секрет о том, кто им люб.

И тут же скрылись подруги за дымкой. А вместо них показались две женщины. И до того знакомыми почудились их черты, что Агата пригляделась и узнала в них тетку Злату и соседку ее Грушу.

– Ведьма она, говорю тебе, – шептала тетка Злата своей соседке. – Волосы на голове у нее шевелились. Таташка сама видела, когда мимо их избы проходила дня три назад по вечерней заре. – И Услада она приворожила, притянула к себе. А иначе, отчего ж видный парень за безродной да пришлой ухаживать стал? То ей воду принесет, то гулять потянет.

– Так говорят, – тихо-тихо отвечала ей Груша, опасливо косясь и озираясь по сторонам, как бы кто не услышал, – пропали они. И бабка Яговна и Агатка сама, да Услада домой Влас принёс. Увидал, что парень на траве без памяти лежит недалеко от их дома. А молот кузнечный, что с собой тот прихватил, и вовсе в землю вошел так, что, говорят, коня будут впрягать да тащить! Сами-то никто из мужиков так и не смог достать.

– Туда этим двоим и дорога, – зло сплюнула себе под ноги Злата, – пусть бы и в навь саму провалились, – ядовито прошипела она.

И тут исчезла и деревня, и люди, и все исчезло.

…Руда.. дай… напои….– слышался тихий говор.– Помогу… подскажу…

И Агата поняла, что кто-то незримый просит ее об откупе.

И из последних сил сжала она в руке пояс свой обережный, которым было платье ее подпоясано, и тонкий  полумесяц на нем, который ей когда-то Услад выковал, да принёс в подарок. Впился острый край в кожу, кровь выпуская.

Упала капля на траву, впиталась. И тут же со всех сторон послышался шепот.

Кружили вокруг нее, шелестя, словно бабочки крыльями, едва различимые шепотки.

– Шепот, – прошелестели деревья.

– Шепот, – пропела трава.

– Шепот, – послышалось в шуме реки.

– Шепот, – едва проговорила Агата, борясь с засыпающим сознанием из последних сил.

И спал морок, спало наваждение, будто и не засыпала девушка только что. Снова тело силой наполнилось. А лицо стоящего на мосту вновь поменялось. Теперь это был грустный седой старик:

– Проходи, коли угадала, – проговорил он и исчез.

Глава 10. Болотные огни 

Пропал незнакомец, а над рекой, со стороны темного леса поднялись вверх огни зеленые, болотные. Яговна часто говорила Агате, когда та в лес собиралась или по вечеру шла за водой к колодцу дальнему, что у самого леса стоял, что ежели увидит огни такие, то чтобы даже и не думала идти за ними.

«Не огни это вовсе, – рассказывала она маленькой Агате, когда укладывала девочку спать.

– А кто же?

Агата, лежа на кровати, смотрела на деревянные стены, на которые неверный свет от тусклой лучины откидывал многочисленные тени.

И превращались в глазах ребенка эти тени в огни зеленые, что летали и выискивали кого из людей. А тень от старой пеньки, которой старая Яговна заделывать щели меж бревен старых, поднималась, вырастала лесом темным. И видела девочка, как по лесу тому идет человек.

– Эти огни, – продолжала бабушка Яговна, – души умершие, да покой не обретшие. Много их таких, горемык, по навьему миру мается, в Явь нашу являясь. Запомни, никуда они тебя не приведут, не выведут. Разве что к погибели. В чащу темную заманят диким зверям на съедение, али в топи непролазные заведут. Где заберет тебя в плен свой мутный, себе на потеху да на услужение, хозяин болот.

– И что же, никак не спастись? – спрашивала маленькая Агата.

– Отчего ж… Коли богов о защите попросишь, да морок с себя сумеешь сбросить, то вспять вернешься. Только мало кто по совести да по разуму живет. А без совести, разума, да помыслов чистых морок не скинуть. Морок  – он ложь. А почитай, люди-то частенько в собственной лжи живут.

– Да разве ж это так, бабушка? – удивилась тогда Агата.

Ей казалось, что если кто и врет, то все больше дети. Да и то не из зла, а чтобы не наругали да не наказали за проказы глупые.

– Конечно. Кто по глупости, кто по злобе, а кто от страха ко лжи идет. Разве ж правда это, что ты колдуньи внучка? А ведь врут! И малые, и великие. Вот и думай.

– И что же, коли их огоньки болотные приманят, так и не вернутся они?

