Читать книгу: «Новая жизнь», страница 2

Первым вперед шагнул молодой человек в очках:

– Я пойду с вами. Я хочу жить.

За ним последовали еще несколько человек. Затем еще. В итоге около тридцати выживших согласились на предложение.

– Разумный выбор, – кивнул Геринг. – А остальным я желаю… мирного конца.

Когда «добровольцев» вывели, Геринг задержался в дверях и обернулся к седому мужчине:

– Знаете, доктор Харрис, вы были в нашем списке на сохранение. Ваши работы по квантовой механике весьма впечатляют. Жаль, что вы выбрали неправильную сторону.

– Я выбрал человечность, – тихо ответил Харрис, опуская револьвер. – То, чего у вас никогда не было.

Геринг улыбнулся, словно услышал забавную шутку:

– Человечность – это конструкт, доктор. Устаревший, как паровой двигатель. Мы создаем нечто большее. Совершенное общество. Мир без страданий, без войн, без перенаселенности. И через тысячу лет никто даже не вспомнит о тех, кого мы были вынуждены… исключить из уравнения.

Он развернулся и вышел. Тяжелая дверь со скрежетом закрылась за ним, запечатывая оставшихся в их подземной могиле.

В это время в командном центре «Новая жизнь» Питер Сорос наблюдал за последними приготовлениями к финальной волне аннигиляции. Спутники были полностью заряжены. Целевые зоны откалиброваны. Алгоритмы доведены до совершенства.

– Сэр, – обратился к нему один из техников. – У нас необычные показатели с российского сектора. Похоже, они активировали какие-то средства противодействия. Возможно, экранирующие поля.

– Военные бункеры, – задумчиво произнес Сорос, глядя на голографическую карту. – Надо было ожидать. Увеличьте мощность для этого сектора на тридцать процентов.

– Но сэр, это истощит ресурс спутников раньше…

– Выполнять, – холодно прервал его Сорос, и его голубые глаза на мгновение вспыхнули нечеловеческой яростью. – Никто не должен остаться вне нашего контроля. Никто.

Техник кивнул и вернулся к консоли. Сорос подошел к огромному окну, из которого открывался вид на заснеженные Альпы. Чистый, нетронутый пейзаж, словно иллюстрация к тому миру, который они создавали.

– Осталось десять минут до активации финальной волны, – объявил системный голос.

Сорос позволил себе легкую улыбку. План, который разрабатывался десятилетиями, подходил к кульминации. Миллиардеры, политики, военные элиты – все ключевые игроки, профинансировавшие проект, скоро получат свой рай на земле. Идеальную планету, освобожденную от лишних ртов.

То, что начиналось как теоретическая модель выхода из экологического кризиса, превратилось в самый амбициозный проект в истории человечества. В своих снах Сорос видел уже новые города, поднимающиеся среди восстановленных лесов. Чистые улицы. Здоровых, красивых людей. Мир без нищеты, без болезней, без насилия.

Что значили семь миллиардов жизней по сравнению с этим видением?

– Пять минут до финальной волны, – объявил системный голос.

Сорос отвернулся от окна и посмотрел на огромную голографическую карту мира, парящую в центре зала. Красные точки обозначали выявленные укрытия с выжившими. Оранжевые – места, где команды «Новой жизни» уже проводили эвакуацию ценных специалистов.

– Сэр, – к нему подошел помощник. – Исполнительный комитет запрашивает подтверждение необходимости финальной волны. Доктор Штайн полагает, что мы уже достигли оптимального сокращения и можем сохранить больше выживших для ускорения восстановления инфраструктуры.

Сорос нахмурился:

– Скажите доктору Штайну, что план не подлежит корректировке. Наши вычисления точны. Шестьсот тысяч – оптимальное количество для старта нового общества. Больше – и мы рискуем повторить ошибки прошлого. Меньше – и генетическое разнообразие будет недостаточным.

