Читать книгу: «Записки резидента. По заданию Сталина – в Поднебесную», страница 3

Нерешенным оставался вопрос принятия коммунистического Китая в ООН и Совет безопасности. На сессии Генеральной Ассамблеи ООН советские представители обратил внимание на то, что совершенно недопустимо и нетерпимо такое положение, когда в ООН до сих пор не представлена Китайская Народная Республика, великая страна с почти 500‑миллионым народом. Дело в том, что в ООН был представлен только Тайвань, как продолжатель Китайской Республики, являвшейся союзником стран-победительниц во Второй мировой войне, а вопрос о приеме КНР постоянно торпедировался представителями капиталистического блока.

Траурный митинг на площади Тяньаньмэнь, 9 марта 1953 г., слева направо: Мао Цзэдун, А.С. Панюшкин. На площади собралось около 1 млн. жителей Пекина и пригородов

Кроме того, надежда китайского руководства на скорейшее освобождение Тайваня, находящегося под властью Чан Кайши и Гоминьдан, с каждым днем угасала. США развернули беспрецедентную в истории политику помощи Чан Кайши, превратившего Тайвань в «непотопляемый авианосец».

И тут умирает И.В. Сталин. Как вспоминал один из советских дипломатов, – «Вскоре после объявления о смерти Сталина к послу СССР Александру Семеновичу Панюшкину приехал глава правительства КНР Чжоу Эньлай. Оба расплакались. И лишь оправившись, начали беседу, обмен информации. Панюшкин и Эньлай хорошо знали друг друга с 30‑х годов. Позднее прибыл Мао Цзэдун в сопровождении всех членов Политбюро. Он старался быть сдержанным, не проявлять эмоций, но у него это не получалось. Судя по всему, Мао был искренне потрясен. В глазах стояли слезы, в некоторые из его соратников открыто плакали…».

Искренние, построенные на взаимном уважение и такте, товарищеские отношения А.С. Панюшкина с Чжоу Эньлаем не прекращались всю их жизнь, они состояли в частной переписке, созванивались, поздравляли друг друга с праздниками. Позднее Александр Семенович неоднократно выполнял неофициальные поручения Инстанции, особенно в тот период, когда в отношениях между странами и руководителями государства пролегла непреодолимая пропасть.

10 марта 1953 г., фактически сразу после смерти И.В. Сталина, посла отзывают в Москву²⁹, где он ожидает назначения. И получает его – в разведку. Как нам представляется, данный скоропалительный отзыв не был связан с нареканиями к работе Александра Семеновича, а носил аппаратный характер – Панюшкин являлся кандидатом в члены ЦК КПСС, а в Москве разворачивалась борьба за сталинское наследие, в которой даже один голос на Пленуме мог кардинально изменить ситуацию. Последующее назначение Панюшкина начальником Второго главного управления МВД СССР, так тогда называлась внешняя разведка, и сохранение его позиции в органах партии подтверждают наш вывод.

Когда в июне 1953 г. Первого заместителя Председателя Правительства СССР и, одновременно, министра внутренних дел СССР Л.П. Берия арестуют, под подозрения попадут все его заместители, назначенцы и близкие сотрудники. Большинство будут арестованы и позднее расстреляны вместе с ним, другие будут осуждены на длительные сроки заключения в тюрьме, третьих уволят из органов.

Против А.С. Панюшкина не нашлось компрометирующих материалов, либо он принадлежал к «лагерю победителей», и он был оставлен в разведке. Возглавляя разведку, А.С. Панюшкин обращает внимание на аналитическую и информационную составляющие спецслужбы, – лаконизм, четкость формулировок, максимальная достоверность информации, ясность выводов и рекомендаций, вот то, на что он постоянно указывает коллегам.

Освещая работу А.С. Панюшкина в тот период, мы не может пройти мимо того обстоятельства, что в соответствии с решением руководства партии А.С. Панюшкин, как один из представителей ЦК КПСС в органах госбезопасности, возглавил комиссию по переаттестации работников, главной целью деятельности которой было выявление и увольнение из органов «сторонников и креатур клики Берия». Думаем, что Александр Семенович, полностью отдавал себе отчет, что разведка – это внешнеполитический инструмент партии и аппарат в структуре власти, а новое время и пришедшее руководство неумолимо диктовали свои правила, требуя подчинения.

