Читать книгу: «Возвращение домой. Повести и рассказы», страница 2

– Видать, кормить нас больше не будут, – сказал, вздыхая, Николай Колпаков. – До утра точно ничего пожрать не дадут, а могёт быть, и дольше…

И он не ошибся: людей и лошадей не кормили два дня. Дрожа от холода и изнывая от голода, казаки угрюмо переговаривались между собой, кляня тот день, когда решили сдаться красным. Никогда ещё не приходилось им в своей жизни испытывать столько унижений.

– Как с германцами пленными, обращаются с нами соотечественники наши, – возмущались они. – Ну, было время, воевали друг с другом, а что теперь? Они ведь нас не в бою захватили, а мы сами сдались. Заперли сюда, в эту богадельню, и носа не кажут. Кони вон, товарищи наши боевые, забор с голодухи доедают…

– На двор даже по нужде не выпускают, ети иху мать, – вступали в разговор молчавшие ранее. – Хотел давеча выйти, а сосунок, коей в дверях с винторезом дежурит, штыком оклычился и чуток меня в живот не пырнул! Сидим тут, как бараны в загоне перед закланием, и пикнуть не могём.

– А у меня нутро всё от голодухи и злости сводит зараз, – сказал уныло Долматов. – Э-эх, видели бы нас сейчас старики станичные… На порог бы опосля не пустили. Батька бы всю нагайку об меня измахрячил, ей-богу говорю…

Удручённые казаки ещё долго «судачили» друг с другом и заснули только к полуночи. В полушубках, в валенках, в рукавицах, в шапках… В нетопленом помещении было холодно, как на улице. Спали недолго, часок-другой. А потом, замёрзнув, вскакивали с лежанок и прыгали, размахивая руками, чтобы согреться.

– Э-эх, костёр что ли запалить? – предложил кто-то. – Замёрзнем ведь мы тут, братцы! Уснём поглубже и не проснёмся больше!

– Костёр запалим, сами сгорим, – возразили казаки. – Холупа эта из брёвен сложена. Враз все сгорим и выбежать не успеем.

Василий Боев давно уже стряхнул с себя остатки сна и размахивал руками, чтобы согреться. Он слушал возмущённые речи казаков, но в разговоре участия не принимал. «А что толку рассусоливать? – думал он. – Все вон галдят, как сороки, и что с того? Они ещё лучше говорят, чем я бы брякал. Всё правильно и верно бормочут, мне и добавить-то нечего…»

– Эй, Василий? – повернулся к нему Николай Колпаков, который прыгал рядом. – Что, айда на двор до ветру сходим? У меня внутри всё эдак распирает, что ей-ей, как граната, взорвусь.

– А часовой как же? – сказал Василий задумчиво. – Ежели штыком пужать будет, так что с ним делать прикажешь?

– Да ничего, – ухмыльнулся Николай. – Стебанём промеж глаз или по маковке тихонечко и в сторонку укладём. Покуда очухается, мы уже в обрат возвернёмся.

– Айда, раз так, – согласился, вздыхая, Василий. – Только не шибко стебай его по башке, дух не вышиби…

7.

Как только за окнами засеребрился рассвет, Колпаков и Боев решительно направились к двери.

– Эй, вы куда? – встрепенулись казаки.

– На кудыкину гору, – огрызнулся Николай. – Нужду справить хотим, уж невтерпёж становится.

– Да в угол вон сходите, – присоветовал кто-то. – Все туда ходим, сами видели.

– Вы как хотите, а я не привычен в избе гадить, – обозлился Колпаков. – К тому ж я по большой нужде потребность имею, а не по малой шалости.

Когда они подошли к двери, перед ними вырос часовой и вытянул вперёд дрожащие то ли от мороза, то ли от страха руки с винтовкой:

– Стой, назад, выходить на улицу не положено.

– Отойди, зашибу! – рыкнул на него Колпаков угрожающе. – На что положено хрен наложен. Сшибу вот с копыт долой и обгажу морду твою рябую!

Видя перед собой перекошенное злобой лицо казака, молоденький красноармеец попятился. Он явно трусил.

– Вы… вы побыстрее только, – пролепетал боец едва слышно. – Командир приедет, увидит вас на улице, и тогда…

– А ты лучше отойди и пропусти нас, – сказал Василий. – Командира тоже не боись, мы ему сами всё растолкуем.

