Читать книгу: «Товарищ Кот, английский жмот и человек-патефон, или Добро пожаловать в Велкомбританию», страница 6

Я нервно зашагал к кустам крыжовника, расстегивая ремень. Мне была противна вся эта чушь, которой два шута развлекали друг друга, налившись при этом самомнением, словно два индюка накануне Дня Благодарения.

– Эй! – крикнул мне вслед Паша. – Ты куда? Писать? Какать? Кукарекать?

А что, тут и закукарекаешь от тоски: два часа работы коту под хвост!

В общем, дела наши не очень. Попробуйте поуправлять колонией, две трети жителей которой страдают комплексом полноценности, а одна треть состоит из секретных агентов, не подчиняющихся губернатору.

В сердцах я плюнул и выскочил через заднюю калитку. Мрачные мысли гнали меня вперед и вперед, к близлежащим холмам и лесным чащам. Я потерял чувство времени, а заодно – и все калории, которыми заправился за завтраком. И все же я чувствовал себя не таким уж и несчастным, когда случайно натыкался на горемык, живущих в унылых ямах, выкопанных в сырой земле, или в картонных хижинах, продуваемых ветрами, – в отличие от этих отверженных, у меня была крыша над головой. Настоящая крыша.

Наконец, изнурив себя бесконечной ходьбой, я повернул назад к нашему милому, теплому коттеджу, по которому я успел соскучиться за этот холодный, длинный день. И тут случай свел меня с еще одним бездомным бедолагой. Поначалу в сумерках мне померещилась ветка, погребенная под сугробом метрах в трех от тротуара. Однако по мере приближения ветка как по волшебству превратилась в руку, протянутую ко мне и молящую меня о помощи. Я тотчас же прыгнул в сугроб и принялся выкапывать тело. Мою безутешность, когда я понял, что моя помощь пришла слишком поздно, словами не описать. Тело бедняги уже не уступало в твердости первосортной древесине, а его лицо было таким же белым, что и снег, в котором он нашел свой последний приют. Мне не оставалось ничего другого, как, налюбовавшись умиротворенностью его безжизненного тела, отправиться в ближайший полицейский участок и уведомить власти о своей находке.

Говорят, одна и та же молния дважды в одно и то же место не попадает. Еще как попадает! Мне в этом отделении полиции уже третий раз случилось побывать, а ведь мы в Англии еще не пробыли и пару недель! Если бы только я знал, что сам веду себя на заклание, как какое-нибудь жертвенное животное…

Поначалу я не мог произнести и слова: я выдохся, пока бежал, да и сама моя мрачная находка лишила меня членораздельной речи, поэтому я ограничился сопением и мычанием. Тем не менее мне повезло: один из полицейских, Уильямсон, узнал меня и последовал за мной с парой коллег без лишних расспросов.

Десять минут спустя труп уже оттаивал в вестибюле участка, а ваш взволнованный слуга наслаждался обжигающей чашкой замечательнейшего чая. Вскоре тело бедняги было отправлено в морг, и, по идее, все должны были бы вернуться к своим делам. Но… все были слишком возбуждены и делали все возможное, чтобы всеобщее возбуждение только усилилось. Если бы только они заняли себя чем-то более интересным, например обжигающей чашкой замечательнейшего чая, последующих событий никогда бы не произошло. Вместо этого они возбужденно жужжали, словно не к добру растревоженный улей, и перемещались по и так переполненному залу, сливаясь там и тут в толпы, группы и кучки. Раза три я отчетливо различил, как вполголоса упоминался бромльский маньяк, после чего я уловил на себе несколько свирепых взглядов. Я сразу же потерял интерес к происходящему, поставил чашку на стол и направился к выходу.

Я не прошел и десяти шагов, как двое полицейских, рыжеволосый гигант и чернокожий борец сумо, отделились от одной из групп и швырнули меня на пол, судя по всему, производя мой арест, потому что один из них рявкнул, с невероятной силой откручивая мне ухо:

– Вы имеете право хранить молчание, пока я отрываю вам ухо!