«Мне довелось работать с А.С. Панюшкиным два года, – вспоминал позднее будущий резидент в Нью-Йорке, – его богатейший практический опыт работы, доскональное знание американской специфики и реальных расстановок сил в политических, экономических и общественных кругах были для нас бесценными, а он щедро делился ими. При оценке политических событий и оперативной обстановки он видел перспективу их развития, задачи и инструментарий, вытекающие из них как для разведки, так и для внешнеполитических мероприятий в масштабе страны. В условиях политической борьбы в руководстве партии он своим авторитетом защитил нас, основной костяк разведки, от необоснованных подозрений и упреков. Как профессионал, он понимал губительность для разведки ее вовлечение во внутриполитические интриги».

Когда в марте 1954 г. был образован Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР³⁰, внешняя разведка стала Первым Главным Управлением. А.С. Панюшкина назначают членом КГБ и начальником этого Управления, с присвоением звания генерал-майора. 30 июля того же года ЦК КПСС принял постановление «О мерах по усилению разведывательной работы органов госбезопасности за границей». Партия требовала концентрации сил на работе против главных противников – США и Англии. Ведомствам, имевшим загранпредставительства, предписывалось выделить дополнительные должности прикрытия, которые занимались разведчиками.

В августе 1954 г. новый начальник внешней разведки созвал совещание для рассмотрения предложений о будущем нелегальной составляющей разведки. Среди этих предложений была и идея создания отдельного управления нелегальной линии внутри Первого Главного управления. Это предложение было осуществлено, и родилось управление «С», иногда называвшееся «специальным управлением».

А.С. Панюшкин встречает в аэропорту иностранного гостя, 1969 г.

В это время особенно большая ответственность за решение новых разведывательных задач ложилась на плечи начальника Первого главного управления, и сегодня можно ответственно сказать, что А.С. Панюшкин выполнил свой долг и по праву занимает почетное место в истории нашей страны.

Отдав работе в разведке 2 года, А.С. Панюшкин перешел в аппарат ЦК КПСС. На ХХ съезде партии он был избран членом ЦК КПСС.

Многолетняя работа А.С. Панюшкина, а главное ее результативность, была отмечена высокими государственными наградами: тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, двумя орденами Боевого Красного Знамени, орденом Красной Звезды, многими медалями, в том числе «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и «За победу над Японией», нагрудным знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ», многочисленными наградами иностранных государств.

Умер А.С. Панюшин 11 ноября 1974 г. после продолжительной болезни. Некролог, опубликованный в центральной прессе, подписали руководители партии и государства.

Андрей Владимиров

От автора

В конце 30‑х и начале 40‑х годов на руководящую дипломатическую работу была выдвинута большая группа молодых работников из самых различных сфер деятельности: партийной, советской, научной, педагогической, военной и т. д. Большую часть их направили на работу за границу, остальных – на ответственные посты в центральном аппарате в Москве. Среди них оказался и автор этих строк. Естественно, это было событием, которое навсегда осталось в моей памяти, ибо оно направило всю мою дальнейшую жизнь по новому руслу.

Произошло это таким образом. 17 июня 1939 г. Меня вызвали в Центральный Комитет партии. Там меня принял И.В.Сталин. Он попросил кратко рассказать о себе. Я рассказал и под конец добавил, что в августе 1938 г. окончил Военную академию им. М.В.Фрунзе и хотел бы вернуться для прохождения дальнейшей службы в свой любимый дальневосточный пограничный округ, где я служил восемь лет.

Когда И.В.Сталин поинтересовался, какой из районов округа мне больше знаком, я ответил, что служил в 59‑м Приморском и в 58‑м Гродековском пограничных отрядах. Затем И.В.Сталин спросил, как я смотрю на то, чтобы поехать в Китай. На мой вопрос: «А что же мне там придется делать?» – он ответил:

– Поработаете на дипломатическом поприще вначале в качестве уполномоченного Совнаркома по реализации советско-китайского договора, а затем в качестве советского полпреда.

Это предложение было для меня столь неожиданным, что я непроизвольно сказал, что совершенно не представляю себя на таком ответственном посту. На это И.В.Сталин, возможно в шутку, заметил, что, как ему кажется, пограничная служба не так уже далека от дипломатической и разведывательной.

Пройдясь по кабинету, он приблизился ко мне и уже более определенно предложил:

– Вам надо попробовать себя на дипломатической работе.