Пока Боев и Колпаков справляли нужду, во двор семинарии въехал командир красных. Он пересчитал лошадей, пересел на понравившегося ему коня и уехал.

– Всё, за лошадок наших взялись, аспиды, – зло ухмыльнулся Николай, натягивая портки.

– Так он вон, своего взамен оставил, – вздохнул, сожалеючи, Василий, отыскивая глазами своего коня. – Этот похужее правда, но…

– Не хужее, а совсем негоден, – покачал головой Николай. – Ты зенки-то продери и получше огляди энту клячу.

Не успели они вернуться в здание, как во дворе появился ещё один командир. Привстав на стременах, он пересчитал коней и обратился к казакам:

– Эй, а где ещё один?

– Как где, вон стоит, – указал рукой Василий на «замену».

– Не морочьте мне голову, не ваш этот! – прикрикнул командир строго. – Я казачьих коней от наших хорошо отличаю. Так где тот, о котором я спрашиваю?

– Где-где, а мы почём знаем?! – возмутился Николай. – Прискакал такой же, как ты, красавец с красной звездой на лбу, поменял коня, нас не спросясь, и был таков. Даже не оглянулся ни разу.

– Ах, мать твою перемать! – закричал возмущённо командир. – Да я его… да я его…

И вдруг вернулся предыдущий командир. Соскочив с коней, осыпая друг друга матерной бранью, они едва не разодрались. Схватившись за грудки, красные командиры яростно тягали друг друга и разошлись лишь тогда, когда Колпаков не выдержал и закричал:

– Эй, вы, петухи, мать вашу, хватит собачиться! Мы и кони наши тут с голодухи погибаем, а вы…

Тот, который приехал вторым, обернулся:

– Как так? Почему голодаете? Вас комендант города на довольствие поставил сразу, когда в Омск прибыли. Пищу и вам, и коням отписали, я точно знаю.

– Да сыты по горло мы пищей вашей, – поддержал Николая Боев. – Не знаем, на какое такое довольствие нас поставили, но мы маковой росинки уж третий день во рту не держали!

– А на коней наших гляньте, мать вашу! – закричал возмущённо Колпаков. – Они вон забор с голодухи доедают и скоро скопом зараз все передохнут!

– А ну заткнитесь! – закричал командир. – Я сказал то, что знаю точно! Не верите мне, идёмте к коменданту города сходим! Пусть он лично подтвердит слова мои!

– Нет, не пойдём мы, толку-то? – неожиданно воспротивился Николай. – Ни твои, ни его слова в жратву не обратятся.

– Нет уж пойдёмте, мать вашу перемать! – закричал командир раздражённо. – Я никогда, даже перед врагами, пустобрёхом не был!

– А что, айда сходим? – дёрнул Колпакова за рукав Василий. – Уважим просьбу товарища красного командира, раз он подлецом выглядеть не хотит.

– Эх, да давай сходим, – согласился Николай. – Всё согреемся при ходьбе маленько…

До комендатуры дошли быстро: здание находилось на соседней улице. Когда командир и казаки вошли в кабинет коменданта, тот отложил в сторону документ, который держал в руках, и вопросительно посмотрел на них.

– В чём дело, товарищи? Вижу, вас ко мне привело какое-то неотложное дело.

– Да вот, сдавшиеся казаки недовольны, товарищ Бобров, – ответил вежливо командир. – Говорят, заперли их в неотопляемых помещениях семинарии, не кормят, не поят и даже на улицу справлять нужду не выпускают.

– И коней наших не кормят, – добавил Колпаков. – Они, как и мы, святым духом питаются.

– Чем эдак изголяться, лучше расстреляйте нас и дело с концом, – счёл необходимым высказаться Василий. – Немчура к пленным лучше относится, чем вы.

Комендант всех внимательно выслушал.

– Эко вас попёрло вразнос, товарищи казаки. Немцев приплели к чему-то. Ещё раз объясните причину вашего прихода ко мне, да так, чтобы я понял.

– Голодные мы, вот и вся причина, – вздохнул Колпаков. – «Казарма» наша не топится, жратвы нет, тепла нет, вот и стучим зубами, как волки голодные.

