Читать книгу: «Товарищ Кот, английский жмот и человек-патефон, или Добро пожаловать в Велкомбританию», страница 5

Глава 6. Рассказ Екатерины, кремлевской официантки

У человека, установившего процедуру проведения утренних заседаний Правительства в Кремле, было недоброе чувство юмора. Вы были бы вправе ожидать, что в первую очередь заседающим должны выдаваться толстые стопки государственных документов, преисполненных озабоченностью проблемами страны. В действительности же, если какие бумаги и выдаются, никто себе добавки документов не просит. Зато каждый норовит отхватить себе лишнюю порцию икорки да севрюжки.

Каждый, буквально каждый. Кроме одного человека. Единственного исключения среди этих голодных до потери приличия деревенщин. И я горжусь тем, что служу ему каждый день своей жизни, с утра и до самого ужина. До тех пор, пока меня саму уже не начинает распирать да мутить от вида и вкуса икры. Кому как не Президенту быть выше соблазна? Кто еще подаст этим проголодавшимся волкам пример стоического безразличия к телесным усладам, когда бабушки и дедушки умирают с голоду, потому что размера их пенсий достаточно разве что для поддержания жизни в воробье, но никак не в полноразмерном человеке?

Обслуживаю я эти утренние трапезные заседания Правительства лишь время от времени. Поэтому мне не часто приходится быть свидетелем его стыда. Хотя лично ему стыдиться, конечно, нечего. Да и вообще, он такой человек, что если и будет стыдиться, то только не за себя. Но вот стыдиться за людей, рука об руку с которыми он вынужден управлять страной, за тех, кто когда-то ратовал за реформы, чтобы потом сидеть за этим столом, на месте бывших завсегдатаев кремлевской трапезной, которых они выжили с этих стульев, и самим давиться бесценными деликатесами… Какие же это реформы? Настоящий реформатор не оставил бы неизменным то, против чего выступал. Что вообще эти, с вашего позволения, «реформаторы» изменили? Они перевернули нашу жизнь с ног на голову и уверяют нас, что мы должны ходить на головах и думать ногами. Вот как все обернулось.

Лично мне тяжело жить в сегодняшней России: люди не такие, какими я их помню по 70-м и 80-м. Слишком много бездушности и насилия. Мне кажется, одним ростом ВВП проблем не решишь – слишком много проблем. К тому же нами правят люди или некомпетентные, или если в меру умные – то хитрые, думающие прежде всего о себе. Ведь посмотрите: в Правительстве с места на место кочуют одни и те же лица. Многие из них еще в 90-е начали кочевать…

Пусть в ряде экономических и политических реформ действительно была потребность. Кто я такая, чтобы судить об этом категорично? Во всяком случае, в необходимости реформ нас уверяли долго и настоятельно – не знаю, правда, о нашей или собственной выгоде пеклись эти люди. Но ведь многие были вполне довольны существовавшим порядком вещей. Почему бы тогда не разделить страну на две части? Одну – для тех, кто хочет реформ, вторую – для тех, кто хочет жить, как жил. Но ведь ни один политический гуру до этого не додумался! Кто дал им право пинать наши судьбы словно футбольный мяч, который, в отличие от наших судеб, не помнется и не поломается, как бы сильно его ни пинали? Кто дал им такое право? Насколько я понимаю, никто.

И пока все эти реформаторы давятся икрой и севрюгой – а пожирают они их с такой поспешностью и алчностью, что волей-неволей закрадывается мысль, что являются они на заседания к Кладимиру Кладимировичу Брутину после долгого и изнурительного религиозного поста, – так вот, пока все истребляют содержимое блюд, будто это их последний день на Земле, менее удачливый министр или советник отчитывается перед совершенно несчастным ККБ, который должен выслушивать под аккомпанемент яростного хруста челюстей доклады и выказывать своим видом, что он весь внимание: глаза, уши и рот его раскрыты не для чревоугодия, но для проблем народа, страны и мира. Уверяю вас, этот великий человек выше личных интересов и телесных наслаждений. Не потому, что он – Глава Государства, а потому, что ему не все равно, даже если от всех этих государственных забот у него страшно болит голова. Его широко-широко раскрытые и зоркие глаза медленно обводят комнату, и из его широко-широко раскрытого рта в конце концов выплескивается:

– Вы все – некомпетентные, коррумпированные люди. Все вы! Вам понятно? Некомпетентные и коррумпированные!