После разговора со Сталиным состоялись встречи с А.И.Микояном, К.Е.Ворошиловым и В.М.Молотовым. Мне было предложено готовиться к выезду в Китай.

Так я стал дипломатом. Сначала был пять лет послом в Китае (1939–1944), примерно столько же в США. После Вашингтона в 1953 г. меня снова назначили послом теперь уже в Китайскую Народную Республику. На этот раз я находился в Китае непродолжительное время, а в общей сложности я был послом около 11 лет.

Товарищи и друзья много раз советовали мне взяться за перо и написать воспоминания о дипломатической службе, особенно о работе в Китае и США. Постоянная занятость мешала этому, но постепенно я стал работать над книгой. Я старался отобрать из большого материала, из множества событий и встреч с людьми наиболее важное, поучительное для молодых дипломатов и тех, кому придется работать за границей. Вместе с тем хотелось показать трудности и сложность дипломатической службы, необходимость иметь всестороннюю подготовку, чтобы достойно представлять Советский Союз за рубежом и выполнять самые разнообразные сложные задачи, которые стоят перед советскими дипломатическими представительствами за границей.

Записки о работе в Китае я и посвящаю своим товарищам по совместной работе за рубежом.

Разумеется, они не претендуют на исчерпывающее освещение обстановки и условий, в которых приходилось работать мне и моим коллегам. К тому же, с той поры, о которой пойдет речь в книге, прошло много лет. Время стерло в памяти некоторые факты, события и детали обстановки, в которой пришлось работать. Просматривая свои прошлые дневниковые записи и другие документы, я многое восстановил из того, о чем в официальных документах писать было не принято. Может быть, моя попытка отойти от служебного стиля изложения некоторых фактов и событий поможет читателю лучше представить сложную обстановку, в которой пришлось работать нашему коллективу посольства в китайской столице военного времени Чунцине в 1939–1944 гг., в условиях борьбы китайского народа против японских оккупантов.

Приношу благодарность всем товарищам, помогавшим мне в подготовке этих записок. Особую признательность хочу выразить моим старым друзьям по работе в Китае – Александру Семеновичу Титову и Евгению Федоровичу Ковалеву.

Глава 1
Первые шаги

Когда состоялось решение Центрального Комитета партии направить меня на дипломатическую работу в Китай, началась напряженная подготовка к отъезду. Времени было мало, а предстояло сделать очень много. И.о. заведующего Дальневосточным отделом НКИД СССР Н.И.Лифанов обстоятельно и толково рассказал мне о положении дел на дипломатическом фронте, подробно ввел меня в курс работы нашего посольства в Китае.

Управлению кадров НКИД СССР нужно было послать новых людей на смену товарищам, которые уже длительное время находились в Китае. Трудились мы напряженно и к моменту отъезда нам удалось подобрать тринадцать человек на дипломатическую и оперативную работу. Среди них были: А.Ф.Матюшин, Ф.С.Барышников, И.В.Кожемяко, А.Фунтиков, А.С.Титов, Н.И.Тимофеев и др. С этими молодыми и энергичными людьми мне пришлось сотрудничать в Китае длительное время.

Полпред СССР в Китае А.С.Панюшкин (Из собраний Архива внешней политики России)

Многое предстояло сделать в НКВТ СССР и Наркомате обороны. В Китай я выезжал в качестве временного уполномоченного Совета Народных Комиссаров СССР по вопросам реализации торгового договора между СССР и Китаем. На первой встрече А.И.Микоян лично рассказал в общих чертах о характере, особенностях и объеме наших торгово-экономических отношений.

На беседе присутствовал эксперт-китаевед, начальник Дальневосточного отдела Восточного управления НКВТ СССР М.И.Сладковский, с которым мне затем пришлось неоднократно встречаться, чтобы обстоятельно изучить положение дел с поставками Китаю вооружения, боеприпасов и других материалов. Это был очень напряженный, горячий период в ходе выполнения Советским Союзом обязательств по кредитным соглашениям с Китаем. Еще в ходе переговоров о заключении советско-китайского договора о ненападении, подписанного 21 августа 1937 г., советская сторона согласилась предоставить Китаю кредиты на закупку в Советском Союзе вооружения. Была достигнута принципиальная договоренность о кредите в размере 500 млн. ам. долларов, который намечалось предоставить по частям на протяжении ряда лет.

