Силою громов. Трилогия

История травника

На окраине самого Рима жили два соседа: Сильвестр и Джакомо. Сильвестр для всех был обычный пахарь, но на самом деле он втайне занимался травами. Об этом лишь знали его дочь Оливия, которую он обучал своему тайному ремеслу, и Джакомо, который слишком долго жил с ним рядом, чтобы даже ненавязчивым образом можно было пронюхать всю подноготную соседа.

Сам Джакомо по профессии являлся плотник с золотыми руками. Но его пристрастие к вину не позволяло ему жить так хорошо, насколько мог бы… Всегда находились радостные или грустные поводы, а то и просто от усталости тело требовало застолья. И в пьянящих напитках тонули его умения, надежды и стремления. Покойная жена Джакомо, скончавшаяся от столбняка, до конца своих дней взывала к его совести, пытаясь донести ему, что если тому плевать на семью, то пусть хотя бы подумает о себе. Ведь чревоугодие отравляет в человеке личность, заглушает душу, которая взывает к рассудку. Но разве можно такими убеждениями вразумить того, кто видит в дурмане утешение, спасение от хлопот, лекарство от изнеможения? Того, кто считает, что без этого никуда, что в этом хоть и недолгое, но всё же счастье, как будто нет других радостей? И уже не важно, что не осталось друзей (видимо, такие они надёжные…) и родные плачут (излишне чувствительны и слишком придирчивы…). Важно, что сегодня есть выпить, а сердце черствеет у других…

У Джакомо был взрослый сын Фернандо. И, в отличие от отца, юноша был здоров, трудолюбив и заботлив благодаря воспитанию покойной матери. На нём держался дом, хозяйство и сам Джакомо, который уже давно бы умер с голоду или пьяным замёрз на улице.

И вот однажды отец решил отблагодарить сына и направился к Сильвестру с разговором. Травник в ту пору сильно заболел и уже долгое время лежал в постели. А его дочь, пользуясь наставлениями отца, собирала для него лечебные травы. Когда Джакомо пришёл к соседу, тот, будучи больным, лежал совсем один, дожидаясь Оливию с лекарством. Сильвестр и так плохо себя чувствовал, но когда увидел это пьяное и опухшее лицо, то ему стало ещё хуже от нестерпимого гнева и явного отвращения.

Джакомо: Buongiorno! Послушай, сосед, меня посетила одна очень хорошая идея. Мы уже давно друг друга знаем и можем говорить открыто. Ты не хочешь породниться?

Сильвестр: Что?! – оторопел он от услышанного.

Джакомо: Я хочу, чтобы ты выдал Оливию замуж за Фернандо. А что? Возраст у них подходящий. Она у тебя умница, и он у меня хороший парень! По-моему, это отличное предложение.

Сильвестр: По-твоему?! Чтобы я с таким скотом и пьяницей роднился?! Ты посмотри, как ты живёшь! Мы с тобой почти не разговариваем с тех самых пор, как Фернандо исполнилось пять лет. И после этого ты так смело пришёл ко мне с такой просьбой?! Пошёл вон! Более того, я не желаю своей дочери будущего, в котором она будет обхаживать такого пьяницу, как ты, так ещё и вдруг твой скудный ум и пристрастие к вину передалось сыну по наследству, которые проявятся после. И что тогда делать?.. Проваливай из моего дома, свекор!

Джакомо вышел от соседа с тяжёлым сердцем. Он с утра был уже выпивший, а теперешние события требовали упиться до беспамятства. Грубые слова оказались невыносимы для его ранимого сердца. Обида поглотила нетрезвого Джакомо, вынуждая напиться ещё сильнее:

– Да как он мог так сказать?! Мне!.. С которым он так долго живёт по соседству, бок о бок. У нас дети вместе играли и росли, а он… Ничего, Бог ему судья, Он нас рассудит… – бубнил этот пьяный бред он сам себе.

Придя домой, Джакомо потянулся за бутылкой. Через время, хорошенько набравшись, у него созрел план «справедливости». Бывший плотник решил сделать донос в церковь на соседа, а именно, что Сильвестр занимается зельеварением.

– А что, пусть знает, как словами бросаться! Я никому не позволю так с собой обращаться! Я серьёзный человек и не стану это терпеть, – невнятно промычал Джакомо вслух сам себе.

В итоге он собрался и пьяным отправился в Ватикан. Добравшись до него с горем пополам, плотник нашел епископа и рассказал ему о травнике Сильвестре. Священнослужитель, унюхав перегар Джакомо, усомнился в его рассказе, но служба обязывала проверить информацию.

