Меж землёй и небом

Вокруг источника воды

Расположились, и затишье

Сменили жизни языки.

Он скачет к ним, его встречают,

Ведут в спасительный шатер,

Сажают, поят, угощают,

И дружбы слышен разговор

Меж князем нашим и эмиром.

Тот встрече несказанно рад,

Как водится, гостеприимен,

Умен, прекрасен и богат.

Доверим ненадолго Яра

Хозяину песчаных волн,

Вернемся же к тому кошмару,

Где пепелище от пожара

И день наставший горя полн.

Что сталось с нашею Ариной?

Жива ли дева, невредима?

Как удалось ей не попасть

В огня пылающую пасть?

Всю ночь бедняжка не смыкала

Слезами полных глаз своих

И шорохам теней внимала,

Пытаясь различить меж них

Знакомый звук шагов неспешных.

Но, что поделать, безуспешно –

Седого старца так и нет.

А между тем уже рассвет

На небо брызнул первой каплей,

Проснулись рощи и леса,

Петух-будильник и коса,

Так вновь луга травой запахли.

Арина думала: быть может,

Князь на ночь старца приютил,

Постель бедняге постелил

И запретил его тревожить,

Дабы старик набрался сил.

Сама же, зная, что за делом

Куда быстрее день бежит,

Решив хозяйничать, сумела

Старушку-печку растопить.

Нашла муку, нашла опару,

Но не найдя нигде воды,

Взяла пустых ведерок пару

И с ними вышла из избы.

Завидя кладезь средь селенья,

Стоявших подле сонных дев,

Черпавших влагу подземелья

И говорящих нараспев,

Туда направилась Арина

И с лаской принята была,

Как будто рядышком росла

И зрела ягодкой меж ними.

В тот час украдкой в поселенье

Три незнакомца забрели,

Избушку нужную нашли

И за спиной у населенья

Ее поспешно подожгли,

Страшась нарушить волю князя,

Но пуще этого боясь

Свирепой мести, здесь и сразу.

Поджог свершен вдали от глазу,

Народ безмолвен, счастлив князь.

Бежит народ к реке, к колодцу

И воду льет на языки –

Огонь шипит, огонь смеется,

Но бьют стихию мужики.

В конце концов смогли, сумели

Безумный пламень одолеть,

Но там, где сруб стоял из ели,

Остатки долго будут тлеть.

Арина зрила буйство пала

И слезы тихие лила –

Признаться, искренне считала

Себя виновницей она.

Ей верилось, что уголь красный

Из печи выпал в бересту –

Она нарушила напрасно

Наказ не покидать избу.

Ах, если б знала князя дочка,

Что там, в темнице городской,

Молился старец денно-нощно,

Как перед скважиной замочной

Стоял он, с верою одной,

На стертых и больных коленях,

Моля святое проведенье

Княжну из дома увести,

Тем самым девицу спасти

От пламенных когтей забвенья,

Уж верно бы, не так печальна

Арина та была сейчас,

Поняв, случайность – не случайна,

Всему свой рок, всему свой час.

Но опыт дружит с сединою,

А наша девица была

Так беззаветна и юна –

И оттого печальней вдвое.

Одна меж всех Арина бродит,

Как быть, не ясно ей теперь,

Куда стучать – в какую дверь?

С дороги глаз она не сводит…

«Беги», – та шепчет тихо ей.

Песнь пятая

В шатре просторном у песков

Пирует князь в гостях эмира.

В плену причудливых ковров

И предсказаниях факира

Бегут неслышные часы –

Никто их ход не замечает,

А день тем временем весы

К закату тихому склоняет.

Эмир прощается со всеми,

Но князя просит не спешить

И перед сном пустое время

В беседе дружной разделить.

Уходят в глубь шатра большого,

Подальше от чужих ушей.

Вдали от луков и мечей

Яр зрит хозяина другого,

Впивая искреннее слово –

Уставшего, полуживого,

Забывшего про сон ночей.

