Читать книгу: «Цветочница», страница 3

Глава 7.

В институт Ленка поступила легко, вот только после оформления в общежитие жить было трудновато – за бабушку беспокойно, как она там будет без неё управляться, и девчонки кругом незнакомые… Отец приехал на побывку перед самым Ленкиным отъездом в город на учёбу. Гостинцев привёз и совместных фотографий его нового семейства.

– Лен, а чего ты не стала поступать в нашем городе? – спросил отец, – Жила бы не в общежитии, а у нас, лучше ведь с семьёй-то.

– Пап, а бабушка как же тут одна? – помолчав, спросила Ленка, сначала она хотела сказать, что её никто и не звал, когда она только ещё выбирала институт для поступления, а теперь какой уже смысл – это обсуждать, – Так я на выходные смогу приезжать, и в каникулы. А ты и сам-то вон как редко к нам выбираешься.

– И то верно, – согласно кивнул отец, – Ну, ничего, денег я тебе буду по-прежнему присылать, на жизнь тебе хватит.

– А что тётя Тамара и в этот раз к нам не поехала? – осторожно спросила Ленка, – Хоть бы на Галинку посмотреть, она ведь, наверное, и не знает, что у неё здесь я есть, и бабушка.

Сергей дочери ничего не ответил, да и что ему сказать, если Тамара категорично заявила, что к свекрови в деревню больше ни ногой, выслушивать её выговоры, да и Лена пусть живёт там, у бабушки, потому что ей, Тамаре, и с двумя детьми забот полно, чтоб еще за взрослой девицей присматривать… может и эта в мать натурой пошла, такая же «гулящая».

От Натальи, Ленкиной матери, вестей никаких не было, она и думать забыла о своей дочери. Сергей знал, что Наталья повторно вышла замуж и родила двоих детей, Ленка и там была не нужна.

Бабушка вздыхала порой, храня секрет – раздобыв у сына адрес бывшей снохи, она написала Наталье пространное письмо о дочери, фотографию Ленкину вложила… В городском фотоателье Ленку фотографировали, для поступления в институт, заодно и портрет сняли. Глаз не отвести, как сказал старый фотограф…

Ответа Капитолина не получила, вернее, получила не тот, что ждала – её письмо вернулось с пометкой «Адресат выбыл», на этом и завершила Капитолина попытки хоть как-то матери напомнить, что у той дочка растёт.

Учиться Ленке нравилось, химико-биологический факультет она выбрала сама, и планировала после окончания вернуться в родные края, работать на молокозаводе. Ей в учёбе нравилось буквально всё, и вечера она проводила за книжками, иногда выбираясь на какое-нибудь мероприятие от студенческого комитета. Особенно ей нравились разные выставки и театр… Такого в деревне не увидишь, и приезжая в выходные домой, Ленка с жаром рассказывала бабушке, что ей довелось посмотреть.

Ленка заканчивала первый курс, когда стало понятно, что перемены в стране – явление вовсе не временное. А вот что непонятно было, так это чего же ожидать от этих перемен…

– Распределение отменили, – сказала Лена, приехав домой, – Теперь после окончания института искать работу мы будем сами. Даже не знаю, хорошо это или плохо… С одной стороны, я могу быть спокойна, что не пошлют за тридевять земель, точно на наш завод попаду. А с другой… не знаю.

Бабушка качала головой и не признавалась Ленке, что сама ночи не спит от раздумий, что же происходит и как они дальше будут жить. На молокозаводе людей отправляли в отпуск без оплаты, а тем, кому повезло остаться на сменах, зарплату выдавали продукцией, под запись…. А кому оно в деревне надо, когда здесь в каждом дворе и молоко своё, и сметана, и творог. И вот вроде бы пришла пора тратить отложенные раньше деньги, те самые, с книжки. Капитолина Захаровна, словно что-то предчувствуя, сняла их и хранила дома, но… теперь на них можно было мало что купить, потому и вертела бабушка Капа в руках эти новые цветные купюры и думала – муки да сахару, хоть на какое-то время хватит! Ленке продуктов запас, чтоб с собой в общежитие возить…

Народ потянулся на электричку, которая в пять утра отъезжала от маленького полустанка в город. Нагруженные сумками и корзинами, деревенские, кто попроворнее, везли на городские рынки овощи с огорода, яйца и домашнюю «молочку». Вечером той же электричкой возвращались домой. Торговля шла не бойко – стихийные рыночки наводнили город, продавали всё чуть не на каждом углу. Только вот денег у людей не было, зарплаты везде задерживали.

– Капа, давай и мы поедем, – говорила соседка Алевтина, – Сколько уж пенсии-то нет, задерживают…Да что там её – за свет заплатить только и хватит, да и хватит ли, снова ведь подымут, ироды! Что ж творится, охо-хо!

– Да я не умею торговать-то, – сокрушалась Капитолина, а сама думала, как же она сможет дотащить сумки до станции, ноги болят, и спина не разгибается, – Думаешь, кто купит у нас чего-то? Поди в городе магазины есть!

– Так дорого всё в магазинах, и попробуй ещё найди – печенья импортного полно, а разве это еда?! Скоро новый год, вот мы огурчиков солёных повезём, капусту квашенную по пакетикам нафасуем, яичек сколько-то возьмём, продадим. У тебя Ленка приедет на новый год, хоть ей денежку какую-то дашь.

Подумала Капитолина, да и пошла сумку в чулане искать. Сергей уже чуть не полгода денег не шлёт, только три коротеньких письма пришло, что приехать не сможет. А девчонку учить надо…

А Лена сама понимала, что времена изменились. От отца помощи ждать не приходилось, это ей было понятно, а тянуть с бабушки совестно, ведь взрослая уже. Стала Лена присматривать себе работу – брала все газеты, какие только попадались на глаза, и внимательно изучала объявления, которыми были оклеены все остановки. Но, к сожалению, про работу там почти ничего не было, только – продам, продам…

И пока Лена искала работу, она старалась экономить на всём, но цены росли с такой быстротой, что стипендии хватало на скромный набор продуктов – примерно на неделю… А дальше – выворачивайся, как хочешь. Выручали овощи со своего огорода и то, что давала бабушка со скромного их хозяйства, только всё равно есть хотелось постоянно, и Лена вскоре привыкла к неведомому ей раньше чувству постоянного голода. Ну, думала она, зато похудела, а раньше стеснялась своих румяных «деревенских» щёк.

Лена шла из библиотеки и решила срезать путь через двор выстроенной недавно элитной многоэтажки. Улица города теперь чистили от снега редко, а тут, в широком дворе, снег был вычищен чуть не до асфальта и уложен на газоны аккуратными горками. Ленка засмотрелась на такую картину, зимний вечер был тих, с неба большими хлопьями медленно спускался снег, сверкая в свете фонарей.

– Чего ты тут бродишь? Чего надо? – возле ровной горки снега стоял пожилой мужчина с лопатой в руках и нахмурившись смотрел на Лену, – Ходят тут по чужим дворам…

– Я в общежитие иду, вон туда, – показала Лена, – Решила немного путь срезать… красиво тут у вас. Это вы такие ровненькие сугробы сделали?

– Я, – голос деда потеплел, – Дворником тут работаю, а ты, выходит, студентка?

– Да, студентка. В библиотеку ходила, – тут Лена приметила небольшую доску объявлений возле подъезда и подошла, вдруг что про работу есть.

– Я бы тоже куда-нибудь дворником пошла, подработать, – вздохнув, сказала она деду, – Да только где сейчас устроишься…

– Что, тяжко на стипендию-то, оно и понятно, – дед подошёл поближе к Лене и негромко спросил, – А полы мыть не согласишься поди? Молодёжь сейчас всё больше другую работу ищет…

– Соглашусь! – воскликнула Лена, – А платят за работу или задерживают? И где мыть?

– Ишь ты, – усмехнулся дед, – Согласная она, надо же! Ну ладно, коли так, приходи что ли послезавтра. Я вон там, в дворницкой обретаюсь, дедом Семёном меня кличут. Я с кем надо поговорю, а там уж они сами всё тебе скажут – где мыть, и сколько платить станут. А так, зарплату дают, не обижают. Иногда и премия сверху.

Ленка от радости чуть не подпрыгнула – появился какой-то просвет, надежда на заработок! Пусть даже немного денег будут платить, но всё же хоть что-то, она сможет помочь бабушке и купить себе обновки… Сейчас все девчонки ходят на большой рынок, там можно сторговать подешевле что-то, вот сумка у неё совсем поистрепалась, надо новую…

В назначенный день Лена пришла пораньше, чем говорил ей дед Семён, на всякий случай, чтобы её не ждали. И была встречена им самим, в той самой «дворницкой», как он называл небольшое помещение рядом с подвальной дверью.

– А я думал, не придёшь, – заулыбался дед, – Ну, садись покуда, сейчас придёт работодатель твой, скажет всё. Опоздает поди опять, не знают люди нынче, что такое пунктуальность.

– А как вас по отчеству? – смущённо спросила Лена, – Как-то неловко вас дедом величать.

– Ну, коли неловко, зови Семён Ильич, – усмехнулся дед, – Вон, идёт Геннадий Петрович, на работу тебя принимать.

Так и устроилась Ленка полы мыть в двух подъездах «дома для богатеев», как называл его Семён Ильич. Работы было много, но так как подъезды закрывались на железные двери и посторонние здесь не ходили, грязи было немного. Убираться Ленка приходила после пар в институте, и добросовестно делала свою работу, мыла лестницы, протирала подоконники и перила. Жильцы тут были своеобразные… при встрече здоровались единицы, в основном все проходили с заносчивым выражением лиц, некоторые останавливались указать, что окна бы тоже неплохо мыть чаще…

После работы Семён Ильич угощал Ленку чаем в своей «дворницкой» и рассказывал разные истории. Сам он жил неподалёку, и после смерти супруги, с которой прожил душа в душу почти пять десятков лет, устроился вот сюда работать, помог бывший его сосед, этот самый Геннадий Петрович.

– Управляющим тут служит, – говорил про Геннадия дед Семён, – А раньше подсобником в гастрономе работал, подсобным рабочим, значит. Хлебная была должность, знакомства нужные завёл, вот сейчас и управляет тут, у богатеев. Ты гляди, дочка, ежели кто тут грубить тебе станет, не отвечай. Промолчи, стерпи, себе дороже выйдет. Народ тут хоть богатый, а насквозь гнилой. А ты сюда за зарплатой ходишь, и всё.

Ленка благодарила Семёна Ильича и за чай, и за советы. Она и сама не собиралась ни с кем ругаться, молча делала свою работу, улыбалась при встрече и кивала головой, когда её учили, как правильно мыть подъезд. Ей деньги были нужны, дед Семён был прав.

Глава 8.

Говорят, если пришла беда – отворяй ворота́, потому что одна она не приходит, как известно. Ленка ехала домой на каникулы, сдав сессию на «отлично». Она подкопила немного денег, купила бабушке отрез ткани на платье и два платка, деду Федосею рубашку, а себе новые сапожки. Заработанного хватало ещё на то, чтобы заказать дрова, которые они с бабушкой экономили в каждый Ленкин приезд, а уж когда внучка уезжала в город, бабушка и вовсе обходилась парой поленьев, едва подтапливая печь. Ну вот, теперь можно купить дрова и топить остаток зимы так, чтобы от печи шло блаженное тепло до самых промёрзших углов дома. Только на дровяной сарай надо замок новый купить, покрепче… чтоб дрова не растащили!

Такие времена настали, люди выживали, кто как мог, и, хотя в деревне было жить чуточку полегче, со своим-то хозяйством, а всё же опаснее – до Бога высоко, до царя далеко… ну, то есть до милиции, которая теперь сама всего опасается. В прошлый Ленкин приезд бабушка рассказывала, как по поздней осени приехали городские на машинах и постреляли скот у Федоркиных.

– Ты же знаешь, они овец выпасают завсегда до самого снега, уже вроде и щипать нечего, а всё водят. Шура Федоркина говорит – так у них шерсть лучше, крепче получается. Так вот, эти приехали и трёх овец постреляли, ещё две как-то сбежали, или может те сами не тронули. В багажник туши покидали и уехали… Дед ихний, Федоркиных, побежал с ружьишком своим, а этих уж и след простыл! Ты смотри, Ленка, в городе этом, осторожнее будь! Не шастай нигде, сиди лучше в общежитии, спокойнее будет.

– Бабушка, да я только в библиотеку и хожу. Или в театр с девочками, когда в институте билеты бесплатно дают.

– А у Карташовых в старом доме погреб очистили, – задумчиво продолжала свой рассказ бабушка, – Старая-то Матрёна, мать Иринкина, померла на Покрова́, дом пустой стоял, так сороковины не прошли ещё, Иринка пошла утром прибраться немного в материн дом-то, а там! – Капитолина схватилась за щёку и покачала головой, – Замок раскурочен, двери нараспашку… Из погреба всё выгребли, картошку и банки с соленьями, а в доме и брать-то нечего, какое тут богатство у старой старухи могло быть. Так только всё пораскидали, посуду побили. Ох, что же делается в мире, что с людьми сталось…

Вот потому теперь и думала Ленка, глядя на проплывающие мимо заснеженные поля, что нужно купить новый замок на старый дровяник, и, пожалуй, на курятник. Серко уж совсем стал староват, больше в конуре спит, какой из него охранник! Хотя, бабушка говорит, лису недавно учуял, но что та лиса, когда люди сейчас стали страшнее любого хищника.

Электричка мерно постукивала колёсами и заснуть под этот стук Ленке мешал только голод. После занятий, сдав последний в сессии зачёт, она поспешила в общежитие, за собранной ещё накануне сумкой, а потом рванула на вокзал. Можно было, конечно, задержаться до завтра и поехать утренней электричкой, но Ленка не хотела терять ни единого часочка и сидеть в общежитии, вместо того чтобы оказаться дома, с бабушкой! И даже если ради этого ей предстоит идти по узкой тропке от станции, через заснеженное поле, но зато вечером она будет сидеть у тёплой печки, бабушка достанет вкусный варенец и небольшой каравашек хлеба, который она печёт каждый раз к Ленкиному приезду.

На полустанок электричка прибыла уже вечером, и Ленка со своей сумкой едва успела выскочить на старый, плохо почищенный от снега перрон, как состав тронулся дальше. Кроме Лены из электрички выскочили ещё двое – женщина с большой сумкой, которую встретили два мальчика-подростка, и сухонький дед с палкой вместо клюшки. Женщину Лена не узнала, та была в пушистой вязаной шапке, надвинутой на лоб, а вот деда признала сразу – это был Филимон Кондрашов, он жил за Вишняками, в небольшом домике у ручья.

От полустанка в Вишняки шло несколько тропинок – это кому в какую часть деревни надо идти, поэтому совсем скоро Ленка осталась одна, ей нужно совсем в другую сторону. Она вдохнула звенящий морозный воздух, надела варежки и зашагала по тропинке, ведущей к дому на пригорке, у самой околицы.

Звёзды рассыпались по иссиня-чёрному небосводу, там, вдалеке поблёскивали огоньки в деревенских окошках, и Ленке казалось, что воздух никогда ещё не пах так завораживающе приятно. Даже сумка казалась не такой тяжёлой, только вот ноги в новых сапожках почему-то быстро замёрзли.

Серко радостно вилял хвостом, встречая влетевшую в калитку Ленку, потирающую варежкой замёрзший нос и щёки. Мурка, шедшая по верху соседского забора, видимо возвращаясь домой с охоты, остановилась, поблёскивая зелёными огоньками глаз в вечерней темноте.

– Это я! – сказала им радостная Ленка, – Ну, как вы тут без меня, лохматые? Бабушку слушаетесь?

Только теперь Ленка увидела, что в глубине двора стоят сани деда Федоса, бабушкиного брата, пожилая дедова кобылка Зорька, судя по всему, уже в сарае спит. Видать, в гости заглянул, но почему же так поздно задержался? У деда Федоса хозяйство немаленькое, рук требует. Редко он в гости выбирается, а уж с ночевой никогда и не бывал. Страх обжёг Ленкину душу – а вдруг с бабушкой плохо!

Ленка кинула на крыльце свою сумку и рванула на себя тяжёлую дверь в сени, три широкие ступени, покрытые тканым половичком, миновала в один прыжок. Отворила дверь в дом и заскочила внутрь, задохнувшись теплом от печи и собственным беспокойством.

За столом в кухне сидела бабушка, дед Федос – напротив на старом табурете качал седой головой, а перед ними на цветастой клеёнке лежала какая-то бумага.

– Ленка! Ты что же, я думала, ты завтра приедешь! – всплеснула руками бабушка, – Хоть бы в ночи не каталась, сколько говорёно тебе, сороке! Всё спокойней дневным то поездом!

– Бабушка! Дедуся! – Ленка скинула пальто и сапожки, кинулась обнимать родных, – А я гляжу, дедушкины сани во дворе! Испугалась, аж сердце замерло, думала, случилось что!

– Ступай, умойся с дороги, да в тёплое оденься, – говорила бабушка, поглаживая прижавшуюся к ней внучку, – Поди застыла вся, со станции то пешком! Все руки вон холодные!

Пока Ленка умывалась и переодевалась, блаженно надев на промёрзшие свои ноги коротенькие валенки, ждавшие хозяйку на припечке, дед Федос занёс Ленкину сумку в дом, повздыхал на крыльце, смахнул слезу, пока никто не видал, и уж потом вошёл в дом.

Вскоре Ленка сидела за столом, за обе щёки уплетая картошку с грибами и запивая молоком. Голод был настолько сильным, что она не сразу приметила…

– Бабушка… ты плакала. Что… что случилось? – Ленка отложила в сторону кусок каравая и взяла бабушку за руку.

– Ты ешь, внуча, – бабушка отвела глаза и с трудом сдерживала слёзы, – После уж разговаривать станем.

Но еда уже и не лезла в горло, Ленка посмотрела на деда, тот тоже не глядел на неё, сидел у печки и стругал на лучины сухое полено – на растопку. Тяжёлое молчание повисло, было слышно, как в умывальнике капает вода в жестяной таз.

– Вот, Леночка, пришла телеграмма утром сегодня, – дрожащим голосом сказала бабушка и протянула Ленке листок.

Тамара в двух строках писала, что Ленкин отец погиб. Так же в телеграмме было указано время переговоров – завтра в восемь утра, сразу же, после открытия переговорного пункта, Тамара позвонит на почтамт и всё расскажет. Страх, почти уже отступивший, изгнанный из Ленкиной души домашним теплом, вернулся втройне…

– Ты, внуча, ступай, ложись, – сказал дед Федос, – Завтра всё узнаем, а тебе с дороги да с морозу такого ещё разболеться не хватало. Что ж, вот так всё получилось…

Ленка, шатаясь и часто дыша пошла в маленькую свою комнатку, туда, где прошло её счастливое детство. Липкое, тяжёлое и тёмное чувство словно придавило её к кровати… Конечно, она не жила с отцом, и в последнее время ей казалось, что не нужна она отцу и только ему мешает. Ведь у них с Тамарой есть Галинка, а Ленка, что Ленка… так… ошибка молодости для обоих родителей. Но ведь это её отец! Ленка вспомнила, как они сидели здесь, на крылечке, смеялись и разговаривали. Слёзы текли на подушку из-под её ресниц.

Уже за полночь усталость взяла своё, тепло окутывало её, и Ленка уже не слышала, как в комнату вошла бабушка, накрыла её тёплым стёганным одеялом и долго сидела возле внучки, вытирая бегущие по морщинистым щекам слёзы.

Утром все встали ещё до свету, да и не мудрено, зимой светает поздно, а бабушка так и вовсе глаз не сомкнула в эту ночь. Сидела Капитолина под старыми образами, доставшимися ей от родителей. Тусклый свет старой лампадки освещал потемневшие от времени лики, строгими глазами взирающие на людей, обращавших к ним свои мольбы.

О чём молилась Капитолина всю эту бессонную ночь, ей одной ведомо. Разрывалась от боли душа, и глубоко внутри всё же теплился тоненький, слабый, как первый весенний росточек, огонёк надежды на то, что телеграмма эта окажется ошибкой… или чьей-то злой шуткой!

Не было ещё восьми часов, когда бабушка с Ленкой и дедом Федосом уже стояли около почтамта, ожидая, когда Валентина Игнатьевна откроет навесной замок на окрашенной в синий цвет двери.

Глава 9.

– Капитолина Захаровна, доброе утро! – улыбчивая Валентина спешила на работу, – Федосей Захарович, и ты к нам пожаловал, и Леночка с вами… Что-то случилось?

По лицам своих ранних посетителей Валентина поняла, что не праздный интерес, и не хорошие вести привели эту семью сюда сегодня. Она поспешила отомкнуть замок и на ходу развязывая шаль вошла внутрь, пригласив посетителей не мёрзнуть на улице и подождать внутри.

Обещанных переговоров они ждали минут сорок, Ленка с беспокойством смотрела, как неподвижно сидит бабушка, замерев и глядя в одну точку. Дед Федос вздыхал и покачивал головой, думая о чём-то своём и сминая в руках свою шапку-треух.

Телефон звонил, Валентина Игнатьевна брала трубку, и каждый раз виновато качала головой в ответ на три пары глаз, обращённых к ней с немым вопросом. И вот наконец она кивнула головой и указала на небольшую переговорную кабинку, стоявшую в углу. Что ж, Вишняки не могут похвастаться удобствами почтамта, какие есть в городе, но хорошо, что хоть такое тут есть!

Капитолина Захаровна не сразу смогла подняться, чтобы пройти к телефону. Валентина смотрела на неё с испугом и сочувствием, хоть она и не знала, в чём дело, но понимала – несчастье привело сюда эту семью. Помертвевшей рукой, кое как справившись с собою, Капитолина поднесла трубку к уху и сказала: «Алло!» Ленка и дед Федосей стояли в открытых дверях тесной кабинки и с нетерпением ждали…

– Капитолина Захаровна? Это я, Тамара! – голос в трубке звучал жёстко и торопливо, – Я долго не могу говорить, денег и так нет, ещё на разговоры тратить! Сергей… погиб, на производстве случился несчастный случай. До больницы скорая не довезла! Крепитесь! Похоронили вчера. Вы уж извините, но сообщить вам раньше у меня не было времени – столько всего нужно было сделать к похоронам!

– Тамарочка, как же… ты бы хоть телеграмму…, – задыхаясь и держась за грудь, проговорила Капитолина, – Я бы хоть на самолёт… один ведь он у меня… да и дочка у него здесь! Как же ты…

– Знаете, что! – Тамара едва сдерживалась, это было слышно даже стоявшей рядом с бабушкой Ленке, – На меня и так на одну всё свалилось! Вы-то далеко! А у меня ещё девчонки! Да и чего вам ехать сюда? Чем бы вы помогли?! Всё, дорого болтать! Потом я вам в письме всё подробно напишу!

В трубке послышались короткие гудки, а Капитолина Захаровна никак не могла заставить себя положить её на аппарат. Дед Федосей склонился к сестре, осторожно вынул трубку из холодной руки:

– Капушка, идём домой. Полежать тебе надо!

Валентина Игнатьевна стояла за ним со стаканом в руке, она накапала туда капель валерианы, и думала, что сейчас и себе тоже наведёт… уж очень было тяжело смотреть на всё это.

– Леночка, постой! – остановила она Ленку, когда дед Федосей с Капитолиной вышли на улицу, – С отцом что? Или с кем?