Помощник кивнул и удалился передавать сообщение, стараясь скрыть дрожь в руках. Что-то в глазах Сороса пугало даже самых преданных сотрудников.

Сорос снова повернулся к окну, глядя на горы. Где-то там, высоко в Альпах, ожидал своих постояльцев хаб «нового человечества» – «Эдем-1», убежище для высшего руководства и ключевых специалистов проекта. Место, где будут приниматься первые решения относительно устройства нового мира.

– Две минуты до финальной волны.

Сорос закрыл глаза, представляя будущее. Через неделю начнется активная фаза очистки планеты. Специальные дроны и роботы разберут опустевшие города, переработают материалы для новых, экологичных поселений. Через год от старой цивилизации не останется видимых следов. Через десять лет природа полностью восстановится.

А через столетие… через столетие детям будут рассказывать о Великом Обновлении как о моменте, когда человечество наконец повзрослело и взяло ответственность за свою судьбу.

– Тридцать секунд до активации.

Техники замерли у своих консолей. На огромных экранах бежали строки кода и диагностических данных – холодные, безличные цифры, за которыми стояли последние миллиарды жизней.

– …три… два… один… Финальная волна активирована.

Никакого видимого эффекта, никаких звуков. Только цифры на экранах, показывающие, что невидимое смертоносное излучение сейчас накрывает планету, завершая процесс «очищения».

Спутники над Землей засияли едва заметным голубоватым светом, направляя сфокусированные лучи к поверхности. Лучи, способные избирательно аннигилировать органическую материю с заданными параметрами.

И на планете начался последний акт трагедии. В бомбоубежищах, пещерах, подвалах – везде, где людям удалось пережить первые три волны – люди исчезали. Растворялись в воздухе без крика, без боли, без возможности попрощаться.

Мир, который человечество строило тысячелетиями, закончил свое существование. И на его обломках начиналась «Новая жизнь».

ГЛАВА 4. Осколки цивилизации

В первые три дня после финальной волны Земля погрузилась в мертвенную тишину, которую нарушали лишь скрежет гниющего металла и вой ветра в пустых остовах городов. Словно сама планета выдохнула с облегчением, избавившись от человеческого бремени. В опустевших мегаполисах свободно бродили животные, обнюхивая кучи одежды – единственные следы исчезнувших людей. Ветер гонял обрывки газет по пустым улицам, а те шуршали, словно сухая кожа мертвецов. Догорали последние пожары, выплёвывая в небо клубы чёрного дыма, точно жертвоприношения неведомым богам апокалипсиса.

Из восьми миллиардов душ осталась лишь горстка случайно выживших, заключённых в темницах под землёй, не смея выбраться на поверхность…

Группа из тридцати шахтеров выбралась из-под земли на рассвете третьего дня. Почти неделю они провели в глубине урановой шахты в Сибири, когда радиационные датчики впервые показали аномальные скачки, а связь с поверхностью оборвалась. Руки шахтёров, привыкшие к тяжёлой работе, теперь дрожали от животного страха перед неизвестностью.

Бригадир Григорий Степанов первым вышел из шахтного лифта на поверхность. Сорокапятилетний мужчина с обветренным лицом и руками, изуродованными годами тяжёлого труда, замер, не веря своим глазам. Шахтерский городок исчез. Но не был разрушен – дома стояли на месте, словно законсервированные в формалине препараты. Дороги были целы. Но люди… Они испарились, оставив после себя страшные свидетельства прерванной жизни.

В окне дома напротив Григорий увидел недопитую чашку кофе, рядом на тарелке лежал надкусанный пончик. Внутри административного здания рудника свет мониторов отражался в пустых креслах, где ещё недавно сидели люди. Одежда лежала на полу, сохраняя очертания человеческих тел – как кожа, сброшенная змеями.

– Господи, – прошептал Антон, молодой шахтер, выбравшийся следом. – Они все… исчезли?