Заметив гостя удивленье,

Эмир решился: своих мук

Достать затаенный сундук –

И начал с тихим сожаленьем:

«Дозволь открыться, путник-друг,

Мне жизнь давно уже постыла –

Что звон мечей, что танцы дев,

Все одинаково уныло,

Как будто кровь во мне остыла,

Разжечься так и не успев.

Годами молод, но внутри

Подобен я сухому старцу.

Ты спросишь: как же в тридцать три

Со мной могло такое статься?

Откроюсь, ладно, пред тобой,

Я вижу – честен ты душой.

Я сам когда-то был такой:

Балован и любим судьбой,

Не зная трудностей ни в чем.

Мои желания сбывались,

Казалось, ночь с палящим днем

Послушно для меня менялись.

И я влюбиться пожелал…

Сказал, и тут же предо мною,

Сияя дивною красою,

Девицы юной образ встал,

Лишив меня вконец покоя.

Так трудно словом описать

Зовущие глаза, и губы,

И тело, кожи нежной гладь –

Коснувшись, точно, все забудешь…

Проснувшись с первыми лучами

На ложе, помнящем любовь,

Я не нашел ее следов –

Лишь место для немой печали

И мысли: встретимся ли вновь?

В сомненьях – сон иль вправду было? –

Тянулся бесконечный день,

Но только сумрачная тень

Дворец печальный мой накрыла,

Как вновь она передо мной,

Пленяя юною красой,

Явилась, освещая сень!

А на рассвете вновь пропала,

Смяв душу, вместе с одеялом.

Так стали ночи для меня

Куда желанней скуки дня.

Я забывал в ее объятьях

Врагов заклятых и друзей,

Предав забвенью даже братьев

Ради бессонных тех ночей.

Все меркло пред ее красою,

Но вместе с тем она была

Так равнодушна и умна,

Что иногда старухой злою

Мне мельком виделась она…

Открытый искренне пред нею,

Как книга перед чародеем,

Язык влюблённый мой вещал

Мотивы из былых преданий,

Тех позабытых ныне знаний,

Что дед мне в детстве напевал.

Она ж улыбчиво внимала

Сказаньям прадедов моих

И нежным гласом отвечала:

«Оставь: забудь скорее их!».

Отринув напрочь белый свет,

Тянулись в сладком мраке годы –

Душою слаб и сердцем слеп,

Я думал: вот он, вкус свободы,

Но был рабом уж много лет!

Однажды в сумраке последнем

Пред тихой утренней звездой,

Склонившись на мои колени,

Лежала… Сердцем молодой,

Я ей вещал одно преданье,

Что раньше сказывал народ

Времен каких-то стародавних,

Никто которых не поймет.

И в том предании правитель,

Плененный страстью роковой,

Открывший разума обитель

Одной девице молодой…

Она делила с оным ложе

И незаметно для него

Все соки бытия его

Черпала, становясь моложе.

И тут… я узнаю ее!

Прервались чары в одночасье,

Хочу схватить, она ж, смеясь,

В змею мгновенно превратясь,

Скользнула быстро по паласу

За пышный занавес в углу.

Берусь за меч, бегу к нему,

Ужасной злобой опоясан,

Машу, как бешеный, рублю,

Срываю ткани пелену…

Но, к удивленью, случай странный –

Один остался я во тьме!..

Урок отцов, жестоко данный,

Казалось, вынес я вполне.

Но у судьбы другие планы –

Колдунья все еще во сне

В мои покои проникает,

Хохочет, смертью угрожает

И не дает забыться мне.

И смерть страшна, и жизнь тошна –

Вот плата за ее вниманье!

Сосуд мой пуст, а что она?..

Она сказала: «До свиданья!».

Узнай же, витязь, то преданье

Закончилось концом таким:

Не жил правитель невредим –

Его покинула вся сила,

Он умер ровно в тридцать три.

