Читать книгу: «Коллекция. Оседлавшие бурю», страница 2

– Что вы делаете, шевалье?

– Остаюсь.

– Вы не слышали меня?

– Слышал, господин маркиз, но не уверен, что могу выполнить ваш приказ.

– Как знае…

– Это неприятель!

Громкий крик прервал маркиза на полуслове. Он тут же позабыл обо мне и стал отдавать приказы. Все засуетилось и задвигалось, а я продолжил поспешно снимать с себя лишние доспехи. Набедренники лежали на земле. Наплечники я не мог снять без посторонней помощи – они были на заклепках. Горжет, немного подумав, я тоже решил оставить. Я сделал пару шагов вперед и назад, и даже позволил себе подпрыгнуть на месте. Кажется, можно было занять свое место. Жаль, что шлем остался где-то рядом с кромкой леса – он мне теперь был нужен даже больше, чем раньше.

Я не стал лезть на рожон, заняв место за спинами третьей линии. Против атаки кавалерии во фронт я все равно ничем не мог помочь, а вот присоединиться к подкреплениям – вполне.

Сквозь спины своих новых соратников я видел приближающуюся рысцой линию рейтар. Судя по цветам, я уже встречался с этими рейтарами во время атаки Лопиталя. Что же, пришло время посчитаться.

Рейтары держали почти ровную линию, которая начала ломаться только после первых выстрелов из пистолетов, которые принимала на себя первая линия пикинеров. Когда рейтары стали уходить, так и не ввязавшись в ближний бой, раздались приказы на смену линии – из-за спин пикинеров выдвинулись мушкетеры, давшие по спинам рейтар не вполне стройный, но вполне успешный залп.

Из задних линий стали выскакивать легковооруженные солдаты, которые подхватывали раненых и оттаскивали их с передовой. Я присоединился к ним. Схватил под руки пикинера, зажимавшего рану на боку – пуля пробила кирасу. У него было мало надежды, но оставлять его на первой линии, так или иначе, было нельзя. Я тащил его все дальше от первой линии, пока кто-то не положил мне руку на плечо. Я поднял голову и уткнулся в старческий взгляд человека, у которого совсем не было доспехов или оружия.

– На этом все, солдат.

Я оставил раненого и вернулся в строй. Пауза после атаки рейтар сменилась совместной атакой легкой кавалерии и драгун, которые вели огонь из-за спин гусар.

Это не было страшно – гусарам было не пробиться через линию копий, по крайней мере, пока, а наши мушкетеры вполне давали бой драгунам, благо стрельба шла вразнобой.

Я теперь был в третьей линии, и хорошо видел все, что происходило впереди. Прямо на меня, огибая выставленные пики, выскочил гнедой жеребец без всадника. Я едва успел отскочить в сторону, и жеребец снес не меня, а стоявшего чуть за мной парня, который до этого сопровождал меня к полковнику. Через считанные мгновения перепуганного зверя все же успокоили навсегда, но парень уже был мертв.

И в этот момент из-за спин спешенных драгун появились кирасиры. Не могло быть и речи о стройной линии удара, но их было много, а наша линия пик была сломана. Они начали стрелять из пистолетов – мушкетер по левую руку от меня упал замертво с пробитой головой – а после этого врубились в наш строй.

Большой скорости не было, поэтому удар не смел первые линии, но кирасиры, прорвавшись через пики, начинали рубить мушкетеров. Я закрыл одного из них, отбив удар сверху своей саблей, а в это время кирасира стащили из седла с другой стороны и добили. Однако буквально в ту же брешь в строе тут же ворвался еще один кирасир – он только теперь выстрелил из своего пистолета, но я не видел, куда он попал. Отбросив пистолет, кирасир поскакал прямо на двоих солдат, все еще стоявших над телом его соратника. Я устремился наперерез и бросил в голову лошади саблю, стараясь попасть в глаза. Не знаю, попал ли я именно по глазам, но лошадь сбилась, встала на дыбы, сбрасывая всадника, а потом стала метаться, сшибая и наших солдат и вступивших в рукопашную драгун.

