Читать книгу: «Хроники 302 отдела: Эффект кукловода»

Глава 1

Я проснулся с привычной досадой и мерзким зудом от убожества вокруг. Квартира, куда я попал, заняв тело советского бармена, походила на музей социалистического реализма, и экспонаты подбирались с язвительной иронией.

На стене висел старый ковёр с таким вычурным узором, будто это тайное послание инопланетян. Рядом стояла глянцевая стенка – мечта советского обывателя, словно годами пропитанная жиром чиновничьих ладоней. Пластиковая столешница на тонких ножках казалась способной выдержать удар ядерной боеголовки. На подоконнике медленно умирал алоэ, явно стыдясь своего растительного происхождения. Стулья, испещрённые непонятными пятнами, одним видом вызывали у меня брезгливость.

Эти чупырлы не представляли себе, насколько жалкой была их жизнь. Радовались каждой мелочи, будто нахаляву получили билет в рай. Стада непуганых бегемотов вокруг верили в своё светлое будущее и прочие нелепые сказки, льющиеся в их уши ежедневно из каждого утюга.

Я лениво встал с кровати и подошёл к косо висевшему зеркалу. Отражение встретило меня холодным взглядом серо-голубых, почти ледяных глаз. Худощавое лицо с острыми чертами, губы презрительно искривлены. Я застегнул верхнюю пуговицу белоснежной рубашки, поправил воротник. Костюм советского бармена сидел идеально, словно сшитый на заказ. Конечно, иначе и быть не могло: я профи, безупречный актёр в дешёвом спектакле для идиотов.

Каждое утро я играл роль образцового советского гражданина, доброго бармена, любящего своё дело. В действительности я просто манипулировал глупцами, зная, что они никогда не заподозрят ничего большего. Смешно и грустно одновременно.

Мои мысли оборвал телефонный звонок. Чёрт бы побрал эти советские аппараты, тяжёлые как кирпич, с раздражающим звоном, от которого хотелось кого-нибудь убить. Я нехотя поднял трубку и холодно произнёс:

– Панов слушает.

Голос на том конце дрожал от усердия и рабского почтения:

– Александр, доброе утро! Клиент прибыл успешно, ждёт указаний. Какие будут распоряжения?

Я раздражённо закатил глаза. Эти кретины из будущего снова прислали очередного горе-путешественника, мечтающего поправить дела за счёт прошлого. Как будто я тут только для того, чтобы подтирать за ними сопли.

– Запоминай, – сухо и чётко произнёс я. – На три дня отправляешь его в адаптационную квартиру. Легенда стандартная: документы есть, работа в строительном тресте. Пусть даже нос на улицу не суёт, пока лично не дам инструкции. Понял?

– Да, Александр, всё будет исполнено! – отрапортовал голос.

– Свободен, – бросил я и с облегчением повесил трубку.

Я вздохнул, стараясь прогнать раздражение. Эти идиоты портили настроение, но такие моменты подчёркивали мою власть. Они были всего лишь пешками в моей игре, и это приятно холодило нутро.

Неспешно позавтракав, я снисходительно смотрел на остатки дешёвого кофе на дне чашки. Вкус отвратительный, но символически прекрасный. Всё здесь было таким же дешёвым и наивным, как этот напиток, который советские граждане принимали за настоящий кофе и пили с детской радостью, будто каждый раз выигрывали в лотерею.

Особенно забавно было наблюдать, как просто управлять доверчивой толпой. Покажи им дефицитную колбасу, и они пойдут за тобой хоть в ад, уверенные, что дорога ведёт прямо в светлое завтра. Обманывать этих лохов было даже скучно, но именно в этом заключалось особое удовольствие: тонкость манипуляций, искусство управления человеческим стадом доставляли почти физическое наслаждение.

Закончив завтрак, я аккуратно встал из-за стола и тщательно проверил содержимое карманов. Паспорт советского образца был аккуратно потрёпан – так, чтобы не вызывать лишних подозрений. Пропуск на работу, мелочь для автобуса, ключи – ничего лишнего. В моей жизни не было места случайностям.