Первое кредитное соглашение было подписано в Москве 1 марта 1938 г. на сумму 50 млн. ам. долларов. Однако поставки вооружения в счет этого соглашения и заключенных в соответствии с ним контрактов начались уже с середины сентября 1937 г., т. е. через 9—10 недель после «инцидента» у Лугоуцяо, и были завершены в основном к моменту подписания соглашения.

Во второй половине 1938 г. и в описываемое время шли интенсивные поставки в счет второго кредитного соглашения, подписанного в Москве 1 июля 1938 г. также на сумму 50 млн. ам. долларов. Эти поставки нужно было завершить в сентябре 1939 г.

Третье кредитное соглашение было подписано в Москве 13 июня 1939 г. на сумму 150 млн. ам. долларов с оплатой китайскими товарами в период с 1 июля 1942 г. по 1 июля 1952 г. и с начислением 3 % годовых, начиная с 1 июля 1939 г. Поставки вооружения и боеприпасов в счет этого кредита были начаты через двенадцать дней после его подписания – 25 июня. Китай вел войну с иноземными захватчиками. Понеся значительные потери в первый период войны, он остро нуждался в пополнении своей армии боевой современной техникой. Советский Союз делал все, чтобы вовремя помочь дружественному китайскому народу, попавшему в беду. Военные поставки осуществлялись двумя путями: через Синьцзян и провинцию Ганьсу и (в меньшей степени) морским путем.

В процессе ознакомления с положением дел я был поражен колоссальным размахом осуществляемой помощи. Пролетая затем над автотрассами Урумчи – Хами и Хами – Ланьчжоу, я наблюдал за продвижением наших автоколонн, беседовал с водителями автомашин на пунктах ночевок. У меня и у моих товарищей сохранилось в памяти чувство благодарности воем советским труженикам, работавшим на трассе в тяжелейших условиях. Простые советские люди различных национальностей самоотверженно, с честью выполняли интернациональный долг, помогая китайским братьям крепить боевую мощь армии, чтобы освободить родную землю от японских оккупантов.

Для переброски в Китай военных грузов в сказочно короткие сроки была подготовлена автотрасса протяженностью около 2700 км. Большая ее часть проходила по советской территории (от железнодорожной станции Сары-Озек Туркестано-Сибирской железной дороги до пограничного с Синьцзяном поселка Хоргос). Дальше трасса продолжалась о территории Китая – через Кульджу, Урумчи, Хами, Аньси, Сучжоу, Ляньчжоу. Протяженность трассы по китайской территории составляла 1165 км. На трассу было выделено выше 5 тыс. советских автомобилей. В 1939 г. в Китай были направлены до 5 тыс. советских людей, большая их есть была занята на автотрассе.

Осваиваясь с обязанностями временного уполномоченного СНК СССР по реализации советско-китайского торгового договора, я должен был поддерживать контакты с М.И.Сладковским и комдивом М.И.Дратвиным. Последний занимался вопросами поставок в Наркомате обороны, а М.И.Сладковский – в НКВТ СССР. Своей умелой работой они способствовали успешному выполнению этого важнейшего государственного задания.

Накануне отъезда в Китай 9 июля 1939 г. меня вновь вызвали в Центральный Комитет партии для напутственной беседы, в которой приняли участие И.В.Сталин и В.М.Молотов. Во время этой беседы И.В.Сталин сказал, что Советский Союз будет и впредь неуклонно оказывать моральную поддержку Китаю и, безусловно, выполнит свои обязательства по советско-китайскому договору о ненападении и кредитным соглашениям о поставках вооружения и материалов.

10 июля наша группа в полном составе в отдельном вагоне выехала в Алма-Ату. У нас появилась возможность поближе познакомиться друг с другом. Все мы ехали без семей, за исключением Ф.С.Барышникова – второго секретаря посольства. На должность переводчика английского языка в посольство ехала только что закончившая институт Аня Михеева. Она любила английский язык, неплохо знала его и с энтузиазмом взялась за организацию группы по изучению языка. Так как языковые знания «студентов» были самые различные, то первое занятие посвятили громкому чтению, а затем разучивали английскую песню. Молодежь весь вечер напевала довольно веселенький мотивчик, привлекая к себе всеобщее внимание. На другой день нашего путешествия уже все пассажиры захотели заниматься, и Аня всех превратила в своих учеников. За занятиями время летело быстро, и 15 июля мы прибыли в столицу Казахстана.