– Да кто же знает! Пока ноги землю топчут, все поменять можно. Вон, слыш-ка, той осенью Микушка–пастушок, ушел в лес за коровой. Думал, она, окаянная, в малинник забрела. Да только животина-то отбилась от стада, да в пруду осталась. А он не заметил, да в лес пошел искать. Ну и приманили его души неупокоенные. Звали за собой. И уж он-то за ними и рад был идти. Такой ему тропа ихняя казалась легкой да ровной, что сам не заметил, как по корням, да бурелому лез, все ноги иссаднил. Ну а как к топи-то пришел, как вязнуть ноги начали, так и спал с него морок. А огни те знай себе вокруг него кружат да радуются: мол, ещё одну душу на откуп сгубили. А Микушка, поняв, что гибель пришла, возьми да и вспомни, что надысь щенка откопал закопанного дедом евойным. И что теперь не выживет тот. Его ж Микушка-то сам выпаивал. Сосун ещё щенок тот был. Ну и горечь такая его взяла, что чужую жизнь невинную вот так по глупости своей загубит, что хоть и плачь. Подумал так. И тут будто кто его из болота вытолкнул. Да только парень глаза прикрыл, как снова его кто толкнул, но уже в спину. Открыл глаза пастушок, глянь – а он на опушке. За деревьями и деревня уж видна. Вот так-то!  Главное, светлое что в душе хранить. А теперь спи. Да в лес без меня ни ногой чтобы.

Яговна уже потушила лучину, а Агата все лежала и смотрела на деревянную стену, видя в неверном свете луны и звезд танец теней на стене, который показывал ей и Микушку-пастуха, и корову ушедшую, и лес, полный загадок лес с болотом…

Бабушка Яговна…

– На огни глядишь, – раздался рядом голос старухи. – Гляди, как взвились, полетели… В болота души заманивать. Коли приведут много душ, так откупятся. Заместо себя кого оставят, а сами уйдут.

– Да разве ж так можно, другого замест себя на страдания обрекать? Да за свою свободу чужой жизнью платить?

– Отсюда-то уйдут, – ответила старуха. – А куда – вот то и вопрос.

И она подтолкнула Агату в спину:

– Ну, и чего встала? Иди давай. Али  страшно? – усмехнулась ведьма.

Да только не страшно было Агате. Хотя кто бы другой разве ж не испугался бы? Отделял Калинов мост Явь от Нави, защищал один мир от другого. И уж кто пройдет по нему, да пересечет реку Смородину, так и не будет тому возврата в мир живых.

Да и то не беда, а только половина.

– Живым через мост Калинов не пройти! Надо духу живому получить дозволение пройти у Горына Трехголового, – научал детей дед Сомарь. – Непрост он, сон нагоняет. Да морока наводит. Но коли одолеешь его да на мост ступишь, то дальше путь не проще будет. Тот лишь пройдет, чья душа легче перышка. А коли много злых дел натворил пришедший, так и упадет во реку во Сумородину. И костей от него не останется.

– Разве может быть душа такая чистая, чтобы легче перышка весила? – спросила Милица у своего деда Сомаря.

А тот лишь пожал плечами:

– Кто ж его знает! Вот как помру, так и пришлю весточку – как оно там да чего.

И будто будущее свое он видел. Не стало доброго да разговорчивого деда Сомаря через три дня. Ехал на кобыле да и упал со стога. Кто говорил, Полуденницу повстречал. Она его и усыпила да скинула со стога. А кто говаривал, что мол,саму Морену в поле увидал. Она его нить жизни и оборвала, серпом своим разрезав.

Умер дед Сомарь, а весточки так и не прислал, потому как тот, кто Явь покинул, уже не воротится в нее.

– Иди давай, – раздался недовольный голос старухи, и она подтолкнула Агату в спину посохом своим деревянным.

Ступила девушка на первую дощечку да и замерла, ног под собою не чувствуя.

А сзади громыхнули раскаты грома.

Глава 11. Лес 

– Чего глаза прикрыла? Али упасть боишься? Хар-хар-хар, – не то засмеялась, не то закаркала старуха, вторя раскатам грома.

А Агата так и стояла с закрытыми глазами, стараясь унять слезы непрошенные, да в сердцах молясь богам о том, чтобы Яговна хоть и стала березой, а все же к праотцам ее душа отправилась. Чтобы не томилась в дереве заключенная…

А вокруг ярилась гроза. И вспышки молний озаряли все, слепя ярким светом. Послышались звуки дождя, застучали тяжелые капли, падая на землю. Рядом лился дождь. Вот только не касался он ни реки, ни моста.

– Поверья боишься? – голос старухи перекликался с непогодой, шипел, как ручьи, бегущие по земле, ухал громом, стучал дождем. – Думаешь, что душа только легче пера по мосту пройти сможет… Хар-хар-хар! – снова рассмеялась она. – Шагай! – недовольно проговорила она и снова подтолкнула Агату вперед.

