Читать книгу: «Убегающий ручей», страница 3

Им говорю: «Я жил, а значит, видел».

Но это всё – не шоу, ни кино…

Что уж мудрить, на жизнь я не в обиде.

Ведь так прожить, не каждому дано.

* * *

Гитару колотил позёр,

Бренча, играя.

Ногой кричащей глинозём

Смял у сарая.

Сюда явилась молодёжь

Со всей деревни.

Под арготический галдёж

Пришёл и древний.

К звенящему проковылял

Седец не модный.

Почуял запах костыля

Игрец негодный.

От грифа пальцы уползли,

Вздохнули струны.

Схватил гитару инвалид,

Аж крякнул юный.

Сыграл красивое седой.

Гитара – сказка.

На инвалида молодой

Взглянул с опаской.

Так на оружие глядят

Со злым укором.

А звук гитары, не щадя,

Губил позёра.

Мотогонщик

Мир велик, в нём дорога не кончится,

И, не зная паденью цены,

Разобьётся душа-мотогонщица.

Хлынет кровь, и растают сны.

Вмиг запахнет палёной резиной.

Превращён мотоцикл в клише.

Поклонись же, прохожий разиня,

Бесшабашной моей душе!

Летописец над ней не властен,

Бог и Дьявол в тоске по ней.

Презираю дебаты о счастье

На летящем мотоконе.

* * *

Ворота моей жизни

Не загажены дёгтем.

Честь продать не смогу я…

Жизнь моя – не игра.

Я навозную жижу

И коварные когти,

В толпах не митингуя,

Отличу от добра.

Я холодные взгляды

Разогрею глазами.

Пусть увидят большое…

На века, на лета.

Жизнь без чести не в радость.

Не открыться Сезаму,

Если в жизни грошовой

Черны ворота.

Обычное

В руки никак не даётся боров,

Встревоженный, мечется по загону,

Часто конечностями моторит –

Жизнь грузное тело гонит.

Ножа рукоятка из голенища,

Собаки хрипят, надрывая здоровье.

Ещё немного – и будет пища

И сгустки затвердевающей крови.

Казнят не за вину, а за свинство,

За то, что собой представляет мясо.

Вопль раздирающ и неистов,

На свежем снегу кровавые кляксы.

Я – законоубийства участник –

Взволнованный, у эшафота стоя,

Прошептал, как будто, с участьем:

– Очень просто гибнет живое.

А в конуре притихла собака,

Всхлипами… изредка воя.

Собаки тоже умеют плакать.

Очень просто гибнет живое.

Резали неподвижную тушу

И думали все одной головою.

Нож шелестел об мясо – в уши:

– Очень просто гибнет живое.

Урывками думали, мысли крали,

Казалось или на самом деле,

Мы испарялись, мы умирали.

А всё потом, что… черствели.

Одиночество

Дышит керосиновая лампа

Тёмно-синим небом в потолок.

Дождь идёт… Пред ним снимаю шляпу.

Смуглой ночи долгий срок истёк.

Дал ночлег заброшенный сарайчик.

Не спалось, и бодрствовала мысль…

Думы о житье-бытье я нянча,

Слушал перешёптыванья крыс.

Хлеб жевал, оставшийся с дороги,

Им бросал, бумагою шуршал.

Говорил и все свои тревоги

Я крысиным доверял ушам.

Уходил от лампы и от визга,

Голенище сдвинув на ноге.

Закрывается ночная виза,

Растворяюсь в мраморной тайге.

Я вернусь и к лампе, и шуршанью,

В тихий, полудикий неуют.

Чадом ветхий потолок затянет.

Крысы зашуршат и заснуют.

Дождь идёт, и я иду отсюда,

Сапогами мну я лебеду…

В поисках невидимого чуда

Много лет я по земле иду.

* * *

Жгу костёр я в распадке,

Что ж, скитаться привык

Зыбкий ветер к палатке

Осторожно приник.

Растворяюсь в природе,

Необычной, как сон.

То ли жизнь на исходе,

То ли только рождён.

Я сквозь лёгкую дрёму

Ясно слышу шаги.

Это друг не знакомый.

