Я больше не бельгийская принцесса

Малышей, тех, которым по моим меркам, было по два года, я взяла за руки и просто таскала за собой, с остальными пыталась играть. Что-то придумывала с мячиками, что-то незатейливое. Девочкам предложила прыгать на скалках, на скорость. Но прыгать они не умели. Расставила кегли в два ряда, разбила пятерых оставшихся на две команды, чтобы они наперегонки бегали и собирали кегли. Это тоже не работало.

– Скучно все это, я хочу к маме, – ныла девочка Матильда.

– Давай танцевать, – предлагала Софи.

– Меня все это достало, – пробубнил Рудольф, – ты плохой воспитатель, ничего не умеешь!

От этих слов я так и застыла с ракеткой в зубах, потому что с обеих сторон ко мне были прилеплены двухлетки.

– Я не умею ничего?! – завопила я, – Да ты сам-то подумай, как можно с вами тут играть, если это вы, вы ничего не умеете! Придумай сам что-нибудь, раз такой умный!

– В прошлое воскресение с нами был Тиери, он скачал для меня на свой айфон классную игру. Вот это было круто!

– Мой айфон остался в раздевалке. И скачивать я тебе ничего не буду. Здесь спортивный клуб! – крикнула я на Рудольфа.

Рудольф надул губы, хотел было обидеться, но потом передумал и сказал, что на моем месте он бы дал самому себе мой айфон, тогда бы он, Рудольф, помог бы мне в бассейне, а то с такой малышней одна я точно не справлюсь.

– В воде с малолетками еще сложнее, чем на суше, – глубокомысленно произнес он.

Бассейн! Точно. Да, Рудольф, ты определенно соображаешь. Я скомандовала всем закрыть глаза и стоять, не двигаясь, у нас такая новая игра. Разжала обе руки, выпустила маленькие ладошки двухлеток и помчалась в раздевалку. Неслась и думала, только бы ничего не случилось! Только бы с ними ничего не случилось! Семеро детей одни в зале. Эх, надо было назначить Рудольфа главным. Не было меня от силы полминуты, может, минуту. Когда я вбежала в зал с айфоном в руках, представляя себе страшные картины: стоящие друг у друга на головах дети, дети бегающие по потолку и падающие оттуда, все мои семеро подопечных так и стояли с закрытыми глазами, даже Рудольф. Все-таки положительные моменты в воспитании детей у бельгийцев тоже есть. Послушные они.

Рудольф получил свой, точнее мой, айфон, игр, правда, на нем не было, но он что-то там себе скачал, что-то безобидное. Мы с остальными уныло сбивали и сбивали кегли. Потом был collation – полдник, по-русски. Оказывается, у детишек имелись с собой бутерброды, за которыми мы сходили в раздевалку, а еще фрукты, от которых почти все отказались. В общем, я перекусила.

А вот дальше началось самое страшное – бассейн. Прав был Рудольф, ой, как прав, с малышней в воде гораздо сложнее, чем на суше. Особенно, если плавать они не умеют. Одна радость – в воде мы были недолго. Сначала полчаса ушло на то, чтобы всех переодеть в плавки и купальники, а еще напялить на каждого нарукавники. Потом мы гуськом зашли в воду. Я обязала Рудольфа следить за Матильдой, но та ринулась в воду так отчаянно, что тут же пошла ко дну, даже нарукавники ее не держали, она захлебывалась и шлепала изо всех сил руками по воде. Тогда Матильду я взяла на себя, а Рудольфу выделила Адриана, пятилетнего флегматика. И вообще грозно завопила, чтобы все оставались на мели.

Дальше плавали мы так: я стояла по щиколотку в воде, младшие дети елозили животами по дну, кое-кто пытался заходить чуть подальше, по пояс примерно, за ними приглядывал Рудольф. Весело одним словом, а, главное, холодно.

– Можно я прыгну с бортика? – спросил Рудольф, – я же тебе помогаю.

– А ты умеешь?

– Да, в прошлое воскресение Тиери мне разрешал!

– Хорошо, сейчас прыгнешь! – ответила я.

