Читать книгу: «Бурные дни Кавказа. Изменение ментальности российских офицеров, участвовавших в Кавказской войне», страница 3

При выявлении латентных характеристик ментальности людей прошлых эпох необходим особый подход к анализу источников. В центре внимания оказываются материалы, демонстрирующие не столько фактологический ряд событий, сколько особенности их протекания. На первый план выходят нематериальные (ритуалы, обычаи, традиции, игры) и материальные (одежда, оружие, жилищно-бытовые атрибуты) аспекты жизнедеятельности людей, являющиеся носителями знаковых систем, отражающими наиболее характерные черты моделей поведения, а также особенности мировоззрения и логики мышления. Среди письменных источников, бесспорно, наиболее значимыми являются источники личного происхождения, в наибольшей степени передающие чувства и мышление авторов, являющихся непосредственными участниками событий⁶⁹.

Особое значение в источниковедческом анализе имеет определение особенностей языка, как наиболее чувствительного показателя изменения сферы деятельности и интересов людей. Появление, видоизменение или отмирание определенных терминов свидетельствует о динамических изменениях ментальности в соответствующих сферах деятельности человека.

Об эмоциональной составляющей ментальности, а также характере нравов свидетельствуют особенности досуга. Именно во время совершения отдыха и развлечений человек раскрепощается и «выводит наружу» свои потаенные желания. Степень активности форм досуга характеризует особенности темперамента.

Таким образом, проведенный обзор опыта изучения проблем ментальности позволил сформировать общетеоретические подходы к пониманию сознания людей. И теперь можно приступить к описанию особенностей среды формировавших уникальные ментальные черты офицерского состава российской армии, появившихся во время участия в Кавказской войне.

1.2. Особенности исторической среды

Исследование ментальности офицеров, участвовавших в Кавказской войне, невозможно без анализа факторов оказывающих наибольшее влияние на формирование их уникальных особенностей. Для этого нам необходимо определить общие и уникальные особенности офицерства как социальной группы российского общества, выделить и охарактеризовать основные условия исторической реальности, в которых происходило их формирование, в особенности проистекающих из характера боевых действий на Кавказе.

Как социальная группа российское офицерство представляло собой особую военно-профессиональную группу людей, получивших специальную подготовку, подкрепленную особой иерархической системой званий и должностей. В период Кавказской войны формирование офицерского корпуса производилось преимущественно из выпускников специальных военных заведений, выслужившихся простых солдат, также существовала практика привлечения иностранцев, имеющих соответствующую подготовку.

Офицерство являлось элитой общества, что закреплялось преференцией государства, требовавшего взамен высоких боевых и личностных качеств. В Российском государстве, имеющем значительные территории и протяженные границы, статус и обязанности офицера были намного значительнее, чем в большинстве других стран мира. Так, одним из главных требований, предъявляемых к офицерскому составу еще со времен Петра I, был высочайший нравственный ценз⁷⁰. В среде офицеров существовал неформальный «кодекс чести», в основу которого были положены такие ценности как беспредельная преданность долгу, самопожертвование, благородство, мужество, верность слову, достоинство и т. п.

Благодаря весьма демократичной для своего времени системе комплектования в офицерском корпусе были представлены все социальные группы населения страны. Поэтому в офицерской среде существовали категории, являющиеся носителями соответствующих видов ментальности (национальной, религиозной, сословной и т.п.).

Существовавшие ограничения в командный состав российской армии были весьма толерантны. Так, в религиозном плане путь в офицерский корпус был закрыт лишь для евреев-талмудистов. Особые ухищрения Талмуда, где сплевывание или кашлянье во время присяги аннулировали клятву, были не совместимы с офицерскими понятиями о чести, преданности и самопожертвовании.

Основную часть офицеров (до 50%) по понятным причинам составляли наиболее многочисленная социальная группа страны – русские-православные. Они представляли наиболее обобщенную категорию, к которой причисляли всех восточных славян, а также представителей других наций, принявших православие. Эта категория была представлена классическим типом русского офицерства второй половины XVIII – первой половины XIX вв. И конечно им были присущи традиционные ментальные особенности русского народа: любовь к Родине, интуитивность мышления, высокая степень толерантности, религиозность, самопожертвование, предрасположенность к межкультурному заимствованию, «широта души», но и некоторая безалаберность⁷¹. Несмотря на привилегированное положение православного вероисповедания в стране, как офицеры они не занимали особого положения.