Направленные по указанию инквизиторы вломились в дом травника и застали Оливию за настойками, которыми она поила отца. Трое взрослых мужчин тут же набросились на неё. Кулаками ударив по лицу, они свалили её на пол, а после стали пинать ногами, пока та не потеряла сознание. После этого они её унесли.

Фернандо же, узнав всё, на следующий день собрал вещи и ушёл, никому не сказав, куда, зачем и почему…

Глава 9

– Теперь ты понял, почему я сокрушил его дом вместе с ним? – уточнил Гавриил у Никколо после своей повести.

– Не совсем. По-моему, тут всё спорно. Во-первых, травник сразу же стал оскорблять соседа и не заслужившего того его сына. Во-вторых, предложение в самом деле было достойным, ведь парень хорош собой и заслуживал себе в жёны такую умницу, как Оливия. А потому считаю, что неправильно тот отказался. И, в-третьих, если бы больной старик проявил благоразумие, снисходительность или хоть какую-нибудь учтивость, то ничего бы не было.

– Да, травник был хам и зол. Но его сосед разве лучше? В том виде, в котором он пришёл и стал что-то предлагать, ему любой бы отказал. И не зря, потому что ещё долго его дни проходили бы в бесстыдстве, отравляя жизнь Фернандо. И самое главное, что какие бы обстоятельства ни произошли, но пьяницу Джакомо ничего не может оправдать в его доносе на Сильвестра. Одурманенный вином, обидевшийся, он решил отомстить, и посмотри, что из этого вышло. Умер травник, а Оливия, лишившись последнего родного человека, вынуждена пуститься в бега. Почему ты пытаешься оправдать этого потерянного человека, спихивая вину на какие-то посторонние явления? Может, ещё и думаешь, что инквизиторы здесь самые главные злодеи?

– Почему бы и нет?

– Если кто-то запрёт человека в клетку с диким зверем, то разве животное будет виновно в том, что его задрало? – сделал Гавриил паузу. – Как же ты не поймёшь, что чревоугодие не зря считается одним из самых страшных пороков. Оно убивает как от болезней, так и от бедствий. Порабощает: заставляет делать то, что в здравом уме не захотел бы. Обезображивает во всех пониманиях и отстраняет тем самым хороших людей. Не травник виноват, что ум соседа утонул в вине, а сердце захлёбывается в нём и не может воззвать к нему!

Тут Никколо замолчал. Ему не столько было нечего сказать, сколько раздумья не давали что-либо произнести. Обдумывая слова Гавриила, он в мыслях устроил самые настоящие дебаты. Благоев заметил это и улыбнулся, но ничего не сказал. В голове у Россетти возникали разные вопросы касательно того или другого, взятого из разговора, и тут же появлялись ответы. Бывало даже, что сомнение, появившееся только в зачатке, было уже развеяно тем или иным изречением лесоруба. И спорил он не с мнением Гавриила, а с собственным восприятием, которое формировалось в бродяжной, безнравственной жизни одиночки. Сложность спора состояла в том, что он понимал верность его слов, но они не укладывались в его образе жизни. В итоге, найдя согласие с собой, он спрашивает вслух, но уже о другом:

– Мы оставили Оливию в её доме. Что с ней будет дальше? Разве правильно так поступить после её спасения?

– Я не могу знать, что с ней будет. Ей в любом случае не по пути со мной. И я не вправе ради неё изменить свою дорогу. Мы её спасли, а это уже много значит… Дальше наши пути расходятся.

– Куда направимся теперь?

– Нам придётся отыскать каждого колдуна и каждую ведьму, что населяют Европу. После того, как ты чуть не сгорел в доме, я не могу идти и постоянно оглядываться, беспокоясь о тебе. Слишком много людей присягнуло на верность Сатане, оттого и велико его влияние. Нужно освободить землю от этого плена. И, избавив её, мы укоротим руки дьяволу, оттого и ты безопасен будешь, и на моём пути уменьшатся тяготы.

Глава 10

То ли потому, что Гавриил быстро шёл, то ли так было задумано, но за лесорубом по пятам шла Чёрная смерть. После прихода Благоева в селение вспыхивала эпидемия. Деревни, посёлки, города – бубонная чума поражала везде, где проходил лесоруб. Болезнь не щадила никого: ни бедного, ни богатого, ни знатного, ни безродного, ни великого, ни бесславного. Ему уже не приходилось заглядывать в душу. Чума будто сама уже знала, кого и за какие грехи следует поразить. Гавриилу теперь уже не было необходимости так часто обнажать свой топор и использовать свои разрушительные умения, ведь его теперь не интересовали простые грешники, находившиеся во власти чумы. Он искал слуг дьявольских – людей, отвернувшихся от Бога, добра и Света в целом, поклявшихся служить тьме. Предавшись злу, они исполняли все дьявольские прихоти ради сил, что источаются из адских глубин.