Но осуществить желаемое моему помощнику не удалось…

«Я сейчас обкакаюсь» – кричала Полин и даже плакала, а мы все мокрые и холодные гуськом тащились в туалет, чтобы избавить девочку от страданий. И даже Рудольфу пришлось выйти из воды, одного в бассейне я не решилась его оставить, даже если он и правда умел плавать и прыгал с бортика в прошлые выходные. Рудольф, естественно, проклял меня, ну, да ладно. А что было делать? Мне пришлось вытащить всех детей из-за одной Полин.

Когда Полинино дело было сделано, мы совершили еще одну робкую попытку вернуться в воду, но, не успев дойти до бассейна, в туалет захотел Адриан.

С пятьюдесятью евро в кармане я ехала на своем рено «Твинго» домой. Нет, не могу сказать, что я была расстроена. Все равно день выдался поинтереснее, чем, если бы я осталась дома и просидела в обнимку с мужем на диване перед телевизором, но, пожалуй, больше я не буду подменять ничьих подружек с аппендицитами. Все-таки это – чересчур.

****

Я сидела у камина с ноутбуками на коленях. Хотела поговорить с кем-нибудь по скайпу, но, оказывается, отключили Интернет, поэтому я тупо пролистывала фотографии. Открыла сначала свадебную папку, но разглядывать родственников Франсуа не хотелось, а никого из моих на нашей свадьбе не было. Потом перешла на фотографии с того самого моего злосчастного отпуска. Вот мы с Катей в аэропорту, улетаем. Вот Катя со своим животом, в котором Зинка засела, на пляже красуется. А вот и Франсуа…

Мне даже сейчас странно обо всем этом вспоминать. Как же так все пошло-поехало? Ну да, все началось с того, что Олег мне изменил. И в один прекрасный день я об этом узнала. Изменил он мне со своей натурщицей, Олег, кстати, художник, изменил, чтобы, как он мне объяснил, лучше почувствовать ее образ, понять ее глубже, так сказать. И мы с ним расстались. Я перестала платить за нашу съемную квартиру на Белинского, он ушел к себе в мастерскую, а я уехала к маме. Он, конечно же, думал, что я его прощу, да я и сама так думала, но не простила. Не смогла. Не получалось у меня, как ни старалась – все время представляла себе эту тощую Аню, которая ходила к нему месяц, наверное, и позировала. Если бы эта Аня не была бы еще такая ужасная, хотя, нет, даже если бы была самая распрекрасная, все равно не простила бы. В общем, мы расстались. Тяжело было невероятно – разом все рухнуло: планы, мечты. Растворилась реальность. Казалось, город стал другим. Ничего не хотелось. Вообще ничего. Не знаю, как я все это пережила. Но как-то пережила. Все меня, конечно, жалели, Олега проклинали – все подружки, родители, сестра. А я, вроде бы, и не кляла. Я даже понимала, почему он это сделал. Он очень любит людей и жизнь любит, а я очень любила его. Но любить – одно, простить – другое. Через девять месяцев после нашего расставания, выносив в себе горе разлуки, так сказать, переварив случившееся, заново осознав себя, я поехала в отпуск. Мне по-прежнему ничего не хотелось, но моя беременная подружка Катя, которая не была на море с детства, сказала мне, что это ее последний шанс перед родами, и что я просто обязана поехать с ней. Раз мне и так ничего не хочется, то можно, мол, провести две недели в Турции с беременной подругой, у которой другого шанса, может, уже не будет. В общем-то, я была не против.

Первую неделю мы с ней жили, как и подобает беременным: ели, спали и плавали. Катя отпугивала навязчивых турок своим огромным животом, так что нам никто не досаждал.