Сегодня столько же мне было,

И видно, ждет меня могила,

Как от судьбы ты не беги…

В ответ печальному эмиру

Поведал наш герой рассказ

О том, что скачет он по миру,

Как слушал девы чудный глас…

Их плавно двигалась беседа,

Перетекая в мирный сон.

Вот оба спят, один под пледом,

Другой – накрыв себя ковром…

Гуляют звезды в небе синем,

Пугая близостью своей,

В измученной жарой пустыне

Не свищет ночью соловей,

Не ухает сова устало,

Не квакает лягушек круг,

И даже волки-зубоскалы

Не рыщут по барханам тут.

Но где-то там, во мраке ночи,

Змее подобна, тень скользит.

Колдунья расквитаться хочет,

В руках ее, остер и точен,

Кинжал изогнутый блестит.

На поясе, помимо ножен,

Вцепившись в чародейки бок,

Висит таинственный мешок,

Открыть который тот лишь сможет,

Кто знает слов волшебных слог.

Вот ряд шатров встает навстречу,

И стражей слышен грозный глас,

Меж их клинками не замечен

Никто не прошмыгнет в сей час.

Замедлив быстрый шаг, плутовка

Шепнула что-то невпопад,

Послушная пред ней веревка

Ослабила мешка охват.

Кошель вздохнул, и тут же пальцы

В него колдунья запустив,

Изрядно там пошерудив,

Сначала вытащила пяльцы,

Затем клубок и решето,

В досаде фыркнула: «Не то!».

Достала зеркальце, взглянула,

Себе, любимой, подмигнула,

Но убрала вновь с глаз долой.

Еще пошевелив рукой,

Скатерку чудную достала:

«Не то!» – едва не завизжала,

И – шепотом мешок бранить:

«Со мной удумал ты шутить,

Бурдюк проклятый? Ну-ка, быстро

Подай мне то, что я ищу,

Не то – гляди, в твой бок со свистом

Кинжал свой быстрый запущу».

Мешок зафыркал, закривился

И неохотно подчинился…

Тогда из глубины безбрежной,

Закончив бесполезный спор,

Расшитый нитью белоснежной

Он чудо- выплюнул -убор

И, обвязав веревкой шею,

Закрылся наглухо скорее.

Колдунья, время не теряя,

Накрылась шапкой по глаза:

«Оно! Оно!» – все повторяя,

Исчезла. Вот где чудеса!

Лишь злой кинжал остался виден,

Но разве взгляд он привлечет?

Кусок железа безобиден.

Вот, если в руку кто возьмет –

Тогда совсем другое дело!

А так глазам поверь поди.

Тем временем движеньем смелым,

Оставив стражу позади,

Кинжал скользит по тканям белым,

Покои спящих впереди!

Пробился, тянется к постели,

Желаньем мерзким ослеплен,

Приблизился к заветной цели,

Завис над спящей жертвой он,

Готов вонзиться в грудь с размаха,

Не зная ни любви, ни страха,

Но быть тому не суждено:

Наш князь не спал уже давно.

Из-под ковра, глазам не веря,

Кинжал он скрытно наблюдал

И, вспоминая, как под древом

Вот точно так кувшин летал,

Момент удачный витязь ждал.

Дождался – вот он, ну, пора!

Два пальца меж зубами втиснув

И что есть мочи громко свистнув,

Добавив к этому: «Ура!» –

Яр выскочил из-под ковра.

От страха сам себя не помня,

Кинжал подпрыгнул, завизжал,

Рванулся к витязю, упал…

Поняв, что воину неровня,

Шатер порезав, убежал,

В песках надеясь затеряться.

За ним – нет времени прощаться

С хозяином, потом, потом! –

К тому же долгожданным сном

Эмир уставший спал спокойно,

Не слышав свиста, криков война…

Он видел сон прекрасный, мирный,

Каких не видел много лет,

И мог лишь витязю вослед

Улыбку бросить он невинно,

Закутавшись поглубже в плед.