Перед выходом я по привычке оглядел квартиру. Всё было на месте. Педантичность всегда оставалась моим верным союзником, не позволяя оставить следов, способных раскрыть мою сущность. Запер дверь и повернул ключ, испытывая лёгкое удовлетворение от завершённого утреннего ритуала.

На улице меня встретил привычный московский пейзаж конца семидесятых – пасмурное небо, серый асфальт и толпы людей с одинаково безразличными и при этом нелепо оптимистичными лицами. Спешащие служащие, рабочие с мутными взглядами, мамаши, тащащие вопящих детей в сад, бабки, ворчащие у подъездов. Всё это напоминало зоопарк, в котором звери не догадывались о своём заточении.

Проходя мимо, я испытывал циничное удовольствие. Истинный кайф – двигаться среди тех, кто даже не подозревает, что рядом идёт охотник. Я управлял их неосведомлённостью, словно дирижёр оркестром. Игра велась по моим правилам, и выигрыш всегда был моим.

На остановке я слился с толпой, настолько естественно, будто был рождён среди этих серых фигур. Они были частью моей гениальной постановки, в которой я – главный герой, а они – бездумная массовка.

Автобус подъехал, визжа тормозами, двери со скрипом открылись. Я шагнул внутрь, готовый продолжить спектакль очередного дня.

Толкаясь в автобусе, мысленно возвращался к тому последнему вечеру в Москве две тысячи двадцать пятого года, когда мой привычный мир рухнул, похоронив под собой безнаказанность и свободу. Воспоминания были острыми и чёткими, словно картины, вырезанные ножом и бережно хранимые памятью.

Я помнил ту ночь до мельчайших деталей. Тёмный переулок неподалёку от шумного проспекта, тусклый свет фонарей на грязных стенах старых домов, гул автомобилей вдалеке. Не торопился, ждал момента, когда миниатюрная блондинка с испуганными глазами свернёт в узкий, скрытый от чужих глаз проход.

Цыпочка была идеальна – нежная и беззащитная, словно специально созданная для моей игры. Она нервно оглядывалась, ускоряла шаг, прижимая сумочку. Её страх тянулся ко мне тонкой, невидимой нитью. Я уже предвкушал её покорность, тихие, отчаянные просьбы, которые только усиливали моё желание.

Всё произошло стремительно, будто многократно отрепетированное представление. Я приблизился бесшумно, ухватил её за локоть, развернул к себе, наслаждаясь её испугом. Девушка задрожала, тихо прошептав что-то бессвязное и обречённое. Я улыбнулся, осознавая абсолютность, но краткость своей власти, подобной вспышке спички во тьме.

Прижав её к стене, чувствуя под пальцами холодную шероховатость штукатурки, неторопливо задрал подол её платья. Ткань дрожала в руках, а кожа девушки покрылась мурашками от моих прикосновений. Кружевные трусики легко скользнули вниз, лишив её последней защиты и символа приличия.

Я почти ощутил вкус победы, вдохнул воздух, пропитанный страхом и властью, но именно в этот момент меня настигла неожиданность. Мощный удар в спину сбил с ног, тяжёлое колено придавило лопатки, стальные пальцы грубо заломили запястья за спину. Сквозь шум в ушах и болезненные вспышки перед глазами различил приглушённые команды людей в масках и тактических костюмах и тихие всхлипы девушки, отдалённые и теряющиеся в наступившем хаосе.

Ощущение было мерзким и унизительным – тело вдруг перестало подчиняться мне, став беспомощной куклой в чужих руках. Впервые я почувствовал поражение – горькое и абсолютное. Но вместе с горечью быстро пришло осознание: это не конец, а лишь начало новой партии, где ставкой будет моя жизнь.

Позже, сидя в тесной комнате, пропахшей металлом и казённой чистотой, я молча смотрел на стену. За ней, я знал, находились следователи. Вопросов почти не задавали – и так всё было ясно. Исчезнувшие женщины стали головной болью всего московского руководства. Улик было немного, но достаточно, чтобы превратить остаток моей жизни в тюремное прозябание или тихое исчезновение.