– Ну-у-у, голодными вы быть не можете, – засомневался комендант. – Я приказал поставить вас на довольствие. Коней тоже фуражом обеспечить приказывал.

– Плохо, видать, приказывал, раз слухать не захотели, – пробубнил Николай угрюмо. – Ни мы, ни кони жратвы не получали. У нас бы за эдакое…

– У нас тоже за такое по головке не гладят, – нахмурился комендант. – У нас…

Не договорив, он снял со стоявшего на столе телефонного аппарата трубку и покрутил ручку вызова. Ему ответили.

– Вы выдавали сдавшимся казакам, которых я приказал поставить на довольствие, фураж и продукты? – строго спросил он у собеседника.

Казаки увидели, как вытянулось и побагровело лицо коменданта, когда он услышал отрицательный ответ.

– А ну живо ко мне! – гаркнул он в трубку. – Не явишься через минуту, приду к тебе сам лично. И тогда… Именем народа я застрелю тебя прямо в кабинете, ясно!

Человек, отвечающий за довольствие казаков, явился незамедлительно.

– Слушай меня, прохвост разэтакий! – привстав со стула, прорычал угрожающе комендант. – Ты исполнил мой приказ, который я отдал лично тебе ещё два дня назад? Ты выдал сдавшимся казакам пищу и корм их коням?

– Н-нет, з-закрутился, з-запамятовал, – попятился вошедший.

– Раз так…

Разъярённый комендант вышел из-за стола и принялся отвешивать подчинённому увесистые затрещины. Рукоприкладство возымело поразительный эффект на нерадивого подчинённого. Когда Василий и Николай вернулись обратно, во двор семинарии уже завозили хлеб, мясо и овёс для изголодавшихся коней.

8.

Всего привезли шестьдесят буханок свежевыпеченного вкусно пахнущего ржаного хлеба и две коровьи туши. Казаки, не веря своим глазам, с жадностью набросились на еду.

Мясо поджаривали на разведённых во дворе кострах, нанизывая кусочки на палочки. Кости варили в котле. Их выхватывали из кипящего бульона и обгрызали недоварившимися.

Лошади с жадностью набросились на овёс, который привезли прямо в снопах. И животные, и их хозяева были голодны настолько, что вскоре съели всё без остатка. Не успели казаки отдохнуть, насытившись, и обогреться у костров, как прозвучала команда «По коням!», и они снова куда-то поехали, теряясь в догадках и предположениях.

Некоторое время попетляв по улицам, колонна выехала за городскую черту и прибыла в какую-то деревню.

– Марш из сёдел, товарищи казаки! – приказал возглавлявший отряд командир. – Сейчас будем у вас коней принимать!

Но неожиданно планы красных изменились. Как только казаки немного отдохнули, их снова усадили на коней.

– Что-то скучно ехать, бородачи! – крикнул командир во главе колонны. – Слыхал, поёте вы неплохо? А ну запевай!

– Вот ещё чего удумал, – недовольно пробубнил Колпаков. – Сейчас у нас и без песен рот тесен…

Услышав его слова, командир крепко выругался, но настаивать не стал. Миновав ещё несколько вёрст, казаки приехали в очередную деревеньку, где их покормили и предоставили две тёплые избы для ночлега. А утром снова в сёдла – и в путь.

Ехали-ехали и, как оказалось, снова вернулись в Омск, только другой дорогой. Как только казаки подъехали к штабу красных и сошли с коней, им приказали построиться в одну шеренгу.

Из штаба вышли несколько человек и принялись осматривать привязанных к забору коней и подзывать их хозяев. Коней старательно обмеряли от копыт до головы, и это удивляло казаков. Но они предпочитали помалкивать и не задавать лишних вопросов. Пока ещё красные относились к ним сносно и терпеливо, но кто знает, что будет, если они вдруг обозлятся?

Неожиданно казакам стали выдавать за лошадей деньги. Кто получил пять тысяч, кто шесть, а кто и семь. Василию дали шесть тысяч. Не веря своим глазам и нежданному счастью, казаки вернулись в семинарию. Как только открыли ворота, замерли, открыв рты. Двор был завален множеством трупов, сваленных в огромные кучи, через которые даже переступить было невозможно.