На миг я окинул бой взглядом и понял, что пехота сейчас дрогнет. Первой линии больше не было, как и большей части второй. По сути, сейчас я и другие легковооруженные солдаты были на передовой и, конечно, следующая атака нас сметет.

Я посмотрел на приближающегося противника. Здесь уже не было тактики – смешались и гусары, и кирасиры, и драгуны. Мелькнули знамена. Я наклонился и взял из рук мертвого пикинера его оружие – больше мне ничего не оставалось.

Я смотрел прямо на приближающуюся смерть, забыв, как буквально пару часов назад – или когда началась эта битва? – зажмурил перед ней глаза. Они были уже на расстоянии выстрела из пистолета, я видел их очень хорошо и четко, не видя больше ничего.

Именно поэтому я сначала услышал, а только потом увидел атаку нашей кавалерии, буквально скосившую переднюю линию неприятеля.

– Это Лопиталь! Слава маршалу!

Я моргнул, начал поворачивать голову, но тут прямо на острие моей пики на полном скаку наткнулся жеребец, понесший одного из рейтар. Я не удержался на ногах и отлетел назад, врезавшись с лязгом в кого-то в доспехах. Этот кто-то послал мне проклятия по-итальянски, но я, не слушая, вскочил на ноги и поспешил к сброшенному рейтару.

У меня вновь не было меча, поэтому я с разбегу врезался в него, пока он пытался подняться, а потом стал бить его кинжалом, пока из его рта не пошла вспененная кровь.

Вокруг раздавались крики, и среди воплей боли и молитв я слышал радостные восклицания:

– Лопиталь! Монжуа, Нотр-Дамм! Это резерв! Сиро пришел на помощь.

***

– Построиться! Пикинеры – в первый ряд!

Музыка битвы тут же сменилась. Зазвучали полковые барабаны. Над потрепанным полком, заглушая крики, грохот и лязг, начали разноситься приказы. И полк, как некий причудливый механизм, зашевелился, заскрипел зубчатыми колесами и ременными приводами. На места выбывших вставали новые люди – фигурки, движимые невидимым заводом, спрятанным под доской поля битвы. И оказалось, что пьемонтцы, которые только что из последних сил держали строй под натиском имперской кавалерии, это не толпа вооруженных мужчин, а стальной кулак. И теперь была его очередь наносить удар.

Я все еще был с Пьемонтским полком, когда он перешел в контратаку, оставляя за собой небольшой отряд для прикрытия раненых. Ближайший барабан находился довольно далеко от меня, и все же ритм, который он задавал – повелительный, бодрый, не терпящий сопротивления – овладел мной. Я подстроился под марш второй линии, за которой находился.

Душа опустела, но не лишившись чего-то, а будто бы освободившись для чего-то, для кого-то чувства, которое было для меня некоторой новостью. Я определил его для себя, продолжая мерно идти вперед на расстроенные ряды имперской конницы и видя, как некоторые солдаты, шедшие впереди и рядом со мной, падали, становясь жертвами беспорядочного огня рейтаров и драгун. Это было чувство единства – меня не было, были только мы. И мы ломили. Я, помимо своей воли, растянул губы в широкой улыбке и поудобнее перехватил шпагу, подобранную мной рядом с телом одного из погибших капитанов Пьемонтского полка.

Противник не хотел отпускать победу, которая, казалось, уже была у него в руках. В наш строй врезалась группа кирасир – они пытались добраться до знамени и полковника. Но теперь судьба была на нашей стороне – кирасиры разбились о пикинеров, а тех, кто прорвался, изрубили солдаты глубины построения – белый крест на большом черном полотнище, а также стяг маркиза с серебряным орлом все еще возвышались над нашим строем.

После этого противник дрогнул – гусары, которым легче всего было управлять своими конями, стали отступать. За ними попятились и остальные.

Лишь раз еще имперцы отозвались попыткой контратаки. Это было слева от меня – они били в край нашего построения, рассчитывая пробиться через брешь между пьемонтцами и прикрывавшими нас всадниками из резерва. Это была атака обреченных.