Благоев направился на поиски колдунов разных мастей: шаманов, заговорщиков, белых магов, чёрных магов… Все эти классификации что-то значили лишь для недалёких и маловерных людей, но не для лесоруба. Ему давно было известно, что все эти разделения магии на чёрную и белую – дьявольский обман. Все эти целители, лечащие молитвами, но при этом не бывающие в церкви, заговаривающие воду и предметы, – колдуны от нечистого. Все эти шаманские ритуалы, дающие силу, – бесовский промысел. Гавриил знал, кого искать, а потому трепетали в страхе ведуньи, которые себе же его и пророчили.

Выдвинувшись из Рима, он вместе со своим верным спутником Никколо направился в германские земли. По пути они много разговаривали. И темы бесед были абсолютно разные: культуры, народы, природа, нравственность и тому подобное. Россетти нравилось рассуждать и слушать умозаключения лесоруба, черпая и забирая из них полезное и нужное. Как, например, из разговора о животных. Гавриил считал, что при всех знаниях и умениях человека людям ещё многому стоит поучиться у животных. Ведь если быть честным, дикий зверь при всей ведомости своих чувств, проживает жизнь куда достойнее большинства людей. Далеко не каждый понимает, как трудно выжить в природе: когда зимой получается поесть лишь раз в неделю, когда в засушливое время тебе, измученному жаждой, негде спрятаться от зноя. Примеров масса. И большинство людей сломалось бы, не пройдя и половины подобных испытаний. А мы, забавы ради, влечённые красотою шкур и необычным вкусом мяса, убиваем их. И мы не выбираем слабых, больных и обречённых, а выбираем лучших, самых сильных и прекрасных, чтобы ощутить собственное превосходство над природой. И после этого животное является зверьём? Не будет мира на земле, покуда человек, как вандал, рвёт творения природы.

Подобных бесед много было на их пути, ведь не всегда их окружали сложности и преграды. А чаще бывали безлюдные просёлочные дороги, где хочется развеять скуку, а тем самым и поговорить. И вот в один из дней на подходе к германским землям Никколо заводит разговор:

– Знаешь, мне не даёт покоя одна мысль всё то время, как мы покинули Рим. Та история травника тревожит меня. Ты мне уже объяснил, что сосед-пьяница виновен в произошедшем, а именно: перед Оливией и её отцом. Но что если он не виноват перед самим собой? Что если он изначально такой человек? И потому к нему нужно быть снисходительней.

– Хочешь сказать, что плотник рождён быть пьяницей?

– Нет. Пьянство – это вытекающее… Что рождён он малодушным, слабым перед соблазнами и ленивым. Что если кто-то рождается трусом и живёт бесславной жизнью, а кто-то врождённо храбрый и потом, как Раймунд Тарентский, отважно рвётся в бой и становится героем?

– Кто такой тот Раймунд?

– Рыцарь из первого крестового похода. Легенда! Он погиб при захвате Антиохии, как мне говорили… Но мы не о нём. Что если человеку суждено стать тем или иным по врождённым качествам характера? Например, как я…

– А что ты? – с недоумением уточнил лесоруб.

– Всю свою жизнь я грабил, воровал и обманывал людей. И другого у меня не получалось. Из меня плохой работник и никудышный семьянин. Стал я таким, видимо, потому, что рос без родных. Чтобы жить, приходилось быть жестоким, злым и хитрым. Есть люди хорошие, добрые, честные. И есть такие, как я… Возможно, такова моя природа. Это как инстинкты у волков или медведей, от которых им не скрыться и не убежать.

– Ничто не делает человека нечистым извне, а делает его нечистым то, что исходит изнутри. И это сказал не какой-то я, а Сам Христос! Но ты в Него не веруешь, потому скажу от себя. Ни одни обстоятельства не делают человека злым, а делают – помыслы. Ты не свирепый волк, не глупая овца и не лукавый кот, которые идут на поводу своей природы. Ты человек, отличающий добро от зла. И если наделён ты этим, то почему не можешь поступить правильно и хорошо? Неужели ты как зверь себя ведёшь, делая поступки, исходя из обстоятельств, идя на поводу страстей? Возможно, ты считаешь себя слабовольным?

– В этом смысле – да. Я слишком вспыльчив. И в порыве гнева я начинаю мстить обидчикам.

– Значит, в этом недалёк ты от зверья. Задумайся над этим.