– Господи, Царица небесная, – зашептали поражённые ужасной картиной казаки, крестясь и сорвав с голов шапки. – Что же это, Господи?!

– С нами эдак бы было, – пробубнил сзади Боева чей-то голос. – Не сдались бы, дык в этих кучах уже пребывали бы.

Тела были без верхней одежды, только в нижнем белье, и трудно было распознать, кто это. Скорее всего, белогвардейцы. Их, видимо, взяли в плен, привезли в Омск и расстреляли.

– Что же энто, братцы? – зашептали казаки. – Мы вот только вчерась здесь ночевали, а нынче… Айдате скорей отсюдова, а то с души воротит, ей-богу!

Развернувшись и натягивая на ходу шапки, казаки поспешили прочь от ужасного места. Каждый из них представлял себя среди мёртвых тел, и страх, сковавший их души, как кнутом, подстёгивал их, заставляя бежать как можно дальше от леденящего кровь зрелища.

– И что теперь делать будем, станичники? – крикнул Иван Инякин, когда они остановились, чтобы перевести дух. – Деньги есть, и охраны при нас больше не приставлено, так, может, убегём куда подальше, покуда нас не хватились?

– Нет, не дело энто, – загалдели казаки. – А вот хватятся нашего отсутствия, погоню снарядят, догонят и порубят! Кому охота во дворе семинарии нагишом мёртвым лежать?

– Айдате к коменданту лучше, – посоветовал кто-то. – Пущай он скажет, как быть нам. Хоть знать будем, какую напасть ожидать на наши души.

Совет оказался своевременным и был принят единодушно. Казаки поспешили к комендатуре. Для бесстрашных воинов, привыкших видеть в боях и походах много смертей и крови, жизнь стала всего дороже. Они утратили свой боевой дух, которым всегда гордились сами, гордились их отцы и деды.

У комендатуры им преградили путь часовые. После коротких уговоров они разрешили войти в здание только двоим. Василий Боев и Иван Инякин вызвались поговорить с комендантом. При входе их тщательно обыскали, после чего позволили войти, сразу же закрыв дверь перед всеми остальными.

– А-а-а, это опять вы? – узнав вошедших, устало усмехнулся комендант. – Вы всё ещё здесь околачиваетесь, супостаты бородатые? С чем пожаловали на этот раз? Снова кто-нибудь обидел?

– Да нет, всем довольны мы, – переглянулись Иван и Василий, бледнея. – Мы вот поинтересоваться хотим, как дальше с нами поступить пожелаете.

– Я что, нянькаться с вами должен? – нахмурил лоб комендант. – Как быть дальше, теперь как-нибудь сами решайте. Хоть по домам поезжайте, хоть здесь оставайтесь. Можете в Красную Армию вступить. Теперь вы люди свободные, так что как быть, сами выбирайте.

Казаки снова переглянулись, но на этот раз с облегчением.

– Нет, в армию мы не хотим, навоевались, хватит, – сказал, с опаской глядя на коменданта, Инякин. – И здесь оставаться тоже не хотим. Мы домой поедем, все об том только и мечтаем.

– Тогда доброго пути, – натянуто улыбнулся комендант. – Садитесь на поезд – и вперёд! Радуйтесь, что благополучно пережили эту войну и вовремя одумались, а могли и с жизнями распрощаться.

Казаки очередной раз переглянулись и развернулись, чтобы выйти из кабинета, но их остановили слова коменданта:

– На ночь мне приютить вас некуда, ночевать на вокзале холодно. Даю совет: идите на постоялый двор там и ночуйте.

– А как же нам сыскать его? – спросил Василий. – Мы чай не здешние, мы…

– Найти его нет ничего проще, – сказал комендант, морщась. – Всего в двух шагах от комендатуры.

Он назвал адрес, и довольные казаки спешно вышли из кабинета.

9.

Пока Боев и Инякин беседовали с комендантом, к ожидавшим их во дворе казакам подошёл мужчина в красноармейской форме и сказал, что когда-то он жил в Оренбуржье, но в казаках не состоял. Теперь он командир Красной Армии и занимает высокий пост. Представиться мужчина почему-то не захотел, но дал землякам добрый совет.

– Вы не спешите уезжать из Омска так, с бухты-барахты, – сказал он. – Я похлопочу, чтобы вам выдали на дорогу денег, и прослежу, чтобы вы благополучно уехали.