Григорий молча кивнул, не в силах выразить словами ужас, охвативший его. В его голове пульсировала одна мысль: «Жена. Дети. Где моя семья?»

Они двинулись через поселок, заглядывая в дома, выкрикивая имена, надеясь найти хоть кого-то. Но находили только брошенную одежду, остывшую еду, работающие телевизоры, передающие помехи вместо программ – белый шум, похожий на шёпот мертвецов.

В одном из домов они обнаружили работающее радио. Сквозь шипение и треск, напоминавшие хруст костей, прорывались обрывки сообщений – похоже, автоматических, циклически повторяющихся.

«…Всем выжившим… Центральный хаб… координаты… для эвакуации и защиты…»

– Кто-то выжил, – с надеждой сказал Антон. – Может, есть другие, как мы!

Григорий хмуро посмотрел на радиоприемник.

– Нам нужно найти транспорт, – сказал он, отворачиваясь от радио. – И оружие. И запасы. А потом решим, что делать дальше.

Григорий повел шахтеров в автопарк. Там, среди брошенных машин, замерших как стальные скелеты вымершей цивилизации, он почти безошибочно нашел грузовик своего закадычного друга Валерки. Массивный «Урал» возвышался среди других машин – верный страж, ждущий своего хозяина.

В кабине они обнаружили нетронутый запас консервов, аккуратно уложенных в брезентовую сумку. И записку – листок, вырванный из потрепанного блокнота, на котором размашистым, но дрожащим почерком было выведено: «Прости меня, Гриша. Не уберег…»

Григорий узнал почерк друга. «За что он просит прощения?» – пронеслось в голове бригадира, но внутренний голос уже нашёптывал ответ, от которого по спине пробегали ледяные мурашки.

В административном здании они нашли оружие – несколько охотничьих ружей, тщательно смазанных и заряженных. Словно кто-то знал и готовился заранее.

– Куда теперь? – спросил один из шахтеров, когда они загрузили всё в грузовик. Его голос дрожал, глаза бегали, отказываясь фокусироваться на пустых улицах, где каждая тень казалась угрозой.

Григорий посмотрел на горизонт, где над лесом поднималось кроваво-красное солнце, окрашивая снег в цвет ржавчины.

– В лес, – наконец решил он. – Подальше от открытых мест. Что-то подсказывает мне, что высовываться сейчас – не самая лучшая идея.

И он оказался прав. Потому что в тот момент, когда их грузовик исчез за кромкой леса, над шахтёрским городком появился чёрный беспилотник, впившись окулярами камер в мёртвый шахтёрский городок. Он методично просканировал территорию, фиксируя признаки недавнего присутствия людей, и передал данные в центр управления «Новой жизни».

За десятки километров от урановой шахты, в бункере командного пункта стратегических ракетных войск, полковник Зубов проводил инвентаризацию оставшихся в живых. Бетонные стены бункера, когда-то символ безопасности, теперь казались стенами склепа.

Из ста двадцати человек персонала выжило восемьдесят семь. Остальные исчезли во время четвертой волны аннигиляции – излучение сумело проникнуть даже сквозь толщу земли и бетона, хотя и с меньшей эффективностью. Они испарились на глазах своих товарищей, оставив после себя лишь облачка пыли и застывшие крики ужаса на лицах тех, кто видел их последние мгновения.

– Связь с Москвой? – спросил Зубов у связиста, чье лицо за прошедшие дни состарилось на десять лет. Глубокие тени под глазами превратили его в живого мертвеца.

– Нет ответа, товарищ полковник, – голос связиста был полон гнетущей безнадёжности. – Ни от гражданских властей, ни от военного командования. Только белый шум и… и странные звуки.

– Звуки? – Зубов напрягся. – Какие звуки?

Связист сглотнул, его кадык дёрнулся как пойманное насекомое.