Наибольшими привилегиями в российской армии пользовались немцы-лютеране (к ним нередко относили и шведов из присоединенной в 1809 г. Финляндии). В отдельные периоды времени они составляли до половины всех офицеров⁷². Привилегированному положению они обязаны как любовью многих российских правителей ко всему немецкому, так и этнической сплоченностью, природной предрасположенностью к военной службе. Их традиционными ментальными характеристиками являлись: шаблонная и прямолинейная логика мышления, ярко выраженное чувство национального превосходства, педантичность, верность присяге, дисциплинированность, жестокость наказаний и т. п⁷³. Неудивительно, что данная категория пользовалась наивысшей неприязнью со стороны остальных офицеров.

После присоединения территорий бывшей Речи Посполитой офицерский корпус российской армии значительно пополнился поляками-католиками. Данная категория офицеров, несмотря на стереотипное недоверие со стороны высшего командования, благодаря природной склонности к ведению боевых действий, а также благородному поведению, пользовалась особым уважением среди сослуживцев. Поляки стремилась всеми силами подчеркнуть свою принадлежность и верность России: добровольно покидали бунтующую родину и устремлялись в самые опасные места службы, в том числе на Кавказе⁷⁴. Характерными ментальными особенностями поляков являются: интуитивность мышления, свободолюбие, милитаризованность, «горделивость», чувство национального достоинства, благородство и т. д.⁷⁵

В офицерском корпусе российской армии находились и уроженцы из других государств. Преимущественно они являлись волонтерами добровольно нанимавшимися на военную службу. Среди иностранцев было много выходцев из Пруссии, с которой у России на протяжении веков складывались весьма дружественные отношения⁷⁶. Однако иностранцы попадали на русскую службу и не совсем по своей воле, а в качестве военнопленных. Значительную часть подобной категории офицеров сформировалась в результате Наполеоновских войн и конфликтов с Польшей в конце XVIII – первой половине XIX вв. (см: Приложение). Следует заметить, что, несмотря на различие путей поступления в состав российской армии многие иностранцы довольно часто по происшествии длительного пребывания в стране приняли российское подданство и культурно обрусели⁷⁷. Естественно, уроженцы других государств в наибольшей степени следовала своим национальным традициям.

Стремясь привлечь на свою сторону население недавно присоединенных территорий и их инкорпорацию в общегосударственное пространство российское правительство выработало практику упрощенного присвоения офицерских воинских званий представителям местной дворянской верхушки.

Переправа Принца Прусского через Пшеху. Литография XIX в.

Значительное влияние на ментальные особенности офицеров оказывало сословное происхождение. Наиболее ярко это проявлялось среди офицеров, выходцев из простых солдат, призванных в армию преимущественно из крепостного населения. В кавказских войсках их называли «бурбонами»⁷⁸. В офицеры они производились за особые отличия или по выслуге, обычно не менее 12 лет безупречной службы, при условии сдачи специального экзамена (многие с трудом могли написать собственные фамилии)⁷⁹.

Другую особую группу составляли выходцы из аристократических кругов, прозванные за пестроту мундиров «фазанами». Сами себя они называли «праздными чинами»⁸⁰. Данную категорию преимущественно составляли гвардейцы и офицеры Генерального Штаба. Осознавая себя привилегированной «элитой» общества «фазаны» в подавляющем большинстве отличались заносчивостью и пренебрежительным отношением к сослуживцам. В боевом отношении эта категория отличалась хорошей теоретической подготовкой, знанием различных европейских стратегий и материальной части.

Либерально-демократический подъем в царствование императора Александра I нашел отражение и в армии. В 20—30-х гг. XIX в. в офицерской среде появился особый тип – офицеры-либералы. Их отличительными особенностями стали гуманистические воззрения и действия, направленные на свободу личности, уничтожение крепостнических пережитков во взаимоотношениях между офицерами и солдатами, гуманное отношение к поверженному противнику. Наиболее яркими представителями данной группы являлись участники декабристского восстания.