На второй неделе Катя по-прежнему не отступала от своего режима, а вот у меня произошел сбой, все-таки я-то не было беременна и не могла столько спать и есть, поэтому вечерами, когда Катя отправлялась спать, я потихоньку начала исследовать местность. Наш пятизвездочный отель был огромный: сто тысяч бассейнов, баров, ресторанов и всего остального. Меня это все очень нервировало, поэтому я предпочитала уходить с территории и прогуливаться по набережной взад и вперед. Обычно доходила до маленького городка, в который набережная упиралась, а потом возвращалась обратно. А что, хорошо, гуляла себе, мечтала, грустила. Когда возвращалась в отель, выпивала бокальчик и спать. На третий вечер моих прогулок, где-то посередине моего пути от отеля до городка меня догнал Франсуа. Он был загорелый, в белой рубашке и, что самое главное, он был, как мне показалось, очень похож на Олега. Вот прямо брат-близнец. Ну, и плюс ко всему, заговорил он со мной по-французски – это меня окончательно сразило. Оказалось, он отдыхает в Ла Бланш, французском отеле, рядом с нашим, с двумя своими друзьями – Марком и Стефаном. Они подарили ему эту поездку, потому что он переживает трудные времена после развода с женой. Мы тут же пошли с Франсуа в тот городок, в который я еще ни разу не заходила, уселись там в маленькое турецкое кафе, пили кофе, потом вино, болтали. Вечер был удивительный. На следующий день все трое бельгийцев весь день пробыли с нами на море, вечером мы все вместе ужинали, потом гуляли по набережной, снова пили кофе и вино в турецком маленьком кафе. И так продолжалось до самого нашего отлета домой.

У меня никогда не было никаких курортных романов, но я примерно понимала, чем они обычно заканчиваются, а именно, ничем они обычно не заканчиваются. От того, наверное, мне было так странно, что Франсуа забрасывал меня смс-ками, звонил по несколько раз в день, а уже через пару месяцев прилетел в Петербург. И тут же сделал мне предложение. При чем, как подобает, кольцо привез, помолвлечное. Не очень красивое кольцо, довольно безвкусное, на мой взгляд, но я была обескуражена, взволнована и счастлива. А уж что творилось с моей беременной Катей которая чувствовала себя причастной к тому, что происходит, Катя радовалась больше меня. В общем, я приняла предложение. Не знаю, как так вышло… Я даже в Бельгии не было до этого. Просто вот так взяла и решила уехать. Уволилась с работы, продала машину, и уехала. Мы были знакомы с Франсуа меньше года, виделись два раза, а я уже перевезла в Сен-Питер-Лёу всю свою библиотеку, почему-то мне казалось, что нужно обязательно привести с собой все книги, и стала бельгийской женой.

– Tu regardes nos photos? – Франсуа подошел сзади, присел на корточки и заглянул в монитор.

– Да, что-то зацепилась, не могу оторваться.

– Ты смотришь фотографии своего бывшего?

– Господи, да нет же, наши с тобой фотографии из Турции! Ты же видишь!

– Но до этого ты смотрела на своего Олега, я уверен! Удали его фотографии! Сделай это прямо сейчас, сделай это для меня.

– Нет, – только ответила я и захлопнула ноутбук.

Что еще добавить на подобный выпад, я не знала. Ну это же бред, и потом, мы сто раз говорили с Франсуа о том, что я никогда бы не вернулась бы к Олегу, что это – пройденный этап, что он живет уже с какой-то женщиной, что я замужем и для меня это важно. Что тут еще добавить, я не знала и молчала. Франсуа вскочил и стал ходить взад и вперед по комнате. Я устало следила за ним. Какой же он все-таки недалекий и ограниченный! Почему я должна удалять иллюстрации своего прошлого, почему я должна забыть об этом? Я же не прошу его, например, не общаться с детьми, не видеться с бывшими женами, не поздравлять с днем рождения бывшую тещу.

– Ты не любишь меня, раз ты не можешь сделать то, что я прошу! Тебе фотографии твоего художника дороже нашего брака. Мне неприятно, что ты тайно смотришь на него! Может быть, ты с ним еще и общаешься?!