На краю катастрофы вспомнились те, кто мог помочь – безумные учёные, ставящие эксперименты на грани фантастики и реальности. Случайный контакт с ними стал моим спасением. Предложение оказалось заманчивым: переместить сознание в тело советского гражданина, далёкого от подозрений и преследований, в мир, где никто не знал моего лица и преступлений.

Побег этот не был попыткой начать честную жизнь – я прекрасно понимал, что изменить свою природу невозможно. Я хотел вновь ощутить вкус полной свободы, стать хищником, незаметно правящим наивной стаей.

С улыбкой вспомнив свой выбор, я вышел из автобуса в привычное московское утро. Шаги были спокойны и уверены – никто здесь даже представить не мог, кем на самом деле являлся тихий и приветливый бармен Александр Панов. В этом мире моё прошлое не существовало. Скрытый за безупречной маской советского гражданина, свободного от подозрений и слежки, я снова наслаждался абсолютной властью хищника среди беспечной добычи.

Первые мгновения после переноса сознания оказались не такими приятными, как в дешёвых фантастических романах. Очнулся я не в уютной постели, а на холодном грязном полу подвальной комнаты, наполненной тяжёлым запахом алкоголя и табака.

Я не сразу понял, почему тело не слушается. Боль была настолько яркой, словно кто-то ломал кости и вырывал нервы. Судорожно хватая воздух, я кашлял, чувствуя, как капли пота смешиваются с грязью пола.

Понимание происходящего приходило обрывками. Моё сознание перенесли в тело неудачника-бармена, умиравшего в момент перемещения. В голове вспыхивали чужие воспоминания: прокуренный бар, драки, долги и отчаяние. Для моих целей выбор был идеальным – никчёмная личность, не привлекающая внимания властей.

Первые недели прошли в напряжённой адаптации. Я тщательно изучал нюансы советской реальности, учился говорить на языке, полном идеологии и фальшивого оптимизма. Сначала раздражало всё – от нелепых слоганов на стенах до притворных улыбок продавщиц, ловко обсчитывающих покупателей.

Постепенно я почувствовал себя в гигантском муравейнике, где люди бегают, не замечая, что все дороги сходятся в одной точке. Они называли это социализмом, но на деле система напоминала плохо отлаженную машину, где каждый винтик крутился впустую, а весь механизм скрипел, готовый рассыпаться в любой момент.

Примитивность системы стала моей спасительной лазейкой. Быстро разобравшись в привычках этого общества, я понял его главную слабость: достаточно было просто подстраиваться, улыбаться, повторять лозунги и вовремя кивать. Никто и не подозревал, что за маской приветливого бармена скрывается человек совсем иной породы – тонкий манипулятор с далеко идущими планами.

Постепенно я занял место обычного сотрудника небольшого бара в тихом районе Москвы. Работа идеально подходила мне: ежедневный доступ к множеству людей, среди которых легко находились подходящие жертвы – одинокие, отчаявшиеся, ищущие утешения в алкоголе или простом разговоре.

Пропавшие пьяницы и женщины никого не интересовали. Они давно привыкли, что о них не вспоминают. Именно такие становились моей добычей – лёгкой и незаметной для общества. Я с наслаждением играл роль доброго собеседника, которому доверяли тайны и страхи, даже не догадываясь, как я собираюсь использовать их откровения.

Вскоре бар превратился в ночную точку, где тайком продавали алкоголь. Меня называли «хорошим человеком», рекомендовали друзьям, охотно делились проблемами и секретами. Каждый вечер за стойкой был актом театрального спектакля, где я мастерски изображал друга и внимательного слушателя.

За безупречной маской скрывался человек, которого яростно искали в будущем. Здесь он получил полную свободу и безнаказанность, возможность осуществлять самые запретные желания. Я чувствовал себя настоящим хищником, терпеливо выслеживающим добычу, чтобы нанести точный, смертоносный удар.

