Читать книгу: «Горловка. Девятьсот пятый», страница 2

Смертельный выстрел закавычил

Карамышевской жизни путь.

* * *

Ни революции витийства,

Ни будущая благодать

От социальных благ – убийства

Никак не могут оправдать.

Коробит глупость объяснений:

Чтоб вился революций дым,

Клубок из жертв, убийств, гонений

Оправдан и необходим.

* * *

Со сна и после смерти страшной

Их командира не смогли

Солдаты дать отпор отважный,

Оружие не сберегли.

Дружинники все их винтовки

И всё изъятое вразброс:

Продукты и экипировку, –

В свой загрузили паровоз.

Дух революции нестойкий

Дружинникам не помешал

Помародёрствовать в пристройке,

Где мёртвый офицер лежал.

Толпясь над трупом капитана,

Поругиваясь невостро,

Дружинники делили рьяно

Его нехитрое добро.

Остановить их – труд напрасный,

И в раз второй за эту ночь

Дейнега выругался грязно

И вышел из пристройки прочь.

Рассвет уже добавил серость

В холодный, беспросветный мир,

Где вся Дейнеговская вера

В добро идей – теперь блезир.

17 (30) декабря 1905 года. За шесть часов до поражения. Андрей Гречнев после нападения на казармы сборного войскового отряда по улице Садовой в Горловке

С утра мело. Как будто полог

Из снега жёсткого накрыл

Промёрзший до костей посёлок.

И ветер воздух иссушил.

Метель, в косых лачугах роясь,

Стараясь Горловку встряхнуть,

Сугробы намела по пояс,

А кое-где почти по грудь.

Нахаловок и Собачёвок,

Шанхаев и Пекинов грязь

Узором вьюжных подмалёвок

Закрылась, словно бы стыдясь.

* * *

В процессе вялой перестрелки,

Что длилась несколько часов,

Никто не рвался в переделку

И умирать был не готов.

Стрельбы по людям безоружным

Пытаясь впредь не допустить,

Солдат напором ненатужным

Дружинники взялись теснить.

И лишь в процессе столкновенья

Смогли повстанцы осознать,

Что нужно было нападенье

Гораздо раньше начинать.

В дружине горловской не найден

Был свой решительный герой,

Подобный Прохору, кто жаден

К победе быстрой и лихой.

Они могли б ещё под вечер

Собрать достаточно людей,

Чтоб без излишних велеречий

Солдат приструнить половчей.

А так армейцы и жандармы

Сумели за ночь укрепить

Свои непрочные казармы,

Проёмы досками забить.

И вот теперь, в пургу и холод, –

Не в лоб же их атаковать! –

Казармы чуть ли не измором

Восставшим приходилось брать.

* * *

Когда ж солдаты отступили,

Подняв для виду белый флаг,

Повстанцы радостно ожили,

Повеселели на глазах.

Простой победа получилась.

Да ведь никто и не хотел,

Чтоб столкновенье превратилось

В суровый массовый расстрел.

Хотелось лишь обезоружить,

А то, что враг их отступил,

Устраивало даже лучше:

На пленных нужно много сил.

Строй отступающих неровный

Во мгле метельной утонул,

И кто-то глупо и беззлобно

Над головами их стрельнул.

* * *

Андрея Гречнева немного

Жгут напряженья отпустил,

Но, обессиленный тревогой,

Вставать дружинник не спешил.

Уткнув лицо в сугроб колючий,

Андрей лежал. Казалось, жар,

Что пёк лицо крапивой жгучей,

Снег превращает в сизый пар.

«Так на драгунов не похоже», –

Подумал Гречнев невпопад.

Но вскоре выяснилось, что же

Заставило уйти солдат.

День прометеленный, синюшный,

Скровавив отблеском огня,

Взялись казармы и конюшни

Пожаром, сердце леденя.

Сработала всего-то пара

С десятка самодельных бомб,

Заброшенных на обветшалый

Двора казарменного ромб.

От них занялся мусор разный

У беленых саманных стен,

И вскоре вспенилось всё красным,

Как жаркий заводской мартен.

Дружинники из расторопных

К конюшне бросились спасать

Несчастных брошенных животных,

Тревожно продолжавших ржать.

Открытые ворота, к счастью,

Огонь пока не охватил,

Но из его разящей пасти

Спасли лишь нескольких кобыл.

Сам Гречнев оббежал казармы:

Училище недалеко,

И может пламенем пожарным

Объять всё здание легко.

