2 | Драмы. 1989–2020 гг.

Редактор Ирина Михайлова

Дизайнер обложки Роман Максишко

Издатель Максим Осовский

© Александр Левинтов, 2022

© Роман Максишко, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0053-1987-6 (т. 2)

ISBN 978-5-0053-1985-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр Левинтов

Две драматургии
предисловие автора

Они были приятелями и единомышленниками, оба – ученики и соратники Сократа, оба с огромным уважением относились к Протагору и Анаксагору, оба были осмеяны Аристофаном, оба были драматургами и оба мыслили историей человечества, как прошедшей, так и предстоящей, считая себя творцами последней.

Однажды они, Эврипид и Платон, заговорили на эту тему.

– я создам новую драму, драму людей, для которых важна не жизнь и биография, а судьба; что толку бороться с жизнью или за жизнь? куда интересней творение человеком своей судьбы или борьба с собственной судьбой!

– а чем это отличается от трагедий Эсхила и Софокла? От Гомера и древних рапсодов?

– Ахилл вошёл в «Иллиаду» точно таким же, как и вышел из неё. И Прометей в «Прикованном Прометее» Эсхила от начала до конца – Прометей, и даже Орест, претерпев столькое в «Орестее» того же Эсхила ничуть не изменился и даже не повзрослел. И даже у великого и непревзойдённого Софокла что Антигона, что царь Эдип – персонажи, не изменяющиеся по ходу трагедии. Я хочу, чтобы мои герои – старели и мужали, становились мудрее, становились иными и другими, не теми, что вышли на сцену в самом начале. Это будет драма людей и их характеров в динамике с борьбой и противостоянием судьбе, богам, обстоятельствам и другим людям.

– как это здорово, дорогой Эврипид, как это захватывающе! Тебя и твои пьесы ждёт великое будущее и, уверен, за тобой последуют многие. Ты знаешь, я люблю играть словами и в слова – ведь этот дар нам оставили люди Золотого Века, вопреки воле богов. Мы владеем словом и тем можем даже противостоять богам. Я предлагаю назвать то, что затеял и уже осуществляешь, новым словом drāo, драма, действие, творение как одновременно и твое действие и творение, и действие-творение твоих героев и персонажей, которые, говоря, действуют и, действуя, говорят. И уверяю тебя, мой друг, ты будешь первым драматургом в истории человечества.

– благодарю тебя, прекраснословный Платон, за эти слова и за твоё понимание того, что я делаю и творю. Это подлинно так: в драме (замечательное слово!) действуют и автор и его персонажи, как в жизни действуют и боги, и люди, – порой независимо и вопреки друг другу. Ты всё замечательно понял.

– а я, если ты не возражаешь, стану вторым драматургом в истории человечества.

– ты хочешь следовать за мной?

– ни в коем случае. Я создам иную драму, драму идей, драму мысли, драму слова – мне совершенно неважно, кто это будет произносить и как он должен выглядеть, как сидеть или стоять, что делать и во что одеваться. Человек вторичен относительно идей, своими мыслями он лишь цепляется за идеи и их тени.

– но, помилуй, дорогой Платон, это невозможно – ни ставить на сцене, ни смотреть на сцену.

– а мне это и не надо: мои драмы идей, мои диалоги никто никогда не будет ставить – ими будут наслаждаться, читая, потому что нет ничего прекрасней и возвышенней идеи и её тени, человеческой мысли. Да, все люди в моей драме идей – лишь бесплотные тени, обладающие лишь именем и словом.

– мы так с тобой и пойдём сквозь века и тысячелетия, рука об руку и совершенно непохожие друг на друга.

И они выпили скверного и разбавленного кипрского и пошли – рука об руку, но каждый своей дорогой.

Их драмы живы до сих пор и будут жить ещё долго-долго: «Медея», «Электра», «Ифигения в Тавриде», «Орест» не сходят с подмостков сцен всего мира, диалоги Платона изучают все философы и нефилософы всего мира.

И за ними пойдут и потянутся: за Эврипидом мы видим Шекспира и Чехова, Артура Миллера и Вампилова, Чарли Чаплина и Фредерико Феллини, таланты и гении, авторы собственных и чужих действий и творений.

А за Платоном – совсем немногие, но есть и они: Галилей, Серен Кьеркегор, Альбер Камю и Жан-Поль Сартр. В этом тощем ряду, самым последним, до незаметности, иду и я.