– Похоже на… на дыхание, товарищ полковник. Словно кто-то стоит у микрофона и просто… дышит. Иногда мне кажется, что я слышу слова, но они на каком-то непонятном языке.

Зубов обменялся взглядами с начальником медчасти. Тот едва заметно покачал головой – галлюцинации от стресса.

– Другие?

– Сигнал от научно-исследовательской станции «Сибирь-3». Они сообщают, что выжило около сорока человек из персонала.

Зубов медленно подошел к стратегической карте на стене. Красные флажки, обозначавшие активные военные объекты, теперь казались издевательской декорацией. Армии больше не существовало. Страны, возможно, тоже.

– А что с ракетами? – тихо спросил он.

– Все системы в боевой готовности, товарищ полковник, – ответил дежурный офицер, механически выполняя свои обязанности в мире, где приказы и протоколы стали бессмысленными. – Шахты не пострадали. Теоретически мы можем запустить.

– По кому? – горько усмехнулся Зубов. – Мы даже не знаем, кто ответственен за… это. И остался ли вообще кто-то на поверхности.

В этот момент система связи вдруг ожила, и из динамиков раздался четкий голос, от которого у всех в комнате по спине пробежал холодок:

«Всем военным объектам Российской Федерации. Говорит генерал армии Бородин. Код подтверждения «Полярная звезда-Дельта-Семь». Приказываю немедленно прекратить любые враждебные действия и подготовиться к эвакуации персонала в Центральный хаб. Повторяю…»

Голос звучал почти правильно. Но было в нём что-то искаженное, словно каждое слово проходило через фильтр, коверкающий человеческую речь до состояния пародии.

Зубов напрягся. Код был верным – высший уровень командования. Но что-то в голосе, в формулировках казалось… неправильным.

– Проверка кода, – приказал он, и его собственный голос прозвучал хрипло, словно сдавленный невидимой рукой.

Связист быстро сверил последовательность с секретными документами:

– Код верный, товарищ полковник. Это действительно генерал Бородин.

– Или кто-то, кто знает коды, – задумчиво произнес Зубов. – Подумайте сами – мы несколько дней не могли ни с кем связаться, а теперь вдруг чистый сигнал и правильные коды?

Он прошелся по командному центру, размышляя вслух, а его шаги эхом отдавались от бетонных стен:

– Если бы я хотел добить выживших, я бы именно так и поступил. Выманил бы их из укрытий обещанием спасения. Заставил бы их добровольно покинуть единственное безопасное место.

– Что будем делать, товарищ полковник? – спросил молодой лейтенант, чья кожа приобрела болезненно-желтоватый оттенок под искусственным светом бункера.

Зубов на мгновение закрыл глаза, принимая, возможно, самое важное решение в своей жизни.

– Мы остаемся здесь, – наконец сказал он. – Как минимум, на месяц. У нас достаточно припасов. Разведаем местность. Малыми группами, с максимальной осторожностью. Нам нужна реальная картина того, что происходит на поверхности.

Он повернулся к офицерам, и в его взгляде читалась стальная решимость:

– И еще. Если это действительно какое-то оружие выборочной аннигиляции материи, как мы предполагаем, то оно может быть активировано снова. Поэтому никто не покидает защищенный периметр без крайней необходимости. Только в составе разведгрупп. И запомните: не верьте ничему, что увидите или услышите на поверхности.

Его слова были встречены молчаливым согласием. Каждый в этом бункере понимал, что старый мир закончился, и теперь они играют по новым правилам. Правилам выживания в мире, населённом призраками и чудовищами, вышедшими из кошмаров человечества.

В горах Швейцарии Питер Сорос наблюдал за прогрессом операции «Сбор». На огромных экранах командного центра отображались карты с отметками обнаруженных выживших – красные точки пульсировали, словно капли крови на чёрном полотне.