Я видел, как рыцари с полковыми знаменами Полка де Вера врезались в наш строй. Некоторые из них наткнулись на две-три пики одновременно. Другие, отклонив пики или просто миновав их, врубились в первую линию, увязая в ней без продвижения. Здесь их стаскивали с коней и добивали на земле или расстреливали мушкетеры. Финалом этой отчаянной попытки был удар во фланг и в спину увязшим кирасирам со стороны нашей кавалерии резерва. Знамена дернулись, потом одно исчезло в гуще боя, а второе продолжало горделиво держаться – жаль, что ветер не наполнял его. Наконец, пало и оно.

– Эй, не стой, приятель.

Солдат, шедший за мной, беззлобно, но чувствительно пихнул меня в плечо. Мне захотелось тут же поставить нахала на место, но я остановил себя – он не мог знать, кто я. Кроме того, он был прав – я сбился с шага, глядя на гибель врага.

Я все же не удержался и бросил еще один взгляд налево и увидел одно из захваченных знамен в глубине нашего строя – его выносили из боя.

По большому счету, здесь все было кончено. Противник отступал, оставляя за собой трупы, а также раненых и сдающихся. Раненых пока оставляли, а пленным спутывали руки и отправляли к обозу вместе с сопровождением.

Мимо нашего строя промчался молодой всадник без доспехов. Я рванулся вперед, расталкивая мушкетеров второй линии.

– Гонец! Что на правом фланге?!

Однако он промчался слишком быстро и, скорее всего, даже не услышал мой крик.

Прямо впереди, за мельтешением отступавшего противника, вдруг показались наши знамена. Их заметил не только я – по всему строю пронесся вздох, исполненный осторожной, но искренней радости. Я же продолжал шарить взглядом по приближавшимся полотнищам, пытаясь понять, кто это движется.

Понятно было, что это кавалерия. Но кавалерия левого фланга была большей частью разбита. Сиро атаковал с фланга – его знамена я видел. Один раз мелькало знамя Лопиталя – он поддерживал Сиро. Я остановился, как вкопанный, и солдат, шедший за мной, налетел на меня, обложив бранью. Но я даже не обратил на него внимания.

Не может быть. Герцога не может здесь быть, потому что не может быть никак. Но и ошибки быть не может – если это наша кавалерия, то она может быть только с правого фланга. А это значило, что пока мы здесь терпели поражение от правого крыла неприятеля, герцог, в свою очередь, разгромил или, по крайней мере, опрокинул левое его крыло, затем прошел по тылам имперцев и вышел в спину их правому крылу. А это в свою очередь означало, что мы или уже победили или очень близки к победе.

Я вскинул руки вверх и закричал от радости, не скрывая чувств и ловя на себе удивленные взгляды проходивших мимо пьемонтцев. Вспышка радости, впрочем, дав мне сил, тут же уступила место новой сосредоточенности – нужно было закрепить победу и, по возможности, превратить ее в разгром. И пускай именно я мало что мог для этого сделать, я поспешил вперед, пытаясь добраться до свиты маркиза д’Андело.

– А, вы живы, де Гер…

Д’Андело лежал на носилках, которые несли трое солдат и один офицер. Он был без кирасы и держался за окровавленный, перетянутый повязкой правый бок.

– Вам не следует быть здесь, господин маркиз.

– Ерунда! Мой полк идет в атаку, а я отлеживаюсь среди слуг и обозных баб?

Несмотря на браваду, выглядел д’Андело паршиво, и я не стал бы ручаться за то, что он доживет до сегодняшнего вечера.

– Гонец, который проносился мимо нас, ничего вам не сообщил?

– Он сказал, что другие полки центра тоже перешли в атаку, и что мы отбили часть наших пушек.

– А о монсеньоре герцоге есть новости?

Носилки качнулись, лицо д’Андело исказила гримаса боли, и он нашел в себе силы лишь для того, чтобы отрицательно помотать головой. Немного придя в себя, маркиз отвернулся от меня, откинулся на носилках и крикнул – точнее хотел крикнуть, но получилась жалобная просьба:

– Вина!

Я не стал его больше ни о чем спрашивать. Пока можно было выдохнуть – полк шел вперед, не встречая сопротивления. Противник откатился назад, завязавшись в драке с всадниками, которых – я надеюсь – вел герцог.