Франсуа ходил взад-вперед и гневно выкрикивал предположения, подогревая сам себя. Я по-прежнему молчала. Отвечать на глупость не хотелось. Я молчала и невольно улыбалась. Видимо, такая у меня защитная реакция была на его истерику. Мне не хотелось его успокаивать и убеждать. Мне не хотелось делать то, что я обычно делала в таких ситуациях, – обнимать, говорить нежные слова. Ну, не хотелось. Я знала, что он именно этого ждет, но я не могла себя пересилить. Глупость Франсуа победила мою нежность, она исчезла, испарилась. Я не хотела в стотысячный раз говорить мужу, что люблю его, что забыла Олега, что не смотрю его фотографии и не разговариваю с ним. Я внутренне отказывалась потакать ему. Да с какой стати? Почему я должна что-то объяснять, оправдываться? Его истерика вызывала во мне злость, недоумение и смех. Да, в какой-то момент, когда он кричал что-то про доказательства любви, которых я ему не даю, я засмеялась в голос. В этот момент он резко подлетел ко мне, схватил за руку и потащил.

Дальше все было как в плохом кино. Франсуа выволок меня на улицу и бросил в пруд. Все это произошло за какие-то секунды. Я даже не успела понять, что происходит, сопротивляться я тоже не успела. Он просто схватил меня, как куклу и бросил в воду. Сам прыгнул следом и начал топить – хватал меня за волосы и тащил под воду. Я брыкалась и пыталась кричать, но сделать что-то было сложно. Он, будто обезумил, орал и топил, топил и орал. Несколько раз я хлебнула застоявшейся вонючей воды садового пруда, ноги увязли в иле, было холодно и страшно. Не знаю точно, сколько это все длилось, но в какой-то момент, мне удалось увернуться от него, и я оказалась у бортика, обнесенного с внутренней стороны сеткой, которая служила, вероятно, для укрепления берега. Я стала карабкаться по ней, чтобы вылезти из этой лужи, но тут Франсуа сзади снова схватил за волосы. Но утопить меня на этот раз не вышло. Зато мужу удалось ударить меня лицом об эту самую сетку. Итог –сломанный зуб, разорванные губы, боль, ужас и потеря сознания.

Очнулась я уже в доме. Франсуа долго не мог установить кровь. Еще дольше плакал, умолял простить, просил не заявлять на него в полицию. Потом мы поехали к стоматологу. Врали, что я упала с лестницы. Врач сказал, что на передней зуб, который сложился под углом 90 градусов, но сохранил корень, нужно надевать какие-то скобы, но только через некоторое время, когда пройдет болевой шок.

Через неделю, когда опухоль с губ сошла, а сложенный зуб я выправила сама, без скоб, мы ужинали у Стефана и Сэм, и Франсуа рассказывал друзьям о том, какая я неуклюжая, навернулась в доме и так поранилась. Он рассказывал в красках и со всеми подробностями, делая особый акцент на моменте моего спасения. «Я мастерил комод в подвале, – рассказывал Франсуа, – услышал грохот, выбежал. Даша лежала без сознания. Губы разбиты. С трудом остановил кровь и повез ее к врачу». Друзья качали головами и тревожно поглядывали то на Франсуа, то на меня, а Франсуа теребил мою руку, приговаривая, что теперь все уже позади. А я кивала и криво улыбалась все еще опухшими губами, стараясь поверить в то, что говорил муж.

Франсуа рассказывал о моем падении всем подряд, явно пытаясь убедить самого себя в том, что я действительно упала с лестницы. Между собой о случившемся мы больше не говорили. Я же думала об этом постоянно, но никому ничего не рассказывала. Мне было стыдно признаться. Признаться не в том, что он это сделал, а в том, что я живу с ним после этого. А я жила. Спала с ним в одной кровати, встречалась с его друзьями, готовила обеды, ходила на работу и половину зарплаты отдавала на погашения кредита его дома. Все было, как раньше. Только у меня совсем не осталось уверенности в том, что мой переезд в Бельгию и замужество – правильный выбор. Но я не понимала, что мне делать. Уйти? Но уходить было некуда. Ну, то есть, конечно, было куда. Можно было бы снять квартиру и переехать, а первое время пожить у кого-то из моих местных приятелей, да хотя бы у Маши с курсов. Только мне, если честно, было страшно. Что если Франсуа начнет меня преследовать? А ведь он может. Что если не даст мне жизни? Да и вообще, зачем оставаться в Бельгии? Чтобы работать в визовом центре? Если уж уходить от Франсуа, нужно возвращаться домой. Но как это все провернуть? Как собрать вещи, как упаковать книги? Хотя, все это, конечно, чушь, можно и не упаковывать, можно и не увозить ничего. Можно просто незаметно ночью собрать один-единственный чемодан, вызвать такси и просто сбежать. Приехать в аэропорт, сесть в самолет и уже через три часа быть дома. Господи, как же хочется быть дома! Только что я скажу всем? Маме и папе, Кате? Всем остальным? Что у меня неудачный брак, что Бельгия – ужасная страна, что Франсуа – домашний тиран?