Каждая новая жертва укрепляла моё превосходство. Я безжалостно выбирал тех, кого не хватятся и чьё исчезновение не вызовет общественного резонанса. Мне даже не приходилось тщательно скрывать следы – общество само обеспечивало их уязвимость и ненужность.

Стоя утром у входа в заведение и вдыхая холодный московский воздух, я наслаждался миром, который сам выбрал. Здесь я стал невидимым королём, кукловодом, который незаметно управлял чужими жизнями. Советский Союз стал идеальной сценой, где люди были марионетками в моём театре абсурда, даже не подозревая, кто ими руководит.

Приступив к работе, я натянул привычную улыбку и изобразил радость при виде посетителей. Внутри же воспринимал каждого как безликого статиста, которому отведена роль ничтожного персонажа.

Бар наполнялся привычными звуками: хриплыми голосами подвыпивших мужчин, жеманным женским смехом, примитивными шутками. Я наливал дешёвую водку и мутное пиво, привычно отвечал на глупые вопросы и слушал бесконечные жалобы посетителей на работу, жён и собрания. В моей голове это сливалось в единый раздражающий шум, из которого я выхватывал лишь полезные детали.

Манипулировать советскими людьми было просто. Достаточно было вовремя подлить алкоголя, участливо кивнуть или произнести пару фраз о «тяжёлой жизни трудящихся», и любой чупырла начинал выкладывать всю свою жалкую жизнь в мельчайших подробностях. Смешно и отвратительно одновременно – они доверяли мне свои секреты, не догадываясь, что сами дают оружие против себя.

Слушая бесконечные откровения посетителей, я внутренне иронизировал над убожеством советских развлечений. Пьяные мужики, уткнувшиеся в грязные столешницы, женщины с размазанной тушью и бесформенными причёсками, громко смеющиеся над глупыми шутками, молодёжь, танцующая под музыку, непригодную даже для похоронной процессии. Всё это вызывало лишь брезгливое удивление: как можно искренне радоваться такому существованию?

Однако в этой серой, безликой массе я нашёл идеальное прикрытие для своей жизни хищника. Здесь не замечали мелочей, не интересовались чужой жизнью, если только она не давала повода для зависти или осуждения. Идеальная почва для таких, как я – тех, кто терпеливо ждёт и точечно наносит удары, оставляя лишь лёгкое недоумение и полную неспособность понять, что же произошло.

Вечер тянулся монотонно, пока мой взгляд не остановился на девушке, сидевшей в одиночестве за дальним столиком. Раньше я её здесь не видел. Она явно отличалась от привычной публики: молодая, ухоженная, инородная среди общей серости. Простенькое платье выгодно подчёркивало тонкую талию и изящную фигуру, волосы были аккуратно расчёсаны, лёгкий макияж подчёркивал тонкие черты лица. Девушка сосредоточенно читала книгу, иногда отпивая дешёвое вино.

Я внимательно следил за каждым её движением. Она явно нервничала, оглядываясь, словно ожидала кого-то, кто не приходил. В её поведении чувствовалась неуверенность и робость, смешанные с наивной надеждой, что особенно пробуждало во мне хищнический азарт. Именно неопытность и ранимость делали её желанной добычей, обещая острые ощущения, которых я давно не испытывал.

Неспеша протирая стаканы, я изредка бросал на неё взгляд, стараясь не привлекать внимания. Девушка всё глубже уходила в собственные мысли, переставая замечать окружающих. Во мне разгорался знакомый огонь предвкушения – желание ощутить власть над чужой судьбой, контроль над эмоциями, страхом и покорностью.

Желание приблизиться и заговорить становилось всё сильнее, но я понимал, что нельзя торопиться. В таких делах спешка губительна. Чем дольше длится подготовка, тем слаще награда. Поэтому я продолжал наблюдать, мысленно примеряя роль, с которой наиболее естественно смогу подойти к ней.