Пространство перед наступавшим строем расчистилось. Теперь мы шли вперед, ожидая другого приказа.

Я увидел, что к нам приближаются всадники под нашими знаменами, среди которых я узнал знамя герцога. Значит, я не ошибся – мы действительно были близки к победе. Один из офицеров приподнялся к д’Андело, который, казалось, был близок к впадению в беспамятство, и что-то ему негромко сказал. Маркиз обессилено махнул рукой, после чего последовали приказы по полку остановить движение.

Пока всадники приближались, строй расступался перед носилками, которые, в свою очередь, перемещались к фронту. Я шел рядом и заглядывал в лица солдат. Видимо, маркиз был хорошим полковником, потому что многие солдаты смотрели на него с явной тревогой.

Герцог был здесь собственной персоной. Его начищенные доспехи ухитрялись блестеть даже в этот пасмурный день. Белые перья на шлеме несли на себе несколько капель крови, а на обнаженном мече было не несколько капель – он был в крови по рукоять.

Герцог показал своей свите остановиться, а сам подъехал ближе к носилкам и поднял забрало своего шлема.

– Добрый день, господин маркиз. Что можете сказать?

– Все атаки противника отбиты, после этого мы перешли в наступление. Пьемонтцы не посрамили свою честь.

Несмотря на свое состояние, маркиз откуда-то изыскал силы, чтобы отвечать четко и достаточно громко – его слова услышали многие солдаты первой линии.

– Понятно. А почему вы ранены?

– Так получилось, монсеньор герцог.

– Будьте аккуратнее. Мой врач окажет вам помощь. Отправляйтесь к нему немедленно – мои люди вас сопроводят.

Герцог, не оборачиваясь, сделал знак рукой, и от его свиты отделились два всадника в легкой броне.

– Благодарю, монсеньор герцог, но я бы предпочел остаться со своими людьми.

Герцог, который в этот момент смотрел в сторону продолжавшейся баталии, обернулся и вновь бросил взгляд на д’Андело:

– Нет, запрещаю. Сейчас от вас нет толку. Мой врач вам поможет, а здесь справится один из ваших офицеров.

По лицу д’Андело было видно, что он хотел бы еще поспорить, но герцог уже не смотрел на него. Его взгляд бродил по рядам пехотинцев и, наконец, упал на меня.

– Де Гер! Я думал, ты помер! Как тебя занесло в пехоту?

– Долгая история. Вы позволите присоединиться?

– Конечно! А почему ты на ногах – где Сарацин?

У меня перед глазами всплыла морда Сарацина и мольба в его глазу, но я не показал свои настоящие чувства:

– Убит.

– Нда… жаль, хороший был скакун. Ладно, за мной подарок. Так…

Он посмотрел на двоих молодых людей из свиты, которых до этого подозвал для помощи маркизу, а после этого ткнул в одного из них:

– Ты – уступи.

Парень замешкался и растерянно глянул на герцога, а потом на меня. Он, очевидно, думал, что пробудет весь этот день в седле, и его трудно было за это винить.

– Уступи-уступи. Де Гер половины из вас стоит, а вынужден мерить поле боя пешком, как какой-то крестьянин. Как доставишь господина маркиза к моему шатру, отдай приказ начинать готовиться к пиру.

Я принял поводья и благодарно кивнул парню – кажется, это был один из шевалье с Юга. Его кобыла оказалась не чета Сарацину, но таких, как Сарацин вообще было трудно найти. Тем не менее, я быстро освоился и поравнялся с герцогом, который уже вернулся к своей свите.

– А что им дальше делать?

– Кому?

– Пьемонтцам.

– Ах, им. Лопиталь распорядится.

– Он жив?

– Да, ранен в руку. Как я и ожидал, левый фланг развалился.

– Простите, монсеньор герцог.

– Прощаю.

– А как вообще наши дела? Мы побеждаем?

– О, да. Правда, еще осталась испанская пехота.