Дальше нам предстояло путешествие по воздуху. 17 июля рано утром мы выехали на Алма-Атинский аэродром. По пути заехали к дипломатическому представителю для завершения последних формальностей. Здесь к нам присоединились дипломатические курьеры, следовавшие в Чунцин. На аэродроме нас поджидал двухмоторный ДС-6, с соответствующими надписями на фюзеляже на русском и китайском языках; самолет принадлежал совместной советско-китайской авиакомпании ХАМИ-АТА.

30 июля 1939 г. мы прибыли в военную столицу Китая г. Чунцин. Утром следующего дня я встретился с министром иностранных дел доктором Ван Чунгуем. Состоялась краткая беседа протокольного характера. Я передал министру письмо И.В.Сталина и К.Е.Ворошилова для Чан Кайши. 1 августа я уже сам посетил Чан Кайши в качестве уполномоченного Совнаркома и имел с ним беседу. Это была моя первая встреча с Чан Кайши. О нем я много слышал ранее и кое-что уже знал по рассказам товарищей и сотрудников нашего полпредства. Я с интересом рассматривал этого человека, главу одного из крупнейших государств мира. Стройный, подтянутый, с пронзительным взглядом небольших глаз и коротко подстриженными седеющими усами. Его движения казались медленными, неторопливыми. В первые же минуты беседы я понял, что передо мной опытный восточный политик, умеющий, как выяснилось позднее, превосходно скрывать свои истинные чувства и мысли. В течение пяти лет работы в Чунцине я много раз встречался с Чан Кайши в самой разнообразной обстановке и различных обстоятельствах. Внешне он был корректным и доброжелательным к нашей стране и ее представителям.

В связи с трагической гибелью в автокатастрофе полпреда СССР в Китае И.Т.Луганец-Орельского 20 августа 1939 г. НКИД СССР запросил агреман у китайского правительства на назначение меня полпредом СССР в Китае, и 26 августа был получен положительный ответ.

В тот же день Чан Кайши устроил в мою честь обед, пригласив прибыть к нему примерно на один час раньше. В ходе беседы он интересовался моей оценкой обстановки в связи с заключением пакта о ненападении между Германией и Советским Союзом, возможности в скором времени войны в Европе. Он расценивал этот пакт как «большой удар по Японии», в результате которого она оказывалась совершенно изолированной. Я со своей стороны поинтересовался, какую реальную помощь Китаю оказывают Соединенные Штаты. Чан Кайши попытался уклониться от прямого ответа, но затем на мой уточняющий вопрос сказал, что «отношение правительственных кругов США к Китаю очень хорошее и что Китай пользуется политической и моральной поддержкой Америки». Но он при этом заметил, что правительство в своих действиях ограничено конгрессом и оно будто бы не может «оказать такую же помощь, какую оказывает СССР». Последняя помощь от Америки, по его словам, выражалась в займе 21 млн. ам. долларов, предоставленным 15 июля 1938 г. Я, конечно, не мог согласиться с тем, что Соединенные Штаты Америки не в состоянии оказать большую помощь Китаю, и сказал об этом Чан Кайши.

Чан Кайши (фото 1943 г.)

Затем он поставил вопрос о заключении пакта о взаимопомощи между Советским Союзом и Китаем, о котором посол Сунь Фо говорил еще в мае 1939 г. в Москве. Чан Кайши просил меня выяснить, не пришло ли время вновь вернуться к этой проблеме. Зная позицию Советского правительства по этому вопросу, я тут же ответил, что «политика Советского Союза направлена на обеспечение коллективной безопасности, а не на заключение локальных военных союзов». Поэтому, сказал я, позиция Советского Союза во многом будет зависеть от того, насколько активную антияпонскую политику будут проводить США, Англия и Франция. Соглашение Крэйги – Арита фактически означает антикитайский союз Англии с японским милитаризмом, ибо оно по существу санкционировало совершенные Японией захваты, одобряло японские акции в Китае и вдохновляло Японию на продолжение войны в Китае. Тем не менее я пообещал Чан Кайши сообщить о его просьбе в Москву. Затем наш разговор переключился на военное положение в Китае. Чан Кайши отметил, что в последнее время на фронтах наблюдается затишье и что только на юго-востоке провинции Шаньси идут бои. Он высказал просьбу оказывать ему содействие советами по военным и политическим вопросам.