Само собой, хранить молчание я не собирался.

– По мозгам не бить – вытекут! – обратился я ко второму полицейскому, решившему воспользоваться моей головой для отработки футбольных ударов.

– Буду бить до потери памяти, желания пить, есть, мыться и чесаться!

Я собрал в кулак свою быстро угасающую волю и, сбросив с себя полицейских, рванул к выходу. Никто больше не пытался меня остановить. Свобода была всего в нескольких шагах. Мое воображение уже рисовало мне, как я бегу по убаюканной снегом улице мягкими, длинными шагами… как вдруг кто-то совершенно бесцеремонным образом уложил меня на пол. Я сильно ударился головой, но сознания не потерял и был полон решимости непременно, а главное – быстро вновь оказаться на ногах.

Но прежде чем дать волю локтям, я взглянул на нападавшего, чтобы удостовериться, что окончательно я себе локтями отношения с полицией не испорчу. На моем правом бедре восседал грузный мужчина с редкими прядями волос на практически лысом черепе и апоплексической радостью на пунцовом обрюзгшем лице.

– Чертов казак! – представился он и принялся отвешивать мне удар за ударом, довольно неуклюже, но достаточно решительно. – Чертов казак!

Из той злобы, с которой он взялся перелепливать форму моего тела, я понял, что замерзший до смерти бедолага был ему не только близким, но и дорогим родственником. Так как никто и не подумал вступиться за меня, я сделал единственно возможную для человека, оказавшего в логове недружелюбно настроенных разбойников, вещь: я что есть силы вжался в пол, пытаясь просочиться в цокольный этаж.

Внезапно удары прекратились. Я выглянул из своего окопа, чтобы узнать, нужен ли я еще или мне уже можно убираться восвояси: родственник покойника повалил чернокожего полицейского и методично хлестал его по лицу, рыча что было мочи:

– Чертов ниггер! На-ка, получи! Получи!

И тут до меня дошло: это был какой-то сумасшедший, решивший истребить целый участок законности и порядка. Я о таких случаях уже слышал. Судя по всему, другие полицейские тоже об этом слышали, поэтому драчуна моментально повалили и над ним образовалась груда сбившихся в кучу тел прежде, чем я успел крикнуть: «Чтоб тебе повторно облысеть!»

А вот интересно, означает ли выражение «сложил буйну головушку», что оплакиваемый был при жизни буйным психопатом?

Едва Начальник Отделения прослышал о моем присутствии, он тотчас спустился, чтобы поприветствовать меня лично, несмотря на то, что чувствовал он себя неважно: у него было выражение лица человека, переборщившего со слабительным. После чего меня быстренько убрали с глаз долой и отправили в чем мать родила ночевать в одну из комнат цокольного этажа. Сама комната была достаточно милой, несмотря на то, что из мебели там были только входная дверь и забранное решеткой окно, а из убранства – лишь зеленая краска на стенах и потолке. И все-таки я сожалел, что в комнате недоставало двух вещей: стекла в окне и батареи на стене.

Чтобы скоротать время, я присел на корточки и принялся изучать на полу пятно бурого цвета. Вдруг кто-то тихо свистнул мне. Вне себя от изумления, я подпрыгнул и ударился о низкий потолок, чуть было не свихнув себе шею. Я бросил быстрый взгляд себе за плечо, затем – за другое и внимательно осмотрел все углы комнаты. Я был в ней один: она была настолько маленькой, что я заметил бы и сверчка.

– Эй, я здесь! – вновь раздался бестелесный голос. – Посмотрите в окно.

Я поднял глаза к узкой щели под самым потолком. Действительно, по другую сторону решетки я заметил мускулистого мужчину в облегающем трико синего цвета, с облагороженным искренней озабоченностью и так до невозможного благородным лицом.

– Я вызволю вас отсюда, – пообещал он торжественно и замер в ожидании благодарностей.

– Кто? Ты? – У меня на его счет имелись некоторые сомнения.

– Ну да. Работа у меня такая.