Многие особенности офицеров определялись типом войск, в которых они служили. Войска Кавказского корпуса состояли из трех основных составляющих⁸¹:

1. Регулярные подразделения, несшие основное бремя боевых действий. Их составляли: тяжелая (гренадерские и мушкетерские, с 1811 г. – пехотные полки) и легкая (егерские полки, отдельные стрелковые батальоны и с 1856 г. – стрелковые роты) пехота, а также тяжелая (драгунская) кавалерия и артиллерия. Служба в данных подразделениях считалась наиболее привилегированной, а потому в них находились самые боеспособные офицеры.

2. Гарнизонные полки и батальоны (с 1829 г. линейные батальоны), несшие гарнизонную службу в различных укреплениях. Боевая пассивность подразделений ставила их на нижнюю ступень престижной иерархии. Подавляющее большинство офицеров здесь составляли лица, имеющие невысокие боеспособные качества, ссыльные и проштрафившиеся элементы, а также новички, проходящие первоначальную боевую подготовку.

3. Иррегулярные войска, состоящие на Кавказе из казаков и горской милиции. Формально они не входили в состав Кавказского корпуса, но активно взаимодействовали с его частями (в 1854 г. на Кавказе служило 212 ½ сотни горской милиции⁸²). Офицеры данных подразделений имели двоякое положение. Специфичный рядовой состав, с «размытыми» понятиями о воинской дисциплине, делал должности их командиров менее престижными, но в тоже время более ответственными. Большую часть офицеров здесь составляли представители титульного народа подразделения (например, осетинская милиция – осетины) или казачества.

Многие офицеры несли службу лишь косвенно связанную с боевыми действиями: служили в частях обеспечения (саперные, инвалидные и т.п.) или занимали должности военных врачей, судебных приставов, адъютантов и т. п.

Помимо предложенной классификации существовало разделение на рода войск: пехота, кавалерия, артиллерия и инженерные части. В принципе все, за исключением последнего, имели примерно равный по престижности статус.

Огромные пространство империи, несмотря на стремления унифицировать общеармейскую систему, предопределили существование в российской армии особых территориальных военных формирований, чья специфика накладывала значительный отпечаток на многие характеристики офицерского состава. Так в результате расширения фронта военных действий на Кавказе в течение XVIII – XIX вв. здесь был создан ряд оперативных воинских формирований. В 1777 г. из войск, постепенно концентрировавшихся в регионе в пределах так называемой «Кавказской линии», были созданы «Кубанский» и «Астраханский» (в 1782 г. переименован в «Новолинейный», а затем «Кавказский») корпуса. В 1796 г. для «Персидского похода» В. А. Зубова временно был сформирован «Каспийский корпус». В 1815 г. из всех войск расположенных на Кавказской линии и в Закавказском крае был создан «Отдельный Грузинский корпус»⁸³. В августе 1820 г. он был переформирован в «Отдельный Кавказский корпус». Последнее переформирование во время Кавказской войны состоялось в 1857г., когда «Отдельный Кавказский корпус» был преобразован в «Кавказскую армию», сохранив данное наименование до 1881 г. Как уже говорилось для упрощения терминологии, перечисленные оперативно-территориальные воинские формирования, участвовавшие в Кавказской войне, будут именоваться «Кавказский корпус».

В процессе эскалации войны росла и численность российских войск в регионе. Во второй половине XVIII в. она не превышала двух десятков тысяч человек, в конце 1810-х – 1820-х гг. XIX в. достигала 35—45 тысяч, в 1845 г. – 230 тысяч⁸⁴. После ликвидации крупных очагов противодействия в начале 1860-х гг. наблюдалось постепенное уменьшение воинского контингента на Кавказе.

Основными боевыми единицами российских войск на Кавказе считались полки и батальоны (иногда роты) дислоцировавшиеся в отдельных пунктах (штаб-квартирах), расположенных обычно в прифронтовых районах. Достаточно долгая дислокация в определенных природно-климатических и географических зонах определяли некоторую специализацию данных подразделений. Так, Апшеронский и Навагинский пехотные полки (несколько десятилетий дислоцирующееся в Дагестане и Кабарде) считались специалистами по ведению войны в высокогорье, а Куринский и Кабардинские егерские полки (расквартированные в лесистых районах Кабарды и Чечни) проявляли наибольшее умение ведения военных действий в предгорной лесистой местности⁸⁵. При этом следует заметить, что состав гарнизонов и отдельных отрядов экспедиций Кавказского корпуса практически всегда имел сводный характер.

