Читать книгу: «Избранное. Рассказы, основанные на реальных событиях», страница 8

Жизнь – это миг во времени…

Жизнь конкретного человека – это небольшой интервал времени от его рождения до смерти, частица во вселенной, капля в море, песчинка в пустыне. Это миг у каждого человека ассоциируется по-разному, у одних – это многосерийный фильм, у других – это музыка, у третьих – сложная кривая в трехмерных координатах, а у меня он отождествляется с дорогой. С детства я чувствую её притяжение, её магнетизм. Она шумит рядом, по ней куда-то спешат люди, едут машины, бегут поезда. Интересно выглянуть за ворота и помечтать: «Мы едем, едем, едем в далекие края, хорошие соседи, счастливые друзья. Нам весело живется…», а жилось в детстве действительно весело.

Детство проходило в основном на улице, во дворе. Сидишь с друзьями на завалинке, играешь: «Колечко, колечко, выйди на крылечко!» Или прыгаешь на одной ножке по квадратикам, нарисованным на утопанной дорожке, перебрасываешь носком ноги баночку из-под гуталина из одного квадрата в другой. «Ой, чуть не сгорел!» Или носишься по двору в поисках места, где вода тебя не найдет. Это прятки, классная игра детства! Схоронишься в потайном месте и через щелку наблюдаешь, как тебя ищут. Прислушиваешься, не крадется ли кто-нибудь сзади. И слышишь его, ВРЕМЯ!

А дорога жизни шумит, громче и громче! И зовет! И вот уже бежишь по тропинке к начальной школе. Интересно, что сегодня новенького расскажет учитель? На уроке ботаники должны пойти в парк, собирать листочки для гербария! А на уроке внеклассного чтения продолжится история Аркадия Гайдара «Военная тайна». А после школы опять двор, друзья, игры. И время течет медленно. Не спеша! А ещё в воскресенье учительница обещала показать диафильм на проекторе, но у кого за неделю будут двойки, того не пустит на просмотр.

И вот уже в автобусе едешь в среднюю школу. Опять вчера не выучил уроки, просидел бесполезно с удочкой на речке, так ничего и не поймал. «Задачку по геометрии сам решу на перемене, а даты по истории надо на ладони на всякий случай написать». Вот и школа позади, а впереди дорога всё шире и шире, вот уже и развилки. Куда идти? Направо пойдешь, рабочим станешь и в армию «загремишь», налево пойдешь – будешь инженером, а там опять учебники, опять зубрёжка, экзамены! Выбор сделан – направо!

Пять лет трясет на стыках электричка по воскресеньям в город, в общежитие, по субботам обратно – домой. Колеса стучат: «Чух – чух, чух – чух, чух – чух». В вагонах толкучка, зимой холодно, летом жарко и душно. Повезет, если освободится место, да ещё и у окна. Через грязное стекло почти постоянно видишь мелькающие телеграфные столбы с проводами, смотришь в одну точку и кажется, что провода плавают вниз, вверх, вниз, вверх. Конспект с собой, но читать не хочется. Потом, будет время – выучу…

Позади институт и распределение. Вот и первая командировка. Поезд дальнего следования. Купе. Верхняя полка. Томительное ожидание отправления поезда. В тамбуре громко что-то кричит проводник. Наконец в голове состава сильно громыхнуло, поезд дернулся, и медленно поехал, постепенно набирая ход. За окном поплыли назад провожающие, продавец мороженого с ящиком на колесиках, скамейки с урнами. Вот и перрон закончился, захлопали двери соседних купе, пассажиры расходятся по своим местам. «Приготовьте билеты!» – кричит проводник, обходит все купе, просматривает и раскладывает билеты по ячейкам своей коричневой кожаной сумки. А поезд уже набрал ход, постукивает «Тудым – сюдым, тудым – сюдым, тудым – сюдым», и качает вагон влево вправо, влево вправо… Вот так юность и движется вперёд, познавая разные станции и города, осваивая новые профессии, приобретая разных попутчиков и друзей.

Вся жизнь – дорога! А тип вагона и даже место зависит от везения, от судьбы. Повезло – и ты едешь в спальном вагоне, не очень повезло – в купейном. Тоже неплохо! А если не везет по жизни, едешь в плацкартном, но и здесь судьба решает, стандартное место тебе достанется, его еще купейным называют, или боковое. На стандартном – более менее комфортно, хоть и на виду у всех, но в сторонке лежишь, или сидишь, ни кто тебе не мешает. А на боковых – куча проблем. Народ мимо ходит, туда-сюда, туда-сюда. Толкаются, в душу заглядывают. И не дай бог тридцать седьмое или тридцать восьмое место достанется – и дверь рядом и туалет. И стук двери постоянно, и запах специфический, но не выйдешь на полустанке, надо ехать! Время торопит!

Если средства позволяют, обедать ходишь в вагон-ресторан, если доходы не ахти какие, перекусываешь прямо на своем месте, потеснишь попутчиков, освободишь кусочек столика от чужих стаканов, термосов, баночек. Хорошие попутчики присоединятся, составят компанию. Поделятся каким-нибудь своим деликатесом, попробуют предложенное тобой лакомство. Проводник принесет чай в граненых стаканах с металлическими подстаканниками. За разговорами и время проходит быстрее.

Бывают такие встречи, что расставаться не хочется. Купе наполняется теплом, уютом, гармонией. Кажется вот она, конечная станция. Приехали! Да нет, поезд стучит и стучит по стыкам, мелькают шпалы!

На больших станциях можно выйти на перрон, прогуляться, подкупить что-нибудь в дорогу. А можно и встретить свою судьбу. Хрупкую, стройную девушку с карими глазами. Стоит на краю платформы и смотрит на тебя каким-то неземным взглядом. Пара вопросов, пара фраз, но поезд дает протяжный гудок, проводник машет флажком, пора бежать в свой вагон. «Я вернусь!» – только и успеваешь крикнуть из тамбура в закрывающую перед твоим носом дверь. И ты возвращаешься раз, другой, третий! Она каждый раз ждет тебя на том же месте. А ты всё больше и больше утопаешь в омуте её бездонных глаз. И вдруг ты уезжаешь далеко и надолго. В её глазах слёзы: «Прощай, я больше ждать не буду!» Гудок поезда резанул клинком по сердцу, котороё и так разрывается от боли. Проводник торопит. И ты встаешь на колено и предлагаешь ей руку и сердце! Секунды её раздумий кажутся вечностью. Она вкладывает свою ладонь в твою руку, и прыгает вместе с тобой в уже тронувшийся вагон. И в поезде уже не простое купе, а семейный обитель, со своими радостями, проблемами и заморочками, но вы вместе преодолеваете все трудности жизни. Время сближает сердца и судьбы, оно же и разделяет родных и близких

«Привет родители! Как вы тут? Ещё скрипите!?»

«Здравствуй мама, встречай! Привезли тебе внуков…»

«Ну, здравствуйте мама и папа, простите, что ненадолго, проездом… В следующий раз подольше побуду, краску привезу – оградку подкрасить надо. Памятник поправлю…»

С годами поезд набирает ход. Всё быстрее и быстрее проносятся за окном станции, вокзалы, города, годы. Всё меньше становится знакомых пассажиров рядом. Кто-то сходит сам на своей остановке, кого-то выносят на носилках. С новыми молодыми пассажирами не поговоришь по душам, у них своя правда, свои интересы, они все в смартфонах, живут виртуальной жизнью в интернете.

 А скорость растет: аванс – получка, аванс – получка, аванс – получка, пенсия, пенсия, пенсия…

Жизненный миг у каждого человека ассоциируется по-разному, у кого-то – это многосерийный фильм, у кого-то – сложная кривая в трехмерных координатах, а у меня оно отождествляется с дорогой. И главное, что не знаешь, где и когда будет твоя конечная станция, когда твоя дорога закончится, и ты выйдешь из вагона. Вот тогда ВРЕМЯ для тебя остановится, смолкнет стук колес поезда, который упёрся в конце пути в надгробный памятник на твоей могиле.

Но бывают случаи, когда в какой-то момент пассажир поезда делает пересадку на самолет или ракету, и помчит его время ввысь, где он бесследно сгинет в черной бесконечности космоса, или загорится точкой в одном из созвездий безграничного океана Вселенной. Кто-то в этом полёте черкнёт по темному небу метеоритом, или поярче – болидом, а избранный улетит в мировое пространство кометой и будет периодически появляются на небосклоне, напоминая людям о себе и о том, что миг жизни на земле может оставить бесконечную память потомкам. Неожиданный парадокс истории заключается в том, что потомки будут помнить о тебе, если ты сделал для человечества что-то очень хорошее, выдающее и полезное или очень, очень плохое…

Очень важно вовремя понять, что твой поезд движется в тупик и сделать нужную пересадку. А это может не каждый, это судьба, и никто не знает, дан ли нам такой шанс, чтобы в короткий миг жизни побороться с всесильным ВРЕМЕНЕМ. Многие великие люди, начиная с древнеримского историка Саллюстия, твердят: «Каждый человек сам творец своей судьбы!» И если твой жизненный поезд ещё в пути, у тебя есть возможность проверить, истина это или нет.

У каждого жизненный путь представляется по-разному, у меня он ассоциируется с дорогой. Думаю, каждому хочется, чтобы он закончился не на больничной койке, а в вагоне Сапсана, уносящегося на большой скорости в бесконечность. А потомки рассудят, оставил ли ты свой след в этой жизни, или бесследно сгинул в вечности необьятного и неподкупного ВРЕМЕНИ.

Юркин рассвет

Юрка Попов сидел на пожарной лестнице, крепко схватившись за неё. Его колотил страх. И надо было ему поддаться на усмешки одноклассников и полезть на эту лестницу, чтобы спрыгнуть вниз с высоты.

Пожарная лестница начиналась не от земли, а на высоте двух метров, и чтобы на неё влезть, ребята подставили деревянную лесенку. Они поднимались по ней на пожарную лестницу, и прыгали вниз, кто со второй ступеньки, кто с третьей. Юрка долго отказывался сделать прыжок. Насмешки ребят и брезгливые улыбки девчонок, в конце концов, сделали своё дело, он влез на лестницу. Но при первом взгляде вниз, все его мышцы сковал страх, руки самопроизвольно уцепились за круглую трубу ступеньки и не разжимались. Мальчишки, увидев его испуг, убрали деревянную лесенку. Они смеялись над ним, строили ему рожицы. Зазвенел звонок на урок, все дружно убежали в класс, крикнув ему: "Помолись, ты же Поп! Ни куда не денешься, всё равно прыгнешь!"

Но спрыгнуть он так и не смог. Снимал его с пожарной лестницы учитель физкультуры. Именно с этого дня и начались все Юркины неприятности. С этого дня обыкновенная кличка «Поп» всеми воспринималась с издёвкой, словно он был верующим. Со словами: "Поп, почём опиум для народа? Поп, помолись за меня!" "Поп, проси помощи у бога!" – ему отвешивали подзатыльники, пинали, толкали и били.

Ни отца, ни братьев у Юрки не было, заступиться некому. Хилый с детства, он не мог постоять за себя, оказать физическое сопротивление, только скулил и размазывал ладонями слёзы, что ещё больше раззадоривало хулиганов. Плетясь домой побитым и униженным, он строил планы мести, в мыслях рисовал картины своего триумфа над обидчиками. Но при следующей встрече с ними снова трусил.

Юрка не жаловался матери, та сама поняла по синякам и оторванным пуговицам. Бабушка стала встречать его возле школы. Насмешки и побои увеличились, они стали проходить в раздевалке, если там не было взрослых.

Издевательства продолжились и в училище, там было много бывших одноклассников. Друзей не было. На того, кто начинал сближаться с Юркой, толпа набрасывалась с угрозами: «В богадельню к Попу захотел?» Желание дружить с ним у новых знакомых сразу исчезало. Девчонки сторонились, видя его постоянно униженным. Призыв в армию был для него желанной мечтой. С радостью уезжал он туда, где его не знают. Он мечтал, что станет настоящим защитником Родины, начнет жить свободно, не ожидая подзатыльников.

Курс молодого бойца" закончился принятием Военной присяги. А ночью в казарме состоялся свой ритуал приема молодого пополнения, присвоение каждому из них звания – «дух». «Духам» объяснили правила поведения: "Первый год пашешь, второй отдыхаешь". Огласили перечень их обязанностей и наказаний за неисполнение. Каждого «духа» закрепили за конкретным «дедом».

Юра знал, что в армии процветает дедовщина, он готов был жить по её правилам, терпеть унижения первый год службы и стать потом «фазаном» и «дедом», но, увы, он «приглянулся» повару солдатской столовой. Стокилограммовый верзила Юркиного призыва выбрал его «партнером» для своих тренировок в боксе. Для этого старшина роты ставил Юру в каждый наряд по кухне, объявляя ему внеочередные наряды за каждый «чих»: плохо заправил койку, опоздал в строй, пошевелился в строю, когда тот получал пинок от сзади стоящего старослужещего. Юркина жизнь превратилась в ад. В казарме он был постоянным уборщиком. Кроме этого, стирал портянки, подшивал подворотнички, заправлял койки «дедам». В наряде выполнял самую грязную работу на посудомойке, и был «грушей» для пудовых кулаков повара. Кличка «Поп» вернулась, и снова его чморили все. Ненависть к обидчикам росла с каждым днем, не давая его душе покоя. Но и трусость не оставляла ни днем, ни ночью.

В очередном наряде по столовой он услышал, как сослуживцы обсуждали случай суицида в соседней части: «Дурак и трус, чего добился, сам в «ящике», а кавказцам, которые над ним издевались, хоть бы что». Тут Юрка и принял решение. Вечером, наведя порядок, все ушли в казарму, кроме Юры. Он должен был домыть посуду и в четыре часа утра разбудить повара, тот начинал в это время готовить завтрак. Повар, как обычно, отработал на нем серию ударов, принял душ и ушёл спать. Как только он захрапел, Юра взял в бытовке газовый ключ, и вошел в комнату отдыха. Повар спал на спине, широко раскинув руки, и улыбался. Юра задохнулся от резкого приступа злости, всё тело задрожало, а руки до боли в пальцах сжали ключ. Прицелившись, он со всего размаха нанес удар ключом в середину лба. Повар зашевелился, Юру охватил ужас, в глазах потемнело, и он ожесточенно начал наносить удар за ударом. За боль, причиненную поваром, за унижение в казарме, за оскорбления в школе, за все обиды этого жестокого мира…

Рассвет Юра встречал на крыше шестиэтажного технического здания, куда он влез по пожарной лестнице. Солнце, медленно выплывая из-за горизонта, отогревало его заледеневшую душу. Он посмотрел вниз. Сердце бешено застучало, почти как в тот раз, в школе, но того ужаса не было. Юрка легко встал на парапет кровли. Ни какого страха! Один шаг вперёд, и все издевательства и унижения останутся в прошлом. Он готов был уже  шагнуть с парапета, но тут ему представились лица сослуживцев, их ухмылки. Вспомнились их слова по поводу суицида: «…трус, чего добился… Сам в "ящике", а кто издевался, тем хоть бы что…» Нет! Трусом он больше не будет. Никогда! Пусть суд решает его судьбу. Он расскажет правду обо всём, что творится в казарме.

Символом начала новой жизни прозвучал у дежурного по части сигнал «Подъем». Стали оживать казармы, засветились окна, застучали сапоги по ступенькам лестничных пролётов. Сверху хорошо было видно, как на плац и на спортивную площадку потянулись и побежали строи подразделений. С окончания карантина Юрка не бегал на утреннюю зарядку, он был постоянным уборщиком казармы. Но сейчас он уже не тот Юрка, не вчерашний запуганный и забитый «дух», он человек. Юрка с удивлением отметил, что больше не ощущает отчаянья от содеянного, не корит себя и не чувствует страха перед неизбежным наказанием.

Когда он вошел в казарму, подразделение уже было построено. «Поп ещё один внеочередной наряд заработал», – послышалось из строя. «Я убил повара! Кто меня ещё раз тронет, тоже убью!» – злобно сказал он и встал в строй. В казарме наступила мертвая тишина.

Роза или компьютер

Эта история произошла в середине 90-х. В одной из комнат нашего отдела в большом ящике росла китайская роза, комнатный гибискус. Таких громадных кустов я больше нигде не встречал. Ящик объёмом не меньше куба стоял на полу между двух окон. Ветки розы почти полностью закрывали оконные проёмы и доставали до потолка. Цвела роза почти круглогодично и очень обильно, на каждой ветке было по несколько бутонов, которые распускались по очереди, сменяя друг друга. Цветки по форме напоминали чашу диаметром до десяти сантиметров, внутри которой был большой пестик с тычинками. Пять ярко-красных лепестков цветка, постепенно раскрываясь, обнажали чёрный зев, из которого появлялся необычный пестик, представляющий собой настоящее произведение искусства. Пестик красного цвета имел форму пальмы, на вершине которой желтые тычинки создавали настоящее цветовое безумие. Роза была известной достопримечательностью нашего отдела в Центре. Возле розы мы накрывали стол, когда всем отделом отмечали государственные праздники и дни рождения сотрудников. Каждый Новый год мы наряжали её как ёлку. Розе мы посвящали свои стихи:

Летят года, опять морозы,

Цветет всё краше наша роза,

И, как всегда, на Новый год,

Под ней мы встанем в хоровод.

В то время во всех отделах Центра были обычные печатные машинки и штатные машинистки. В нашем отделе машинисткой была Надежда Петровна, пожилая, но очень интеллигентная и обаятельная дама, единственная женщина в нашем мужском коллективе. Все документы мы писали от руки, а Надежда Петровна перепечатывала их на машинке. Она досконально изучила наши почерки, и без труда разбирала наши каракули. Её рабочий стол с машинкой стоял в правом углу комнаты у окна рядом с розой. Надежда Петровна в свободное от работы время ухаживала за розой: поливала её, вырезала ненужные отростки, опрыскивала и протирала листья. И они обе цвели и радовали глаз всему коллективу отдела.

Чехарда 90-х с сокращениями коснулась и нас, с внезапной комиссией по этому вопросу наш Центр должен был посетить генерал. Все стали готовиться к встрече с ним. На Командном Пункте оборудовали зал для подведения итогов, который решили украсить нашей розой. Взамен розы начальник КП предложил нам свой старенький компьютер, вместо которого к приезду генерала ему был закуплен более современный.

Перед нашим отделом остро встал вопрос выбора – остаться с розой без компьютера или взять компьютер и простится с розой.

Наличие компьютера в отделах центра в то время это было большой редкостью. Все понимали, что это значительно упростит нашу работу, не надо будет из месяца в месяц переписывать справки и отчёты, достаточно будет открыть предыдущий документ и внести в него изменения. Собравшись всем отделом возле розы, мы открытым голосованием решили её судьбу. Большинство было за то, чтобы поменять розу на компьютер, и лишь одна Надежда Петровна была против.

Когда выносили розу, Надежда Петровна расплакалась. Конечно, чувствовали мы себя виноватыми, как-то пытались оправдаться, что-то обещали…

Появление компьютера давало возможность нам самим набирать документы, сохранять, редактировать и распечатывать их на принтере. И это плачевно сказалось на судьбе Надежды Петровны, она лишилась работы. Пожилой женщине не удалось научиться работать на компьютере. Управление им производилось командами, которые в то время надо было набирать на клавиатуре на иностранном языке, а не так, как сейчас, клацая указателем мышки по иконкам на экране. Надежда Петровна оказалась не востребована, и в скором времени попала под сокращение и была уволена.

Некоторые из нас этого даже не заметили. На компьютер загрузили игры, и в свободное время мы с ожесточением «рубились» в теннис, тетрис, бомбили иностранные корабли с самолетиков во «Флай», чуть позднее раскладывали карточные пасьянсы

Надежда Петровна, оставив работу, резко постарела, радость жизни в её глазах погасла. Она стала меньше улыбаться, сторонилась соседей. Её мягкая походка изменилась, она стала сутулиться и волочить ноги, в одежде появилась старческая небрежность.

Роза на КП тоже страдала – она перестала цвести, листья стали желтеть, сохнуть и опадать. Через полгода цветущий куст превратился в безобразный набор корявых веток. Мы забрали розу обратно, пытались реанимировать, но напрасно. Роза погибла. Мы слышали о приметах и суевериях, связанных с "цветком смерти", но не верили в них, считали предрассудками. И вот на наших глазах мистика становилась реальностью. Цветок и женщина, находясь рядом, подпитывали друг друга своей энергией, цвели, радовались жизни и делили с окружающими своё счастье, а оторванные друг от друга – чахли и погибали.

Ящик с высохшей розой мы вытащили к мусорному контейнеру. Надежде Петровне никто не сообщал, но она, каким-то образом узнав про это, пришла попрощаться с розой. Она никому из нас не сказала ни слова, словно не видела. Прижав руки к груди, сгорбившись, она стояла около розы, плакала и что-то тихо нашёптывала. Мелкий осенний дождь обострял ощущение тоскливой неизбежности разлуки. У одного сослуживца был зонт, но когда он попытался дать его Надежде Петровне, та так отстранилась, словно её пытались ударить. Размазав по щекам слёзы, смешанные с  каплями дождя, Надежда Петровна тяжело вздохнула и не глядя ни на кого и не оборачиваясь пошла прочь, не обходя лужи на мокром асфальте. Мы молча смотрели Надежде Петровне вслед и понимали, что видим её в последний раз.

Прошли года, а тяжелый груз воспоминаний, связанных с таким грустным прощанием с Надеждой Петровной, давит на душу, рождая сомнение, правильный ли выбор мы сделали в те лихие 90-е годы.

 ***

Комментарий Елены Фин:

Казалось бы жизненный рассказ. Зарисовка из жизни.  Но как ярко передана эта  тогдашняя жизнь. Когда  происходили перемены :  то, что было привычным и где-то близким сердцу, выбрасывалось в обмен на  диктующее прогрессом. Сначала с жалостью. А потом очень быстро забывалось. Заменяемое  не только более лёгкой работой, но и интересными играми в компе.  Как же ярко вся эта вот  жизнь нарисована и предстаёт перед глазами!  Как же ярко до  боли передан образ бывшей сотрудницы, погибающий в одиночестве и ненужности этому новому миру!!! Как и её цветок, который лишь она по-настоящему любила. Они погибали вместе.  И смерть цветка, как Крик в космос об отсутствии Любви в душах людей. Потрясающее по своей трогательности произведение!  Спасибо, Александр, за него: ТАК  мало таких рассказов, напоминающим нам, что мы люди, что рядом с нами люди, что кто-то нуждается  в нашем тепле!