Он лично проводил поверивших ему казаков до постоялого двора, и они едва в него вместились. Спать разлеглись кто куда, но никто не выказывал недовольства.

Казаки припеваючи жили на постоялом дворе три дня. Имея на руках деньги, ходили на базар, покупали хлеб, сало, колбасу и молоко. Ели днями напролёт, перекусывали ночами и никак не могли насытиться. Деньги в их карманах таяли, как снег весной. Ещё дня два-три, и остались бы люди без денег. А впереди ещё долгая дорога домой, и никто понятия не имел, как и на чём будет добираться.

К счастью, на постоялый двор явился земляк. Сначала он собрал всех возле себя и объяснил, что исполнил всё, что обещал. А потом он велел всем разбиться на группы по пять-шесть человек.

Отвыкшие верить в добро и чудеса, ожидавшие от красных только какой-нибудь «каверзы», казаки с сомнением отнеслись к предложению земляка. За несколько лет, проведённых вместе в беде и в радости, они сплотились и чувствовали себя чуть ли не единым целым, а тут…

– Не беспокойтесь, всё будет хорошо, – заверил земляк. – Уедете все, никто не останется, обещаю вам.

«Сумлеваясь», казаки стали делиться. В группу Василия Боева, кроме него самого, вошли Иван Инякин, Иван Рубцов, Михаил Комаров и Павел Малюков. В таком составе, вместе с другими группами, они пришли на железнодорожный вокзал. А там их ждало очередное разочарование. Как оказалось, кто-то взорвал мост через Иртыш, а казаки уже потратились, набрав много продуктов на дорогу.

Сутки сидят они на вокзале, вторые, третьи… Сколько ещё ожидать поезда, даже предположить было невозможно. А на вокзал всё прибывали и прибывали сдавшиеся красным казаки, ограбленные до нитки, но радостные от того, что остались живы.

– Василий? Ты?

Боев обернулся и остолбенел, увидев Егора Кузьмина, двоюродного брата, который жил с ним в одной станице и с которым не виделся несколько лет. Как оказалось, Егор тоже воевал в армии Колчака. Сотня, в которой он находился, была вынуждена сдаться: казаки, поняв, что война проиграна, решили больше не испытывать судьбу. Красные ограбили их полностью. Коней «реквизировали» как трофей, не заплатив ни копейки.

Выслушав брата и поняв, в каком сложном положении тот оказался, Василий отдал ему тысячу рублей и предложил добираться домой вместе. Егор с радостью согласился.

И тут вдруг к перрону подали сформированный на станции состав. Томящаяся в ожидании толпа пришла в движение и загудела. Люди не понимали, что происходит, и не знали, что делать, глядя на обшарпанные вагоны.

– Это что, для нас или для кого-то? – спрашивали друг у друга казаки, теряясь в догадках.

Всего вагонов было шесть. Власти Омска были готовы на всё, лишь бы вывезти подальше от города бывших военнопленных, опасаясь их недовольства и возможных враждебных выступлений. Но казаки этого не знали. Им тоже хотелось побыстрее уехать из города хоть куда, лишь бы поближе к дому.

– Эй, чего стоите, мозги куриные! – вдруг крикнул человек в форме красноармейца, выйдя на перрон. – Приглашения особого ждёте или домой возвращаться передумали?

После его слов в казаков будто бесы вселились. Всесокрушающей лавиной бросились они к вагонам, и те едва устояли на рельсах от их бурного натиска.

Василий Боев одним из первых ворвался в вагон. Его буквально внесли в тамбур напирающие сзади люди. Он тут же занял верхнюю полку в середине вагона, а на вторую бросил пустой вещмешок, занимая его для Егора.

В вагон набилось чересчур много пассажиров. Казаки стояли в проходах так плотно, что между ними можно было протиснуться с трудом.

– Куда прёшь, зараза! – слышались озлобленные выкрики. – Выпучат зенки лубошные и прутся напролом! Все ноженьки ужо оттоптали, идолы!

– Не ори в ухо, аспид! – кричали другие. – Ужо на одной ноге, как гусак в луже, стою!