Она не догадывалась, что стала моей следующей мишенью, и это придавало ситуации особую пикантность. Меня возбуждала мысль о том, как постепенно буду завоёвывать её доверие, узнавать секреты и слабости, пока она полностью не окажется в моих руках.

Я продолжал работать, натянуто улыбаясь очередному пьянице и одновременно фиксируя каждое движение незнакомки. В голове уже созревал тщательно рассчитанный план, предвещавший очередную ночь запретного удовольствия.

Ощущал, как внутри медленно разрасталось тёмное желание. Оно окутывало сознание, вытесняя всё остальное и превращаясь в единственную, чёткую цель. Я примерял сценарии, продумывал детали, получая почти болезненное удовольствие. Казалось, охота уже началась, хотя я ещё не сделал ни единого шага.

Дождавшись момента, когда поток клиентов ненадолго схлынул, я направился к девушке, прихватив бутылку вина и чистый бокал. Внутри пульсировала тревога, смешанная с адреналином, но лицо моё оставалось абсолютно спокойным, выражая доброжелательность и заботу.

– Позвольте предложить вам ещё бокал? – произнёс я с учтивой улыбкой, аккуратно ставя бутылку и бокал перед ней. – За счёт заведения, разумеется. В нашем баре нечасто встретишь столь приятную и интеллигентную гостью.

Девушка подняла глаза и слегка удивлённо улыбнулась. В её взгляде мелькнули робость и благодарность, на щеках появился лёгкий румянец.

– Спасибо, это очень мило с вашей стороны, – произнесла она тихо, смущённо. Её голос звучал мягко и приятно, вызывая во мне острое удовольствие.

– Вам у нас не слишком скучно? Бар не самое весёлое место, особенно для молодой девушки, – спросил я с лёгкой иронией, изображая заботу.

Она чуть расслабилась от моего мягкого тона и дружелюбного вида.

– Я жду подругу, но, похоже, она уже не придёт. Решила дочитать главу и пойти домой.

– Вот как? Надеюсь, хотя бы глава интересная? – улыбнулся я, кивая на книгу.

– Очень. Экзамены скоро, а я вместо подготовки здесь сижу, – застенчиво ответила девушка, уже воспринимая меня как безобидного собеседника.

– Понимаю, учёба дело непростое, сам когда-то проходил это. Кстати, я Александр, – представился я, протягивая руку.

– Анна, – тихо ответила она, осторожно пожимая мою ладонь.

Её рука была мягкой и тёплой, а прикосновение отозвалось приятной волной, ещё сильнее разжигая мой охотничий азарт. Я продолжил разговор спокойно, непринуждённо, умело задавая аккуратные вопросы. Вскоре узнал достаточно: Анна учится на вечернем отделении педагогического института, живёт в общежитии неподалёку, возвращается поздно и обычно одна. Эти детали стали для меня бесценными.

Внешне наш разговор казался непринуждённым, словно случайная встреча старых знакомых. Но внутри я ликовал, расставляя фигуры на шахматной доске тёмного замысла. Мой голос звучал заинтересованно и дружелюбно, каждое слово было направлено на завоевание её доверия.

– Спасибо вам, Александр. Вы очень милый и внимательный человек, – сказала Анна напоследок, закрывая книгу и собираясь уходить.

– Всегда к вашим услугам, – спокойно ответил я, помогая ей надеть пальто и провожая взглядом до двери.

Когда Анна вышла из бара, внутри меня вспыхнул пожар, разгораясь с каждой секундой всё ярче. Желание полностью контролировать жизнь и судьбу девушки охватило меня без остатка. Представив её беззащитность и страх передо мной, я почувствовал, как сердце забилось учащённо, дыхание стало глубже, а по телу пробежали острые импульсы.

Оставшееся время до закрытия я работал механически, почти не замечая происходящего вокруг. Мои мысли занимала только будущая охота, которую я уже мысленно провёл до мельчайших деталей. Место, время, способ, маршрут отхода – всё складывалось идеально, точно выстроенная архитектура убийства.