– Всего зафиксировано восемьсот двенадцать точек потенциального выживания, – докладывал руководитель поисковой операции, изможденный мужчина с искусственно молодым лицом, на котором пластические операции создали жуткую маску вечной юности. – Преимущественно военные бункеры, глубокие шахты, некоторые подводные исследовательские станции. По предварительным оценкам, до двухсот тысяч случайно выживших.

– Двести тысяч, – задумчиво повторил Сорос, перекатывая цифры на языке, словно дегустируя редкое вино. – Больше, чем мы ожидали. Слишком много.

– Что с ними делать? – спросил один из членов исполнительного комитета, седой мужчина с холодными голубыми глазами, в которых плескалось нечто, напоминающее голод. – Они не входят в наш план.

Сорос рассматривал карту, анализируя расположение точек выживания. Его длинные пальцы скользили по голографическому изображению, оставляя следы, похожие на царапины.

– Большинство из них не представляет угрозы, – произнёс он с едва заметной улыбкой. – Изолированные группы без ресурсов, без связи, без понимания того, что произошло. Они либо уничтожат себя сами в борьбе за оставшиеся ресурсы, либо… – его улыбка стала шире, обнажая зубы, идеально ровные и белые, как искусственные, – …станут полезным генетическим материалом в будущем.

– А военные объекты? – спросил другой член комитета, женщина с острым лицом хищной птицы. – Особенно российские и китайские ядерные бункеры? Они всё ещё могут нанести удар.

– За ними нужен особый контроль, – согласился Сорос. – Специальные группы уже направлены для… переговоров. У нас есть внедренные агенты, знающие коды и протоколы. Те, кто согласится сотрудничать, будут эвакуированы. Остальные останутся там, где они есть. Навсегда.

– А если они решат нанести ответный удар? – нахмурился седой. – У русских все еще есть рабочие МБР. И они наверняка догадываются, что произошло.

– У них нет цели, – пожал плечами Сорос. – Они не знают, кто ответственен и где находятся центры управления. К тому же, мы контролируем большую часть орбитальных систем. Любой запуск будет перехвачен. – Его голос звучал с уверенностью человека, для которого смерть миллиардов была лишь строкой в отчёте.

Он подошел к голографической модели Земли, вращающейся в центре зала. Планета выглядела больной – огромные тёмные пятна покрывали континенты, словно гангрена, расползающаяся по телу.

– Джентльмены, мы преодолели самый сложный этап, – объявил он, расправляя плечи. – Планета очищена от избыточной биомассы. Наши комплексы полностью автономны и защищены. Производство роботов-строителей идет по графику. Теперь нам нужно сосредоточиться на следующей фазе – трансформации инфраструктуры и подготовке к запуску «генетической программы».

Слова Сороса были встречены одобрительными кивками. Члены комитета – политики, финансисты, военные, ученые – все они годами готовились к этому моменту. Вложили миллиарды в проект. Рискнули всем ради видения будущего, которое теперь становилось реальностью.

– А что с теми из наших людей, кто может… сомневаться? – осторожно спросил молодой мужчина в конце стола, представитель научного крыла проекта. Его взгляд нервно метался по комнате, а пальцы не прекращали выстукивать беспокойный ритм. – У нас есть сведения, что некоторые ученые и технические специалисты проявляют признаки… моральных колебаний.

Сорос улыбнулся – тонкая, холодная улыбка, превратившая его лицо в застывшую маску. Его глаза остались мёртвыми, как у акулы.

– Морально колеблющиеся исключаются из проекта, – произнёс он с мягкостью, от которой у присутствующих пробежал холодок по спине. – Мы не можем допустить, чтобы личные эмоции ставили под угрозу наш план. Если кто-то не способен принять необходимость действий, которые мы предприняли… что ж, планета сейчас весьма просторна. Они могут найти себе место где-нибудь подальше от наших хабов.