А в вагоне становилось всё теснее и теснее. Под одеждой оживились вши. Люди злились и громко ругались, а поезд всё стоял и стоял у перрона, словно и не собираясь никуда двигаться. Набитый до отказа вагон больше не мог вмещать в себя пассажиров, и стоявшие в тамбуре решительно закрыли дверь.

– Кто не успел, тот не успел, – ворчали казаки, не обращая внимания на громкие стуки.

В конце концов, страсти улеглись, хотя от ужасной тесноты и духоты казаки всё ещё переговаривались между собой на повышенных тонах и нервно толкали друг друга локтями. Те, кому посчастливилось занять сидячие места, тихо обсуждали, сколько времени им предстоит ехать и как долог путь до дома.

Ровно в полночь прогудел паровозный гудок, состав дёрнулся и наконец-то поехал. Казаки понятия не имели, куда их везут, но были рады-радёшеньки, что направляются подальше от опостылевшего Омска.

10.

Поезд шёл по Сибири на «крейсерской» скорости. А мосты через реки и большие овраги он и вовсе переезжал на малом ходу, переползал, как черепаха. Часто случалось, что останавливались у семафоров на небольших станциях и разъездах, пропуская встречные поезда.

Изнывая от скуки и тесноты в душном прокуренном вагоне, Василий Боев, если выпадал случай приблизиться к окну, дыханием отогревал крохотное пятнышко на замёрзшем стекле и с тоской наблюдал, как проносятся мимо высоченные сосны.

Теснота в вагоне словно поубавилась и в проходах стало свободнее. Люди как-то сжались, «утрамбовались» и ехавшие на сидячих местах потеснились, освобождая стоявшим на ногах хоть немного места. Те, кто долго лежал на верхних полках и успел поспать, уступали место другим.

– Эй, браток, проснись! – слышались возгласы. – Дай другому голову приклонить. Уже пять часов кряду дрыхнешь, а у меня ноженьки опухли от безмерного стояния!

Оказавшись с кем-то из казаков на одной полке, Василий долго ворочался, подбирая удобную для сна позу.

– Эй, чего вошкаешься, Боев? – не выдержав, возмутился казак. – Ты будто к жинке под бок укладываешься, как в избе родной?

– Чего шумишь? – огрызнулся Василий. – Другим поспать дай! Уже пролежни поди на боках от безмерной лёжки. Спать бы хотел, дык дрыхнул бы без задних ног и хайло своё не разевал!

Устроившись поудобнее, он закрыл глаза, но сна не было. У него разболелась голова от сутолоки в переполненном вагоне. Казак попытался сосредоточиться и вспомнить что-нибудь хорошее о доме, как проделывал не единожды, но сегодня его мысли были о другом.

Василий воевал уже пятый год, если считать войну германскую. И за это время он ехал по железной дороге не в первый раз. Он был в Украине, в Белоруссии, в Австрии и в Пруссии. Вернувшись на родину, сразу же попал на Гражданскую войну. Сначала воевал в армии Дутова, затем Колчака, сначала в степи, а затем в сибирской тайге. Много горя и зла довелось повидать Василию на прожитом веку. Вспоминая о боевых годах, он заснул, а когда проснулся, продолжал лежать на полке с закрытыми глазами.

«Как начнут будить, тогда и открою глаза, – подумал Василий. – Интересно, сколько ещё времени предстоит ехать в этом вагоне, покуда поезд привезёт нас туда, куда везёт. Даже не у кого спросить, проводника-то нет?»

В купе под его полкой разговаривали казаки. Из-за стука колёс Василий не мог разобрать, о чём они спорят. И вдруг на него накатили воспоминания о семье. Родители, жена, дети… Он не видел их уже несколько лет. Как они всё это время без него справляются? Привыкли, наверное, к его отсутствию…

Следующий день он провёл попеременно: то на ногах в проходе, то сидел в порядке очереди на нижней полке. Вечером повезло – вновь освободилось место на верхней полке. Взобравшись на неё, Василий сразу же заснул. Его сон был настолько крепок, что он не слышал, как поезд остановился на какой-то станции и в вагоне началась суматоха.