Его училище, в котором

Андрей служил недолгий срок.

И где тайком под видом хора

Он большевистский вёл кружок.

Андрей легко взлетел под крышу.

Помедлив в слуховом окне,

Он выбрался наружу, слыша

Гуденье ветра в вышине.

Пожар отсюда показался

Еще опасней и страшней,

Чем до момента, как поднялся

На крышу скользкую Андрей.

Метель то резко раздувала,

То прижимала вниз огонь.

Летели искры разудало,

И в воздухе царила вонь.

Когда очередным порывом

На крышу искры занесло,

Дружинник бросился ретиво

Топтать их и ругался зло.

Чуть позже прибежала пара

Рабочих, чтобы помогать

Училище из лап пожара

Немилосердных вызволять.

* * *

И завертелось-закружилось.

Трудился Гречнев, что есть сил,

А всё, что в этот день случилось,

На час он будто позабыл.

Забыл вчерашние событья,

Жестокий самосуд властей,

Доведший до кровопролитья

И страшной гибели людей;

Забыл о том, как было нужно

Его дружине поступать:

Солдат, не отобрав оружье,

Не следовало отпускать;

Забыл про тщетные надежды,

Что разрывали изнутри;

Забыл мечты, что грели прежде,

А ныне просто умерли;

Забыл о ложном чувстве долга,

Что в бой бессмысленный вело;

О беззащитности посёлка,

Который снегом занесло.

* * *

А Горловка лежала рядом.

Её заснеженный простор

Вполне бы мог открыться взгляду,

Будь вьюги послабей напор.

Отсюда с крыши б можно было³.

Увидеть Корсунский рудник,

Копров его пейзаж унылый

И террикона строгий пик.

Увидеть рядом, чуть правее,

Свечу машзаводской трубы,

Струящей в небо, не жалея,

Дымов неровные клубы.

Увидеть улицы Садовой,

Изогнутой, как канапе,

Ряды домов постройки новой

Для служащих ОЮРКП⁴.

Квартиры – не чета шахтёрским

Нагромождениям лачуг,

Ютящимся по склонам плоским

Холмов, разбросанных вокруг.

Увидеть можно б было зданье

Пекарни Мишурьянца, плюс

Три магазина, чьи названья

Вводили жителей в искус.

Один из магазинов этих

Был, к сожалению, сожжён:

Его обугленные клети

Глядели в хмурый небосклон.

Так красным петухом злодейским

Потешился в чужом добре

Народ бездумный в день еврейских

Погромов в этом октябре.

Увидеть можно было б также

Колонии машзаводской

Домов скукоженных, озябших

Не ровный и сумбурный строй

Из редких каменных строений

И частых мазанок кривых,

Полуземлянок, помещений

Столь неуютных и сырых.

С востока Корсунская балка

Была видна бы. Юный сад,

Основа будущего парка,

Собой порадовал бы взгляд.

На склоне балки, в окруженье

Садовой поросли, вставал

Красивый дом – на загляденье

И зависть местных приживал.

Построенный главинженером

ОЮРКП апартамент

Имел приличные размеры,

Конечно, как на тот момент.

Наверно, слишком уж дивила

Домина эта местный люд,

Что горловцы⁵ назвали «виллой»

Сей инженеровский приют.

* * *

Обилье пищи философской

Дарует, кстати, нам пример,

Что по фамилии Янковский

Был этот главный инженер.

Уж как-то в Горловке сложилось,

Что местечковые царьки

С фамилией Янковский жилы

С народа тянут в две руки.

* * *

Пожар не то, чтоб разгорался,

Но и не думал угасать.

Андрей уже не опасался,

Что дом не сможет отстоять,

Но всё ж заглядывал с опаской

Во двор пылающих казарм,

Где разошёлся смертной пляской

Зловещий огненный плацдарм.

Был Гречнев так сосредоточен,

Что ничего не замечал,

Как будто мир из многих точек

Творец в одну лишь точку сжал.

А положенье изменилось:

На западе, где был рудник,

Как будто что-то оживилось,

И некий фактор вдруг возник.

Тревожно выстрелы зардели,

Неся ранения и смерть.

Их даже сквозь муар метели

Возможно было разглядеть.

P.S. По окончании Горловского боя Андрей Гречнев с группой дружинников через Скотоватую, Луганск и Ростов-на-Дону перебрался в Москву и далее – за границу. Стал профессиональным революционером. В советские времена занимал хозяйственные посты. Вернулся в Горловку только через 50 лет – в 1955 году.