В порядке знакомства Чан Кайши задал мне также ряд вопросов, касающихся меня лично. Узнав, что мне всего 34 года, он заметил, что я являюсь, по всей вероятности, самым молодым послом в мире. Я сказал, что удивительного в этом ничего нет, ведь наша Республика молодая, поэтому у нас и дипломаты молодые.

Копия верительной грамоты полпреда

(Из собраний АВП РФ)

После этой встречи мне предстояло еще вручить верительные грамоты номинальному главе Китайской Республики президенту Линь Сэню. В связи с тем, что японцы усиленно бомбили Чунцин, Линь Сэнь большую часть времени проводил на курорте в горах Эмаэйшань, в провинции Сикан. Чтобы не затягивать мое официальное вступление в должность полпреда, я решил направиться туда. Это был мой первый выезд за пределы китайской военной столицы.

В моих дневниках сохранились лишь небольшие заметки, связанные с этой поездкой, в частности о встрече 30 августа 1939 г. с председателем провинциального правительства провинции Сычуань Ван Цзюньсюем. Он сказал, что население его провинции знает об оказываемой Советским Союзом помощи Китаю и относится к СССР исключительно хорошо. Слышать об этом было приятно. Он интересовался событиями у Халхин-Гола.

1 сентября 1939 г. я был принят президентом Китая Линь Сэнем, которому я вручил свои верительные грамоты. По обычаю мы обменялись краткими речами. Я сказал:

«Вручая Вам верительные грамоты, коими Президиум Верховного Совета СССР аккредитует меня при китайском правительстве в качестве полномочного представителя и чрезвычайного посла Советского Союза в Китае, считаю своим долгом заявить, что народы СССР питают искреннюю дружбу к китайскому народу и с глубоким сочувствием оценивают его героическую борьбу за национальную независимость. Народы СССР твердо уверены в том, что эта борьба великого китайского народа увенчается полной победой…

В чрезвычайной напряженной международной обстановке наших дней последовательная миролюбивая политика СССР сочетается с дружественной помощью народам, подвергающимся агрессии…

Моей задачей полномочного представителя является дальнейшее развитие и укрепление дружественного сотрудничества между нашими странами. Я уверен, что Вы лично, господин президент, а также китайское правительство окажет мне в этом необходимое содействие и поддержку»³¹.

Президент в своем ответе подчеркнул чувство симпатии китайского народа к советскому народу и выразил благодарность за действенную помощь Китаю.

После вручения верительных грамот мне пришлось активно включиться в работу. Обстановка была сложной. Война продолжалась. Хотя в тот период в Китае было много советских людей, включая военных, которые оказывали помощь китайскому народу по всем линиям, само полпредство было небольшим: один советник и три вторых секретаря. По приезде я сделал некоторую перестановку персонала, что способствовало улучшению работы.

Я начал с визитов китайским государственным деятелям. Обязанности посла в любой стране являются нелегкими. В Китае, где шла война против японской агрессии и одновременно продолжалась скрытая гражданская война, они были очень сложными. Как советский человек я, конечно, полностью сочувствовал борьбе китайского народа, руководимого компартией, за свое национальное и социальное освобождение, но как советский посол я должен был встречаться и вести переговоры с китайскими государственными деятелями, среди которых были не только антикоммунисты и антисоветчики, но и прояпонские элементы, скрытые капитулянты, готовые пойти на предательство национальных Интересов; их необходимо было как-то изолировать, нейтрализовать. Кроме того, для успешной работы посла необходим широкий круг знакомств и контактов в первую очередь среди государственных деятелей страны, в которой он аккредитован. Этому вопросу я уделял много внимания и времени.