– Ты – адвокат?

– Лучше: я Супермен!

– Не смеши меня!

– Как вы узнали? – Я ясно различил нотку тревоги в этом благородном голосе.

Мне никакой пользы от подобных ноток в голосе человека, претендующего на роль моего спасителя, не было, поэтому я призвал все свое самообладание, чтобы сообщить ему неприятное известие как можно осторожнее.

– У тебя на груди написано: «Лузермен», – пояснил я и тут же потребовал разъяснений уже с его стороны: – Что это за суматошное имя такое?

– А… Не обращайте внимания: я вас все равно вызволю!

– Не позволю! – Не знаю почему, но мне вдруг стало не все равно, кто вызволит меня из заточения.

– Зачем вы так, сэр? – лицо Лузермена исказилось гримасой обиды, а голос запнулся.

– В услугах клоунов не нуждаюсь – премного благодарен.

– Вы про мою одежду? Так это у меня форма такая.

– Иди уже, смешной человечек.

– Сэр, одумайтесь! Посмотрите, что эти нелюди сделали с вами!

– Ну хорошо, хорошо…

Я осознавал, что здесь условия диктую я, и поэтому потребовал предварительно узнать, как, собственно, он собирался меня вызволять.

– У меня есть доказательства вашей невиновности.

– Правда? Какие доказательства? – обратился к нему я своим сладчайшим голосом: мне этот милый молодой человек нравился все больше и больше.

– Понимаете, у нас, лузерменов, есть такая традиция: мы наряжаем к Рождеству памятники подобно тому, как обыватель наряжает к Рождеству елку. Только не шарами и гирляндами, а одеждой. Я как раз шел в гости к своей Лузервумен и нес ей в подарок наряженный памятник – я позаимствовал его на время праздников в местном парке, – как вдруг вдалеке раздались крики о помощи. Я спрятал памятник в сугроб и поспешил туда, куда звал меня долг.

– То есть этот замерзший до смерти бедолага – памятник?

– Ну да.

Лузермен скромно улыбнулся и вновь открыл рот, дабы продолжить свое повествование, но никакой необходимости в этом уже не было.

– Помогите! Убивают! Измена! – завопил я, барабаня по двери. – Обман! Наговор!

– Что-нибудь желаете, мисс? – Доброжелательность ночного портье, поприветствовавшего меня по физиономии мокрой половой тряпкой, была почти оскорбительной. – Вам грелку или пару одеял?

– Доложите Начальнику Отделения, что я нашел решение этой абракадавры.

– Вот еще… – Мой собеседник начал исчезать за дверью: судя по всему, у него более важных дел было невпроворот.

– Пожалуйста! Пожалуйста, сообщите господину Начальнику, что я стал жертвой чудовищной ошибки! – Я воззвал к лучшим чувствам этого благородного человека и навалился на дверь, удерживая ее открытой. – Пусть пошлют кого-нибудь в морг. Этот покойник вообще никакой не покойник. Это памятник, разодетый, словно рождественская елка!

– Ну и традиции у вас в России…

– Да какие традиции… – начал было я, но охранник уже захлопнул дверь.

– Значит, это розыгрыш такой, да? – После того как моя версия была подтверждена заключением судмедэксперта, Начальник Отделения лично спустился ко мне в подвал. – Так, так…

Судя по его озаренному радостью лицу, розыгрыш пришелся Начальнику Отделения по душе. Он весь затрясся от смеха и раза три-четыре похлопал меня по плечу. Отсмеявшись, он потребовал ледяной воды, целое ведро которой я с благодарностью принял на себя лично из рук этого благородного человека.

– Прыгай давай, а то замерзнешь! – посоветовал он мне.

Что я с готовностью и принялся исполнять. Я прыгал, скакал и танцевал до самого утра. Это был самый длинный танцевальный вечер на моей памяти. Да и самый малолюдный тоже.