После этого приказа даже тому, кто еще не был некомпетентным и коррумпированным, не остается ничего другого, как стать им. Когда ваш командир отдает приказ, вам остается только взять под козырек и выполнить его.

Благодаря подобным всплескам эмоций головная боль на время отступает, и Президент вновь может позволить себе благожелательность, спрашивая спокойным, почти веселым тоном:

– Что обсудим далее? Какие есть предложения?

От вопросов, которые члены Кабинета хотели бы обсудить далее, отступившая было боль быстро возвращается. Каждый принимается лоббировать свои личные и корпоративные интересы, обвиняя других присутствующих в их ущемлении, апеллируя к несчастному ККБ, который не может думать о каких-либо интересах, кроме как интересах страны, и требуя от него беспристрастного, то есть выгодного для себя решения. К сожалению, где есть свет, там есть и тень. Что может быть печальнее, чем участь великих людей, которым приходится трудиться в окружении подобных «соратников»? Но даже если ему и приходится жить и работать бок о бок с ними, поступаться интересами страны ради их интересов он не намерен. И здесь наступает момент, когда он закрывает уши, приспускает на глаза веки и позволяет себе насладиться самой изысканной пищей, которую только может предложить нам Природа.

– Господин Президент, – между тем Глава Росрыболовства делает все от него зависящее, чтобы развеять очарование момента, – нам следует заблокировать резолюцию ООН о моратории на вылов осетровых. Данная резолюция подорвет потенциал нашего рыбного хозяйства и приведет к безработице в рыбной промышленности. Этого нельзя допустить!

Правильно. Давайте убьем последнего осетра, чтобы впредь вы давились сельдью и ветчиной. Большего вы все равно не заслуживаете.

Все эти сложности государственного управления, мешающие выполнению им своего долга перед страной, заставляют ККБ разрываться между желанием стать Царем-батюшкой всея Руси и решением не становиться им. Многие его подданные разделяют его монархические устремления, прочие же восхваляют его за отсутствие таковых. Отсюда в них – культ раздвоения личности. Сама я еще не решила, за что люблю его больше – за первое или за второе; но это не мешает мне любить его. Его обожают все. Его можно лишь обожать, ибо, как говорят, еще не все потеряно, когда среди государственных мужей есть люди, которым не все равно, которые хотят, чтобы им было не все равно, или которые хотели бы, что бы им было не все равно. Я-то знаю: в прошлом я Доктор кретинологии. Почему теперь – просто официантка? Да потому что те, кто несет за нас ответственность, сломали наши жизни, пнув мяч, бить по которому у них не было права. К тому же большую роль здесь играет и то, кому я служу. Единственный минус в моей работе – эти утренние трапезы, которые мне приходится терпеть подобно зрителю, пришедшему на плохую пьесу. Актерам легче: они то появляются из-за кулис, то вновь за ними исчезают, а зритель вынужден терпеть второсортное представление, не сходя с места.

Людям не чуждо тщеславие, даже если они к чему-то и не имеют непосредственного отношения: стоит, скажем, их любимой команде выиграть чемпионат, как они надуваются гордостью, словно лично к этому руку приложили. Ну вот и я, ничтоже сумняшеся, горжусь тем, что за накрытым мной столом творится История.