***

Я бросил злой взгляд на ощетиненный пиками строй, а после этого развернул кобылу и, пустив ее рысцой, направился к знаменам герцога. Мимо меня проносились отступавшие всадники. Чуть в стороне организовано отходили потрепанные пехотные полки. Я поискал глазами знамена пьемонтцев, но не нашел – возможно, они были с другой стороны от испанского построения.

Это была третья атака на окруженные терции. В первой я не участвовал – герцог отправил меня к Гассиону, всадники которого атаковали имперский лагерь.

Тот бой тоже прошел мимо меня – когда я добрался до лагеря имперцев, обоз уже был захвачен, а вошедшие в раж кавалеры хвалились тем, что разбили самого генерала Бека, который спешил на помощь имперской армии. Это было очень сомнительно – скорее разбиты были небольшие силы прикрытия. Бек все еще был в деле, и он мог быть совсем неподалеку, поэтому сопротивление терций нужно было сломить любой ценой и как можно быстрее.

Гассион отправил со мной одного из своих лейтенантов, приказав ему передать герцогу захваченное имперское знамя. Разумеется, мне он знамя не доверил, опасаясь того, что я присвою его славу. Это было понятно.

Во второй атаке пехотные полки завязали бои, связывая терции, но атака кавалерии разбилась о четкую работу мушкетеров. Мы не смогли пробиться. Я не лез на рожон, но даже так увидел, что испанцы, истощаясь и редея, пока не собирались сдаваться. Ожидая Бека или просто из профессиональной гордости, они встали намертво, будучи готовыми, кажется, и вовсе сражаться до последнего. Это было неприятно. Хотя я их понимал – из всех имперских сил, именно испанские терции были покрыты славой наиболее стойких и победоносных войск.

Где-то на краю разума я осознавал, что, если мы одолеем терции, герцог тут же станет считаться выдающимся полководцем, а его успех сулил успех и мне.

Однако и третья атака была отбита. Я не понял, что именно произошло – мы почти пробили строй и вырвались на свободное место внутри каре. Я уже видел вытоптанное пространство, усеянное ранеными и убитыми. На этот раз я волею судьбы оказался близко к первой линии, и лишь благодаря драгуну, скакавшему впереди, избежал мушкетной пули. Когда драгун свалился с лошади, мне пришлось занять его место в первом ряду. Ни пистолета, ни мушкета у меня не было, поэтому я просто пришпорил коня и направил его прямо на неприятельский строй.

Получилось шпагой отклонить пику справа от себя, а пика слева счастливо прошла мимо меня, кажется, совсем чуть-чуть коснувшись кирасы. Лошадь всем весом обрушилась на бронированного пикинера и опрокинула его. Я подхлестнул испуганного зверя, чтобы он не понес меня от страха и начал рубить и колоть сверху вниз. Так удалось вклиниться.

Рядом со мной появились бронированные кавалеры, которые пробивались в брешь, не давая пехотинцам восстановить строй. Я работал без устали, защищая ноги, которые больше не несли на себе никакой брони. И старался продолжать продвигаться. Полная остановка не сулила мне ничего хорошего.

Становилось легче – я оказался за строем бронированной пехоты, теперь мне противостояли в основном мушкетеры и легкобронированные солдаты с мечами.

Эта атака должна была закончиться успехом – одна пробитая сторона каре в одном единственном месте, и у противника все рассыплется. Даже небольшой отряд всадников сможет разнести строй ударами с тыла, а если в это время с фронта будет поджимать пехота…

Барабаны дали сигнал отступления. Я отмахнулся от обломка пики, которым меня попытались поразить в лицо, не глядя рубанул по тому месту, где должна была быть голова атаковавшего, услышал чавкающий звук и бросил взгляд назад.

На конях оставались только трое кавалеров, считая меня, а сама брешь в первой линии спешно закрывалась мечниками. Некоторые из них поднимали пики павших соратников. Я зарычал от досады и стал разворачиваться. Кобыла – плохо обученная, не ровня Сарацину – обезумела окончательно и стала на дыбы. Но это пришлось даже кстати, потому что напиравшие солдаты противника отпрянули от взбрыкнувшей лошади, а я, вцепившись в поводья что есть сил, чудом удержался в седле и смог воспользоваться заминкой, чтобы направить кобылу прямо на спины закрывавших брешь солдат.