Так, Пшехский отряд в октябре 1861 г. состоял из пехоты: апшеронский, ширванский, самурский, 19-й, кавказский гренадерский, сводно-линейный №1-го и две роты сводно-линейного №4-го – стрелковые батальоны, 1-й и 5-й батальоны кубанского, 3-й, 4-й и 5-й батальоны ставропольского, 5-й резервный батальон куринского пехотных полков, линейный №6-го батальон и казачий пеший №13-го батальон; артиллерии: артиллерийские взводы: два – батарейной №3-го батареи, три – облегченной №3-го батареи (которые еще имели легкие орудия), один – облегченной №4-го батареи, один – горной батареи 19-й артиллерийской бригады и один – конно-казачьей №13-го батареи; кавалерии: дивизион переяславского и дивизион тверского драгунских полков и три сотни казаков⁸⁶.

Особенности характера боевых действий предопределил особую важность подразделений кавалерии и в особенности легкой пехоты (егеря). Последним, благодаря наибольшей приспособленности к ведению боевых действий в условиях пересеченной местности, поручались наиболее ответственные и сложные задачи (назначались для занятия лесов, переправ, составляли основы легких колонн, арьергарда, стрелковых цепей и «секретов»), а потому пользовались наибольшим почетом среди других подразделений⁸⁷.

Кавказский корпус заметно отличался от других воинских формирований, расквартированных в других регионах России. Они заключались как в материальном (уникальных видах обмундирования, снаряжения, вооружения и т.д.), так и в духовном плане. Так благодаря удаленности от центра здесь в XIX в. сохранились «бессмертные суворовские традиции» русской армии XVIII в. В Кавказском корпусе отсутствовала палочная муштра «тлетворного рационализма доморощенной пруссатчины»⁸⁸.

Заметные отличия были в боевой подготовке. Многие современники отмечали, что кавказские подразделения, где строевой устав практически не соблюдался, по скорости передвижения в горных условиях намного превосходили остальные российские подразделения. Недаром многие новоприбывшие из Центральной России офицеры называли кавказские войска боевыми, а общероссийские – парадными⁸⁹.

Военные специалисты эпохи Николая I уже обращали внимание на пагубное влияние парадной муштры на боеспособность войск. По их мнению, строевой шаг, установленный в 1 ½ аршина, когда «Бог дал 1 аршин», растягивал связки, усиливал утомляемость солдат и офицеров, а значит, снижал их физические возможности⁹⁰.

Особо следует отметить высокую территориальную мобильность кавказских войск. Постоянно меняющаяся обстановка перманентной войны с недостатком сил приводила к смене рода деятельности и перемешиванию подразделений. Полевым войскам приходилось «отсиживаться» в укреплениях или штаб-квартирах, гарнизонам укреплений, наоборот, совершать экспедиции, а иррегулярным подразделениям нести постоянную службу. Нередко кавалерия превращалась в пехоту⁹¹, а стрелковые батальоны вопреки строжайшим предписаниям инспекторов участвовали в рукопашных боях (офицеры, опасаясь взысканий, в официальных документах умалчивали о данных действиях, тем самым лишая себя заслуженных наград)⁹².

Еще большей мобильностью обладали офицеры. За время своей деятельности они могли до десятка раз менять места дислокации, подразделения, занимаемые должности и даже рода войск.

Офицеры Кавказского корпуса обладали гораздо большими полномочиями, чем командиры в других подразделениях российской армии. Обособленность районов дислокации отдельных подразделений, да и всего корпуса давала большую автономность и политическую значимость их начальникам. Полковые, батальонные и даже ротные командиры были вправе принимать важные политические решения – объявлять о начале военных действий, заключать перемирие, принимать в подданство народы.

Кроме того, командиры боевых подразделений нередко выполняли обязанности судей, приставов (полномочных представителей российских властей, следивших за подконтрольными горскими народами), топографов, архитекторов и других видов гражданских профессий. Первоначально командующий Кавказским корпусом (позднее именовался «Кавказский наместник») осуществлял общее руководство вооруженными силами России на Кавказе. Ему подчинялись командующие войсками на отдельных участках, руководившие военными действиями на Северном Кавказе. Однако фактическая власть таких командующих как П. Д. Цицианов и А. П. Ермолов была поистине «царской». В 1845 г. после радикальных преобразований в управлении краем было сформирована новая территориальная единица – Кавказское наместничество, в результате которой на официальном уровне в руках командующего корпусом сосредоточилась еще и гражданская власть в регионе. Тем не менее, на всем протяжении войны в масштабах России Кавказский корпус и Кавказское наместничество с уверенностью можно назвать «государством в государстве».