Глава 8. Рассказ Юнуса, достойного племянника дяди Ахмеда

Когда дядя Ахмед – да одарит его Всевышний долгой и счастливой жизнью – предложил мне прокатиться в Европу, я подумал: «Почему бы и нет? Такой шанс лично увидеть странные существа, населяющие эту Европу…» Я уже давно слышал нехорошие слухи об этой непонятной стране, Европе. Говорили, что жители тех мест не почитают истинного Бога и мужчины у них дарят свою любовь мужчинам, точно так же как мы дарим свою любовь женщинам, – наверное, климат у них такой нездоровый; хотя я слышал, все дело в атмосфере сексуальной. Странные, нет? Но ничего: дядя Ахмед пообещал, что наши достойные воины скоро очистят эту страну от скверны и выправят все, что растет вкривь и вкось.

Дяде Ахмеду можно доверять. Дядя Ахмед – замечательный человек. Разве отец так всегда и не говаривал?

– Юнус, – он говаривал, – всегда держись за дядю Ахмеда. Ты всегда можешь рассчитывать на него. Он никогда никому, кроме своих друзей и родственников, не сделал ничего хорошего – ты можешь во всем полагаться на него.

Так и есть, дядя Ахмед – человек замечательный, но вот насчет того, чтобы полагаться на него во всем… Не уверен. Слишком долго он жил в больших городах и успел забыть наши обычаи и традиции. Разве не он сказал мне, когда, собираясь в наше путешествие, я заткнул свой кинжал за пояс:

– Убери это, Юнус. Он тебе не понадобится.

Дядя Ахмед, дядя Ахмед… Слишком долго ты жил вдали от наших обычаев и традиций. Ты успел позабыть, что мужчина без оружия – не мужчина. Разве я так и не сказал моему двоюродному брату Халиду – да одарит его Всевышний разумом! – когда мы заехали за ним по дороге в аэропорт? За поясом у Халида кинжала не было. Оказалось, этот глупец обменял его на тамагочи!

– Молодец! – Так я Халиду и сказал. – Далеко, наверное, пойдешь в жизни. Но представь на минуточку, что чужак угрожает изнасиловать твою сестру, как проститутку, и убить тебя, как собаку. Что ты ему ответишь на его угрозы? Что? Скажешь: «Сейчас я тебя покормлю, радость моя!»? Молодец!

Когда мы уже летели в самолете, я решил из вежливости поинтересоваться: что мы будем делать в этой стране, Европе? Дядя Ахмед объяснил, что это была наша «рекогносцировка». Точно не знаю, что это, но вроде слышал, рекогносцировка нужна для поиска новых оптовых покупателей для нашего героина. При всем моем уважении к преклонным годам, седой бороде и гнилым зубам дяди Ахмеда, как он собирался заниматься поиском покупателей, если мы не взяли с собой оружия?

– Дядя, – я кивнул в сторону моего двоюродного братца, – как думаешь, не лучше ли было оставить этого недоумка дома?

Нет, он так не думал. В этот момент он уже ни о чем не думал. Он был погружен в сон. Я подоткнул ему сползавшее одеяло и укоротил его бороду своим кинжалом – надо же было преподать ему пусть и недорогой, но бесценный урок.

Наконец самолет приземлился, и мы отправились на осмотр этой страны, населенной странными существами. Существа эти накинулись на нас, едва мы покинули самолет. Один из них, спрятавшись за прилавок, потребовал от нас паспортов и сведений о цели нашего путешествия – как будто это его касалось каким-то боком.

– Ага, – он сказал, когда дядя Ахмед показал ему свой огромный кулак и положил на прилавок какой-то документ, – так вы компьютерные программисты? Замечательно! Нашей стране нужны такие люди. Добро пожаловать!

– Эй, компьютер – это что? – я спросил парня, стоящего за мной в очереди.

– Ты не знаешь, что такое компьютер?

Этот тип осклабился, будто я задал смешной вопрос – разве он не сказал, похлопав свою сумку и доставая из нее какую-то пластмассовую книжку: «Вот это и есть компьютер, приятель!»?