Разбросав их, я вырвался из ловушки. Кажется, это удалось только мне. Только через три сотни шагов я начал останавливать разгоряченную кобылицу.

Мы снова были отброшены, а знамена с шипастым крестом Святого Андрея продолжали держаться, непокорно восставая против судьбы. Но мы были близки. Следующая атака все завершит – в этом не могло быть сомнений.

Герцог не участвовал в этой атаке, наблюдая с расстояния. Он спешился, снял шлем и устроил себе небольшой завтрак, используя вместо стола седло своего скакуна. Разумеется, у него с собой было и вино, за которое отвечал отдельный человек в свите – кажется, какой-то мелкий шевалье из Вандеи.

Герцог заметил мое приближение и отвлекся от небольшого куска сыра, который он нарезал боевым кинжалом – впрочем, это было первое дело этого клинка в этот день.

– Снова неудача?

– Они не сдаются!

– Спокойно. Сдадутся. Никуда не денутся. Снаряды и порох у них заканчиваются, а Бека все нет и, судя по разъездам, в ближайшие часы не будет. Де Рену, дай де Геру флягу.

Я благодарно принял флягу и сделал несколько жадных глотков прохладного вина. В голове стало проясняться, а сердце забилось ровнее.

– Вы будете участвовать в следующей атаке?

– Чуть позже – завтрак.

– Солдаты сражаются лучше, когда видят, что вы с ними.

– Ну и что, мне все бросить теперь? Не волнуйся, де Гер, испанцы никуда не денутся.

Герцог отвернулся и окликнул одного из своих спутников:

– Бонферас, отправляйся к Лопиталю, передай ему, чтобы не лез вперед без приказа.

После этого, вернувшись к сыру, герцог снова обратился ко мне:

– Гассион атакует с севера, Лопиталь тоже наготове. У нас полное превосходство, теперь можно не торопиться.

Со стороны поля боя появился всадник. Он пришпоривал коня, как мог, направляясь прямо к нам. Герцог нахмурился и отбросил от себя сыр, тут же взяв прилежно поданную ему салфетку для рук.

– Они сдаются! Монсеньор герцог, они хотят переговоров!

Всадник чуть ли не на скаку спрыгнул с седла и поспешил к герцогу, держа в руках свернутый лист бумаги. Герцог принял листок, быстро пробежал его глазами, улыбнулся уголками губ и ткнул меня им в грудь.

– Это победа, де Гер!

Я взял листок и стал читать. Написано было по-французски. Это была короткая записка, в которой испанский командующий предлагал обсудить условия капитуляции. Я бросил взгляд на подпись. Затем прочитал ее еще раз. Затем снова прочитал всю записку. После этого я скомкал записку и посмотрел на испанский строй, напоминавший мне раненого волка, сжавшегося и подобравшегося для последней в своей жизни схватки.

Записка была обращена к герцогу, поэтому он изволил сам возглавить группу для переговоров, включившую в себя в итоге почти всю его свиту. Разумеется, всем хотелось получить свой кусочек победы, даже тем, кто ни разу за этот день не обнажил меч.

Я присоединился к этой компании, держась поближе к герцогу, но не стремясь занять место по правую или левую руку от него – там все было уже занято.

– Рысцой!

Свита перешла на рысцу, и мне тоже пришлось. Что он делает? Со стороны испанских позиций видно не переговорщиков, а набирающую ход кавалерию. Я бросил взгляд на спину герцога, который так и не надел обратно свой шлем, и теперь его черные волосы свободно развевались по ветру.

И тут со стороны испанской первой линии послышались выстрелы. Стреляли по нам. Я чертыхнулся, выхватил из рук одного из кавалеров белое полотнище и поскакал в сторону терции, пытаясь показать, что это не атака. Прозвучало еще несколько выстрелов. Они не были опасны – герцог был еще далеко от испанцев. До меня донеслось, съеденное расстоянием и шумом ветра в моих ушах, сказанное по-испански:

– No disparen! No disparen!