Последний защитник Масады
пьеса в двух действиях, с прологом и эпилогом по И. Д. Амусину и Иосифу Флавию

Действующие лица

Иосиф Флавий – римский писатель

Элеазар – член кумранской общины ессеев (в первом акте), руководитель обороны Масады (во втором акте)

Иисус – член кумранской общины ессеев

Малхиседек – первосвященник кумранской общины

Аарон – старейшина общины

Члены общины

Мария – возлюбленная Элеазара в Масаде

Защитники Масады

Римские легионеры

Израильские археологи

Пролог

ФЛАВИЙ: Я – Иосиф Бен Маттафий, иудейский ученый и писатель, более известный под именем Иосиф Флавий, перед тем, как писать свою книгу «Иудейская война», согласно древним требованиям моей религии, семьдесят дней не касался женщин, вина и мяса, избегал сквернословия и общения с другими людьми, строго постился и проводил все время в непрерывных молитвах. Я писал свою книгу в уединении своего дома, лишь изредка оставляя свою работу на короткий сон, чашу воды или несколько скромных хлебных крошек. Перед написанием одного из имен Господа я, как меня учили в Кумранских пещерах ессеи, каждый раз опускал пальцы в чашу с чистой водой, чтобы написание Его имени было чистым и незапятнанным грязью дел и рук моих.

Как только «Иудейская война» была написана, на нее и на меня сразу ополчились мои недруги и завистники, обвиняя меня в предвзятости, преувеличениях и выдумках.

Эти обвинения сопровождают меня и мою книгу и по сей день, уже более двух тысяч лет, но неумолимая правда каждый раз опровергает моих противников. История, археология, криптография – все достойные науки продолжают подтверждать самые невероятные, но вместе с тем и совершенно правдивые факты Иудейской войны, описываемые мною с жесточайшей тщательностью и точностью.

Акт первый

В Кумранских пещерах. 76-ой год нового летоисчисления Юлия Цезаря, 33-ий год от начала правления Августа Октавиана, 19-ый год правления Тиберия

СЦЕНА 1. Собрание общины

Общий зал Кумранского пещерного монастыря, он же – трапезная. В центре зала – старейшина Аарон. На скамьях сидят члены общины. Все одеты в простые белые одежды-балахоны. Никаких различий и отличий.

ААРОН: Братья! Сегодня от нас ушел брат Иоанн. Брат Иисус, кажется, он твой старший брат?

ИИСУС: Да, двоюродный.

ААРОН: И ты уйдешь.

ИИСУС: Зачем?

ААРОН: Узнаешь потом. (Обращается ко всем.) Он послан с тяжкой миссией и будет обезглавлен, когда исполнит ее. Он послан нами – и он проклят нами: такова суровая, но справедливая традиция ессеев. Проклятье даст ему сил не вернуться сюда. (Ропот среди общины.) Иоанн был лучшим из нас и потому на него пала эта великая миссия. И он был причастен к тем избранным, что писали новые священные тексты. Кто заменит его?

ГОЛОС ОДНОГО ИЗ БРАТЬЕВ: Иисус.

ГОЛОСА: Да! Да! Иисус!

ААРОН: Хорошо, будь по-вашему, но знайте – уйдет и Иисус. Вы, пишущие пешарим, готовы ли вы отдать Иисуса и готовы ли вы вскоре отдать другого?

ГОЛОС С ПЕРЕДНЕЙ СКАМЬИ: Да, готовы.

ААРОН: Пусть будет так. Я обращаюсь к вам, писцы и переписчики Священных текстов: готовы ли вы отдать одного из вас тем, кто пишет пешаримы взамен Иисусу?

ГОЛОС ИЗ ДРУГОГО КОНЦА ЗАЛА: Да, пусть это будет брат Элеазар.

ААРОН: Но он слишком молод!

ТОТ ЖЕ ГОЛОС: Он в Кумране с малолетства и уже семь лет провел в писцах.

ААРОН: Хорошо. Пусть будет брат Элеазар в числе пишущих пешаримы. Чтецы, готовы ли вы передать одного человека в писцы взамен уходящего из писцов Элеазара?

ГОЛОС ИЗ ЗАДНЕГО РЯДА: Готовы. Брат Иосия четыре года усердствовал в чтении Священного Писания.

ААРОН: Пусть брат Иосия переходит в писцы. Я спрашиваю у задних, недавно пришедших: кто из вас готов сменить Иосию и начать читать пророческие книги?

ГОЛОС: Я. Два отмеренных мне года я провел в послушании и полном смирении и ни разу не нарушил Устав общины.