Так не ходят враги.

Убегающий ручей

После охоты

Печь в сторожке давно не топилась…

Но пора отдохнуть нам от дел,

И съедая прохладу и сырость,

Под плитою огонь заалел.

Мясо в общем котле закипало,

Дым от трубок несло к потолку,

И на шкурах собака дремала,

Головой прижимаясь к стрелку.

– Жди в работе тепла и спасенья,

Нам в работе охота дана,-

Лайку выгнал в холодные сени,

Чтоб к теплу не привыкла она.

Час охоты всё ближе и ближе

Придвигается с первым лучом.

Мы уйдём по морозу на лыжах,

Мы привыкли и нам нипочём.

Мы остались деньков бы на пару,

Отогрелись, насев на харчи,

Но боялись тепла самовара

И седьбы у болтливой печи.

Отдыхай, деревянная ложка!

Нам не жить, лишь тобой шевеля.

… Не пошли бы, но возле сторожки

Оставляют следы соболя.

Геологи

Железные в руках озябших кружки,

Горячий чай, дым кострового чад.

Казалось, что не искры, а веснушки

Над лицами геологов летят.

Друзья мои с дорогой за плечами,

Она их радость в жизни и беда.

Я помню, струны у костра звучали,

О гриф гитары тёрлась борода.

На все четыре стороны летела

Их песня, окунаясь в тишь тайги,

И огня, застыв осиротело,

Нутро своё сушили сапоги.

Притяжение тайги

беседа у костра

Корневщик, искатель женьшеня,

Геофизика уверял,

Что всесильно тайги притяженье –

Это он на себе испытал.

Дым в глаза, как в открытые двери.

Геофизик смеялся до слёз,

Потому что он в сказки не верил,

Принимать их не мог всерьёз.

Корневщик бородёнку гладил,

Защищавшую от комарья:

– Я с тайгой я малолетства ладил

И не стал бы трепаться зря…

Геофизик был парень не гордый,

Не болевший ещё тайгой.

Говорил, что вернётся в город

И потом в тайгу ни ногой.

Как в тайге бесприютно и сыро!

Комарьё и чертовский труд…

– Я уйду из постылого мира,

Не осудят меня, а поймут…

Он смеялся, не понимая,

Что уже во власти тайги.

Притяженья волна роковая

Мхами липла на сапоги.

Убегающий ручей

Мальчик в ручей кораблик пустил.

Цыпки на пальцах.

Метры, что мили…

В детстве лишь тот и другой погостил.

Выросли оба.

Оба уплыли.

– Сыночек, домой! Завтра рано вставать!

Я подниму тебя, слышишь, по рани!

Ты не ищи его, добрая мать.

Мальчика… нет, и ручей – в океане.

* * *

Среди сухостоя, отжившего леса

Уснувший дубняк и угрюмый кедрач.

Как призрачна серая эта завеса!

За речкою совий разносится плач.

Кем проклято место? Какая колдунья,

Смеясь, изощрялась в своём мастерстве?

Тут изредка ветер живительный дует,

Лишь змеи скользят по холодной траве.

Но в мёртвом сплетенье лиан и деревьев,

Под тентом ночей и сиянием дней,

Живому истоку и солнцу поверив,

Побеги растут из трухлявых корней!

Случай

– Не режь сапог. Ты больно, паря, щедр.

Ведь так добра не напасёшься. Брось!-

Советует лесник, упав под кедр.

Ему плевать на сломанную кость…

Не скупость овладела стариком.

Понятно было, трать слова – не трать,

Но с жизнью расставаться нелегко.

Старик не собирался умирать.

Смерть неподкупна, горлом кровь пошла.

Лишь неуёмна жизнь в корнях стальных…

Бесшумно умирающего взгляд

Скользнул по кронам, затерявшись в них.

Дед, умирая, прохрипел одно,

Бросая в зелень ослабевший вздох,

Как будто бы, старухе, перед сном:

– В тайге не обойдёшься без сапог.

Ушёл по землю с кирзачами дед…

Старуха утверждала, что тайга

И на том свете сеть. Она везде.

Никак нельзя в тайне без сапога.