После того как икра и осетрина съедены без остатка, наиболее выносливые из присутствующих – те, кому не требуется вздремнуть, – наконец соглашаются заняться государственными делами и посмотреть, не получится ли у них довести какую-нибудь проблему до состояния катастрофы. На сегодняшнем заседании первым нанести удар по Мячу Судьбы вызвался товарищ Мозгопудрин, Министр финансового порабощения, бесстыже выделяющийся среди прочих членов Кабинета худобой.

– Нам ни в коем случае нельзя повышать пенсии в ближайшем будущем, – заявил он, облизывая свои лоснящиеся губы. – Лучше на ближайшие несколько лет вообще забыть об их повышении. Повышение пенсий чревато всплеском инфляции. Лучше вообще их сократить. Точно. Так оно было бы гораздо лучше.

Кладимир Кладимирович поблагодарил выступившего за попытку удара по мячу, приютив его взгляд своим.

– У меня вопрос к господину Мозгопудрину, – проговорил ККБ медленно, не отрывая от Министра своих мечтательных глаз, отчего Министр бессовестно сжался в размере, несмотря на всю икру и севрюгу, которых налопался. – Очень любопытно. В то время как специалисты коммерческих предприятий проходят подготовку по тематике «Минимизация налогообложения», какой-то нехороший человек послал специалистов Правительства на курс «Минимизация пенсионного обеспечения». Так что, выходит, если пенсии не повышать, то инфляции и не будет? Значит, вы, господин Министр, считаете, что дети и старики – это люди, мешающие нам жить. Иждивенцы, так сказать. А отдаете ли вы себе отчет, что иждивенцы они только первую и последнюю часть своей жизни, в то время как чиновники – иждивенцы на протяжении всей жизни?

Вообще, мои с ККБ взгляды на жизнь и прочие мелочи разнятся гораздо меньше, чем можно было бы ожидать, принимая во внимание разницу в нашем социальном положении. Я не могу не разделять возмущение Кладимира Кладимировича, когда, отдав приказ о сокращении чиновников на 10 процентов, он узнает спустя год, что их число, наоборот, увеличилось на целых 20. Судя по тому, как исполняются поручения Президента, дает он их не руководителям ведомств, а телевизору. А уж про то, что в лице Министра финансового порабощения чиновники всегда находят верного союзника, выступающего за постоянное увеличение их окладов, я даже и не заикаюсь…

– А что, народ ожидает социальной справедливости? – кипятится товарищ Мозгопудрин. – Какой еще социальной справедливости? Вы что? У нас теперь капитализм. Каждый за себя.

– Выходит, справедливости больше не место в жизни простого человека. Я правильно вас понимаю? Как легко, однако, вы отправили ее в утиль… – замечает с грустью ККБ.

Все-таки нелегко донести до каждого, что то, что воспринимается ими как Прописная Истина, на самом деле – Прописная Ложь.

Мне от этого великого человека порой тоже перепадают комплименты.

– О, я смотрю, вам есть что в бюстгальтер положить… – заметил он третьего дня и предложил мне присоединиться к нему в одном из его «выходов в народ», которые так любят истинные правители.

– Ни в коем случае, – сказал он начальнику службы охраны, занимающемуся разработкой маршрутов его «выходов в народ»; в данном случае это был «выход в народ» в бутиках «Петровского пассажа» и ЦУМа. – Не думаю, что, если я куплю коллекцию «Армани», это хоть как-то поможет делу международной борьбы с бедностью. Что? Если я не куплю «Армани», это все равно не поможет победить бедность? Но ведь это ужасно… Хорошо. Вы меня убедили. Я, пожалуй, возьму пару костюмов… И вот все-все эти платья для Первой Леди, пожалуйста… И полдюжины бюстгальтеров для моей новой заведующей кремлевской столовой.