Закрывая бар, я ощутил прилив адреналина, смешанный с возбуждением от предстоящего события. Тело приятно ныло, будто у животного, напряжённого перед рывком. Неторопливо убрав всё по местам и закрыв дверь, я вышел на пустынную ночную улицу и глубоко вдохнул влажный, прохладный воздух. Кровь пульсировала в висках, пальцах, наполняя ощущением абсолютной свободы и безнаказанности.

Завтра вечером начнётся охота. Она обещала быть особенно яркой и запоминающейся. Я улыбнулся себе, ощущая сладкое предвкушение триумфа, и уверенно направился домой. Этот город стал моей территорией, охотничьей зоной, где я – хищник, чья власть абсолютна и незаметна для окружающих.

Из темноты сквера напротив института я наблюдал за входом, скрываясь в тени деревьев. Сердце билось ровно, кровь, насыщенная адреналином, разносила по телу тёмное, сладкое ожидание. Эти моменты всегда были особенно острыми, наполняя меня жизнью и свободой.

Минуты тянулись неторопливо, усиливая возбуждение. Студенты постепенно расходились, улица пустела. Наконец появилась Анна – моя цель, моя добыча. Она направилась по тротуару под тусклым светом фонарей, одинокая и ничего не подозревающая.

Я подождал несколько секунд, позволяя ей удалиться, затем плавно вышел из укрытия и осторожно двинулся следом. Шаги мои были медленными, бесшумными, идеально выдерживающими дистанцию. Лунный свет причудливо играл с тенями, превращая наше движение в мистический танец.

Анна шла уверенно, хотя иногда оглядывалась, будто ощущая беспокойство. Но пустынная улица убедила её, что страх напрасен. Глупая доверчивость советских людей всегда поражала меня – их вера в мнимую безопасность и игнорирование инстинктов казались абсурдными.

Дорога постепенно переходила в плохо освещённую аллею вдоль лесополосы. Сердце моё забилось чаще, дыхание стало глубже. Я чувствовал запахи ночи и её страха, ускоряя шаг, словно хищник перед броском.

Место для атаки я выбрал идеально – безлюдное, окружённое густой растительностью. Я резко приблизился и, не колеблясь, схватил её, закрывая рот ладонью и глуша крик, едва сорвавшийся с её губ.

Действовал я холодно и точно, с автоматизмом, выработанным годами. Мгновенно затащил её в лес, крепко удерживая и полностью контролируя каждое движение. Анна отчаянно сопротивлялась, и её испуг, беспомощность и отчаяние усиливали моё наслаждение, питая эго властью над человеком.

В глубине лесополосы я быстро связал ей руки за спиной. Девушка тяжело дышала, глаза её блуждали по моему лицу, полные слёз и непонимания происходящего. Она никак не могла поверить в реальность происходящего.

– Тише, не бойся, – тихо сказал я, тщательно изображая заботу и спокойствие. – Будешь вести себя хорошо – не причиню вреда. Просто доверься мне.

Слова звучали мягко, почти нежно, словно обращённые к ребёнку. На её лице паника медленно сменялась тревожной надеждой. Контраст между фальшивой добротой моих слов и жестокостью действий дарил почти наркотическое удовольствие.

В сознании мелькали садистские фантазии, и я нетерпеливо стремился воплотить их в реальность. Каждая секунда приближала исполнение моих тайных желаний. Сейчас я полностью контролировал её жизнь, чувствуя себя вершителем её судьбы и хозяином её страха.

Её беспомощность, абсолютная зависимость от моих решений заставляли кровь бурлить в венах, вызывая ощущение невероятного, пьянящего возбуждения. Я наслаждался каждым мгновением её ужаса и непонимания, каждой секундой своей абсолютной власти, готовясь продолжить задуманное. Тёмная, первобытная радость охотника, поймавшего добычу, охватывала меня полностью, вытесняя любые остатки морали и человеческого сострадания.