Кто-то в рядах неприятеля осознал произошедшую ошибку. Выстрелы прекратились. Я стал гарцевать в виду испанского строя, пытаясь поднять белый флаг повыше, чтобы больше таких недоразумений не было.

Однако это было больше не нужно. Я обернулся назад и увидел, что герцог повернул в сторону от неприятеля и теперь уходил ближе к позициям нашей пехоты. Я вновь подхлестнул кобылу и поспешил за ним.

Когда я нагнал свиту, до меня донесся голос герцога, и он явно был очень недоволен:

– Готовьте общую атаку. Всех. Гассиона, пикардийцев, шотландцев, Сиро. Самое жалкое отребье, которое сегодня под нашим флагом. Если надо, выведите на поле боя лекарей, слуг и поваров…

– Монсеньор герцог!

Я пытался поравняться с ним, но он даже не обернулся на мой возглас.

– Ждите моего сигнала. Мне нужны их знамена, вы поняли? Каждому, кто принесет мне знамя, даю сто ливров.

– Монсеньор герцог! Это ошибка! Они решили, что это атака.

Герцог глянул на меня, как на досадную помеху, а затем снова отвернулся.

– Посмотрите на меня!

После этого восклицания на меня посмотрели все, кто его услышал, кроме герцога. Наконец, очень медленно и размеренно голову повернул и он.

– Они увидели отряд всадников при полном доспехе и со знаменами, который быстро двигался в их сторону. Что им было думать? Дайте им еще одну возможность сдаться.

– Нет. Я не потерплю такого отношения к себе. У них была возможность, они ею не воспользовались. Теперь я возьму свое.

– Тогда дайте мне возможность избежать лишнего кровопролития!

– Что? Тебе? Это с чего бы?

– Потому что я прошу вас об этом, монсеньор герцог. Вы знаете, я верен вам, как никто, притом, что я не связан с вами никакими обязательствами. И я никогда не просил вас ни о чем. Все милости, полученные мною от вас, это ваше решение, ваше желание. Сейчас я в первый раз в жизни прошу вас – дайте мне возможность убедить их сдаться.

Герцог смотрел мне прямо в глаза, и я не собирался отводить взгляд. Наконец, он отвернулся, а потом хлопнул себя по закрытому доспехом колену.

– Черт бы тебя побрал, де Гер! Ну, почему тебе нужно обязательно залезть в самую грязь по колено?! Ладно, черт с тобой. Будет тебе возможность. Убирайся, пока я не передумал!

Я благодарно кивнул и направил лошадь в сторону испанцев.

– Де Гер!

Герцог успел за мгновение до того, как я пришпорил бы кобылу.

– Де Гер, мне нужны их знамена. Они отдадут их или я возьму их сам. Ты понял меня?

Я кивнул и поскакал вперед, не оборачиваясь.

2

***

– И в этот момент ваш отец вваливается в трактир без штанов, но в шлеме и в сорочке залитой кровью. В одной руке окровавленный кинжал, в другой – деревянный ковш. Глаза бешеные, а под черными усищами оскал. Ну, мы опешили – оно понятно. Он выглядел так, будто шведы атаковали его прямо из дырки в уборной. Обводит нас взглядом, приосанивается – все это с голым задом – и спокойным тоном говорит: «Синьоры, мне показалось, что неприятель предпринял смелую вылазку в наш лагерь. Я счел возможным ему помешать.» Мы, разумеется, в хохот. А рядом с уборной в этот момент лежали четыре шведа, нашинкованных на фарш для колбасы.

Да, вы ешьте, юноша! Разумеется, это не роскошная кухня вашего доброго дядюшки, о которой даже в Венгрии ходят легенды. Но и стыдиться мне нечего!

Я бросил сомневающийся взгляд на колбаску, покрытую какой-то подливкой, которая в свечном свете отдавала в кровавою красноту. А потом вспомнил, что в следующий раз мне доведется поесть лишь у Рокруа и приступил к трапезе – пожалуй, стоило набить живот впрок.

Генерал-капитан Бек хотел приложиться к кубку с вином, но дядя Гарсия поднял свой кубок:

– За Хуана де Фасис-и-Монтехо! Смельчака, каких свет не видывал!