Но вернемся к поверженному Министру: мне его ничуть не было жаль! Я только надеюсь, что однажды настанет день, когда в нашу повседневную жизнь войдет разработанная мной – еще в мою бытность Доктором наук и истинным ученым – система индивидуального благосостояния на основе черт лица. Система эта позволяет определять по лицу человека, достоин он финансового благополучия или нет. Если лицо порядочное – сделать его миллионером. Если нет – из миллионеров разжаловать.

Поэтому жаль, что соратники Президента придерживаются совершенного отличного от моего и Кладимира Кладимировича мнения. Вот и сегодня утром один из них возобновил попытки навязать свою точку зрения излишне доверчивому и простодушному ККБ, которым эта клика гадюк вертит как ей заблагорассудится.

– Отпущение грехов, господин Президент всея Руси, – зашипела змея-соратник, хитро подмигивая своим приспешникам, – это отличный способ упрочить нашу власть: раз не можешь не грешить, греши, так и быть, только совсем из числа нашей паствы не выходи. Нам выгоднее иметь в пастве преступников, чем они где-то там, со всеми своими богатствами и связями, а мы – ни с чем. Но на этом нам останавливаться не следует: мы должны способствовать процветанию этих людей, этого цвета нации.

Вот, пожалуйста. Действительно, разве можно грабить грабителей? Алчность человека – раковая опухоль Земли, но кто об этом задумывается? Человек разумный, безответственный – точно нет. Эти люди позволяют развращать себя деньгам – заметьте, деньгам, а не доброте и порядочности, – эти человеки, которые фактически гордятся тем, что в них не осталось ничего человеческого. Что за люди? Все хапают и хапают! Тут волей-неволей коммунистом станешь!

Да, мы бедные. Гордиться здесь, может, и нечем, но у нас есть своя гордость. Да и совесть у меня чиста перед людьми. А у «этих» совесть чиста перед своим карманом: они продали все, что смогли. Почему мир устроен так, что лучшее достается не самым достойным, а самым наглым?

А вот любопытно, какого размера была бы яхта у Абрамовича, если бы баррель нефти стоил один доллар?

Что плохого в том, что время от времени Президент предпринимает попытки вытеснить бизнес из политики? Вот, говорят, лоббирование – это благо. Благо для кого? Для семей, чахнущих от того, что они проживают вблизи рудников и промышленных гигантов? Или благо для продажных депутатов, никогда не отказывающих себе в удовольствии потискать грешные тела амбициозных красавиц? Нас заставили принять демократию, подстроенную под бизнес – другой, кстати, и не существует, – демократию, танцующую под мотив оглушающей и одуряющей дроби барабанов Большого Бизнеса.

Минуточку! О какой такой «несправедливости» со стороны ККБ вы вообще ведете речь? А сколько справедливости в том, чтобы давать разграблять природные богатства страны для обогащения нескольких сотен человек? Всего нескольких сотен человек, которые не находят ничего зазорного в том, чтобы хапнуть все, что можно продать?

Вы поймите: этому великому человеку противно, как должно быть противно любому порядочному индивиду, что ему приходится уживаться с подобными советчиками, министрами и олигархами, получившими в свои руки власть над страной и не колеблющимися ни секунды, чтобы воспользоваться ею в своих личных целях. Может, мы и не заслуживаем справедливого отношения к нам со стороны Отцов Нации или мудрости их действий, но ведь кто-то должен вести за собой всех нас – как элиту, так и грязь, хлюпающую у элиты под ногами. А эту ношу может взвалить на себя лишь один человек. И нам следует быть благодарными, если им окажется человек, которому не все равно, который готов на любые жертвы, который не испугается оплатить нижнее белье своих официанток из государственных средств, ежели на то будет его президентская воля.

Глава 7. Рассказ Александра Митина, командира по принуждению

Я величайшее разочарование своей жизни, если, разумеется, не принимать во внимание сам мир, в котором мы живем, мир, который не устает разочаровывать всех и каждого, включая своего Творца, с самого момента своего создания. Ведь это мир, в котором властвует анархия, в котором крупные галактики пожирают малые созвездия, астероиды бросаются на ничего не подозревающие планеты, старые волки и коты запугивают молодняк, демонстрируя им преимущество кулака, никчемные москиты запугивают все живые существа, а всякое живое существо стремится занять место, которого не заслуживает.