Не хватало только, чтобы всякие проходимцы принимали меня за деревенщину! Поэтому следующим мне пришлось задать вполне нейтральный вопрос:

– Компьютеры уже давно делают?

– Нет, приятель. Компьютеры стали выпускать относительно недавно. Определить, насколько старо изобретение, можно по тому, насколько быстро оно эволюционирует. Взять, к примеру, колесо: у него форма уже давно не менялась.

Я очень боялся, как бы он не лопнул от самодовольства. Поэтому мне пришлось приставить кинжал к тому месту в его груди, где у него бешено затрепетало сердце, и спросить:

– Ты не против, если я ненадолго оставлю компьютер себе?

Он отдал мне компьютер с такой готовностью, что ему явно было все равно, оставлю я его себе или нет. У него таких компьютеров дома десятки, наверное, были. Но после того как он отдал мне компьютер, у него куда-то девалось и самодовольство. Странно все это было…

А что мой братец Халид? Он только с завистью уставился на меня! Ну, что, много тебе пользы от твоего тамагочи, Халид?

Я смерил взглядом продолжавшего пялиться на меня Халида и повернулся несколько раз, чтобы он мог лучше полюбоваться моей новой сумкой и усвоить этот хороший, пусть и недорогой, урок, который я ему преподал. Все это время дядя Ахмед, как главный компьютерный специалист, бился над таможенной декларацией. У него была всклокочена борода, а в глазах прыгали искры безумства – ну вылитый гений на пороге величайшего открытия!

Мне опять стало скучно. Но тут появились три человека в потрясающе красивой форме и позвали меня с собой. Это обещало хоть какое-то развлечение, поэтому я сказал, что пойду с ними. А Халид все так и пялился на меня: он все еще усваивал урок, который я ему преподал.

Мы пришли в маленькую комнату без окон. Там были только стол и несколько стульев. Как они собирались меня развлекать в такой комнате?

– Итак, – один из этих людей сказал после того, как мы предложили друг другу присаживаться. – Какова настоящая цель вашего пребывания в Великобритании?

– Рекогносцировка, – я сказал.

– Рекогносцировка?

Ему тоже был неведом смысл этого странного слова – разве он не выглядел озадаченным, когда спросил меня: «А что именно вы собираетесь делать?»

Я сказал:

– Точно не знаю. Спросите лучше у дяди Ахмеда.

– Дяди Ахмеда?

– Хотя лично я думаю, мы сюда приехали, чтобы расширить рынок сбыта для нашего героина.

Они прервались и шепотом начали сравнивать свое понимание слова «рекогносцировка» с моим. Наконец они снова повернулись ко мне:

– Мы хотим использовать тебя против твоих товарищей. Как тебе такая идея?

– Мне нравится. Думаю, дядя Ахмед и Халид будут в восторге.

Да, я так и сказал и даже подмигнул им. И должен сказать, они поверили мне. А еще они поверили, что они меня провели. Как оказалось позже, эти христианские собаки и в самом деле – странные существа: они лают, когда надо кусать; скулят, когда надо лаять; виляют хвостом, когда надо скулить. И все это время у них такой вид, будто они-то точно знают, что именно надо делать.

– Отлично, отлично! – Эти трое закивали головами и принялись поздравлять друг друга. – Отлично! Нам это нравится, негодник ты этакий. А что ты умеешь?

– Ну… много чего… Могу наладить печать фальшивок. Могу киллером. Любую мужскую работу могу.

– Хорошо. Очень полезные навыки. Ну, а что-нибудь более практичное?

– Я программист.

– Что?!

Не думаю, что у них в Европе так уж нужны эти программисты – разве они не потеряли ко мне интерес, едва я показал им свой компьютер? Двое из них ушли, а третий остался и начал что-то писать. Ну, и кто кого провел? Глупцы. Они думают, человеку можно доверять только потому, что им кажется, что ему можно доверять, или потому, что им хочется, чтобы ему можно было доверять. Принятие желаемого за действительное – их самое бесполезное изобретение.