ААРОН: Кто поручится за него?

МАЛХИСЕДЕК: Я блюл его все эти два года и могу поручиться за него.

ААРОН: Пусть будет так. Те, кто на страже у входа, есть ли желающие прийти в нашу общину?

ГОЛОС ИЗДАЛЕКА: Волны несчастий и злой фортуны прибивают к нашему берегу толпы страждущих и обиженных. Они терпеливо ждут зова из недр пещерного города.

ААРОН: Пусть войдет первый из них!

ГОЛОС ИЗДАЛЕКА (похоже на эхо): Пусть войдет первый из вас!

ААРОН: Наше собрание закончено. Братья, завтра суббота. Весь день вы должны будете, как всегда в субботу, лежать у себя в кельях и не вставать. Только молитва – и ничего более. Чтобы облегчить ваше испытание от соблазнов и грязных нужд, сегодня, согласно Уставу общины, вам полагается только чашка воды, без лепешки. Примите с молитвой и благодарностью вашу трапезу.

Появляется водочерпий, обносящий всех сидящих водой, разливаемой по чашам из кувшина.

СЦЕНА 2. Субботнее бдение

В центре, в полумраке – грубое ложе, покрытое куском белой ткани. На ложе лежит навзничь Иисус.

ИИСУС: (Долгое время идет невнятное и еле слышное бормотание молитв. Затем от груди Иисуса отделяется светлое пятно и зависает над ним, постепенно оформляясь и голографически прорисовываясь трехлетним младенцем. Это – Душа Иисуса, очень похожая на иконический канон Младенца. Голос Души Иисуса звучит гораздо выше изображения.) Это ты? Здравствуй.

ДУША ИИСУСА: Здравствуй. Ты звал меня?

ИИСУС: Я знаю – ты всегда во мне. Но я хочу видеть тебя воочию. Я люблю тебя, люблю больше всего на свете, больше себя.

ДУША ИИСУСА: А я люблю тебя, Иисус. Я – твоя совесть, чистая и незапятнанная. И я рад, что ты не пятнаешь меня.

ИИСУС: Милое дитя. Неужели это – я?

ДУША ИИСУСА: Ты был точно таким, когда тебе было сорок месяцев. В этом возрасте душа человеческая окончательно покидает царство Духа, уходит с небес и поселяется в теле до самой его смерти. И мы окончательно забываем иную жизнь, но остаемся такими, какими нас застиг этот страшный и печальный для нас возраст.

ИИСУС: Я помню, помню… Когда я был совсем маленьким, я всегда сравнивал окружающий меня мир с другим, который я знал лучше, чем этот. Я много тогда знал такого, чего сейчас уже не знаю и не помню. Я как-то враз все это забыл и растерял. И уже не могу вспомнить. Помоги мне вспомнить, что я тогда забыл.

ДУША ИИСУСА: Я не могу тебе помочь. Но ты сам сможешь вспомнить, если…

ИИСУС: Если?

ДУША ИИСУСА: Если будешь возвращаться ко мне.

ИИСУС: Как я могу возвращаться к тебе? Научи меня!

ДУША ИИСУСА: Ты и так уже возвращаешься ко мне. (Печально.) А больше я не могу сказать тебе. Но помни, что говорит наш общий, твой и мой, Отец: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

ИИСУС: Где ты во мне?

ДУША ИИСУСА: Везде. Я в сердце твоем, а, значит, разлито и в крови по всему твоему телу. И, когда тебя снедают дурные помыслы, кровь густеет и теснит, душит меня, а когда твои мысли и чувства и весь ты обращаешься к вышнему, кровь становится легкой, и мне дышится легче, и я чувствую свободу, ту, что придет ко мне, когда умрет твое тело. В похоти ты обуреваем дьяволом, твердящим твою кровь, в любви ты растворяешься и раскрепощаешь меня.

ИИСУС: Спасибо тебе.

ДУША ИИСУСА: И тебе спасибо. Прощай.

ХРИСТОС: Прощай.

Звучит нежная тихая мелодия, исполняемая детским хором. По периметру сцены из мрака проступают другие ложи с другими ессеями, и над каждым – освещенный облик их душ-младенцев.

СЦЕНА 3. В скриптории

ЭЛЕАЗАР: Скажи, учитель…

МАЛХИСЕДЕК: Я – не учитель, я брат тебе.

ЭЛЕАЗАР: Но ты – первосвященник.

МАЛХИСЕДЕК: Я брат тебе – и это самое главное, все остальное – мелкие различия.