Что касается вашего покорного слуги, у меня никогда не было претензий планетарного масштаба, однако меня не может не разочаровывать тот факт, что распоряжаться своей собственной жизнью монополии у меня нет. Близким другом Счастья я назвать себя не могу. Но и не несчастлив я. Должно быть, я один из тех оптимистически настроенных пессимистов, что верят лишь в освобождающий конец, каким бы плохим тот ни оказался: ведь ничего хорошего от того, что произойдет до его наступления, они не ждут. От пессимиста подобного рода требуется достаточное мужество, чтобы выдержать все, что случится до собственно освобождающего конца. А проявил ли мужество я? Я запаниковал, опасаясь, что вот-вот грядут новый дефолт и финансовый кризис. А были ли у меня основания для подобной трусости? Каждый раз, как случается финансовый кризис, его волна гонит за рубеж экономических беженцев, готовых поступиться честью ради куска более светлого хлеба и серой родиной ради более красивого фасада. А ведь дефолт наших душ страшнее любого финансового коллапса.

Ну… что сделано, то сделано. Мы, Весы, жалеем и о том, что сделали, и о том, что не сделали. Это наше проклятье, но не единственный наш недостаток. И тем не менее есть свое утешение в сознании того, что тысячи лет носители Проклятья пестовали все эти недостатки с особой тщательностью и заботой. Поэтому не могу сказать, что ненавижу себя, если неумение понять и принять свою природу вообще можно приравнивать к ненависти.

От комплексов страдают все. Только, в отличие от нас, Весов, другие способны выражать страдания с необычайной страстью. Взять, к примеру, Борю. Разве он не кричал как резаный: «Я буду славным!» – в ответ на предложение Паши выбрать человека, который принимал бы за нас коллективные решения в одностороннем порядке? Как ему было не закричать в панике, когда он проснулся не в родной кроватке, а в чужой машине? Я сам едва сдерживался, чтобы не закричать. Чтобы хоть как-то успокоить Борю, я сделал единственное, что пришло мне в голову: я похлопал его по плечу, и этого, представьте себе, оказалось достаточно, чтобы он моментально успокоился. Я упоминаю об этом не для того, чтобы похвастаться – боже упаси. Я лишь рекомендую похлопывание по плечу медицинским работникам в качестве действенного и быстрого способа привести пациента в чувство.

Как я уже сказал, о себе и своих скромных талантах мнения я весьма невысокого. Поэтому я надеялся вопреки безнадежности ситуации, что среди нас четверых найдется человек, который предложит взять руководство на себя. Но подобного мужа среди нас не нашлось, если среди нас вообще были люди, достойные называться мужчинами. Я патологически ненавижу брать на себя руководство, принимать ответственные решения, заставлять всех идти в ногу, когда идти в ногу каждый считает ниже своего достоинства. Но, несмотря на все мое нежелание, моим долгом было согласиться принять на себя командование после того, как Боря проголосовал за то, чтобы роль Мужчины досталась мне. Да и в голосах Паши и Жан-Поля отчетливо звучали тревожные нотки отчаяния.

Боря оказался самым слабым среди нас. Он с трудом переносит выпавшие нам лишения, и мне пришлось взять его под свою опеку. Полагаю, Судьба не случайно послала мне испытание в его лице. Судьба отказывает мне в моем единственном желании – жить спокойно – снова и снова, хотя я вот Судьбе не отказываю ни в чем.

Знаю, Бориной вины здесь нет, но мне от этого не легче: нести за него ответственность тяжело. Правду вам говорю: нелегко нести ответственность за человека, оказавшегося на пороге зимы в чужой машине и чужой стране в летних сандалиях на босу ногу!

За Борей вообще нужен глаз да глаз. Слишком уж любит он вовлекать других в свои шумные игры. Вот, к примеру, неделю назад он не поделил что-то с одной мадамой в магазине. Я как раз протирал лицо «Нивеей для суперменов» в надежде, что это поможет укрепить мой авторитет в глазах ребят, как вдруг Боря берет в клинч эту мадаму, которой мы никогда и представлены-то не были, и они начинают кататься по полу в этой совершенно неудобной для катания по полу манере! Все это можно было бы списать на шутку, не разбей они столько баночек и пузырьков. После того как мы выловили Борю из образовавшегося на полу озерца, в которое его начисто отбеленное ужасом лицо нырнуло пару раз после появления службы безопасности магазина, нам сообщили, что на улице нас дожидается полицейская машина. Что было как нельзя кстати: у нас как раз не было при себе ни пенни, чтобы оплатить такси и довезти до дома все диковины, обнаруженные нами в магазине.

Однако по дороге водителю пришлось остановиться. У него оказалось срочное дело в офисе, и он любезно пригласил нас скоротать время у себя за столом. В благодарность мы помогли ему в составлении нескольких рапортов: он то и дело обращался к нам с вопросами, предлагая нам по ходу работы то кофейку, то водички, то сигаретку, кивал головой, улыбался, скалил зубы и вообще производил впечатление человека, которому общение с нами доставляет несказанное удовольствие. Но вот Начальник Отделения полиции, прослышав о том, что мы у него в гостях, в довольно мрачной форме поведал нам о своих преклонных годах, своей печени – отдав приказ немедленно убрать с глаз долой кофе и сигареты – и о покушениях всех кому не лень на его душевное равновесие. Под последним, я так понимаю, он имел в виду наш скандал в сандалях, потому что Борю тотчас убрали с глаз долой и отправили прямо в чем его когда-то мама родила ночевать в подвал.

Что касается меня, то, уверяю вас, я провел самую спокойную ночь со дня нашего появления в Англии и надеялся провести еще немало таких ночей. Но и этой моей надежде не суждено было сбыться. Примерно в 10 утра нам сообщили, что мы свободны. Нам выдали Борю, и вы не представляете, чего мне только стоило не ущипнуть Жан-Поля, встречавшего нас на выходе из участка, когда я узнал, что освобождение нас под залог было его рук делом. При этом сам он, казалось, не замечал ни моего раздражения, ни возмущения Паши. А в ответ на мое «В гробу я видел такое доброе утро!» он лишь вытянул нос, по которому так и хотелось щелкнуть, в направлении уходящей вдаль улицы и с возмутительным спокойствием пригласил нас следовать за ним:

– Прошу сюда, джентльмены.

Непоколебимое спокойствие и благожелательность Жан-Поля невольно наводят на мысль, что с ним явно не все в порядке. А зачем ему держаться от нас особняком, постоянно наблюдая за нами? Он следит за тем, как мы едим, – когда есть чем заморить червячка. Следит за нами, пока готовит нам обед. Следит за тем, как мы чешемся и скребемся, за тем, как мы выясняем отношения. Он следит за нами даже тогда, когда нам кажется, что за нами следить никто не может! Я чувствую себя подопытным кроликом в аквариуме. Это ужасно! Я, бывает, и пытаюсь смутить его своим ответным взглядом, но он лишь отводит глаза и делает вид, что наслаждается едой, или ее приготовлением, или безумством, с которым мы скребемся и чешемся, или тем, что его допускают до участия в выяснении отношений. Короче, сыграть в открытый футбол и проиграть он отказывается. Играть против него – все равно что играть против команды, которая удирает от мяча, унося ворота вместе с собой.