– А что такое месть, по-твоему? – спросил Никколо.

– Не важно, что думаю я. Главное, что думаешь ты об этом и хочешь ли ты кому-то отомстить.

– Я порой не могу спать от ненависти к своим обидчикам. Я жажду, а порой кажется, что живу расплатой за свои утраты. Мне нет покоя, пока живут мои враги в беззаботности и здравии. Я хочу воздать им по заслугам!

– Месть только распаляет рану. Она не бывает справедливой! В ней не будет правды! Если ты так думаешь, то обречён – погибнешь сам, или же тебя линчуют, а может, даже и распнут. Если мне не веришь, то подумай над этим. И хватило бы мудрости тебе это осознать.

– Ты так считаешь?

– Я в этом убеждён! Мне доводилось видеть, как из-за обид люди убивали: из-за измены, воровства или за то, что их оклеветали. А после их отправляли на повешенье. Один из них оказался моим другом. И мне случайностью была дарована с ним встреча перед казнью. И он сказал мне вот что: «И ради чего я это совершил? Ради чести?! Да я умру, и через год забудут обо мне. И если вдуматься, то разве жена моя достойна была смерти? Не сложилось ведь у нас, так надо было расходиться. Она жила бы с новым мужем, и я жену себе нашёл бы. А вместо этого к Господу её отправил, и сам за это скоро окажусь в аду. Повернуть бы время вспять, я бы с ней даже не ругался. Просто молча бы ушёл…»

Находясь уже в германских землях, они всё так же продолжали путь. Проходил города и деревни Гавриил, а за ним и бубонная чума, которая выкашивала львиную долю населения. Люди были в ужасе от этой заразы, которая не поддавалась лечению. Этот кошмар в их глазах замечал и Никколо. Его стал беспокоить вопрос, который задал лесорубу:

– Скажи, болезнь ведь поражает только тех, чьё место на том Свете уже предрешено? Кто своими делами и словами обрёк себя на вечные мучения?

– Да.

– Ты говорил, что человек отличает добро от зла. Соглашусь, что я дурно поступал… Но почему так много других людей не могут с этим согласиться? Или согласились, но так и не исправились? И почему меня чума не охватила, ведь вовсе я не праведник?

– Потому что ты одумался и потянулся к Свету. И пошёл за мной, чтобы я привёл тебя к Нему. Ведь ты услышал собственное сердце и зов своей души. А другие – нет, потому что не захотели… И именно это порождает все пороки! Твои ответы всегда были близки. Всё, что ты услышал и увидел на этом пути, говорило о том, что если не можешь жить по законам Божьим, то живи по чести и совести. Правда, пока ты не отправился со мной, не понимал, каково это. Посмотри, большинство хлопот возникает у людей из-за того, что не слышат свою совесть. Они боятся сказать правду и поступить честно. Потому и бьются как рыба об лёд в попытках доказать свою ложную правоту. Они не хотят идти в убыток себе. Проще вести двойную жизнь, плести интриги и даже врать самому себе, но только бы не признаваться, кто ты и что поступил неправильно. Почему не могут? Боятся? Может, стыдятся? Так изменись! Но нет… – на минуту Гавриил замолчал, чтобы дать сказать Никколо. Но прозрение, снизошедшее на него, не позволило что-либо добавить. И тогда Благоев продолжил: – Понимаешь теперь? Ты душой что-то желал, и это не золото и не женщины. Однако не мог к этому прийти. Попробовал одно, второе, третье, но нет от этого на душе смирения. После ты решил искать путь, по которому придёшь к желаемому. Но ты так много шёл, что не знал, куда и наступить. А потом в глубине понял, что совесть тебя приведёт к этому. Но из-за своего образа жизни ты не знал, как выглядит жизнь по совести. Потому и пошёл за мной, чтобы я тебе это показал.

В ответ Никколо задумчиво кивнул:

– Да, наверное, ты прав… Но как понять, что моей душе желанно? Если это причина моих собственных тревог, тоски и чувства, будто заблудился, то как узнать, к чему хотя бы мне стремиться?

– Даже мне с моими умениями и чудесами это неизвестно. Время ещё есть. Не торопись. Подумай…

Несколько часов они шли молча, теперь уже в германских землях. Никколо усваивал для себя новую информацию, и тем самым настолько сильно углубился в себя, что на время раздумий и забыл, куда шёл, зачем и с кем. Гавриил же молчал не только потому, что ему нечего было сказать. Он чувствовал зло, исходящее из леса на горизонте, и старался не выдавать это всем своим видом и словом. Когда же они подошли к чаще, то на небе стало смеркаться. И тогда Благоев заявил:

– Здесь мы на окраине заночуем. Ты начни всё подготавливать, а я пойду и осмотрюсь. Заодно постараюсь найти что-нибудь съестное.