ЭЛЕАЗАР: Скажи, брат: что такое пешарим? Я переведен в скриптории из переписчиков Священных текстов в писчиков пешаримов. Но что это такое?

МАЛХИСЕДЕК: Ты хорошо помнишь книгу Еноха? Книгу пророка Даниила? Книгу пророка Хаввакука?

ЭЛЕАЗАР: Каждое слово: я читал эту книгу четыре года.

МАЛХИСЕДЕК: Хорошо… А ты понимаешь смысл каждого слова этой книги?

ЭЛЕАЗАР: Я переписывал ее семь лет кряду и могу теперь написать ее даже в темноте и с закрытыми глазами. Я понимаю каждое слово этой книги.

МАЛХИСЕДЕК: Увы, это не так. Пророки сами не понимали, что они говорили.

ЭЛЕАЗАР: Как так?

МАЛХИСЕДЕК: Чрез их уста говорил сам Господь. Они же были лишь его орудием. Может ли орудие знать замысел того, кто владеет им? Подумай.

ЭЛЕАЗАР: Не может.

МАЛХИСЕДЕК: Это – великая тайна Священного Писания: тот, кто писал, не знал до конца, что и зачем он пишет. Он нес Божественную истину, не зная и не понимая ее до конца. Он видел ее только такой, какой она ему представлялась в его время.

ЭЛЕАЗАР: А пешарим?

МАЛХИСЕДЕК: А пешарим – это толкование пророческого слова и текста как сегодняшнего, как сказанного не тогда, сотни и даже тысячи лет тому назад, а как бы сегодня и нам.

ЭЛЕАЗАР: Но зачем и кому может понадобиться такое толкование?

МАЛХИСЕДЕК: Благодаря пешариму мы вскрываем смысл, тайную сущность, истину истории и всей жизни.

ЭЛЕАЗАР: Но ведь никто, кроме нас, не читает наши пешаримы.

МАЛХИСЕДЕК: Мы читаем – а это уже много. Мы знаем, что происходит на земле и в чем смысл происходящего.

ЭЛЕАЗАР: Но это значит – пешарим устаревает по мере движения истории.

МАЛХИСЕДЕК: Но при этом не теряет своей истинности. Просто она, истинность, уходит в историю, уступая место новым истинностям. Но ты прав: пешаримы бессмысленны, если это – только толкование сегодняшнего дня.

ЭЛЕАЗАР: А разве есть другие пешаримы?

МАЛХИСЕДЕК: Нет, это всегда один и тот же пешарим, но в нем заключено толкование слова пророка и для будущего.

ЭЛЕАЗАР: Для будущего? Для какого будущего?

МАЛХИСЕДЕК: Для будущего, которое настанет, рано или поздно.

ЭЛЕАЗАР: Я должен писать толкование, исходя из того, что я не знаю? Из будущего?

МАЛХИСЕДЕК: Ты только в начале пути – и тебе тяжело поверить и подумать о знании будущего. Но это знание заключено в самих словах пророка. Тебе надо только разгадать вложенный туда тайный смысл.

ЭЛЕАЗАР: И я, толкуя пророка, разгадаю будущее на несколько лет вперед?

МАЛХИСЕДЕК: Сначала – на несколько лет вперед, потом ты узнаешь будущее на сотни лет вперед, потом – на тысячи.

ЭЛЕАЗАР: До самого конца?

МАЛХИСЕДЕК: До самого конца, тем более что осталось совсем уже немного.

ЭЛЕАЗАР: Сколько?

МАЛХИСЕДЕК: Примерно две тысячи лет, может, чуть больше.

ЭЛЕАЗАР: Две тысячи лет!

МАЛХИСЕДЕК: Поверь мне, это совсем немного, эти тысячелетия пролетят легкой осенней паутинкой.

ЭЛЕАЗАР: И я буду знать наперед всю предстоящую людям историю?..

МАЛХИСЕДЕК: Да, брат, ведь каждый пешарим по сути своей – Апокалипсис.

СЦЕНА 4. Изгнание

Скрипторий. В центр выдвинут пюпитр с огромным фолиантом Священного Писания. Идет духовный суд. Первосвященник Малхиседек время от времени сверяет свои слова и действия с раскрытым текстом.

МАЛХИСЕДЕК: Сегодня один из нас назвал своего брата глупцом.

ГОЛОС ИЗ СИДЯЩИХ В СКРИПТОРИИ: Тяжкое преступление.

МАЛХИСЕДЕК: Да, Устав нашей общины требует изгнания того, кто свершит его. Почему?