Тут было отчего задуматься: человек, который всегда уверен в том, что он делает и что он знает, более чем подозрителен. Я сразу почувствовал, что этот голубок не так-то прост, как может показаться. Паша это тоже просек. Он предложил было связать Жан-Поля и похлопать его по плечу, но какая от этого могла быть польза, если тот и так был до невозможного спокоен? Искусство вести допрос зиждется на дипломатичности, а не на том, чтобы настраивать допрашиваемого против себя. Есть люди, вроде Паши, которые делают, а потом думают. Есть люди, которые делают и не думают. Есть люди, которые думают и не делают. Мне в помощники никого из них не надо.

Как оказалось, Жан-Полю было что рассказать и без увещеваний, хотя по мне, так лучше б он ни в чем не признавался. Но он признался. Во-первых, он принялся утверждать, что он – англичанин. Пусть он и знает топографию местности и ее обычаи, но никаких других доказательств своих слов он и по сей день не представил. Поскольку Паша спит вместе с Жан-Полем, я поручил ему тайком понюхать ноги нашего псевдо-англичанина. Наутро Паша лишь неуверенно пожал плечами:

– Вряд ли это англичанин: у него ноги пахнут плотью, а не рыбой.

Согласно прочим его признаниям, столь же бездоказательным и подозрительным – подозрительным уже потому, что подобные признания делаются только при непосредственной угрозе жизни или под пыткой, – выходило, что наши похитители еще дадут о себе знать, а сам Жан-Поль работает на какую-то контрразведывательную контору, назвать которую он категорически отказался. Это было даже хуже, чем его первоначальное утверждение о том, что он – англичанин.

Лично мне таких признаний для одного раза было более чем достаточно, но я все-таки решил спросить Жан-Поля, что с нами будет, – в конце концов, для нас это было вопросом жизни и смерти. Но он ничего не смог ответить. Только пообещал, что «позаботится» о нас. Принимая во внимание тот факт, что в разведшколах из людей делают отпетых головорезов, мне от подобного обещания стало сильно не по себе. Поэтому, когда настало время тянуть жребий, кому с кем спать, я сказал, что согласен спать с Борей и без жребия. Разумеется, я предпочел бы Пашу, но в итоге я мог вообще оказаться в одной постели с Жан-Полем!

Спать с Борей – удовольствие не из приятных. Нет, он не оборотень и не лунатик. Он не впивается вам в плечо мертвой хваткой посреди ночи, заставляя вас лежать в холодном поту до рассвета. Его конек не насилие. Однако о спокойной ночи в компании с человеком, кричащим во сне: «Помогите! Убивают!», и речи быть не может. Поэтому моей спальней стала гостиная, которая, к счастью, запирается на ключ, а постелью – одно из кресел-качалок.

Кем бы он ни был в действительности, должен признать, присутствия духа Жан-Полю не занимать. В одной из комнат мы обнаружили коллекцию оружия, пусть и попорченного временем, но в целом вполне годного для применения по прямому назначению. На днях у Жан-Поля случилась шумная перебранка с Борей – перебранки с участием Бори тихими никогда и не бывают – и, прежде чем я успел вмешаться, Боря вызвал своего оппонента на дуэль:

– Вы – мерзавец, сударь! Такое оскорбление можно смыть лишь кровью!

– Как скажете, – ответил Жан-Поль со своей привычной улыбочкой безмятежности, которая уже сама по себе, честно говоря, тянет на полноценное оскорбление собеседника. – Выбирайте: шпага или пистолет?

– Я выбираю шпагу, благородное оружие!

– Хорошо, тогда мне пистолет.

Нужно ли говорить, что Жан-Поль победил в дуэли, которая в итоге, как вы понимаете, даже не состоялась?

Порой он пытается отвлечь мое внимание от своей загадочной персоны всякими несуразными вопросами.

– Вы, русские, такие неулыбчивые… – Он просто поразил меня одним из таких вопросов как раз сегодня утром. – Почему?

– Почему? – У Бори потрясающая способность отвечать на вопрос вопросом, но в этот раз у него нашелся и ответ: – А, так ты никогда не был у нашего зубного!