Сжала девушка перила деревянные, что мост огораживали, да только дерево то показалось ей холоднее камня.

– Не держись, – снова усмехнулась ей в спину старуха,– чай  не упадешь! А коли и свалишься, есть кому поймать.

И она недобро зыркнула вниз, туда, где белели черепа с пустыми глазницами. И хоть пустые глазницы были, да казалось – смотрели в самую душу.

Отпрянула Агата от края моста, не в силах на страдальцев, заточенных тут навечно, смотреть. На тех, кто не знал ни тишины, ни покоя. Тех, кто поставлен был за прегрешения свои прошлые, сторожить границы мира навьего.

Отпрянула Агата от края и пошла вперед, под ноги глядя, да доски старые рассматривая…

А молния все сверкала и сверкала. Озаряла она все вокруг. И если бы кто сейчас был тут да своими глазами все видел, то приметил бы, как шли по мосту Калиновому через реку Смородину две путницы. Одна – младая, с темной косой, которая в свете ночном казалась серебряной, другая – седая, как поземка зимняя. Только серебро то черным сейчас казалось.

Вот и пойми – то ли ночь врет, то ли правду показывает, да то, что днем сокрыто, открывает…

А меж тем закончился мост. Одна только дощечка и осталась Агате до берега, один только шаг до земли Навьей.

Оглянулась она на оставленный позади берег да на деревню, что в дожде косом и неверном свете луны казалась паутиной серебряной укрытой. Смотрела на дом свой покинутый, места, где все детство ее прошло, и не узнавала. Будто незримо поменялся мир. Вроде и тоже все, с детства виденное и привычное. А другое все.

Вздохнула девушка, да ступила на землю.

А старая колдунья снова за руку ее схватила. Да пуще прежнего сжала тонкое девичье запястье. Раньше обручем железным пальцы старухины казались. А теперь и вовсе тисками сжались они на руке.

– Пошли, – недовольно сказала старуха, – нечего тут любоваться стоять!

Сделала Агата шаг, и будто сама земля отозвалась. Все, что до этого неживым да замершим казалось, будто ото сна отряхнулось да сбросило с себя пелену. Встретил ее лес запахом хвои и мха, укутал сыростью грибною. Будто в обычный лес вошла Агата, а не в навий.

Ещё один шаг вслед за древней старухой, и зашелестела трава, щекоча босые ступни Агаты, засмеялся лес крикам птиц ночных, заплясал в танце, ветром клонимый. А тут из-за деревьев засветились глаза. То в одном месте появятся, то в другом. Будто сам лес темный на пришедшую гостью посмотреть решил.

Да только не было до этого Агате никакого дела. Да и какая разница, что да как теперь будет и куда ее старуха жуткая ведет, коли бабушка Яговна, та, которая ее сызмальства растила, деревом безмолвным стоять осталась у дома? Колдовство… И черное, страшное то колдовство…

Да а лучше ли она сама?

Коли сама тех сарочинов погубила ? И хоть сами те напали, а все же людьми они были. А тени жуткие, ломанные, всех их в землю утянули. Да ведь сама она, Агата, им повеление такое и дала…

Встала перед глазами картина страшная, как сарочины гибли. И так взор застила, что вздрогнула Агата, когда пальцы старушечьи на ее руке разжались.

И впервые посмотрела девушка на ту, кто в ночь в дом ее явился да все переменил.

Волосы ее седые, нечесаные, лохмами свисающие, будто живые на ветру шевелились. Изъеденное морщинами глубокими лицо да кожа желтая, будто береста на солнце высушенная. Жуткая старуха была. А хуже всего глаза ее были. Будто и не человек вовсе на тебя смотрит, а сама пустота и тьма. И словно бледным огнем они светятся.

 Нарядная рубаха была на колдунье надета, с вышивкой да узором затейливым. Да только не радовал узор глаз, как и браслеты нарядные на руках колдовки старой.

Холодно, зябко Агате стало под взглядом ведьмы. Даже когда Услад свое дело темное сделал –  и то так холодно не было. А сейчас хоть в тулуп кутайся – не спасет.

– Вижу, клянешь меня, – прокаркала старуха. – Да только дело глупое. Сама все поймешь со временем.