Тем временем, коня окликнув,

Кинжал преследует герой.

Конь, к чудесам тем не привыкнув,

Моргает, видя пред собой

Кинжал, парящий над песками.

И что ж, вослед ему рывками

Несутся двое по пустыне,

Идет погоня до утра.

Шатров не видно уж в помине,

Стоит ужасная жара.

Блестит кинжал, горят копыта,

Яр от ножа не отстает –

Любимой гибель не забыта

И – да, к отмщению зовет!

Боясь сразиться в поединке,

Бросая злобный взгляд назад,

Под чудо-шапкой-невидимкой

Колдунья свой волшебный зад

Спасает, мысля явно с грустью:

«Живой меня он не отпустит!».

Что делать тут, она не знала:

Бежала, падала, рыдала,

Как вдруг внезапно поняла:

«Кинжал он видит – не меня!» –

И что есть мочи в даль пустую

Метнула бесполезный нож.

Купившись на уловку злую,

Крича: «От правды не уйдешь!» –

Наивно Яр за ним пустился,

Одной лишь местью ослеплен…

В итоге витязь заблудился

В краю безжалостном, чужом.

Кинжал пропал, песком засыпан –

Куда идти, где враг его?

Не видит воин никого.

Отчаяньем простор напитан…

Себя теряя самого,

Кричит, зовет, но лишь песчинки

В ответ насмешливо скрипят,

Злодейка в шапке-невидимке

Пропала час тому назад.

Без влаги гибнет, точно рыба,

Скитаясь по пескам Магриба,

Который день уже в пыли…

Ему мерещатся вдали

То новгородских стен изгибы,

А то на волнах корабли –

Он к ним стремится, окрыленный,

Но призрак тает каждый раз.

И наконец изнеможденный

На землю камнем рухнул князь.

Ах, если бы сейчас увидел

Тот прежде милый сердцу град,

Себя бы он возненавидел…

Там брат – не брат теперь, а враг.

Пустые площади давно,

Все лавки на засов закрыты,

А золотистое зерно

В схороне под землей зарыто.

Взамен товара и поклажи

Купцы из неизвестных мест

Все чаще, на глазах у стражи,

Увозят прочь чужих невест.

Упадок в граде, Святополк

Не покидает терем смрадный,

В нем голос совести умолк,

И сердце стало камнем хладным.

Ни с кем он речи не ведет,

Ни с кем дела не обсуждает,

И вместе с князем город тот

Последний день свой доживает.

Седой старик в сырой темнице,

Научен бытием поститься,

Один лишь духом не упал.

Он только верил, просто ждал

И бесконечно повторял,

На сердце что лежало грузом:

«Храни его! Храни ее!

Жизнь возродится их союзом,

А мне не надо ничего».

Песнь шестая

Не зная, кто сама, откуда,

Чужая собственной земле,

Оставшись без седого друга,

Без крова, но еще в уме –

От всех Арина в стороне.

Никто не ждет ее улыбки,

Никто о ней не вспомнит впредь!

Нет хуже для живущих пытки,

Чем одиноким умереть.

Три дня ее дорога водит

Вдоль рощ тенистых и полей,

Приют себе она находит

У добрых и простых людей.

Кто сироту не обогреет,

Кто хлеб бедняжке не подаст –

Того всегда она уверит,

Что не забудет и отдаст

Потом, когда разбогатеет…

Решив найти седого старца,

Не зная, что могло с ним статься,

Арина в город побрела.

Пред ним виновною была,

И виноватость, будто пальцем,

С собой манила и звала.

Вот серый город показался,

Пустые стены и врата.

«Есть кто?» – никто не отозвался…

«Что за забытые места?» –

Арина воздух вопрошала,

Но даже эхо ей в ответ,

Как будто есть какой запрет,

Загадочно вдали молчало.

И если к деве память вдруг

Вернулась бы сейчас случайно,

Она навряд узнала тут

И град, и сад, и тихий пруд –

Исполнен воздух сам отчаянья,

Гостей давно уже не ждут.