Специфической чертой офицеров Кавказского корпуса являлась сложная и уникальная система его комплектования. В 1820-х – 1845 гг. помимо кадровых (постоянно числившихся в воинских подразделениях), на Кавказе имелись временно присылаемые офицеры из других регионов России. Большую их часть составляли молодые, преимущественно семнадцати и восемнадцатилетние⁹³ выпускники военных заведений, отправляемые на годичный срок для получения боевого опыта, а также добровольцы, желающие принять участие в единичных экспедициях.

Особые условия службы предопредели значительные пропорциональные изменения некоторых категорий, служивших здесь офицеров.

После подавления Польского мятежа 1830—1831 гг. заметную роль в кадровом составе Кавказского корпуса стали играть офицеры польского происхождения, которые отправлялись сюда либо добровольно (для демонстрации своей лояльности новой Родине), либо ссылались в принудительном порядке.

Кроме того в офицерском составе Кавказского корпуса было несколько большее количество уроженцев других государств. Так для посленаполеоновской эпохи Кавказ стал чуть ли ни единственной горячей точкой Европы. Поэтому сюда стекались многие «горячие головы» из невоюющих стран континента. Более всего их было из Пруссии, с которой у России даже существовали специальные договоренности о направлении в Кавказских корпус молодых офицеров для получения непосредственного боевого опыта⁹⁴. Нередко участие в Кавказской войне иностранцев из аристократических семей имело, в том числе и политический характер. В честь прусского принца Альберта (Альбрехта) (1809—1872), неоднократно участвовавшего в экспедициях против горцев, была названа одна из основанных в 1862/1863 гг. станиц на Северо-Западном Кавказе – «Прусская»⁹⁵ (современная станица Безводная в Майкопском районе Республики Адыгея).

Многие иностранцы, особенно из тех которые поступили на российскую военную службу в XVIII – начале XIX вв., постепенно обрусевали и принимали российское подданство. Из кадрового состава Кавказского корпуса из таковых можно назвать имена таких известных военачальников как швейцарец К. К. Фези, австриец Ф. К. Клюки-фон-Клугенау, итальянец И. П. Дельпоццо, австрийский серб Г. А. Эммануэль.

Но без сомнения наиболее значительные изменения в национальном плане имело присутствие в офицерском составе Кавказского корпуса уроженцев Кавказа, которых по официальной обобщенной терминологии называли «азиатцами»⁹⁶. Большинство из них составляли грузины и армяне, представителей северокавказских горцев в действующем составе корпуса было незначительное количество⁹⁷.

Будучи заинтересованным в привлечении на свою сторону местного дворянства, правительство предоставляло им исключительные привилегии. При условии принятия российского подданства, знатные горцы автоматически производились в юнкера, а затем в офицеры. Князьям и ханам, в зависимости от их социального статуса, сразу же давался офицерский или даже генеральский чин⁹⁸. Большая их часть лишь юридически вступала в должность (фиксировалась в списочном составе подразделений), но фактически не участвовала в военных действиях. Особое внимание российское правительство уделяло образованию подрастающей горской молодежи. Так, в Кадетских корпусах существовали определенные квоты для детей «почетных Мусульман Кавказского края»⁹⁹.

Получившие специальную военную подготовку офицеры-«азиатцы» направлялись преимущественно в кавалерийские подразделения как регулярного, так и иррегулярного характера (горская милиция или даже казачьи части). Как боевые офицеры они отличались наибольшей приспособленностью к ведению боевых действий в специфических условиях Кавказского региона, отчаянной храбростью, но слабой дисциплинированностью: зачастую руководствовались не военным уставом, а национальными традициями, что порождало одновременно уважение и недоверие к ним.

Для офицеров-«азиатцев» было характерно доминирование традиционных национальных черт. К их ментальным характеристикам можно отнести: руководство традиционными ценностями, следование национальным обычаям, свободолюбие, смелость, инициативность, выражаемая в личном удальстве (отсюда слабая дисциплинированность) и другие особенности¹⁰⁰.