Время шло, а поезд всё стоял, не двигаясь, и никто не будил Василия, прося уступить место. Часа в два ночи он проснулся сам и заметил, что в вагоне стало свободнее. Ничего не понимая, казак прошёлся по опустевшему проходу и вышел в тамбур. Открыв дверь, увидел большую станцию и обомлел от изумления. «Курган», – прочитал он, и внутри ёкнуло. – Господи, да я уже дома почти. Ещё чуток, и Челяба, а там и Башкирия. До дому-то почитай рукой подать?» Довольный, он вернулся в вагон, забрался на свою теперь уже полку, и…

– Васька, чего колобродничаешь? – спросил брат, лежавший напротив.

– Да вот не спится чего-то, – вздохнул Боев. – Сейчас как увидел, что на станции Курган стоим, дык как кипятком ошпарило.

– А ты что, не слыхал, как казаки курганские выходили?

– Нет, как убитый, дрыхнул. А может, и слыхал, да заспал и запамятовал.

– Да-а-а, много сошло казачков, – вздохнул Егор. – И осталось ещё немало. Мы, оренбургские, и челябинские…

– Гляжу, и не подсаживается никто, – сказал Василий. – А я даже пообвык как-то в тесноте ехать…

Казаки не остались без попутчиков. К поезду на нескольких санях подвезли инвалидов из госпиталя и распределили по вагонам. Утром состав продолжил свой путь.

11.

Всего в вагон, в котором ехал Василий Боев, подсело семь человек. Кто без руки, кто без ноги, а один и вовсе без обеих ног. Казаки отнеслись к инвалидам в красноармейской форме настороженно и тут же освободили нижние полки.

Василий и Егор молча переглянулись. Их не особо устраивало подобное соседство, но деваться было некуда. Инвалиды держались обособленно, разговаривая между собой вполголоса. Боев прислушался к их беседе.

– Устал я от войны, товарищи, – говорил красноармеец без обеих ног. – Воевал-воевал, а видите, как возвращаться домой приходится? Калекой безногим, в холодном вагоне, да ещё с казаками проклятущими. Сказали бы об этом соседстве в госпитале, так я лучше бы ещё подождал и не просился на выписку.

– Да какая разница, с кем ехать, – вздохнул другой инвалид, без правой руки и с чудовищным шрамом от сабельного удара на левой щеке. – Я тоже из казаков, и не такие уж мы плохие люди. А эти, говорят, сами, добровольно сдались, а значит раскаялись. Иначе их расстреляли бы всех, а не по домам отпустили.

– И что, вы все верите, будто они раскаялись? – возразил безногий.

– Пусть даже нет, но деваться им некуда, – встрял в разговор третий инвалид, без левой руки. – Хочешь не хочешь, а к прежней жизни возврата нет. Раздавила всех наших врагов власть советская. И мы с вами уже не те. Не знаю, как буду жить теперь, но мне и при царе неплохо жилось.

– А чего греха таить, я тоже особо не бедствовал, – ухмыльнулся инвалид со шрамом на лице. – Мы зажиточно жили, лабаз свой имели. Мне и сейчас хочется видеть огромный привоз на нашем базаре, продавцов крикливых и толпы народа кругом…

Инвалиды разложили на столике продукты и принялись есть, а Василий, почувствовав, как слюна наполняет рот и, отвернулся к стенке. Вот уже сутки, как он ничего не ел.

– Эй, товарищи? – обратился к ним Егор. – Дайте хоть глотнуть водицы? Издалека едем, ни воды, ни жратвы… Даже посуды какой, чтоб кипяточку набрать, не имеем.

– Я б тебя пулей промеж глаз угостил, – грубо огрызнулся безногий, тут же уложив остатки провизии в вещевой мешок. – Нашёлся «товарищ», ишь ты. Мы таких товарищей…

Обиженный Кузьмин изменился в лице.

– Я вижу, не ты нас, а наши тебя до колен укоротили, – желчно усмехнулся он. – Только вот жалко снизу, а не сверху, тогда бы больше не умничал!

Лицо безногого сначала побагровело, а потом сделалось смертельно бледным. Некоторое время он сидел, моргая, и вдруг дрожащей рукой схватил со стола нож. Егор Кузьмин остался жив лишь благодаря увечью противника.

– Эй, Иван, – безногий резко протянул нож соседу, у которого не было левой руки. – А ну перережь глотку этой скотине, век за то обязан буду!