Стоя рядом с обездвиженной и полностью подвластной мне девушкой, я почувствовал, как внутри меня распускается тёмный цветок истинного наслаждения. Я понимал, что сейчас только я решаю, сколько ей осталось жить и как именно будет развиваться дальше эта ночь. Мой голос звучал по-прежнему спокойно и дружелюбно, но внутри меня бушевал ураган жестокости и абсолютного превосходства, готовый вот-вот вырваться наружу.

Я осторожно коснулся её плеча, успокаивая жертву нежным жестом, полностью осознавая, какой ужасный контраст создаю между внешними проявлениями заботы и своим настоящим, чудовищным намерением. И эта игра, этот тщательно продуманный контраст, доставляли мне невыразимое, абсолютное удовольствие.

Я резко потянул её пальто, и ткань с неприятным треском поддалась, высвобождая хрупкие плечи девушки, которая задрожала под моими пальцами, словно пойманная птица, тщетно пытающаяся расправить сломанные крылья. Её дыхание сбилось, превратилось в частые, неглубокие вдохи, пропитанные паникой и полным неверием в происходящее.

Мои руки действовали с холодной точностью, будто руководимые чужой, безжалостной волей. Платье оказалось тонким и мягким, поддалось почти без сопротивления, открывая взору белую, в темноте почти светящуюся кожу. Тонкие советские трусики с кружевными краями рвались легко, без труда и сожаления, символизируя её последнюю защиту, теперь утраченную безвозвратно.

Я слышал её сдавленные всхлипы, различал, как дрожащими, искривлёнными от истерики губами она произносит неуверенным, сбивчивым шёпотом: «Пожалуйста… пожалуйста, не надо… я никому не скажу… просто отпусти меня… я ничего не видела… пожалуйста…» – и в этих коротких, отчаянных фразах сквозила не только надежда, но и бессознательное желание договориться с чудовищем.

Этот импровизированный монолог – не крик, не истерика, а внутренняя, почти детская попытка разжалобить палача – лишь усиливал тот особый, мрачный восторг, охвативший моё сознание полностью. Мир сузился до одной точки – этого прерывистого дыхания, этих бессильных движений, звука её сердца, который теперь бился в такт моей одержимости.

Наступил момент, ради которого я жил. Войдя в неё, я ощутил головокружительное чувство абсолютной власти и контроля, которое волной прокатилось по телу, заставляя мышцы напрячься до болезненности. Это было не физическое удовольствие – нет, это было куда глубже и страшнее: полное, неоспоримое ощущение власти над чужой судьбой, осознание собственной безнаказанности, возможности решать, кому жить и кому умирать.

Движения наши были полны отчаяния и ярости: её – бессильной и безнадёжной, моей – беспощадной, полной жестокости и внутренней тьмы. Я чувствовал, как её сопротивление постепенно угасает, уступая место тихому и горькому смирению. И это меня только сильнее разжигало.

С каждой секундой дыхание моё становилось всё тяжелее и прерывистее, мысли путались в темноте моего сознания, растворяясь в диком, первобытном восторге. Перед глазами мелькали тени и образы: неясные, размытые и пугающие, как осколки далёких, забытых кошмаров.

Всё моё существо в этот момент сосредоточилось на ощущении абсолютного контроля и полной, неотвратимой власти над этой девочкой, которая ещё недавно была просто случайной прохожей, а теперь оказалась полностью во власти моего темного желания.

Наконец, напряжение достигло своего предела. Из моего горла вырвался хриплый, глухой стон, больше похожий на утробный рёв дикого животного, чем на человеческий голос. Он прозвучал в темноте лесополосы резко, грубо и мерзко, разрывая тишину ночи, словно финальный аккорд жуткой симфонии, написанной безумным композитором.

Остановившись, я ощутил, как тело постепенно расслабляется, наполняется странным спокойствием и холодом. Эмоции, мгновенно покинувшие меня, оставили лишь пустоту и безразличие. Я поднял голову к ночному небу, глубоко вдохнул и выдохнул, возвращаясь в реальность и снова обретая контроль над собой.