– Угу-угу…

Синьор Бек несколько раз энергично кивнул, а после этого осушил кубок за несколько глотков. Дядя же сделал лишь небольшой глоток – ночь предстояла долгая. Отмеренную дядей порцию вина я уже выпил, поэтому мне оставалось лишь поднять вверх кусок сосиски, наколотый на вилку.

– Да, а через три дня он погиб. Шальная пуля. Так бывает. Но за жизнь он боролся долго – почти полночи умирал. И, кстати, называл ваше имя, юный сеньор. Ваше и вашей матушки, конечно. Если есть на Свете Бог, Он соединил их на Небесах, когда ваша матушка…

Генерал-капитан посмотрел на меня пьяными и жалостливыми глазами – как будто сказал что-то, что могло меня задеть. Это было не так, но дядя все равно пришел мне на помощь:

– Что вы такое говорите, мой друг?! Конечно, Бог есть, и, конечно, Он уважает смелых людей и добрых женщин. И ненавидит врагов Его Величества!

– О, это само-собой.

Похоже, сегодня генерал-капитан решил ни в чем себе не отказывать. Он вновь наполнил кубок, опустошив бутылку. Посмотрел на нее с некоторой долей разочарованного недоумения, беззлобно швырнул ее себе за спину и крикнул, обращаясь к закрытой двери:

– Клаус! Еще вина неси!

После этого он снова приложился к кубку. Пил долго, но отпил совсем немного. После этого утер рот кружевным рукавом и протянул, запрокинув голову:

– Ну, ради чего вам ехать в ночь, Справедливый рыцарь?

Дядя обмакнул кусочек хлеба в красный соус, остававшийся на его тарелке, прожевал и только потом ответил:

– Синьор Фаджиано там, а не здесь.

– Да никуда достопочтенный синьор не денется. Ну, да, молодой сын принца Конде действует смело. Я не ожидал, что он вообще рискнет двинуться к Рокруа. Но на этом все и закончится. Несколько перестрелок, стычки кавалерии, может быть, одна или две полковые баталии. И все. Крови друг другу попортим и на том разойдемся.

– Может быть…

– Вам никогда не говорили, что у вас отвратительный нрав, Справедливый рыцарь?

– Постоянно. Первым был, кажется, Валленштайн. Хотя, нет, конечно – первой была моя нянька.

Генерал-капитан насупил брови и грозно посмотрел на дядю, который спрятал улыбку за кубком с вином. Я ожидал бури, но синьор Бек, напротив, рассмеялся и хлопнул дядю по плечу. Но после этого он поставил кубок на стол, да так решительно, будто намеревался отсюда и впредь вовсе отказаться от вина. Генерал-капитан упер руки в боки и заговорил себе в усы, но все было слышно:

– Даже если мальчишка решится, единственное на что он может рассчитывать, это успех кавалерии. Терции и итальянские полки выдержат – они всегда выдерживают. Да и валлонцы с немцами, надеюсь, покажут себя.

Ответ дяди был прежним:

– Может быть.

Неожиданно генерал-капитан вновь обратил внимание на меня, бросив взгляд исподлобья:

– А вы как считаете, синьор? Стоит мне устремиться на помощь дону де Мело? Стоит поднять своих солдат в ночь и отправить их в марш?

Я отложил вилку и выпрямил спину. В остекленевшем взгляде синьора Бека не было веселья от шутки над безусым юнцом – он спрашивал серьезно.

– Всем известно, что дон де Мело бывает очень горяч. Равно всем известен крутой нрав синьора герцога Энгиенского. Два горячих нрава могут свести армии даже тогда, когда для этого нет оснований. Тогда, конечно, дону де Мело очень пригодились бы ваши силы, синьор генерал-капитан.

Синьор Бек продолжал смотреть мне прямо в глаза. Мне не хотелось его гнева, но я не боялся его. В конце концов, дядя Гарсия был рядом, а я в своем ответе не кривил душой.

– А вы похожи на своего отца, синьор.

Генерал-капитан улыбнулся одними губами и отсалютовал мне кубком.

– Благодарю.

На этом, казалось, напряжение было преодолено. Синьор Бек снова обратился к дяде: