Читать книгу: «Убегающий ручей», страница 2

– Мне Машка – что коню весло,

Да что там говорить…

Но только знает всё село,

Что свадьбе скоро быть.

Свадьба

Свадебный дружка весел.

Не всякий так ладно б смог –

Пляски, шутки и песни.

Ни дать, ни взять – скоморох.

Смотрит с тоской невеста

На славного удальца.

За кружевной завесой

Не разглядеть лица.

Зачем ей дары возами?

Жестокий прозренья миг!..

Следит за дружкой глазами.

… Он отражается в них.

* * *

Красна девка у колодца.

Стынут вёдра перед ней,

А вокруг ватага вьётся

Остроумнейших парней.

Прибаутки, шутки, взгляды…-

Разговорам нет конца.

Вижу, что мою усладу

Провожают до крыльца.

Я в окно гляжу, бедовый,

Не жалея синих глаз.

Я жую калач медовый.

Эта девка не про вас.

Грянет вечер с небосвода,

Кочет песни отпоёт,

И пойду я за ворота,

Где меня красава ждёт.

Мойный день

Ах, ты, баня-банюшка,

Утеха из утех.

Ты отпарься, Анюшка,

А потом – на снег.

Все грехи печальные

Каплями спадут.

Мужики случайные

Все уж тут как тут.

У всех у них оказия,

Они здесь – в мимоход.

А коли косоглазие,

Так это всё не в счёт.

Хохочет баба справная,

Снег тает на грудях.

«Заразушка отравная,

Что надо в передях…».

Из бани выбег Мишенька

И тоже гол, как перст.

«Твоя бабёнка – вишенка,

Така не надоест».

Ах ты, баня топная

Крестьянского двора.

Чадило допотопное –

Ни дом, ни конура.

Анюта – баба яркая,

Тут всякий ей знаком.

Покладистая, жаркая

Не с каждым пареньком.

Соседка – соседке…

Принесла в подоле

Сына, слышь, кричит…

Мамка недовольна,

Батюшка сердит.

Этакая дочка!

Тут бы злился всяк

Родила сыночка

Сразу, просто так…

Знамо, чадо любят,

Как – и не сказать.

Веселят, голубят

Бабка, дед и мать.

Жизнь в потёмках наша…

Бабке тьма забот.

Говорят, папаша

Свататься придёт.

Исповедь егеря

В гостиницу районную

Из королевства зла

Живым жгутом зелёным

Гадюка заползла.

На крики – ноль внимания,

И шепчет мне змея

(А в злых глазах страдание):

– Ты, видишь, я твоя…

… Детишек нарожали,

Заполнен счастьем дом.

Но всё боюсь,– ужалит,

Хотя под каблуком.

Пора медосбора

Зрелое лето, пора медосбора.

Пасечник рыж, как ромашковый мёд.

Тянутся стебли вьюнков по забору,

Пчёлами лето гудит и поёт.

Даль из цветов. На ромашковых нивах,

Там, где полощется день-чародей,

Встретите вы молодых и красивых,

Но никогда – беззаботных людей.

Гончар

Катилось солнце шаром раскалённым…

Корзины с красной глиной на спине

Носил гончар на берег оживлённый.

Река сгорала в солнечном огне.

Он глину брал, пригодную под обжиг,

Он запускал гончарные круги

И небу говорил:

– Смотри-ка, боже,

На то, как обжигаются горшки.

Перед наступлением ночи

Огненное солнце режет сноп горячий,

У реки усталой засыпает день

Заревым пожаром вечер мой охвачен,

Огненные блики в сморщенной воде.

Не искал великого я в дороге малой.

Над стезею свесила листья лебеда…

Луч сверкнул над рощей, и его не стало,

Будто в мире этом не был никогда.

* * *

Ручейком протекая,

Льётся в речку мой взгляд.

Речка светлая, Кая,

Не вернётся назад.

Не вернётся к истоку,

К основе основ,

Вспоминая дорогу

Младенческих снов.

Я и речка похожи.

Что поделать со мной?

Оглянулся, – и что же?

Детства нет за спиной.

Только память, как птица,

Шелестит в стороне.

Не забыть, не забыться…

Так уж выпало мне.

Вечерний посёлок

Если бы не холод

И не снег дорог…

На деревьях голых

Неба потолок.

Маленький посёлок,

Без огней дома.

Был бы я весёлым,

Если б не зима.

Всё собаки лают,-

Мало было дня,-

То ли зла желают,

То ль клянут меня.

Путь далёк и труден.

Мёрзну, будто наг.

Заглянуть бы к людям,

Да боюсь собак.

* * *

Серый, мрачный залив на бревне

Переплыть захотелось мне.

Прежде, чем отправиться в путь,

Ожидал я, что кто-нибудь,

Из мудрейших, проживших век,

Скажет: «Хватит глупить, человек».

Но такого поблизости нет,

Видно, житель он дальних планет,

И в его марсианской крови

Скрыто доброе «не плыви».

Философствуют люди мне вслед:

Утону я сейчас или нет.

Только мне до обиды смешно,

Я ведь выплыву, всё равно,

И на дальнем зелёном лугу

Отдохну я на том берегу.

Подсолнухи

Это осень строгая

Пощадила их,

Холодом не трогая

Красок золотых.

Золотые сполохи –

Веер лепестков.

Поздние подсолнухи –

Нет других цветов.

Поздние, цветущие…

Их недолог век.

Им судьбой отпущено

Встретить первый снег.

Волчьи побаски

Стояла лютая зима,

И рыка не страшась двустволки,

Среди отходов и дерьма

Голодные копались волки.

К помойкам жался зверь лесной,

Вёл тихую на них атаку,

И волка запросто любой

Мог бы обидеть, как собаку.

– Не стало от собак житья,-

Роптала баба молодая.-

Как вынесу помои я,

Так сходу окружает стая.

В селе собаки на счету,

В селе собаки сплошь для дела.

А этих ни одну версту

Зима гнала, и жить велела.

А баба, костеря волков,

Свиною костью в них швыряла.

Она бранила мужиков,

Что до собак им дела мало

Ей с грустью муж сказал:

– Уймись!

Ты так орёшь – дрожит округа.

То волки, Нюрка, это жизнь,

И неча падать от испуга.

Я, может, их и пострелю,

А может их и пожалею.

Я тоже волк, когда не сплю,

Когда с похмельности болею.

Он пятый день навеселе

(А как не пить – тоска пристала).

И говорили на селе:

«Зима совсем загуливала».

Заливные луга

* * *

Над грустною протокой плачут гуси,

В далёкий путь отставших собирая.

Горят в костре осин осенних брусья,

И щёлкает в огне листва сырая.

Кромсают воздух гулкие дуплеты,

И дробь скользит по крыльям сизо-чёрным

Чего ж вы ждёте? Торопитесь в лето!

Здесь не понятен плач по обречённым.

* * *

Солнце зовут красноногие цапли,

В травах лиловых зари огоньки.

Падают с дерева звонкие капли,

Пляшут весёлые мотыльки.

Всплески воды в приозёрном болотце,

Птичьи забавы в росистой траве.

Что же душа так неистово рвётся

К этой открывшейся вдруг синеве?

* * *

Расцветает подснежник в апрельских лучах,

Неказистый, непахнущий признак весны,

И с набухшими почками ветвь на плечах –

Ощущение радости и новизны.

Талый снег стал искристой журчащей водой,

Ручеёк к ручейку – и родился поток.

У весны долгожданной, у весны молодой

Появился на свет самый первый цветок.

* * *

Отражены в озёрах березы…

Мокрое поле, разбуженный лес.

Пали на травы великие росы,

Чистая, синяя влага небес.

В чём же их свежесть и вечная сила?

В том, что в них юность отражена.

С них у меня начиналась Россия,

Но не кончается ими она.

Нет, не кончается речкой, грибами,

Городом, где я родился и рос.

Льну осторожно к травинкам губами…

Травы горят, голубые от рос.

Что было, что есть…

1.

Далёкое детство. Рассвет с тополями.

Иду я с отцом по просёлку к реке.