– Дашуль, ну как ты там? Как у вас дела? – мама смотрела на меня с экрана компьютера и улыбалась.

– Все хорошо, мам, все в порядке.

– Как Франсуа? Как его сыновья?

– Все отлично, передают вам привет. Франсуа и Саша гуляют с Лаской.

– Как ты сама? Какая-то грустная..

– Да нет, мам, тебе кажется. У меня все хорошо!

– А вот папа тут тебе что-то сказать хочет!

– Даш, привет. Видел тут твою программу. У вас там новая ведущая, кажется, ты с ней училась. Лена Лебедева. Симпатичная. А у тебя там как, не нашла работу?

– Пап, я уже полгода, как работаю, ты забыл?

– Да я говорю, нормальную работу не нашла? На телевидении, например? Ты же журналист, а не штамповальщик виз.

– Нет, пап, не нашла.. Но я ищу.

–Дашуля, не слушай папу, подожди, будет у тебя и телевидение, если захочешь. Главное – ты с любимым человеком. А остальное все приложится.

– Да, это главное..

– Целуем тебя и любим!

– И я вас.. Очень!

Утренний сеанс скайпа, родные лица, а впереди целый день грусти и тоски. Господи, что же делать. Ведь я раньше всегда знала, как поступать…

****

Мне повезло, я довольно быстро нашла постоянную работу в Бельгии. Конечно, совсем не такую, как хотелось бы, но все равно. Визовый центр – не самое плохое место. Работали мы в нем вдвоем с Наташей – девушкой из Волгограда. Очень милой и симпатичной брюнеткой. Мы быстро нашли с ней общий язык. Она приехала в Брюссель девочкой. Ее отец работал в Российском Консульстве. Когда, четыре года назад, его перевели в Прагу, Наташа осталась доучиваться в университете. Доучилась, а тут как раз коммерческий визовый центр открыли, и вот она здесь, что, естественно, неудивительно – один папин звонок и все. А вот как я попала сюда – вопрос. На место, как мне потом сказали, было человек пятьдесят, но почему-то взяли меня. Может, я и правда очень красивая, как говорит Франсуа, кто знает. В общем, я прошла собеседование в два этапа и получила работу. Непыльную, надо заметить. Не скажу, что у нас отбоя от клиентов не было, и мы работали, не поднимая головы. Все, кто хочет получить визу в Россию, могут и в Консульство пойти. А вот те, кто не хочет в очереди стоять и разговаривать с тупыми охранниками и у кого есть лишние сто евро, те могут к нам в центр заглянуть. Впрочем, даже у тех, у кого лишних ста евро нет, желание стоять в очереди в Консульство отпадает после первого же визита. Обычно, не умеющие изобразить даже подобие улыбки, консульские охранники впускают в здание по три человека, а остальных желающих отправиться в Россию держат на улице в любую погоду. Надо отметить, что у здания Консульства даже козырька от дождя нет, а Бельгия, как известно, страна дождливая. В общем, одно удовольствие стоять в очереди, что и говорить. А еще никто в этом Консульстве по-французски не говорит, про фламандский вообще молчу. Нет, серьезно, никто. Только английский с русским акцентом и раздражение в голосе – вот, что слышат желающие получить визу в Россию. А уж если у них какой-нибудь вопрос, что-то в анкете непонятно – недовольство консульских работников нарастает, русский акцент усиливается, а бедный бельгиец теряет свое место в очереди. В общем, сложно, что и говорить в Консульстве на визу подать. Но бельгийцы – люди экономные, если не сказать, прижимистые, – и под дождем стоят, и анкеты переписывают. Но некоторые все же не выдерживают общения с милыми русскими работниками визовой службы и к нам идут, в основном, за бизнес-визами. А те, кто к нам приходит за туристическими – эти совсем отчаявшиеся. В общем, не много у нас народа, может, человек двадцать в день, может, двадцать пять, не больше. Анкету принимаешь, мило улыбаешься, на вопросы о Москве и Петербурге отвечаешь – вот и вся работа. Сложно бывает только, когда приходят фламандцы – по-французски они не говорят, могут по-английски, но обижаются сильно, что ни я, ни Наташа, на их родном языке не говорим. Впрочем, ерунда. Мало ли что им там не нравится.