Арина в первый дом стучится –

Закрыты наглухо замки,

В другом лишь брань, хозяин злится

И чешет дверью кулаки.

Так повторялось раз за разом,

Пока бедняжка не нашла

Высокий терем с грозным стражем,

Поставленным снаружи князем

Хранить правителя от зла.

Огромен, страшен не на шутку,

Силен охранник, вместе с тем

Среди достоинств промежутки –

Он прост, безграмотен и нем.

К нему с наивною надеждой

Приблизилась скорей княжна,

В речах учтива и нежна,

Сказала стражнику, как прежде,

Что сирота, совсем одна,

Мол, вынуждена побираться…

Не веря собственным глазам,

Не зная, плакать иль смеяться,

Громадный, грозный великан

Схватил милейшее созданье,

Поднял к своим густым бровям…

И сладки слезы узнаванья

Скатились по большим щекам.

Часы и дни, в былое время,

Он подле девы проводил,

Так часто слышал и делил

Ее любви немое бремя

К тому, кто нынче злым прослыл.

Ни с чьим бы он не перепутал

Как луг зеленый взгляд ее,

В ушах звучало, как поет

Тот голосок из перламутра!

Жаль – что она не узнает

Старинного былого друга,

Его веснушки, нос-утес…

В глазах княжны один вопрос:

Не расцепив обхвата-круга,

Куда гигант ее понес?

Дрожит карниз, и пол трясется,

Огромный страж меж стен несется

И радость общую в руках

Несет к отцу на всех парах!

Дружиной верной окруженный,

Презрев и тот, и этот свет,

Правитель, гневом ослепленный,

Тоской и злобой иссушенный,

Сидел, похожий на скелет.

Никто не смел его тревожить

По смерти дочери родной,

Боясь, что волею одной,

Как старца, всех он изничтожит

И изведет сырой тюрьмой!

Но вдруг нарушено молчанье –

В покоях загремела дверь,

С напуганным вконец созданьем

Влетает, точно дикий зверь,

Хранитель дочери нетленный

И радости немой посол!

Поставив девицу на стол,

Пред нею рухнул на колени,

Как будто счастье вновь обрел.

Успев до колик испугаться,

Подпрыгнув, крикнул властелин:

«Пред кем ты вздумал преклоняться,

Безумец?! Я, лишь я один –

Твой царь, твой князь и господин.

Как смел покой ты мой нарушить,

Предать меня и дочь – как мог?

Чью жизнь мне предстоит нарушить,

Дабы тебе подать урок?

Теряя мысли и сознанье,

Едва жива, с трудом дыша,

Арина молвила признанье,

Дрожа, сбиваясь и спеша:

«Я – сирота, одна забыта,

Живу куском, что подадут…

Затем лишь я сегодня тут,

Что голодна и не умыта –

Надеялась сыскать приют.

Мне не известно, отчего

Свое огромное чело

Склонил громила предо мной…

Ручаюсь, вижусь с ним впервой.

Из всех живущих я знакома

Со старцем с белой бородой,

Но он к тебе ушел из дома».

Услышав: «старец», Святополк,

Исполнен гнева и презренья,

Оскалив зубы, точно волк,

Сошел к Арине мрачной тенью,

Но оступился перед ней,

Увидев точно приведенье

Погибшей дочери своей,

И закричал еще сильней:

«Колдунья, прочь! Она – мертва!

Как смеешь ею притворяться?

Когда – скажите мне, когда

Сумела в разум мой пробраться?

В темницу ведьму, под оковы,

За трижды плавленый замок,

Чтобы никто вникать не мог

В чарующий рассудок слог!

Даю тебе стальное слово:

Навек запомнишь ты меня

И встретишь Седовласа снова

Еще перед закатом дня».

Как ни размахивал руками,

Как: «дочь!» – Громила ни мычал,