– Не понял?

– Наши зубные кабинеты – узаконенная комната пыток.

Так что за Жан-Полем тоже нужен глаз да глаз, хоть мы и полностью зависим от его доброй воли и провизии, за которую он платит, мне так представляется, из своего собственного кармана.

Несмотря на все эти неурядицы, наша жизнь была бы вполне сносной, если бы не отсутствие воды, электричества и прочих бесспорных преимуществ цивилизации. Воды в бутылках, которую приносит Жан-Поль, едва хватает на чай с супом. Про то, чтобы цивилизованно справлять нужду, я вообще молчу: мы вынуждены облегчаться в саду, прямо под голыми кустиками и деревцами. Меня как-то не радует, что за мной и моими подчиненными в такие пикантные моменты наблюдают пусть и с несомненным, но при этом назойливым интересом жители соседних коттеджей.

Единственным логическим решением поэтому стало бы возведение «удобств на улице». Не могу понять почему, но мое предложение о строительстве соответствующей конструкции столкнулось с упорным противодействием со стороны моих подчиненных, которые, к слову, были совсем не против отхожего места как такового. Они согласились пересмотреть свое мнение только после моего обещания тоже тянуть жребий. Я победил на пару с Пашей, который принес из сарая лопату и развлекал меня своими рассуждениями на тему истинной природы лидера все то время, что я долбил промерзшую до окаменения землю.

В полуметре от поверхности земля была уже мягкой, и я бы закончил работу за несколько минут, если бы моя лопата не наткнулась на осколки какого-то глиняного изделия. Паша прервал свою лекцию и велел мне копать дальше, но делать это предельно осторожно. Глубже опять была битая посуда, просто осколки битой посуды, и я уже начал было выбираться из ямы, как Паша столкнул меня назад и воскликнул:

– Что это? Вон там, в противоположном углу. Да! Что? На мех похоже? Закопанная шуба, что ли?

Честно говоря, мне этот закопанный гардероб был неинтересен – я брезгую чужими вещами вообще и одеждой особенно, – но Паша был настолько взволнован и настойчив, что не выпустил бы меня из ямы, если бы я ослушался и не стал копать дальше. Представьте, насколько я был поражен, когда шуба оказалась мумифицированной тушкой кота! По идее, такая находка должна была бы охладить Пашин энтузиазм. Но вместо этого он пришел в какой-то нездоровый восторг:

– Вон! Вон слева еще что-то! Тоже мех, да? Копай, черт тебя подери, копай же!

Но я больше не мог бороться с отвращением: новый кусок меха оказался лапой мумифицированной собаки! Я содрогнулся от отвратительного зрелища у моих ног и, бросив лопату, выкарабкался на поверхность. Меня тошнило и било мелкой дрожью.

– Потрясающе! – Паша нырнул в яму и принялся обнюхивать мумии. – Погост домашних животных! Неизвестная историческая традиция! Может быть, даже целый культ поклонения животным: древние жители этих мест хоронили своих домашних любимцев вместе с посудой, а, может, и с драгоценными изделиями, точно так же, как они хоронили своих мертвецов! Феноменально!

Я ушам своим не верил. Но что я мог поделать? Мужчины часто сами оказываются блондинками из анекдотов…

Крики этого сумасшедшего привлекли внимание Жан-Поля, появившегося на краю ямы и начавшего выпытывать у Паши, что тот думает о вероятности того, что животные могли сами изготавливать посуду и сами хоронили своих умерших собратьев – подобные факты были известны, по крайней мере, из сказок и легенд. Я надеялся, что Жан-Поль хоть в этот раз выдаст себя, переменив серьезный тон на шутливый, чтобы стало наконец ясно, что он так же, как и мы, может иногда нести полную чушь, вместо того чтобы изощренно издеваться над нами. Но его голос был по-привычному ровным и спокойным.