Чтобы преподать им урок, я приставил кинжал к затрепыхавшему горлу оставшегося развлекать меня в одиночку, чтобы он почувствовал остроту моего клинка, и спросил, не станет ли он возражать, если я ненадолго оставлю его форму себе.

Когда я появился в этой потрясающе красивой форме у прилавка, дядя Ахмед от изумления проглотил шариковую ручку, которую он рассеянно жевал: в таможенной декларации ему достались очень трудные вопросы, и он никак не мог объяснить этой декларации, откуда у него чемодан, набитый огнестрельным оружием и боеприпасами. Он не мог этого объяснить даже мне, своему любимому племяннику! Он только сипел и хватался за грудь.

– Ну, – в углах моих губ заиграла улыбка превосходства, – что бы ты делал без своего достойного племянника, дядя Ахмед?

Мне не очень хотелось и дальше выяснять у него про чемодан при скоплении такого количества людей в потрясающе красивой форме, поэтому я решил воспользоваться своей собственной формой, чтобы покончить уже с этим балаганом. Ничего сложного в этом не было. Я просто направился с уверенным видом к одному из служебных выходов, ведя за собой на буксире дядю Ахмеда, за которым следовал этот недотепа Халид с нашим багажом, и покрикивая:

– Этому человеку срочно требуется помощь! Этому человеку срочно требуется помощь!

То, что я увидел снаружи, поначалу произвело на меня сильное впечатление: все вокруг было покрыто героином! Красотища…

– Куда едем? – я спросил дядю Ахмеда. – В больницу?

– Домой.

Сознание дяди Ахмеда уже находилось под воздействием чернил: он тоже принял снег за героин и решил, что, раз его в Европе так много, нам не стоит здесь задерживаться.

– Домой, – он повторил; в глазах у него была мольба и отражение зрительного обмана, не отпускавшего его сознание. – Домой.

– Рекогносцировка! – я сказал твердым голосом.

И это сработало! Услышав слово «рекогносцировка», дядя Ахмед кивнул головой и сделал несколько неуверенных шагов к веренице такси, но тотчас снова остановился и посмотрел на меня умоляющим взглядом.

– Рекогносцировка! – я крикнул ему в ухо. – Рекогносцировка!

И таким образом мне пришлось приводить дядю Ахмеда в чувство всю дорогу до дяди Омара. Это помогло ему не терять присутствия духа, несмотря на сипение и икоту. Я за него не волновался. Его пищевод может и камень перемолоть. Говорят, раньше он запросто глотал сырыми своих ядовитых врагов. А чтобы переварить авторучку и чернила, ему хватит и пары часов.

Пока мы ехали к дяде Омару, я присматривался к тому, что творилось за окном. Сначала ничего странного в этой Европе я не заметил, но когда я начал приглядываться получше, мне стало не по себе! Мне было не по себе от верениц несчастных созданий, бродящих вдоль дорог с невиданными мною раньше лицами, грязными и лишенными бровей! Мне было не по себе от мужчин в тонких, облегающих трико, разгуливающих с памятниками на плечах – в Рождество так принято, объяснил таксист. Ну и объяснение! Мне было не по себе от вида несвежего постельного белья, развешанного над дверьми их домов. Свиньи! Просто свиньи!

«Хорошо, пусть пока все будет как есть, – я размышлял, с трудом приходя в себя от увиденного. – Пока дядя Ахмед переваривает их ядовитую ручку, пусть будет все как есть. Но потом… берегитесь! Мы пришли, чтобы спасти вас, нравится вам это или нет. Спасти вас всех: глупцов, мерзавцев, англичан, европейцев, белых мужчин и, в особенности, вас, сладкие белые девы, брюнетки, шатенки, блондинки. Мы установим здесь правильные законы и прирежем всех свиней, которые откажутся умыться, надеть пристойную одежду и перестать смущать взгляды посторонних своим постельным бельем. И – да поможет нам Всевышний – мы много чего еще сделаем. Того, что мы считаем правильным, ведь того, что для них хорошо, а что – нет, сами они не знают».