Читать книгу: «Солнцестояние», страница 3

– Не бойся, Саедана. Я о тебе позабочусь, как и обо всех остальных. Желаешь, землю буду есть ⁴, что все сделаю, дабы тебе хорошо на том свете гостилось? Навещать тебя буду обязательно, не плачь, моя милая, одну не оставлю. Прах соберу и похороню как полагается, – успокаивала девицу Углешка, нежно поглаживая по спине, – пойдем, Саедана, время пришло.

Жар огня близ ямы нещадно щипал кожу, Ведана почувствовала, как подмышки взмокли, а по пояснице щекотно скатились капли пота, наблюдая за тем, как Углешка, переплетая пальцы с Саеданой, повела ее на мучительную смерть. На лице жрицы несмываемой маской застыла решимость, девочка поджала маленькие губки и подняла над головой заветный серп.

– Молись, Саедана. Да услышат тебя боги, да помогут возродиться в новом обличье! Оставь сомнения, дева, не страшись смерти, как не страшилась и жизни! Существуем в муках и умираем так же, лишь тогда наша жертва будет принята.

– М-матушка-з-земля, услышь м-меня, я т-т-твое дитя. Я обращаюсь к тебе со всей любовью. Я есмь то, что я есмь! – С каждым последующим словом речь девушки обретала уверенность, дрожь в голосе утихала, словно стоя на краю обрыва, она вдруг увидела нечто неподвластное тем, кому еще предстояло жить. И Саедана, и Углешка смежили веки, набирая в грудь побольше воздуха, одна – чтобы насладиться сладостью последнего глотка, вторая – уловить связь с богами и действовать их рукой. Уже через мгновение Углешка взмахнула серпом, отрезая невидимые нити жизни и рассекая нежную плоть девицы. Каким бы ужасным ни казалось последнее, оно слыло необходимостью, жестом милосердия. Ведана не могла отвести взгляда от хлынувшей густой крови, тотчас зашипевшей в огне, бесстыдно обнажившейся багряной плоти и распахнутых бледных губ Саеданы перед тем, как ее поглотило пламя. Оранжевые и желтые всполохи игриво трепетали, облизывая безжизненное тело, будто наслаждались пиром, устроенным в их честь. Громко закричала Углешка, вторя плачу детей, скорбя со всеми. Из глубоких рукавов ее вслед за телом канули в яму крылья диких голубей, краюшка хлеба и щепоть соли, чтобы душа Саеданы как можно легче воспарила над деревней. Песнь скорби еще долго разносилась по полю, пока огонь не насытился, окончательно погаснув.

– Все прошло хорошо. Спасибо, Ведя, за помощь. Ни один дух носа не показал, видать, костра испужались, – смахнув со щеки последнюю слезу, сказала Углешка довольным голосом, – не забудь собрать Адамову голову на Ивана Купалу. Эх, вот бы хоть раз увидеть Царя-Архилина ⁵, что произрастает целебный корень из груди мертвеца, да только где ж среди пепла его сыщешь.

Углешка спрыгнула в яму, когда Ведана наконец пришла в себя и подала жрице деревянную шкатулку с выжженным на ней незнакомым знаком. Спроси девушка, и Углешка не ответит, лишь хитро улыбнется да подмигнет голубым, почти прозрачным глазом, мол, мне твои дела неведомы, и ты в мои не лезь. Мимо проходящие жители деревни перед возвращением подходили к яме, благодарили жрицу, низко кланяясь, а после понуро брели по знакомой тропинке. Сколько бы раз на пути ни стояла смерть, а каждый ее приход первым ощущается, оставляя шрамы и рубцы на костях. Несколько парней и девиц остановились подле Веданы, нервно заламывая пальцы и топчась на месте в ожидании, когда ведунья обратит на них внимание. Стоило ее взгляду украдкой коснуться локонов стоящей ближе всех девушки, как местные наперебой принялись рассказывать о постигших их бедах.

– Что вы клохчете, аки глупые куры! Говорите по очереди, а ты, Ведана, не давай им на себе ездить, загонят же! – гаркнула из ямы Углешка, подняв голову от пепла, который сгребала руками в шкатулку. Откашлявшись, парнишка постарше сделал шаг вперед, снимая поярковую ⁶ шляпу.

– Прости, ведунья, очень уж помощь твоя нужна. Завелся в полях черт какой, работать не дает, а без запасов мы все по миру пойдем раньше срока. Успеть бы рожь посадить, а он нещадно досуха выпивает задержавшихся допоздна мужиков.

– Как черт-то твой выглядит, знаешь? – скрестила руки на груди Ведана, с прищуром поглядывая на паренька.

– Я-то сам не видал, но люди говорят, высокий, шустрый, на теле ни единого волоска, глаза горят, а зубы как есть острые колья. На четвереньках, словно дикий зверь, на мужиков прыгает.

– Чем отплатишь, молодец?

– Бери что хочешь, ничего не жалко, лишь бы от черта избавиться, – развел руками парень, а в глазах страх плещется.

– Что ж, будь по-твоему. Избавлю от нечисти и плату возьму, в долгу не останешься.

Не сдержавшись, парень выдохнул от облегчения, что ведьме служить не придется, и, водрузив шляпу на голову, кивнул, скрепляя договор.

– Сестер моих не видывали, случаем? – спросила Ведана, помогая Углешке выбраться из ямы со шкатулкой, полной священного пепла.

– Нет, ведунья, не встречались.

В этот миг, не успели они и шагу ступить, раздался звон колоколов прямиком из деревни. До поля он доходил пронзительными отголосками, словно бьющиеся о края утеса волны, оповещая всех в округе о случившейся напасти. Мужики и бабы поспешили к деревне, оставив одних замерших на месте жрицу и ворожею. Переглянулись девушки и, не сговариваясь, одновременно направились на звук, не предвещающий ничего доброго.

Локтями растолкав столпившихся у домика на окраине зевак, Ведана и Углешка подошли ближе. Парни и девушки, потворствуя праздному любопытству, охали и вздыхали то ли от страха, то ли от облегчения. Завидев их, молодая хозяйка, сама еще дитя, за юбку которой прятался старший сын лет пяти, запричитала, бессвязно что-то бормоча, прижимая как можно сильнее к груди новорожденную малышку. Так ничего и не добившись от девицы, Ведана нырнула в проем открытой настежь двери и шумно втянула вставший поперек горла воздух. На полу посреди крохотной комнатушки лежала ее старшая сестра, бледная, словно кто мукой присыпал, со сложенными на груди руками, точно спящая. Подле Казимиры, уронив голову в ладони, горько рыдала Греза, ее тонкий стан подрагивал при каждом всхлипе, а темные волосы, будто полевые ужи, подпрыгивали, вторя скорби.

– Что теперь будет, что станется с деревней, Ведя? Нечисть со свету сживет, а так пожить, еще подышать хочется. Бедная, бедная Казя, – шептала Греза, покачиваясь взад-вперед.

Ведана опустилась рядом с сестрами, с нежностью, на которую не осмелилась бы при жизни Казимиры, погладила охладевшие щеки и волосы цвета воронова крыла, поправила взлохмаченные пряди. Несмотря на то что Казя никогда особо не любила Ведану, отдавая предпочтения младшей из них – Грезе, чувства ее были не взаимны. Средняя сестра всегда брала со старшей пример. Ходила хвостиком по деревне, едва встав на ноги. Светилась тайным обожанием. Но Казимира лишь изредка позволяла себе быть с Веданой мягкой, не преминув больно уколоть девушку за худо сваренный отвар или неправильно собранные травы. Не со зла, но ученья ради. Завидовала Казимира, что силу свою от матушки приобрела, а средняя с рождения видела больше остальных, подолгу порой с пустотой разговаривая.

– Скажи, что не оставишь нас без защиты, Ведя, что примешь дар! – до боли стиснула пальцы сестры Греза, вымаливая согласие.

– Ритуал проведем на закате, а после дадим огню подношение. Боги будут довольны. – Маленькая ладошка Углешки легла на плечо подруги, едва ощутимо сжимая.

– Греза, как вы оказались здесь, чего ради сестру хоронить придется? – не сводя взгляда с сестры, бескровными губами спросила Ведана.

– Дак хозяйка нас и позвала, говорит, дух нечистый завелся. Все молоко прямо из коровы выпивает, вещи с места на место перекладывает да сундуки перерывает, видать, ищет что-то. А мы как зашли, он выпрыгнул и так быстро из окна наружу, что Казя тотчас замертво упала, – вновь заплакала младшая сестрица, роняя крупные капли на домотканое платье.

– Не домовой. Чую, чужой кто был, – поднялась Ведана с места, сдернула с кровати простынь и положила рядом с Казимирой. Лучше сестру домой унести поскорее, нельзя оставлять там, где нечисть околачивается, того и гляди не только душой завладеет, но и телом. Пересуды местных стали громче, не спешили люди по домам расходиться, не зная, что без их ведома делается. Только когда сестры Казю в простыне на улицу вынесли, голоса смолкли. Старались мертвой ведьме в лицо не смотреть, то и дело крестились, расступаясь в стороны.

– Как же со зверем-то быть, а? Убежал, но воротится ведь, – спросила хозяйка дома, стыдливо поглядывая на завернутое в ткань тело, закрывая сыну глаза, чтобы сам не смотрел. Ведана стиснула зубы от подступающей злобы: не успела она сестрицу старшую оплакать, а жители все о себе толкуют, помощи ждут, словно ведьмы не люди вовсе и горевать им не положено.

– Соседи ваши, случаем, лучше жить не стали, когда беды случаться начали? – нехотя спросила за ведунью Углешка, на соседский дом поглядывая. Жрица и вовсе помогать не желала, не ее это дело, да и может ворожею вовсе сами местные и отравили или напугали, с них станется. Недолюбливают они ведьм, не понимая, что без них совсем пропадут. Навалилась вдруг на девочку смертельная усталость. Сколько веков она в этой деревне живет, скольких душ повидала, тел несчастных огню предала, но что было делать, коли боги ей поведали, что родится в этом месте нечистая сила, способная весь мир в прах обратить, только лишь телу данному семнадцать зим исполнится. Много жизней загублено, но боги свое твердят. На покой бы уйти поскорее, да Ведану жалко будет, привязалась Углешка к девице, словно к сестрице родной.

– Стали, стали! – закивала девица, еще долго перечисляя, какие счастливые сделались соседи в последнее время, как стол полон яств оказался, ткани добротные у печи сушатся, пока окончательно из виду не исчезла вместе с ворожеями.

На свежевырытую ямку поставили деревянные козлы, обложили камнями, чтобы огонь не перебрался на дом. Завернутая в полотно Казимира покоилась на них, ожидая, когда ее тело передадут в объятия пламени, а душа, свободная от мирских тягот, отправится дальше. Греза, сложив руки в молитве, надеялась, что выпитый Веданой на настое полыни яд не лишит ее и второй сестры. Но таков обычай: чтобы отпустить одну ведунью и принять ее дар, было необходимо испить горький отвар из трав и суметь удержаться между жизнью и смертью. Ведана дрожащими руками откупорила бутылек с ядом и молила богов дать ей достаточно сил и смелости для свершения обряда.

Густая темно-коричневая жидкость с трудом перетекла в горло, тяжело опустившись на дно пустого желудка. Мгновение ничего не происходило, ворожея даже решила, что яд не сработал или боги оказались милостивы, избавив ее от мучений, но когда выпитое бурлящим комом поднялось обратно, а перед глазами действительность исказилась до неузнаваемых силуэтов, взмолилась, чтобы смерть наступила прямо сейчас. Навалившись на козлы, корчилась Ведана от боли, терзающей нутро, заламывающей кости, изо всех сил стараясь удержаться в сознании. Сквозь плотную пелену она услышала голос старшей сестрицы, просящей ее быть сильной, но то оказалась вовсе не Казя, а Углешка, с тремя головами и восемью ногами и руками, кружившими вокруг маленькой фигурки. Вспыхнуло пламя, кто-то оттащил ведунью подальше от огня, и прежде чем погрузиться в забытье, Ведана увидела, словно во сне, как чернеет и обугливается некогда белая нежная кожа сестры.

Всю ночь девушка металась между Навью и Явью, исторгая из желудка непомерное количество желчи и плохо переваренных остатков пищи, а наутро, с трудом подняв веки, почувствовала, каким легким стало тело. На мгновение показалось, что мертва, и вместо страха ощутила облегчение. Заметив, что сестра пришла в себя, Греза подскочила к полатям, будто всю ночь не сомкнула глаз, ведя борьбу за душу Веданы.

– Сестрица, ты смогла, хвала богам! Я уж думала, что и тебя схороню, – едва слышно прошептала Греза, целуя руки девушки и омывая их собственными слезами.

Поднявшись, Ведана обняла младшую сестру, ощущая хрупкие, словно птичьи косточки под грубо сотканным платьем, и наконец заплакала сама, скорбя обо всем пережитом. Теперь, когда Казимира покоится с миром, еще многое предстояло сделать. Первым делом помочь местным жителям, а опосля провести ритуал защиты деревни перед праздником Ивана Купалы. Медлить означало обречь людей на погибель. Обряд необходимо проводить втроем, и Ведана не знала, согласится ли Углешка принять в нем участие. Раньше сестры проводили его тайком вместе, но сейчас иного выхода не было.

Спровадив Грезу за свежей водой, Ведана достала из-под полатей закутанную в отрез добротной ткани книгу, доставшуюся от матушки. В ней находились знания, передаваемые от старшего поколения к младшему, тщательно оберегаемые от дурного глаза и неокрепшего разума. Некоторых ингредиентов для обряда недоставало; поглаживая ветхий корешок, девушка еще раз пробежала глазами по списку, чтобы строки отпечатались в памяти, и поспешила вернуть книгу на место до прихода Грезы. Хорошо бы перед солнцестоянием подношение воде сделать и обязательно наказать детям в деревне, чтобы не рвали кувшинки. Иначе разгневаются русалки, что не смогли принять участие в праздновании, и до самой зимы станут беды насылать, утаскивать в свое царствование купающихся, оберегать рыбу от крючка рыбаков.

Испив остывшего взвара из ягод ⁷ и прихватив с собой оставшиеся со вчера пироги в котомку, Ведана вернулась к дому, где нашла свой конец Казя. Хозяйка управлялась одновременно с печью и детьми, бегающими по комнатушке. И не по-доброму смотрела на гостью, поправляя взмокшие волосы под сбившимся набок платком, будто страшилась, что и вторая сестра решит помереть на ее глазах.

– Отсюда он вчерася выскочил, и наутек. На зайца похож, с длинными ушами и лапами, черный как ночь. И скалку мою новую в зубах прихватил.

– Соседи твои дома? – спросила Ведана, заглядывая за печь.

– Уехали они в поле еще с час назад, вот попросили за их дитем присмотреть, – проговорила девушка, поймав за рубаху мальчика, чуть не уронившего на себя со стола большую кадку.

«Ну и славно», – подумала ведунья, пробираясь в соседский дом. Схоронившись за печью, стала она ждать, когда проказливый бесенок явится, и точно, прошло не меньше трех часов, как, фыркая и беспрестанно чихая, по приставленной к чердаку лесенке спустился коловёртыш. Вытянутые пушистые уши подметали пол, лоснящаяся черная шерсть переливалась в свете из окна, а длинный, будто коровий хвост хлестал воздух из стороны в сторону. Вот, значит, как получается. Завидовали соседи, что тех же благ не имели, и завели себе хитрого помощника, приносящего желаемое из ближайших домов. Негоже с нечистыми духами договоров иметь, так ведь можно и при жизни души лишиться.

Коловёртыш залез на стол, хватаясь цепкими пальцами, и стал изрыгать свежее коровье молоко прямо в пустой хозяев кувшин. Подкравшись ближе на корточках, Ведана схватила существо за свесившийся к полу хвост и начала крутить по комнате бьющегося в страхе бесенка. Заревел коловёртыш, взмолился, и только тогда остановилась девушка, заглядывая в ярко-желтые глаза нечисти, распахнувшиеся в страхе.

– Не будешь больше воровать у честных людей, черт?

– Ой, не буду, не буду, ой-ей, отпусти, все что хочешь для тебя сделаю! – болтаясь на собственном хвосте, простонал зверек, прижав длинные уши лапами к груди.

– Ничего мне от тебя не надобно, бес, уходи, пока цел, а то сейчас как достану веничек свеженький да пройдусь им по твоему хребту и косточкам, мало не покажется! – вскрикнула Ведана, тряхнув беса за хвост для пущей убедительности.

– Ой-ей, не надо, молю, пощади. Не хотел я, не хотел! В поле поймали и служить заставили, ворожея, правду говорю! Я и рад бы уйти, но ошейник шею давит, домой не пускает.

И правда, подняла ведунья коловёртыша повыше, присмотрелась – висит на тонкой шее шнурок, а к нему мешочек с травами привязан.

– Экий ты баламошка ⁸, так глупо попался. На смех поднимут сородичи тебя, когда узнают. Ладно, так и быть, освобожу, но за это плату возьму. – С этими словами девушка отпустила беса на пол, сняла шнурок с травами и, не жалея, выдернула пучок шерсти с бока коловёртыша, с заливистым смехом наблюдая, как удирал зверь из дома со всех лап. Теперь-то уж не воротится. Подходя к соседней избе за получением платы за работу, Ведана заметила Углешку. Жрица беседовала с хозяйкой во дворе, пока девица не кивнула в сторону ведуньи, вытирая руки о передник.

– О, Ведя, а я как раз тебя ищу. Хотела о здоровье справиться, а Греза говорит, тебя уже и след простыл. Стало быть, хорошо ритуал прошел.

– Не жалуюсь, спасибо. Случилось чего?

– Подумала, тебе помощь моя понадобится для обряда защиты. А еще на кладбище девоньки рассказывали, что завелся у их невестушки дух какой. Ночами под окнами скребется, днем то плуг сломает, то лопату. А намедни самого хозяина покалечил, да так, что тот и в поле выйти не может. Думали, домового обидели, еду оставляли за печью, а все по-прежнему.

– В самом деле, понадобится. Благодарю тебя, жрица. А чего же они сами ко мне не пришли? Боятся? – спросила Ведана, сверля взглядом из-под светлых бровей девушку, тотчас бросившуюся в дом за откупом для ведьмы.

– Дак ведь думают, что сидишь ты в избе и оплакиваешь сестрину смерть, вот и не решаются беспокоить, – пожала плечами Углешка, перебрасывая серп из одной руки в другую. Ведане действительно именно так поступить и хотелось: запереться в доме, спрятаться под полатями и горько-горько плакать, пока весь дух не выйдет. Но кто тогда за нее всю работу в деревне сделает? Да и пока ноги несут, некогда голове задумываться о постигших ее печалях.

– Для обряда мне еще кое-что собрать нужно, и, если нет у тебя никаких дел на кладбище, пойдем со мной, подсобишь в чем. Но сначала обереги и травы возьмем, мало ли какой дух к ним прицепился, а покамест до нужного дома доберемся, уже и стемнеет как раз.