– Обожди, Степан, да ну их, – беря из его рук нож, отправил его в вещмешок однорукий. – Они ведь все чокнутые. Вышвырнут нас на ходу из вагона, тогда ведь погибнем в пути.

– Ладно, чёрт с ними, – буркнул, приходя в себя, безногий. – Я таких, как они, чертей бородатых, в своё время много порубил. Я…

Он осёкся и замолчал, увидев хмурые лица казаков, услышавших шум и собравшихся со всего вагона. Последние слова инвалида разозлили их не на шутку. Вокруг стало угрожающе тихо. Две некогда враждующие друг с другом стороны буравили друг друга ненавидящими взглядами, и было достаточно малейшей искорки, одного звука или слова, чтобы эта тишина превратилась во всесокрушающий взрыв эмоций. Инвалидов от неминуемой смерти спас кто-то из казаков.

– Браты, да ну их ко псам! – крикнул он громко. – Они своё ужо отгребли, казаки! А нам не следует брать грех на души, чиня вред калекам убогим!

Остановившийся у очередного семафора поезд, сильно рванув, тронулся. Под перестук колёс казаки разошлись по своим местам, а чудом избежавшие расправы инвалиды облегчённо вздохнули.

Под стук колёс и покачивание вагона Василий Боев задремал. Сменив позу на более удобную, он заснул, и ему приснился сон, который…

12.

До Челябинска доехали быстрее, чем ожидали казаки. Поезд быстро опустел. Инвалиды, помогая друг другу, тоже покинули вагоны и больше их никто не видел.

– Ну что, теперь уже совсем немного осталось, – подбадривали друг друга казаки. – Башкирию переедем, и всё, мы дома!

– Эге-ге, это ещё не так близко, – сетовали скептики. – Почитай чуток меньше, чем уже проехать довелось.

– Да ну вас! – отмахивались оптимисты. – Мы уже на территории второго отдела нашего Оренбургского казачьего войска! Уже почитай дома мы и далеко от Сибири и Омска!

Но, как оказалось, до дома казакам было ещё ох как далеко!..

Состав отогнали на запасной путь. День провели казаки в холодном вагоне, другой, третий… Никто не подходил, ничего не спрашивал и не давал никаких советов. Скудные остатки продуктов были съедены, и люди голодали.

Отчаянное положение, в каковом они оказались, требовало немедленных действий. Казаки часами обсуждали и мусолили один-единственный вопрос: «Что делать?», но ответа на него не находили. И вот наступила третья ночь…

– Эй, не передохли ещё, казаки? – послышался крик с улицы, и в дверь тамбура кто-то громко постучал.

Спавшие казаки подскочили со своих мест и поспешили к выходу.

– А ну стоять! – прозвучал приказ, когда они открыли дверь.

– Эй, чего командуете? Сами-то кто будете? – выкрикнул Павел Мамонов. – Чего пожаловали в час ночной, обскажите нам изначально, а уж опосля…

– Выходить по одному для саносмотра! – потребовал один из подошедших. – Не будете слушаться, арестуем. Вам ясно?

– Яснее некуда, – загудели недовольно казаки.

Они спрыгивали по одному из тамбура на землю, и их тут же «осматривали» и ощупывали около десятка вооружённых людей при тусклом свете железнодорожного фонаря. Тех, кто казался здоровым, отводили в сторону, а тех, кто вызывал какие-то подозрения, возвращали в вагон с приказом больше носа не высовывать.

Осмотр закончился к утру. «Больных» заперли в вагонах, поставили охрану и ушли, а остальные…

– Нам-то куды деваться? – спрашивали друг у друга «здоровые». – Крыши над башкой и той лишили.

На улице тем временем уже рассвело, а голодные и замёрзшие люди всё ещё пребывали в растерянности. Очень хотелось есть, от голода сводило желудки. И тут снова появились красноармейцы и… отвели их в баню!

Пока казаки раздевались в предбаннике железнодорожной бани и вытряхивали из одежды вшей, подошла крупная женщина с большой бутылью молока в руках. Она оказалась банщицей. Женщина убрала бутыль в угол подальше от жалобных голодных глаз казаков и обвела всех тяжёлым взглядом.

– Ну, и чего пялитесь, морды бородатые? – сказала она сердито. – А ну марш в баню и мойтесь, пока не выперла всех вон, на улицу!