Среди прославленных российских генералов, происходивших из кавказских народов, следует выделить П. Д. Цицианова, В. О. Бебутова, Я. И. Чавчавадзе, И. М. Андронникова, И. Орбелиани, М. З. Аргутинского-Долгорукова. Сохраняя многие национально-культурные особенности, они успешно вписывались в российскую армейскую структуру и впоследствии прославились как выдающиеся военачальники.

Российское законодательство было весьма толерантно к данной категории офицеров. Несмотря на традиционное исламо-христианское противостояние горцы-мусульмане имели права для совершения своих духовных треб, на наличие в подразделении муллы¹⁰¹. Примечательно, что во избежание оскорбления религиозных чувств переделывались государственные награды, вручаемые горцам-нехристианам. Так, на георгиевском кресте – самой уважаемой награде за боевые заслуги, Святого Георгия Победоносца заменяли на двуглавого орла. При этом следует заметить, что горцы, не взирая на свои верования, напротив негодовали от таких переделок, прося, чтобы на них изображался Святой Георгий, которого они гордо назвали «джигитом», а орла «воробьем»¹⁰².

Заметные отличия в офицерском составе Кавказского корпуса наблюдались в сословной сфере. Условия затяжной войны на Кавказе, постоянная убыль командного состава, а также возможность отличиться в сложных военных операциях предопределили увеличение доли офицеров, произошедших из числа солдат. Так, согласно списку офицеров в Кабардинском пехотном полку в 1844 г. доля не дворян составляла 37,8%, в то время как в 1816 г. она была намного ниже (26—27%)¹⁰³.

Учитывая продолжительность войны, в кавказских войсках сложился особый тип «бурбонов». Пройдя за время службы суровую школу жизни и достигшие офицерского звания, нередко, лишь к 30—40 годам, они заметно ожесточались. Однако, несмотря на жесткие требования и низкий уровень образования, учитывая их боевой опыт ведения войны в местных условиях, они считались наиболее боеспособными и авторитетными командирами.

В отличие от своих коллег из других территориальных воинских образований российской армии «бурбоны» Кавказского корпуса при удачном стечении обстоятельств имели наиболее благоприятные возможности для достижения высочайших званий и постов. Об этом свидетельствует биография прославленного генерала Николая Ивановича Евдокимова. Рожденный в бедной семье фейерверкера, он прошел нелегкий, но выдающийся путь от простого нижнего чина до прославленного генерала, получившего за выдающиеся боевые заслуги графский титул¹⁰⁴.

С другой стороны на Кавказе значительно увеличилась доля аристократических элементов. Сюда они добровольно отправлялись в поисках приключений и наград. Их пребывание обычно было довольно кратковременным обычно не более одного года, довольно часто они участвовали лишь в единичных экспедициях. При этом довольно часто аристократы назначались на наиболее привилегированные должности, ранее занимавшими кадровыми офицерами Кавказского корпуса.

Настоящее «засилье» «фазанов» в Кавказском корпусе произошло в 1820—1845 гг., когда существовала практика кратковременной командировки сюда офицеров-добровольцев из других регионов страны. Как писал во время экспедиции своему отцу К. К. Фези: «У нас здесь многочисленное и блестящее общество, так как большое число князей, графов и баронов из гвардии находится здесь в качестве добровольцев»¹⁰⁵.

«Аристократический контингент» наиболее увеличился во время Даргинской экспедиции 1845 г., которая по планам высшего командования должна была сокрушить государство Шамиля. Так в нем участвовали «сливки» петербургской элиты и даже представители иностранных царствующих династий (адъютант царевича Александра II – князь А. И. Барятинский, флигель-адъютанты: граф А. Строганов, князь Э. Вингенштейн, принц Александр Гессенский и др.)¹⁰⁶.

Даргинская экспедиция 1845 г. – самая крупная и знаменитая военная операция Кавказской войны. Была предпринята с целью захвата ставки имама Шамиля в ауле Дарго (расположен на территории современного Веденского района Чечни). Руководителем являлся Кавказский наместник М. С. Воронцов, хотя сам он приступил к ее реализации лишь под нажимом столичных властей. Результат экспедиции был противоречивым. Несмотря на фактическое достижение поставленной цели, российский отряд понес тяжелые потери и был вынужден оставить аул. Положение Шамиля усилилось, а горцы захватили значительное количество материальных военных грузов. Однако российская сторона получила хороший урок и в впоследствии была выработана новая стратегия, заключавшаяся в планомерном продвижении своего влияния, а также более широком использовании мирных способов покорения Кавказа.