В соломенной шляпе с большими полями,

Рюкзак он несёт. А ведь, как налегке…

А я устаю, но стараюсь, как взрослый,

Не дрогнуть от холода в травах сырых.

– Какие сегодня великие росы,-

Заметил отец,– ты ведь к малым привык.

2.

Далёкое детство… что сон и что книга,

Какую я мог бы читать без конца.

Далёкое детство бесценного мига.

… Привет тебе скорбный, могила отца.

Роса опустилась на мёртвые розы,

И прахом рассыпалось детство вдали.

Какие сегодня великие слёзы

На травы тяжёлой печалью легли.

Паляница

Стар хозяин светлолицый,

Глаз поблекшие лучи…

Дозревает паляница,

Белый хлебушек в печи.

Как хозяйка торовата!

Всё, что в доме, – на столе.

Было, есть и будет свято

Это на моей земле.

Так от вечности до мига,

В нашем братстве – наша суть.

… На столе бела коврига,

И такая же мне в путь.

Мне с рассветом торопиться,

По делам своим идти

С доброй ношей – паляницей,

Что не тяжела в пути.

О хлебе

1.

В пекарне веет хлебом ароматно,

И пекарю мерещатся поля,

Где злакам колоситься тесновато.

Такая плодородная земля.

2.

Мерещится ему судьба благая

И на усах пшеничных терпкий мёд.

Но Родина, от бед изнемогая,

Лишь хлебом, только хлебушком живёт.

3.

Он панацея – в доме и в походе…

Хватило б только хлеба на веку.

«Хлеб наш насущный» говорят в народе,

Что знает цену хлебному пайку.

Заливные луга

Бос и солнцем забрызган ясным.

Пусть порой жизнь сложна и строга,

Повторяю, она прекрасна –

Бесконечная, как луга,

Заливные, в душистых травах,

Утопающих в тёплой воде.

Обретаю бесценное право

Красотой беспредельной владеть.

Я ладони тяну в поднебесье,

В ясно-синюю высоту.

Мир велик. Он ничуть не тесен,

И поэтому я расту.

Дорога через поля

Рождённый высоко, за облаками,

Дождь был младенцем, но потом окреп.

Пшеничные поля. Бескрайний хлеб.

Колосья глажу влажными руками.

Я вижу! Я не верю в чудо слепо.

Ты чудо родила, моя земля!

Дождь падает на тёплые поля.

Благодарю за дар небесный небо,

Пришёл помочь он батраку и баю,

Дождь летний, будто беспризорник, лих.

Кто скажет мне о том, что сказки баю?

Кто скажет: «Нет в России таковых»?

Благословенен дождь, как всё живое…

Пришёл. За это Господу звала.

Поможет хлеб пройти сквозь время злое.

Была б с мукою чаша тяжела.

Перед рассветом

Пух тополиный, как волна,

К ресницам прямо,

И мировая тишина

Приникла к рамам.

В ней нет ни звуков, ни людей.

Лишь сумрак ночи.

Но, кажется, плечом задень –

И всё всклокочет!

Вмиг опрокинется листва

В пух тополиный,

И тканью лопнет ночь по швам!

Шум над долиной…

Свирель

На свирели ребёнок играет,

Бродит в зарослях тальника,

И струится тропинка сырая

Под горячие облака.

Это я, пробегающий вёснами.

В зрелость рвусь, в ладони – свирель,

С верой,– вырасту, и, как взрослые,

В горизонт приоткрою дверь.

Очень часто в глухих посёлках,

На перронах, омытых дождём,

Слышал звук я свирели весёлой,

Что в далёком детстве моём.

Вспоминаю, как днём весенним

Выхожу я за отчий порог…

Тальниковой свирели пенье

Берег детства во мне сберёг.

* * *

Ведут меня дороги,

Летит за годом год.

А матушка в тревоге

И часто сына ждёт.

От сына весть отрадна.

Но вряд ли напишу,

Что я живу нескладно.

Я в Комсомольск спешу.

Мне детство часто снится,

В снах мама молода.

Река Амур стремится,

Как будто, в никуда.

Снам светлым сердце радо,

Недолог сон в пути.

Давно уже мне надо

В Комсомольск прийти.

Привет родному дому,

Знакомым и родне,

И даже незнакомым,

Не плачьте обо мне!

А память не уснула.

Домой шагаю я.

…Я здесь стезя свернула

На Комсомольск моя.

* * *

Отчего меня будто в тревогу,

Отправляет бабуся в дорогу?

Отчего мне даёт пирогов,

Заклинает беречься врагов?

Почему она плачет мне вслед?

Потому, что не встретимся, нет.

Потому, что вернусь я тогда,

Когда в дом проберётся беда,

И в меня этой ночью с луны

Горе бросит клочок седины.

В даль великую годы спешат,

Сколько с них и потерь, и утрат…

Просыпаются боли былого,

Всё по-прежнему в памяти ново.

* * *

Надо мной ни зла и ни печали.

Жить прекрасно, пусть не мудрено.

Всю тоску лучи перекричали

И заколосились над плечами,

Словно ржи дурманящий венок.

* * *

В каждом смертном, в каждом прохожем,

Золотая лежит руда.

Это в звонкой крови, под кожей,

Человеческая доброта.

А жесткость и зло – позёрство,

И не каждый на это спец.

Пусть плывут золотые зёрна

По артериям из сердец.

* * *

Потухшие вулканы

Становятся озёрами,

Холодными и чистыми,

С прозрачной синевой.

Обтянуты арканами,

Зелёными узорами,

Берега скалистые.

В минувшем – с головой!

О молодость прошедшая,

С огнём, с кипящей лавою,

С камнями прогорелыми,

С золой до черноты,

Ты, как чужая женщина,

Любимая, бесславная,

Коварная, незрелая,

Не повторишься ты!

Вулканами кипящими

Озёра были светлые.

Им сразу б мудрость выковав,

Свой пыл перебороть.

На гребне предстоящего,

Рождённого Планетою,

Сольётся всё Великое

В одну Живую Плоть.

Лягушки

Кувшинок бледных ряска,

Тропинки полоса,

И катятся из сказки

Цветные голоса.

Послушайте, лягушки

Поют на все цвета.

До ведьминой избушки

Не больше, чем верста.

Я соберусь в дорогу

Чуть раньше, чем рассвет,

Постранствовать, потрогать

Цветистой сказки след.

Свет лунный у обочин,

В нём вьются комары.

Не спят глубокой ночью

Лягушечьи хоры.

* * *

(притча)

В зените солнце и не хочет падать,

На поле жарком властен сенокос,

И вилами встревоженные гады

Летят со склонов стоговых волос.

Впивались вилы, погибала жертва,

Сжимая красным телом спицы вил,

И толстый человек, как этажерка,

Глазами смерть змеиную ловил.

Цвёл Этажерка от большой удачи

И не похвастаться никак не мог,

Что трёх за час какой-то ухандачил.

А может, даже более чем трёх.

Косарь седой ему беду пророчил

И раза три предупреждал на дню,

А увалень твердил:

– Ты много хочешь…

Я змей давлю, а не твою родню.

Под самый вечер он придумал штуку…

Туп в сенокосе, на слова остёр.

Зелёную метровую гадюку

Он, наслаждаясь, опустил в костёр.

Гадюка дурой не была убогой,

И, прежде чем погибнуть от костра,

Она к нему рванулась. Прямо в ногу…

Была на зубы гадина остра.

Вопил укушенный. Косцы мрачнее тучи.

Боялся, что конца не избежать.

Не повезло. Могло быть много хуже,

Когда бы он нарвался на ужа.

* * *

Я говорю: «Пожалуйста, входите!».

Дожди пришли, как старые друзья,

По коже памяти, свиданий, встреч, событий,

По коже стёкол струями скользя.

Не удержусь, открою настежь окна…

Дверь для – земного, дверь для них узка.

Дожди звенящие пошли в мгновенье ока

По памяти, по лицам и рукам.

Шумят святых небес большие воды.

Следы их под ногами и в… груди.

Как пережито-прожитые годы

Идут через меня мои дожди.