Вечером 5 сентября 1939 г. я встретился с одним из влиятельнейших деятелей того времени, председателем Исполнительного юаня Китая Кун Сянси. Его влияние объяснялось тем, что он доводился свояком Чан Кайши. Этот номинальный глава китайского правительства, изощренный политикан, имел широкие родственные и финансовые связи с влиятельными семьями Китая. В течение многих лет Кун Сянси работал в отделении компании «Стандарт Ойл Ко». Поэтому он пользовался поддержкой компрадоров. Большую помощь ему оказывала жена. Фактически они ведали и личным бюджетом Чан Кайши. Было известно, что Кун Сянси являлся противником войны с Японией и выступал за мир с ней. Он мотивировал это тем, что «Сунь Ятсен творил революцию при помощи японцев». Он говорил: «Среди японцев много хороших людей. Дружба между Китаем и Японией должна существовать. Эти две страны должны помогать друг другу, ибо другого пути нет». По мнению Кун Сянси, оккупация японцами Маньчжурии началась по вине молодого Чжан Сюэляна, а в «инциденте» у Лугоуцяо, положившем начало японо-китайской войне, виноват командующий 29‑й армией генерал Сун Чжэюань, который плохо относился к японцам. Кун Сянси считал, что если бы ему удалось попасть в Токио на обратном пути из Англии, куда он ездил на коронацию английского короля, «то событий у Лугоуцяо наверняка бы не было». После начала японо-китайской войны Кун Сянси уговаривал Чан Кайши пойти на переговоры с японцами о заключении мира. Он рекомендовал не выдвигать перед японцами особых и конкретных требований. Однако в отличие от Ван Цзинвэя Кун Сянси всячески маскировал свою прояпонскую, капитулянтскую позицию. Доверенными лицами Кун Сянси в Исполнительном юане были: генеральный секретарь Вэй Даомин – чиновник, взяточник бандитского толка, и бывший мэр г. Нанкина, Чжэн Миньсю, долгое время не возвращавшийся из-за границы в Китай из-за того, что был причастен к делу о похищении антикварных предметов из пекинских музеев.

В первой беседе 5 сентября 1939 г. Кун Сянси пытался убедить меня в необходимости вступления СССР в войну с Японией. Заметив, что правительство СССР, заключив договор о ненападении с Германией, будто бы получило большую свободу для своих действий на Дальнем Востоке, он заявил:

– Япония воюет в Китае, одновременно происходят большие стычки на монгольско-маньчжурской границе. Надо сдавить нашего общего врага и уничтожить его. Если грозит опасность нападения двух тигров и если имеется возможность убить одного тигра, то надо его убить, а с оставшимся легче будет справиться.

Эта мысль китайской правящей верхушки проходила красной нитью через все беседы высокопоставленных деятелей Китая со мной в тот период. Вольно или невольно, но они по существу выполняли желание англо-американских кругов, которые провоцировали японо-советскую войну. За вступление СССР в войну против Японии высказывался тогда и маршал Фэн Юйсян.

В тот же день 5 сентября 1939 г. я встретился с министром иностранных дел Ван Чунгуем. Мне уже приходилось встречаться с ним в качестве уполномоченного Совнаркома. У нас установились к тому времени хорошие отношения, и он рад был приветствовать меня уже в качестве посла. Ван Чунгуй заверил меня, что «китайский народ и правительство уверены в искренней дружбе со стороны СССР», и выразил желание «укрепить нашу личную дружбу путем частых встреч».

В последующие годы Ван Чунгуй не всегда правильно ориентировался в международной обстановке. Да и многие китайские политики слабо разбирались в характере и размахе только что начавшейся второй мировой войны. Ван Чунгуй, например, говорил мне, что вторая мировая война будет кратковременной, в ней будет участвовать меньше государств, чем в первой мировой войне, и в частности, в ней не будут участвовать южноамериканские государства. Касаясь положения на Дальнем Востоке, он утверждал, что Япония уже пережила свой кульминационный пункт побед и теперь катится низ. Однако последующие события опровергли эти утверждения китайского министра иностранных дел: Япония значительно расширила зону своей агрессии, предприняв 7 декабря 1941 г. нападение на владения Англии, Франции и США на Тихом океане и Дальнем Востоке.

Затем у меня состоялись беседы (7 сентября 1939 г.) с министром экономики Вэн Ванхао, военным министром генералом Хэ Инцинем, а 8 сентября – министром внутренних дел Чжоу Чунсю. Меня, конечно, особенно интересовало военное положение Китая. В этом отношении информация Хэ Инциня представляла тогда определенный интерес. Он рассказал, что весь фронт в Китае был разбит на 10 военных районов, 2 из которых находились в тылу японцев, в провинциях Шаньси, Хэбэй и Шаньдун, остальные тянулись с севера на юг до провинции Гуандун. По словам Хэ Инциня, против 100 с лишним китайских дивизий на фронте японцы имели в то время 38 дивизий (численность японской дивизии превышала 20 тыс. человек, а китайская дивизия насчитывала 10–11 тыс. человек.) Основные силы с обеих сторон были сосредоточены в провинции Шаньси, в центральном районе и в районе Кантона (ныне Гуанчжоу). Все это, безусловно, представляло интерес для изучения соотношения сил и для будущего хода японо-китайской войны.