– С отцом. Он погиб, – ответила Ленка и сильно сжала свои руки, – Мы не знаем ничего, его жена не сказала. Обещала написать в письме. Тётя Валя, вы приглядите, если вдруг придёт письмо, чтоб не потерялось…

– Хорошо, пригляжу, конечно, – ошарашенно ответила Валентина, – Это как же… матери не сообщить ничего, что ж там у женщины в груди вместо сердца! Ведь один сын он у Капы, единственный! Крепись, доченька! – Валентина обняла Ленку, – Если что нужно, скажи, я всегда помогу! Ох, ты, горе-то, горе!

Не радостные каникулы были в тот год у Ленки. Бабушка слегла, дома терпко пахло лекарствами и стояла тишина. Доктор приходил дважды в день делать бабушке уколы, и Ленка уже с самого утра была на ногах, сон не шёл к ней, заставляя ворочаться в постели и прислушиваться к тяжёлому бабушкиному дыханию.

Капитолина старалась, очень старалась выбраться из мрака, который затягивал её всё глубже. Она лежала в кровати и ей казалось, что на грудь ей положили тяжёлую бетонную плиту. Как в тумане видела она лицо местного фельдшера, мелькала рядом Федосова седая борода и испуганное Ленкино лицо. Ради внучки она должна… должна…

И она поднялась, пролежав четыре дня. Ленка заглянула к бабушке и радостно вздрогнула, та сидела на кровати, пытаясь нащупать босыми ногами тапки.

– Бабушка! – Ленка кинулась к ней и обняла, стараясь не разрыдаться, – Бабушка, тебе лучше?!

– Ничего, Ленок, ничего… Дай-ка гребень, волосы причешу, а то, наверное, на пугало похожа, хоть на грядки ставь.

Надо дальше жить, что ж поделаешь, Ленку учить, время-то вон какое сейчас, а то ли ещё будет. Какие только слухи не приходят из города! Не на кого старой Капитолине заботы о внучке переложить! Федосей, брат её, сам стар, бывает, что еле ходит, хоть и старается хорохориться!

– Ну, расскажи хоть, как там у тебя, в институте, – вечером Ленка и бабушка сидели за столом в кухне, – Исхудала вся… Наверно, буду сама к тебе каждую неделю приезжать, продукты привозить, а то так и здоровье недолго подорвать! Желудок надо беречь, внученька. Кушать надо, ведь сколько сил эта учёба отнимает!

– Бабушка, ты что! Это ж тяжело, и не думай даже мне ничего возить, тем более сейчас! Я сама буду теперь каждые выходные приезжать к тебе! – Ленка прижалась головой к бабушкиному плечу, – И я сейчас хорошо питаюсь, я же на работу устроилась! А то, что похудела… так я специально, чего я как плюха деревенская! Вот, джинсы теперь себе куплю на базаре, сейчас там много продают.

– На работу? Это куда же? – нахмурилась бабушка, – Что ещё придумала, ведь учиться надо, на учёбе это скажется, работа…

– Ничего не скажется, я после учёбы. Прибираться хожу, – Ленка не стала раскрывать подробностей, что моет подъезды многоэтажки, – Ничего не тяжело, наоборот, физическая нагрузка полезна.

– Ну, может быть, наладится всё в скором времени, не может же быть такого, чтобы в стране такой бардак устроили. Должны же порядок навести! – ворчала бабушка, налаживая в печку горшок с кашей на завтра, – Ты, внуча, всё же подумай, может лучше все силы на учёбу направить? Ведь у тебя пока одни пятёрки, как бы не съехала…

– Бабушка, да у нас многие работают уже. Но я тебе обещаю, если пойму, что это мешает учёбе, тут же уйду. Вот, посмотри… я это тебе купила! И дедушке тоже, только тут всё закрутилось, что… забыла про подарки.

– Ты что, зачем ты тратишься на нас! Это неразумно! Что нам тут в деревне надо? На всём своём живём, а тебе нужнее, хоть бы вон себе чего купила.