Мы приходили на работу к девяти. Первый час просто пили кофе и разговаривали. Я обожала этот наш нерабочий час. Так приятно было просто говорить по-русски о том, о сем. Наташа обычно болтала без умолку. Рассказывала, какой фильм посмотрела накануне вечером со своим бой-френдом Кристофом, или о том, куда они пойдут ужинать с друзьями в пятницу вечером, или о том, какой комод купила на броканте в прошлые выходные. Наташа часто посещала броканты, любила старинную мебель и всякие предметы интерьера. Она родилась на Волге, но выросла настоящей бельгийкой: любила хорошо одеваться, привыкла на длинные выходные ездить в Ардены или в Испанию, разбиралась в дорогих винах и была настоящим гурманом. Мы никогда не говорили с ней о литературе, например, книг она не читала со времен посольской школы. Не интересовалась живописью или кинематографом. Она не знала таких имен, как Фрида Кало или Джон Фаулз, Чарльз Буковски или Бэнкси. Ну, то есть целый пласт современного и уже не очень мира проходил мимо нее. Но зато она любила советские комедии, на которых выросла, часто от нее можно было услышать фразы из фильмов «Москва слезам не верит» или «Служебный роман», которые уже давно стали крылатыми выражениями. Меня это цитирование только радовало. Значит, мы все-таки одной крови, все-таки нас что-то объединяет. А когда Наташа ударялась в детские дачные воспоминания, как до посинения купалась в Волге, как ловила раков, как воровала с мальчишками картошку, чтобы запечь на костре, я лишний раз убеждалась, что у нас много общего – целое детство. В конце концов, мне и не нужно обсуждать с ней последнюю книгу Шмитта или только что перечитанный мною роман Мураками. А вот болтать с Наташей о жизни за чашкой кофе – просто необходимо. И как мне нравилось, когда, обсуждая свои частые ссоры с Кристофом, то и дело восклицала, изображая актрису Елизавету Никитищихину из «Покровских ворот»: «Высокие, высокие отношения!». И отвечала сама себе голосом Ульяновой: «Нормальные, для духовных людей!» С Наташей было легко обсуждать житейские проблемы, и только ей я кое-что рассказывала о себе и о своих отношениях с мужем.

– Пока ничего не предпринимай! Вот гражданство получишь через год, тогда можешь действовать, а пока потерпи! Уже два года терпишь, жалко вот так все бросать! – объясняла мне Наташа.

Я согласна с ней не была. Я не ждала гражданства. Зачем оно мне? Ведь я приехала в Бельгию к мужу, хотела провести с ним жизнь, родить детей, жить долго и счастливо. Я не уезжала из России, чтобы уехать, не искала никого, просто так получилось. Я встретила Франсуа, когда мне было это нужно, когда меня предал Олег, когда, казалось, что мир рухнул. Вот тогда появился Франсуа, и я искренне думала, что это – судьба. Теперь выходит, что я ошиблась. Значит, нужно уезжать обратно.

– Да ты сама подумай, раз дали тебе такой шанс – жить в Европе, значит, нужно им воспользоваться! Подожди! – Наташа искренне не понимала, о чем я еще думаю. Для нее жизнь в Бельгии была прекрасна. Она чувствовала себя здесь как рыба в воде и ни за что бы не променяла свою бельгийскую жизнь ни на какую другую. Родители звали ее в Прагу, подыскали ей место в Пражском культурном центре, но Наташа и думать об этом не желала.