В одном из окон указанной Углешкой избы горел тусклый свет лучины, хотя солнце еще не попрощалось со своими подданными. На стук в дверь к ним вышла тоненькая, будто молоденький росток, девушка лет тринадцати, с туго затянутой светлой косой, уложенной вокруг головы. По очереди она взглянула на пришедших гостий, распахнув в удивлении большие васильковые глаза.

– Доброго тебе вечера, Айка. Услышала я о твоей беде и привела помощь, – обратилась к девушке Углешка, указав на давнюю подругу. Названная Айкой робко улыбнулась ворожее и низко поклонилась к самой земле.

– Благодарю от всего сердца, но боюсь, отплатить мне нечем будет. Муж мой нынче слег и в поле работать не может.

– Коли хочешь его спасти и в дом мир вернуть, можешь косою своей пожертвовать. Большего мне не надо будет, а волосы вновь отрастут да гуще прежнего станут, – произнесла Ведана, предлагая девушке тотчас воспользоваться серпом жрицы. Недолго думая, Айка взяла орудие Углешки и, зажмурившись, отсекла острым лезвием косу под самый корень, вложив в ладони ведуньи единственное имеющееся у нее сокровище.

– А теперь рассказывай, видела духа? Где чаще всего появляется?

– И в избе его слышно, и за ней. Лицом к лицу не сталкивалась, лишь тень мельком проносилась мимо. На червеца похож, без рученек, без ноженек ползает.

Прислушалась Ведана, закрыв глаза, тишина стояла гробовая, ни птиц, ни зверья слышно не было, казалось, только ветерок теплый гуляет меж яблонь, треплет ветки, шуршит листом. Подошла она поближе к деревцу, коснулась ладонью шершавой коры, но не стан его крепкий стонет, а тоненький голосок шепчет, не находя ответа: «Как меня зовут? Как меня зовут?»

– Хоронила кого в саду? Некрещеного родственника али дитя малое? – обратилась Ведана к Айке, которая, громко охнув, прижала к губам пальцы.

– Хоронили, ведунья, дитя собственное. Слабое было, лишь денек подышало одним с нами воздухом и сгинуло, словно не бывало его, – произнесла девушка, едва сдерживая рыданья.

– Выходи, не бойся, матушка твоя пришла с тобой познакомиться да именем тебя одарить. – Ведана вновь повернулась к дереву, поглаживая, словно кожу младенца. Зашумела яблоня пуще прежнего, стряхивая с себя листья и дикие яблочки. Не пойду! Не любит она меня, бросила во сыру землю и забыла. Я хотела домовым сделаться, не пускает!

– Люблю, люблю, моя маленькая! Не бранись на меня. Я хотела назвать тебя Ергой, но не успела, – заплакала девица, завыла.

После слов Айки яблонька успокоилась, из-за дерева высунулось прехорошенькое личико игоши, обрамленное светлыми, будто у ангелочка, волосами. Розовое тельце, все в царапинах и кровоточащих ранах, сжималось, сокращающиеся мышцы расслаблялись, помогая духу перемещаться, будто гигантской личинке, а вместо конечностей при каждом движении тряслись короткие отростки бурой плоти. Ведана разрывала голыми руками траву подле яблони, пока не наткнулась на маленькие детские косточки, аккуратно сложенные вместе. Затем сняла с шеи свой крестик и передала Айке, легонько подтолкнув ее в спину. Слезы медленно струились по щекам девицы, она опустилась подле игоши на колени и надела дрожащими руками на шею дочери простенькое украшение и осенила знаменем ночную тьму.

– Покойся с миром, любимая Ерга.

– Мы уведем ее туда, где ее душа будет свободна, Айка, но ты должна пообещать, что не забудешь о ней, станешь навещать, и обязательно ставь еще одну тарелку каждый раз, садясь за стол. А теперь иди, ложись рядом с мужем, ваш сон больше никто не потревожит. – Ведана прошептала молитву напоследок и отпустила раскланявшуюся в благодарностях хозяйку избы.

– Спасибо, ворожея. Вся злоба из меня испарилась, и я готова идти с вами. За твою доброту проси чего хочешь, – сказала игоша, когда Углешка взяла ее на руки и запеленала в подол своего одеяния.

– Мне бы зуб твой, Ерга. Коли не жалко.

Дав молчаливое согласие, игоша разинула рот с кривыми пеньками гнилых зубов. И не поморщившись, Ведана просунула руку, выкорчевала с корнем из мягкой десны один из них и тут же сунула в котомку, замарав в чужой крови не только рукав, но и платье и даже дорожную суму.

– Для чего тебе все это надобно, Ведя? Неужто для обряда защиты? – задорно спросила Углешка, укачивая прикорнувшую игошу.

– Для него самого. Так написано в книге матушки. Волосы повинной матери, ивовый пруточек, пучок полыни, трава мертвых и непременно три дара. Первый – забранный силой, второй – что дух сам пожертвовал, и последний – того, кто ритуал проводить будет, но с этим всегда успеется, а теперь идем через кладбище в поле, где мужики нечисть видели. Сейчас самое время. У тебя еще поленья остались?

Собрав по пути плесень и мох с могил, Ведана оставила Углешку у кладбища, чтобы вернуть игошу туда, где ей и положено быть, а сама развела большой костер, освещающий теперь всю округу. Ырка боится огня, однако, если сделать все правильно, он явит себя, несмотря на опасность. Вытащив из котомки ножичек, ведунья провела лезвием от запястья до локтя, позволяя крови стекать и впитываться в землю-матушку, покуда приторный манящий запах не достигнет злого духа.

 
Спи, дитятко, почивай, свои глазки закрывай,
Стану петь я, распевать, колыбель твою качать,
Ходит Сон по терему, Дрема под окошечком,
А как Сон-то говорит: «Я скорее усыплю»,
А Дрема-то говорит: «Я скорее удремлю»,
А как Сон-то говорит: «Где бы колыбель найти?
Где бы колыбель найти, поскорее усыпить? »⁹
 

Затянул кто-то песнь красивую, песнь знакомую, мягким голосом, да так ласково, будто мать родная убаюкивает. И тепло на душе сделалось, веки сами собою смыкаются, но нельзя поддаваться тьме ночной, сгубит каждого, разберет по косточкам. Прежде чем Ведана заметила нескладное безволосое тело, подбирающееся к ней на коленях, ырку выдали глаза, ярко горящие в темноте на сине-сером лице. Кожа туго обтягивала кости и череп, причинное место сухим черенком шлепало по бедру при каждом движении, а рот открыт в немом крике. В щели между острыми зубами проникала завораживающая мелодия, призванная усыплять уставших путников, и только когда ырка подошел ближе, стали видны трупные пятна и гнойные язвы, покрывающие его с ног до головы.

– Я-то уж думал, деревенские костер жгут, чтобы согреться, пришел отужинать, а тут ведьмовское отродье, дитя нечисти явилось. Не говори, что изгнать меня вознамерилась? – Ырка хрипло рассмеялся, и смех его после раскатистой колыбельной звучал жутко, поглощенный вязкой темнотой.

– Вижу перед собой лишь одного жалкого злобного черта, что с собственной жизнью был не в ладах, а теперь на других покушается. Себя убил, такой грех на душу взял, и ради чего, спрашивается? Надеешься за чужой счет дожить недожитое? Не выйдет! – топнула ногой Ведана, сжав зубы до скрипа.

Углешка наблюдала издалека, пораженно распахнув глаза, за время службы на земле ничто, казалось, не способно удивить ее. Но вот стоит жрица и смотрит на то, как некогда близкое ей существо человечье пляшет у костра перед гнусным демоном. Ведана, раздевшись догола, извивалась ивовым прутиком, высоко попрыгивая, аки молоденький козлик подле матери, и молясь самой Нави. Пшеничные волосы разметались по ветру, кровь, стекающая с руки, окрасила шелковую кожу на груди с острыми пиками розовых сосков и кожу ниже, у самого лона, а ей все равно, мурлычет песню под нос да радуется. Ведана, словно почувствовав нахождение поблизости Углешки, слизала остатки спекшейся крови с кончиков пальцев, уставившись на другой конец поля. Понеслась жрица со всех ног к избе ворожей, раня нежные ступни; разбудила Грезу и трясла несчастную за плечи, пока та окончательно не пришла в себя.

– Очнись, скорее же, когда ваша матушка родила Ведану? Сколько зим назад?

– Никто точно не знает. Мама нашла ее у кромки леса еще младенцем и принесла домой. Не родная кровь она нам. А что случилось-то? Где Ведя? – сонно потирая кулачками глаза, спросила Греза.

В это время дверь в избу отворилась, и уставшая старшая сестра вошла в дом, снимая с плеча полную котомку припасов. Ничего в ее внешнем виде не напоминало сцену, увиденную в поле, даже рана на руке, хоть и была свежа, но чиста и покрыта сорванным по пути подорожником.

– Вот ты где, а я тебя обыскалась. Думала, будешь ждать у могильника. Раз уж все в сборе, можем провести обряд и сейчас. Я все собрала.

– Что? Ночь же на дворе, – простонала Греза, спуская босые ноги с полатей.

– А чего медлить, завтра уже седмица, а там и праздник начнется. – Ведана поставила на печь большой котел и по очереди принялась доставать ингредиенты из сумы, укладывая на дно. Углешка то и дело поглядывала на оставленный на столе серп, с которым обычно никогда не расставалась, но любое резкое движение могло выдать ее план. Задумала она сделать вид, что все между подругами по-прежнему, а как только ворожея отвлечется, схватить серп и зарубить на корню. Предать огню Ведану можно и позднее, а после оплакать как подобает. За окном вдруг раздалось воронье граянье, множилось, разрасталось, будто зерновая горчица. Громкий стук заставил жрицу вздрогнуть, Греза за ее спиной вскрикнула, увидев птицу, со всей силы разбившуюся о ставни, за ней последовала еще одна и еще, пока кровавые мазки не украсили каждое окно дома.

Углешка обернулась в поисках серпа, но его на месте не оказалось, и только девица открыла рот, как перед ней тотчас оказалась Ведана, отсекая детскую голову, покатившуюся по полу с вывалившимся наружу языком. Младшая сестра ворожеи застыла в ужасе, глядя на обмякшее тело жрицы, и осела на пол, не в силах произнести ни звука.

– Чуть не забыла, нужен и четвертый дар. Плоть богини. – Схватив за волосы голову Углешки, Ведана опустила ее к остальным ингредиентам, тщательно вымешивая получающийся отвар. Сковырнув запекшуюся рану, девушка капнула добрую порцию собственной крови в котел и, зачерпнув половником вязкую жидкость, выпила все до дна.

– Я та, пред кем расступаются границы миров! Теперь Явь, Навь и Правь будут принадлежать лишь мне! – Раскатистый смех Веданы отскакивал от стен, окружающее пространство дрогнуло, исказившись, и пошло волнами, обрушивая стены избы. Ворожея, ныне и сама ставшая богиней, воспарила, раскинув руки в стороны. К деревне потянулись духи, призванные силой Веданы, желающие быть причастными ко всему, что явит им новая покровительница. Повсюду разгорались пожары, сметая все живое и мертвое на своем пути. Крики женщин и детей, стоны мужчин и мольбы – ничего слаще этого Ведана не слышала никогда в своей жизни, наслаждаясь каждым мгновением в новой ипостаси.

– Все вы будете мертвы и воскреснете, навеки преданные мне, мои дети, дети мха и полыни!

Смех ее еще долго раздавался в поднебесье, пока весь мир окончательно не погрузился во тьму.