– Я и купила, сапожки себе взяла. На рынке, мне однокурсница Иринка подсказала, она там себе ботинки брала. Женщина торгует на рынке, скидку мне сделала! Только… не для нашей деревни сапожки-то, бабуль! Пока шла, ноги застыли, у нас тут лучше валенок ничего нет!

Бабушка рассмеялась, и Ленкино сердце радостно дрогнуло. Боялась она за бабушку свою, никого у неё нет роднее, а тут такое горе свалилось на них! Ещё и Тамара эта! Так поступить, это не укладывалось в голове…

Когда Ленка ложилась спать, закутываясь потеплее в стёганное ватное одеяло, одетое в пахнувший душицей пододеяльник с прорезью посередине, она долго не могла заснуть и всё думала, думала… И сердилась на эту Тамару! Как так можно! И Ленка давала себе клятву, что вот закончит она учиться, заработает денег и обязательно выберется, поедет в этот далёкий северный город… чтобы посмотреть в глаза этой женщине, у которой вместо сердца кусок льда, не иначе! Вот уж тогда она всё выскажет этой Тамаре! И за бабушку, и за себя саму! Купит билеты им с бабушкой, чтобы к отцу на могилу сходить, и может быть наконец познакомиться с сестрой Галинкой…

На другой день Ленка достала из сарая свои старые лыжи, нужно было проведать деда Федосея. Бабушка волновалась за него, хоть и пыталась не показать виду внучке, но Ленка сама чувствовала теперь настроение получше самого чуткого «сейсмографа»!

– Бабуль, я быстро, тут ходу-то всего-ничего! Дед бы сам не приболел, тут вот фельдшер ему таблетки от давление дала, так он уехал и их не взял! Вот и отдам.

Ленка приладила на спину небольшой рюкзак, который ей раздобыл где-то дед Федосей, когда Ленка классе в седьмом училась. Потом расцеловала бабушку и выбежала за калитку с лыжами в руках.

Погода была прекрасная, морозец приятно пощипывал щёки, ясное небо обещало, что к вечеру мороз усилится. Неяркое, белёсое зимнее солнце переливалось бриллиантовыми россыпями в пушистом снежном покрывале… Всё же зима здесь совсем другая, не как в городе, подумала Ленка и вздохнула. Как же жаль, что отец уже никогда не увидит этого, не вернётся в родные места, как всегда хотел. Так и говорил Ленке:

– Вот доработаю ещё, до северной-то пенсии, и приеду сюда насовсем! – мечтательно глядя в небо, говорил он дочери, когда они по своему обыкновению сидели вечером на лавочке под самым окном.

Не приедет теперь, всё… Ленка вытерла пушистой варежкой слёзы, она не может себе позволить расклеиться, надо крепиться! Бабушка не вынесет ещё и Ленкиных слёз! Она бодро зашагала к старой пилораме, за которой была просека, вот по ней быстрее всего можно было добраться до дома деда Федосея!

– А! Явилась, прoфyрсeткa! – раздался недовольный женский голос, и Ленка вздрогнула.

Она шла мимо дома Решетниковых, и только теперь приметила, что за их невысокой калиткой стоит Лидия Васильевна Ярославцева, мать Ивана… Лена побледнела, но постаралась не показать вида, и безмолвно укорила себя – как же она позабыла, что Тоня Решетникова Лидии Васильевне кумой приходится.

– Здравствуйте, – сказала Ленка и отвернулась, чтобы не видеть злого взгляда женщины, но вслед ей неслось…

– Чего припёрлась-то, тоже мне, фифа городская! Кому ты тут такая нужна? Если хочешь знать, так Ванька наш про тебя и думать забыл! Весной вернётся, с невестой, не один! Так что не надейся!

Ленка ничего не ответила, только прибавила шагу… Она Ваню не забыла. Но давно уже ни на что не надеялась, а сейчас… Больно резанули слова Лидии Васильевны, но… Пусть! Оно и к лучшему, Ленке не до этого, у неё учёба, и бабушка, и дед Федос! И свои планы! А Ваня… Ваня, это так, детское увлечение, оставшееся далеко в прошлом. Только почему же так больно, что даже дышать стало тяжело…