На эти слова Никколо молча кивнул и стал собирать хворост, пока не стемнело. А сам же Гавриил устремился вглубь лесной чащи. Пройдя около десяти минут по густым зарослям, он начал замечать, как лес становится всё более пустым и безжизненным: не хлопнет птица крыльями в полёте, рысь не пробежит и сверчок не застрекочет, лишь глухая тишина. И, уходя всё глубже в лес, он всё больше ощущал нутром приближение к чему-то тёмному, недоброму.

И вот, когда уже совсем стемнело, в кромешной тьме показался свет костра. Он подходил всё ближе, и картина начинала проясняться. А, когда лесоруб оказался на достаточно близком расстоянии, чтобы отчётливо видеть происходящее у костра, ему открылся вид на шабаш. Десяток людей, одетых в тёмные балахоны и увешанные какими-то самодельными амулетами из костей животных, выстроились вокруг огня, что-то обсуждая. Видимо, сход колдунов и ведьм начался совсем недавно. На это указывали лежащие вблизи тряпичные свёртки в виде тормозков и клетки с ещё живыми воронами и кошками, которые, скорее всего, предназначались для жертвоприношения или являлись составляющими колдовского зелья.

Старший колдун, к которому все были обращены, вёл вступительную речь. Выделял его из других не только авторитет, с которым ему внимали остальные, но и толстая металлическая цепь с массивным железным медальоном треугольной формы. Его речь звучала чётко и громко, взгляд был надменен, а вид внушал ужас, будто предстаёшь перед самим бесом. Но так было до того, пока он не увидел, как из темноты на свет огня вышел Гавриил Благоев. Внезапно сразу куда-то пропала вера в дьявола. От чувства страха цвет кожи колдуна так побледнел, что это стало заметно даже в ночи. Выпучив глаза из-под капюшона, он запнулся и прервал свою речь, замолчав на несколько мгновений. Остальные тоже заметили лесоруба, но их сила не позволяла разглядеть всё его величие. Оттого все пребывали в недоумении, мол, из-за чего их лидер так напуган. И, когда на Благоева было обращено всё внимание присутствующих, он обратился к старшему чародею:

– Что же тебя так напугало, колдун? Кто предстал перед тобой?

– Я видел ужас тьмы, тварей, вышедших из мрака, и Божьих воинов, чей свет белее солнца. Но таких, как ты, я не встречал…

Ничего не отвечая, Гавриил протянул руку в сторону мага, телекинезом затянул на его шее металлическую цепь и подвесил, оторвав от земли. Благоев силой мысли нёс в воздухе к слабо разгоревшемуся костру этого трясущегося в воздухе, болтающего ногами, сопящего сквозь посиневшие губы прислужника Сатаны, который так уповал на дьявольскую благодать и на своё величие. Остальные ведьмы не на шутку встревожились и попытались наслать на него самые страшные проклятия и самые сильные чары, но для него это было как горох о стену. И вот, когда старший из магов оказался занесённым над костром, из земли вырвался огонь. Это выглядело, будто адские языки пламени вышли под давлением из самой преисподней, устремившись мощным потоком вверх. Всхлипы колдуна сменились воплями, когда за секунды его тело вместе с душой стали прогорать.

От увиденного чародеев охватил ужас. Все остатки храбрости и героизма, с помощью которых они намеревались атаковать лесоруба, будто растворились в воздухе. Гордость сменилась на стыд, сила – на безнадёжность, а мужество перешло в желание спастись бегством. Горем обернулось их ремесло и стремление угодить дьяволу: с грохотом разверзлась земля под ногами, пламя окутывало их одеялом, собственные вопли надрывали их глотки. На этой войне не берут в плен. Не ждать здесь пощады. Тут нет места надежде. Ибо Благоев подобен волне, стремящейся поглотить берега. От него не укрыться и не спастись. Подобно урагану, сокрушает он преграды. Он словно зной, что обращает в бегство живое. И сравним лишь с утёсом, который ничем не прогнать.

Крики и стоны, вызванные нестерпимой болью от увечий ведьм и колдунов, для остальных прозвучали сигналом. Их вой был так громок, что услышал его сам Вельзевул. Как воевода испытывает страх перед звуком барабанной дроби неисчислимого вражеского войска, так и демон усомнился в своём могуществе над лесорубом. Ведь даже перед его хитростью он был неуязвим. А потому ещё не раз бес услышит эту дробь.