Офицеры-аристократы на Кавказе в полной мере отражали данное им прозвище – «фазаны». Привыкшие к великосветской роскоши, даже во время походов они себе ни в чем не отказывали, из-за чего колонна на марше представляла собой вереницу обозов, заполненных дорогой посудой и прочей бытовой роскошью. В отношении с менее родовитыми сослуживцами и тем более солдатами, они вели себя как зазнавшиеся помещики в своих усадьбах. Война для них представлялась экстремальным развлечением. В бою они вели себя импульсивно, что при неопытности и незнании специфичности условий войны приводило к значительным потерям. Чтобы нивелировать пагубность их присутствия довольно часто их командование было номинальным, фактически подразделениями управляли их прежние начальники. При всем при этом, именно аристократы, будучи наиболее приближенными к императорскому двору, являлись главным источником информации о Кавказе.

Неудивительно, что эта часть офицеров вызвала сильный антагонизм у других категорий офицеров. М. С. Воронцов, желая навести порядок в комплектовании офицерских кадров, прекратил подобную практику (1845 г.): теперь желающие «отличиться» могли попасть на Кавказ лишь при условии зачисления в состав Кавказского корпуса¹⁰⁷.

Впрочем, несмотря на существующую предвзятость, многие «фазаны» отличались отменной храбростью и грамотным командованием, чем заслужили подлинное уважение среди ветеранов корпуса. К таковым, следует отнести князя А. И. Барятинского, представителя одной из богатейших дворянских фамилий России, пришедшего на Кавказ великосветским аристократом, а ушедшего легендарным боевым генералом и его покорителем.

Для понимания ментальности офицеров Кавказского корпуса и степени их устойчивости необходимо определить особенности их выбора службы. Во многом они связаны с восприятием Кавказа в российском обществе, которые имели некоторый противоречивый характер. Во второй половине XVIII – начале XIX вв. Кавказ в офицерском обществе воспринимался исключительно как «другой мир, область ужасов»¹⁰⁸, «край забвений»¹⁰⁹, куда попадали исключительно в приказном порядке¹¹⁰ (причем командиры подразделений старались отправить туда наиболее плохих офицеров).

Однако начиная с 1820-х гг. ситуация резко изменилась. Кавказ превратился в объект мечтаний романтически настроений офицерской молодежи¹¹¹.

Пожалуй, главным фактором стали постоянные боевые действия, создававшие благоприятную возможность для приобретения отличий, наград и значительного карьерного роста. Ведь после окончания наполеоновских войн Кавказ стал чуть ли не единственным местом, где можно было отличиться. Д. А. Милютин, отличившийся в ходе экспедиции в Ахульго 1839 г., за один год опередил своих мирных сверстников на три года выслуги¹¹². Но в целом, в России год боевой службы приравнивался к двум годам обыкновенной¹¹³.

Экспедиция в Ахульго 1839 г. – одна из самых крупных военных операций Кавказской войны, целью которой был захват ставки имама Шамиля в дагестанском ауле Ахульго. Была проведена силами «Чеченского» отряда под командованием генерал-лейтенанта П. Х. Граббе. Несмотря на значительные потери, российским войскам удалось захватить считавшийся неприступным аул, что значительно поколебало боевой дух горцев и ослабило позиции Шамиля, его старший сын был взят аманатом. Однако самому Шамилю с несколькими десятками приверженцев удалось спастись бегством. Из-за труднодоступности района российские войска скоро были вынуждены покинуть аул, а через год на Кавказе вспыхнуло всеобщее восстание и война разгорелась с новой силой.

На Кавказ офицеров привлекали существовавшие там порядки: определенные вольности по службе, отсутствие палочной дисциплины, гатчинской муштры, мелочного педантизма и единообразной жизнедеятельности¹¹⁴. Вот что писал один молодой офицер того времени перед отправкой на Кавказ: «В прошлом году я мечтал о такой командировке, мне уже начинали надоедать бесцветная петербургская жизнь и формализм гвардейской службы; чувствовалась потребность подышать на просторе более свежим воздухом, увидеть иные, кроме петербургских, местности и, в особенности, ознакомиться с настоящей военной службой»¹¹⁵.