Ирисы

Стебли ирисов. Расправленные перья –

Синева цветов под небом синим.

Зацвели, погожим дням поверив.

Сколько их в полях, в лесах России!

Сколько их в пыли дорожной, в росах,

Возле троп – и людных, и безлюдных.

Я их видел, и мой прочный посох

Испытать себя дорогой трудной.

Видеть их и дорого, и любо,

Как знакомых давних вспомнить лица.

…Синий ирис в городах, на клумбах,

Дальними походами струится.

Сон

1.

Я целюсь из ружья,

Гром и рывок приклада.

Зачем стреляю я,

Чьей гибели мне надо?

Кто пал в единый миг,

Там, в тальниковых лозах?

Молчание, что крик,

Когда у горла слёзы.

2.

… Я спал. По листьям дрожь.

Живу, как будто, снова.

Но разве я похож

На ворога лесного?

Рюкзак под головой,

А в нём – краюха хлеба.

И мир вокруг живой,

И солнечное небо.

* * *

Целой жизни не хватало

В светлом стонущем лесу,

Грузно дерево упало

На цветочную росу.

Над упавшею осиной,

Над увядшею листвой

Синь ключа заголосила

Кровью раны ножевой.

У источника порою

Птицы делали привал.

Пропитавшийся корою,

Ключ таёжный горевал.

Жизнь на все цвета кричала,

Небосвод теплом набух,

У бессмертья нет причалов

И концов путей вокруг.

Ключ кипит в древесных латах,

Лист слоится тяжело.

Расплескавшись в мхах примятых

С влагой дерево взошло.

* * *

Умер друг мой, и родился враг,

То же тело, но душа иная.

Я его и знаю и не знаю.

Он живой, но мне остался прах…

Он воскреснет, я его прощу…

Сколько лет я в подлости не верил.

Может, зло опять стоит за дверью.

Неужели я его впущу?

Зло опять шагнёт через порог,

Скажет он: «Не подлость, лишь ошибка…»,

Как светла Иудина улыбка.

Я б ни часа с ней прожить не смог.

* * *

Отозвался эхом выстрел,

Окровавилась трава.

Птица в росах серебристых.

Жизнь кругом. Она – мертва.

В небе синем вьются птицы,

Посвист резкий в кедраче.

Не забыться, не напиться…

Мыли сапоги в ручье

Эхом выстрел отозвался,

Стал обычною бедой.

Кто-то в зарослях смеялся,

Кто-то плакал над водой.

На току

Я тут оказался случайно,

Малы березняк и трава.

В местечке затерянном, тайном

Токуют тетерева.

Ещё далеко до рассвета,

И вот предрассветной порой

Сквозь сетку берёзовых веток

Слежу я за птичьей игрой.

Хруст ветки – и вольные птицы

Летят от свидетеля прочь.

Плывёт молодая зарница,

Сжигая весеннюю ночь.

Я в радости, но и в тревоге,

Придёт неминуемый срок:

Беспечные черти и боги

Найдут мой затерянный ток.

Новое ружьё деда

Символ силы и действия,

Игрушка, а не ружьё.

Как оно не естественно

Вписывается в жильё.

Молодостью на старость –

Надежда на долгий путь.

Надежда ему осталась.

Надежду бы не вспугнуть…

У светлого ручья

1.

В тайгу мой путь пролёг,

К подножью синих гор.

Светлеет ручеёк,

Скользя в зелёный бор.

Свой оставляя след,

Я вдруг увидеть смог

Вперёд на много лет

Судьбу моих дорог.

2.

Тайгу околдовал

Серебряный напев

И тайною сковал

Движение дерев.

В тебе поток лучей,

Струя твоя звонка.

Ты здесь, со мной, – ручей;

А там, с людьми, – река.

* * *

Мы кормили костёр поленьями

В серой изморози сырой,

Прижимаясь к теплу коленями,

Взбудораженные зарёй.

Растворялся в костре лимонник,

Ароматом вливаясь во всех.

Звёзды таяли. Так на ладони

Тает робкий осенний снег.

Это было нежданно и мудро –

Торжество над земной суетой!

Не во мне ль бесконечное утро

Залегает рудой золотой?