В лесу вновь стало тихо. Только приглушённые, почти беззвучные рыдания девушки нарушали эту напряжённую тишину. Но я уже не слышал их, мысленно переключаясь на следующий этап моей жестокой игры. В моей голове вновь начал формироваться план – чёткий, холодный и беспощадный, готовый двигаться дальше, не оставляя следов и не вызывая подозрений.

Эта ночь была моей. И она ещё не закончилась.

Наступила короткая пауза, наполненная глухой тишиной и шелестом ветвей над головой. Темнота вокруг была плотной и вязкой, как старая кровь, сливаясь с моим внутренним мраком. Ощущение вседозволенности и безнаказанности медленно сменялось тревожной пустотой.

На секунду мелькнула странная мысль о бессмысленности происходящего и неизбежной пустоте, наступающей после каждого подобного эпизода. Это было мимолётное помрачение рассудка – вскоре разум взял верх, вернув привычное холодное спокойствие.

Анна тихо плакала, дрожала, её прерывистое дыхание напоминало жалобные стоны затравленного зверька. В её глазах застыл ужас, смешанный с непониманием и глухим отчаянием – мир для неё только что необратимо рухнул.

Я смотрел на девушку бесстрастно, словно коллекционер на новый, пусть и жалкий, экспонат своей галереи человеческих трагедий. Её судьба была решена ещё тогда, когда я впервые увидел её в баре. Оставалось лишь завершить начатое – действие столь же неизбежное, как и вся цепочка событий до этого.

Мои пальцы сомкнулись на её горле, ощущая тонкую кожу под ладонями. Девушка заёрзала, попыталась дёрнуться, но сил сопротивляться уже не было – лишь паника в глазах и беззвучный крик, застрявший в груди. Я сжимал пальцы сильнее, чувствуя тепло её плоти и затихающую пульсацию жизни.

В голове бушевала пустота, лишённая эмоций и колебаний. Это не была месть, злость или ярость – лишь хладнокровное, безжалостное действие, финальный штрих картины, созданной по моему сценарию. Я смотрел в её расширенные от ужаса глаза и видел там своё отражение – тёмное и чуждое, но полностью меня устраивающее.

Через несколько долгих мгновений всё закончилось. Девушка обмякла, её глаза померкли, тело полностью расслабилось, утратив последние признаки жизни. Я осторожно убрал руки, словно стараясь не потревожить её мёртвый покой. На меня вдруг нахлынуло странное ощущение – будто я завершил важное дело, поставив последнюю точку, после которой можно спокойно перевернуть страницу.

Я застыл на мгновение, слушая собственное дыхание и глухой стук сердца в висках. Лес вокруг притих, будто осуждающе наблюдая за мной, но мне было всё равно. Этот мир, как и любой другой, устроен просто и жестоко – победитель получает всё, а проигравший остаётся лежать в грязи и забвении.

Выпрямившись, я внимательно осмотрел себя, тщательно убрал следы, способные выдать моё присутствие, и восстановил внешний вид обычного советского гражданина. Мои движения были чёткими и уверенными – ни одна деталь не осталась без внимания.

Сквозь ветви деревьев на землю падал холодный и равнодушный свет луны, подчёркивая бессмысленность случившегося и эфемерность жизни, оборванной по моей прихоти. Я вдохнул ночной воздух, пропитанный запахом влажной листвы и земли, чувствуя, как тело наполняется странной лёгкостью, а разум – холодной ясностью.

Покинув лес, я шёл по пустынной улице, удаляясь от места преступления и собственной тёмной сущности, которая теперь затихла, насытившись. Внутренне я ощущал свободу и невидимость среди советских граждан, наивно верящих в свою мораль и безопасность.

Мимо проплывали тусклые фонари и тёмные окна, за которыми мирно спали люди, уверенные в своей защищённости. Я иронично улыбнулся, осознавая, насколько легко существовать среди тех, кто не признаёт моё существование. Их добровольная слепота была моей лучшей защитой.