Топнула колдовка ногой, и зашевелилось дерево трухлявое, что на пути стояло, в сторону словно отходя, и открылся вид на избушку, которая стояла будто на снеге белом. И только подойдя ближе, Агата поняла, что не снег то и не камни белые были. Что избушка стоит на костях…

Глава 12. Изба на костях

Жуткая изба. Да только и в лесу оставаться страшно. А уж как к избе ближе подошли Агата со старухой, так и вовсе девушка замерла. Окружал ту избу тын из осиновых кольев. И на каждом из них, где по коровьему черепу висело, а где и по человеческому.

Жутко это. Да не настолько как те черепа, что по началу неприметные были, а стоило к избе чуть ближе подойти, как взялись они незнамо откуда, будто из-под земли, засветились глазницами пустыми, запрыгали, подкатились к Агате, окружив ее. А те, что на кольях висели, тоже глазницами пустыми к ней повернулись.

– А ну, пошли вон! – прикрикнула на них старуха.

И черепушки тут же врассыпную покатились кто куда.

– Куда собрались? – снова недовольно проворчала старуха. – Место свое забыли? А никак обратно в землю вас верну?!

Черепа, будто испугавшись угрозы, тут же вернулись каждый на свое место, снова от взгляда скрывшись в сумраке ночном, да в тенях густых, чернильных, да так и остались подходы к дому колдуньи сторожить…

– Пошли, – она потянула застывшую Агату за руку. – Да бабушкой меня величай, тогда никто тебя не тронет тут. Будут думать, внучка ты моя, – и, словно угадав мысли Агаты, который было чуждо называть себя внучкой ведьмы проклятой да темной, которая ее родную бабушку Яговну в березу превратила, добавила: – Слова-то и я сказать могу. Только тебе то надобно. Не мне, – твердо да жестко отрезала старуха. – Так что сама и говори. А коли не хочешь моей внучкой величаться, так вон иди и им сразу на ужин-то и отправляйся. – Она кивнула на черепа, которые внимательно следили за девушкой из ночи. – Чай давно уже они человеченки не едали. То-то обрадуются!

Ведьма подошла к избушке и свистнула. Да так громко, что вокруг деревья пригнулись. А изба повернулась к хозяйке, показывая дверь.

И тут же из земли вылезли толстые корни, сплелись, свились меж собой, словно клубок змей, да ступенями стали, что в избушку вели.

– Пошли, – снова по-старчески закряхтела хозяйка избы на костях и шагнула на ступени.

А Агата последовала за ней.

И рада бы была убежать испуганная девушка, да куда ей бежать, у кого теперь просить помощи? У Услада, который посмеялся над нею, да то, что не его было без разрешения взял? У Услада, которому она жизнь спасла, да взамен клеймо ведьмы получила?..

У Яговны?.. Та бы защитила, помогла, утешила да приласкала, да нет ее теперь. Осталась она деревом полуночным, серебром укутанным, стоять у избы их ветхой. И тянулись ветви той березы к уходящей вслед за ведьмой Агате. Да разве ж дерево с места сойдет?

Некуда Агате бежать. А теперь уж и захочешь – не убежишь. Кругом кости да черепа, что глазницами пустыми, будто в душу заглядывают, да сторожат ворота …

Глава 13. Ведьмин наказ

Старая дверь со скрипом открылась, и Агата вошла следом за лесной ведьмой в дом. Пахнуло сыростью и грибным запахом, лизнул холод непротопленной стылой избы ступни да на спину запрыгнул, в крепкие объятия девушку приняв.

Ведьма шагнула, и под ее ногами заскрипели доски старые да черные. А в углах не то тени, не то змеи зашевелились.

Агата лишь на мгновение остановилась. Да и шагнула следом.

– Там теперь твое место, – махнула рукой старуха, указывая на узкую лавку у печи, и зажгла лучину.

Осветилась изба и врассыпную разбежались пауки, что до этого по стенам ползали и паутину плели. Собрала ее колдунья да бросила в корзину плетеную, что у стола стояла:

– Пауки по углам кудели напряли. Вот тебе на завтрашнюю зорьку и дело есть! – довольно сказала старуха. – Негоже у меня тут бездельницей сидеть. Коли пришла, так за дело берись. Мне дармоеды не нужны.

– Бабушка, ведунья лесная! – Агата, наконец, набралась смелости и упала старухе в ноги. – Все, что скажешь, делать буду. Скажи только мне, как Яговну вернуть. Все сделаю, что не пожелаешь. Хочешь – мою жизнь забери, да ей отдай!

– Ишь какая! – фыркнула старуха, блеснув глазами. – Жизнью-то то размениваться как привыкли. Не ты ее получила, не тебе и решать, когда конец ей придет. А Яговна твоя черенком березовым была, да березою стала. Ужо говорила я тебе. Откуда пришла, туда и ушла. То, что живым человеком не было, им и не станет. Нету Яговны больше.