Гасли звёзды. Костёр голодный

Умирал, задыхаясь в золе,

И под крышею небосводной

Зарождался день на земле.

* * *

Смолистый запах кедров,

Стук дробный топоров.

За заработок щедрый

В тайге ты строишь кров.

Не хаешь свою долю,

И к чёрту суета!

Ведь тут тебе и воля,

И райские места.

Кедровки по соседству,

Кричат, хватает сил.

Ты не тужи, что с детства

Больших трудов вкусил.

Сюда, где терем встанет

В горах средь кедрачей,

Романтика поманит

Столичных богачей.

Они приедут в горы,

Вступив в таёжный круг,

С шалавами и сворой

Охранников и слуг.

Здесь, что ни кедр, то рослый,

Макушку тянет ввысь.

…А ты, парнишка взрослый,

Работай, не ленись.

Тропа в тайгу

Ландыши, затерянные в чаще,

Ландыши с росистою листвой…

В месте диком вижу я всё чаще

Ведьму с поседевшей головой.

Вижу явь, похожую на сказку.

Здесь, на склонах сопок, тишина.

Колдовскими чарами и лаской

Созывает ландыши она.

По ночам из них готовит зелье,

Льёт отвары в поймы горных рек.

Лишь глоток воды собьёт веселье,

Выпьешь – и возьмёшь на душу грех.

Станешь молчаливым и усталым,

И куда б ни шёл в жару, в пургу,

Километры длинные листая,

Всё равно, тропа твоя в тайгу.

Будешь проклинать кедровый полог,

Комарьё… Ты – мученик Тантал.

Видел я, как молодой геолог

В дикой злобе ландыши топтал.

Помнил, шёл он в город через горы,

И надежда, бешено слепа,

Угасала и угасла скоро,

И в тайгу вела его тропа.

Он, упав на мхов густые сети,

Стягивая с болью сапоги,

Понял вдруг, что ни за что на свете

Не сумеет выйти из тайги.

* * *

Плох корневщик, когда доверит тайну,

Святую тайну на одной из троп,

Когда за ним увяжется случайно

Стремящийся к богатству мизантроп.

Корневщику не будет утешенья…

Но говорят, закон тайги суров.

Незваный… не оставит от женьшеня,

Известно, ни вершков, ни корешков.

Поэтому хранится тайна эта

От тех, кто научился только брать.

Не долг зовёт таких бродить по свету,

А медный звон и запах серебра.

Плох корневщик, когда своё наследство

Уносит в землю. Старый лиходей

Не верит в то, что рядом, по соседству,

Живёт немало правильных людей.

Таёжная Комаринская

Небывалыми тиражами,

Не добры,

Жалят, жалят и снова жалят

Комары.

Может, солнце за хвойным пологом,

Сад и храм…

Если хочешь, ревнуй геолога

К комарам.

Только, знаешь, не снись, далёкая,

На заре.

Потускнеют глаза и локоны

В комарье.

Ждут вдали перевалы трудные

И дела,

В комарах размышленья рудные

И тела.

* * *

Я думал, туман над городом

(Близки ноября снега),

А это туманов бороды.

Горит пятый день тайга.

Дни эти замкнутым кругом,

И говорю «прости»,

Как будто близкого друга

Я не могу спасти.

Пусть в тайне сознаньем верю

О Фениксе – из огня.

Но вижу, горят деревья,

Покидая меня.

Воля тайги

Тайга законам правды обучала,

По-своему, обыденно, без слов,

И я увидел зло.

Оно начало

Моих познаний жизненных основ.

Здесь, в прошлом, путник ствол срубил

склонённый,

Не ведая, не зная наперёд,

Что дерево взойдёт,

В порыве непреклонном,

Пуская в небо вертикальный всход.

Не умер ствол, а только встрепенулся,

И, обозлившись от смертельных ран,

В небесный океан

Горячим пульсом

Ворвался жизни яростный фонтан.

Кипит фонтан, родившийся от боли,

И шелестит листовою поутру,

И корни сок берут.

Диктует волю

Сама тайга, в отместку топору.

Охота ранней весной

Охота на медведя…