Все понимали, что это означает. Изгнание равносильно смертному приговору в мире, где инфраструктура разрушена, а ресурсы контролируются «Новой жизнью». Смерть от голода, холода или от рук существ, которые больше не были людьми.

Сорос оглядел собравшихся и поднял бокал с шампанским – рубиновая жидкость переливалась в свете ламп, напоминая свежую кровь:

– За новый мир, джентльмены. Мир, который мы заслужили.

Через неделю после финальной волны аннигиляции первые роботы-строители начали работу. Гигантские машины, больше похожие на механических пауков со множеством суставчатых конечностей, методично разбирали останки цивилизации. Их движения были зловеще-синхронизированными, словно все они управлялись единым разумом.

Небоскребы Нью-Йорка, Токио, Шанхая подвергались демонтажу этаж за этажом. Металлические когти вырывали стальные балки, словно кости из тела. Материалы сортировались, перерабатывались, использовались для новых, экологичных конструкций или возвращались в природный цикл.

На месте огромных мегаполисов высаживались леса – безупречные ряды генетически модифицированных деревьев, растущих с неестественной быстротой. Реки и озера очищались от загрязнений специальными нанороботами, пожирающими всё, что не соответствовало идеальным параметрам. Природа начинала возвращать территории, отнятые у нее человеком за тысячелетия – но это была уже не та природа, что существовала раньше. Синтетическая природа, созданная по образу и подобию своих творцов.

В защищенных хабах «Новой жизни» кипела работа по созданию инфраструктуры «идеального общества». Лаборатории генетических исследований, системы жизнеобеспечения, транспортные сети, соединяющие отдельные поселения избранных. Всё функционировало с пугающей эффективностью механизма, в котором человеческий фактор был сведён к минимуму.

А в промежутках между этими центрами цивилизации выжившие случайно люди пытались адаптироваться к новой реальности. Они формировали общины, искали друг друга, пытались понять, что произошло. Некоторые сходили с ума от осознания масштаба катастрофы, бросаясь с высоких зданий или перерезая себе вены. Другие находили в себе силы продолжать жить, цепляясь за мизерные шансы на будущее.

В разрушенной церкви на окраине маленького городка в Айдахо группа выживших собралась вокруг умирающего священника. Старик, чьё тело было наполовину раздавлено рухнувшей балкой, с трудом шевелил губами, произнося последние слова:

– Это не конец… а начало. Апокалипсис… не просто разрушение… а откровение. Завеса спала… и мы видим… настоящих хозяев этого мира…

Священник умер с закатившимися глазами, а его последние слова повисли в воздухе, словно проклятие. Той же ночью выжившие увидели в небе странные огни – не вертолеты, не дроны, а что-то другое. К утру от группы не осталось ничего, кроме брошенных пожитков и следов борьбы.

Так начиналась новая эра человечества – разделенного, травмированного, балансирующего на грани исчезновения. И никто из выживших не знал, что уже запущен механизм нового апокалипсиса – биологическая бомба, созданная одиноким ученым как последний акт возмездия за уничтоженный мир.

В лабораториях под «Эдемом-1» учёные «Новой жизни» уже фиксировали первые аномалии в образцах воздуха. Микроскопические организмы, слишком малые, чтобы их заметили системы фильтрации, но достаточно сложные, чтобы изменить саму природу тех, кого они заражали.

В глубине швейцарских Альп Питер Сорос смотрел на мониторы, где красные точки – обнаруженные выжившие – одна за другой меняли цвет на чёрный. Потеря контакта. Его идеально сконструированное лицо впервые за долгое время исказилось в гримасе беспокойства.

А в свинцовой капсуле, захороненной глубоко под руинами московской лаборатории, таймер неумолимо отсчитывал последние часы до полной активации штамма MGN-7 – вируса, который не убивал тело, но уничтожал всё человеческое в душе.

Мосин, даже уйдя из жизни, всё ещё наблюдал за своим творением. Его месть только начиналась…