ДРУГОЙ ГОЛОС: Не знаю. Я знаю этот суровый закон, но не знаю, почему он так суров.

МАЛХИСЕДЕК: Говорящий так лишает своего брата права на счастье.

ПРОВИНИВШИЙСЯ: Чем же?

МАЛХИСЕДЕК: Счастье – в мудрости. Это знали даже язычники. Лишая человека права на мудрость, мы лишаем его и права на счастье. Мы, равные ему во всем, ничем не выше и не лучше его. Каждый из нас – и самый знающий и не знающий ничего, нищий умом и духом, даже младенец, особенно младенец, – хочет и может надеяться на достижение мудрости и, стало быть, счастья. Слово, брошенное ему впопыхах и злобе, неосторожное слово может погасить его надежды на счастье и мудрость. Вот почему так суров наш закон.

ПРОВИНИВШИЙСЯ: Но я не желал несчастья своему брату.

МАЛХИСЕДЕК: Кто же скажет брату своему «рака», «пустой человек» – подлежит синедриону, верховному судилищу; а кто скажет «безумный» – подлежит гиене огненной.

ПРОВИНИВШИЙСЯ (заглядывая в фолиант через плечо Малхиседека): Но тут ничего не написано! Это вообще чистый лист пергамента!

МАЛХИСЕДЕК (спокойно): Так ведь я читаю неписаный закон. Закон, который еще не написан. А, кстати, кто его напишет?

ИИСУС (читая из воздуха): Какой-то Матфей. Глава 5-ая, стих 22-ой. Если я правильно зрю будущее.

СЦЕНА 5. Диспут о времени

Скрипторий. Три ессея рассуждают о времени.

ПЕРВЫЙ: Время движется по кругу.

ВТОРОЙ: Покажи нам, как оно движется по кругу.

ПЕРВЫЙ: День сменяет ночь – и вновь за ночью наступает день, за летом приходит зима – и ее сменяет другое лето. Луна то уменьшается в своем диске, то вновь становится полной. Зерно падает в землю и умирает, чтобы вновь взойти и дать другие зерна.

ТРЕТИЙ: Но ведь умирает одно – рождается семьдесят.

ВТОРОЙ: И те новые, что рождаются, точно такие же, как умершие.

ПЕРВЫЙ: Нет. И это вам скажет любой землепашец, да вы и сами знаете – ведь мы выращиваем себе хлеб сами: с каждым новым урожаем зерно становится все хуже. Оно удаляется от своей элиты, от самого первого зерна, которое было совершенно, потому что было идеей зерна, словом «зерно».

ВТОРОЙ: Значит, время все время движется в одну сторону: от лучшего к худшему. И это – мой тезис.

ТРЕТИЙ: Покажи нам, как и в какую сторону движется время.

ПЕРВЫЙ: Да, покажи.

ВТОРОЙ: Мы стареем: от прекрасных детей и легконогих юношей мы переходим к твердой зрелости и дряхлой старости, к смерти. И это – неминуемо и неизбежно.

ТРЕТИЙ: Так это не время – это мы движемся к смерти.

ВТОРОЙ: И вместе с нами весь мир. Время пожирает нас, как оно пожирало богов в верованиях язычников. Стареют и рушатся горы, ветшают дома, дряхлеют и падают деревья. Все подвержено разрушению и тлену – со временем. Время и смерть по сути – одно и то же. Недаром Время, как и смерть, изображают с серпом или косой.

ПЕРВЫЙ: У варваров Бог Времени оскопил этим серпом своего отца, Небо. Оскопил, но не убил.

ВТОРОЙ: Разве можно убить бессмертное? Серп или коса в руке Времени-Смерти – это еще и сбор урожая. Время сеет новое – оно же и собирает урожай этого нового, когда оно старится.

ТРЕТИЙ: Мне кажется, вы оба правы.

ПЕРВЫЙ: Но мы говорим прямо противоположное!

ТРЕТИЙ: Именно потому вы и правы, что говорите противоположное: один – что время течет по кругу, и потому все в этом мире неизменно; другой – что оно движется в сторону смерти, которой не избежать.

ВТОРОЙ: Как же так?

ТРЕТИЙ: У времени – двойная природа. Потому что оно неистинно.

ПЕРВЫЙ: Странно. Ты утверждаешь, что мы оба правы относительно времени, и вместе с тем ты говоришь, что оно неистинно.

ТРЕТИЙ: Когда-то, давно-давно, жил один язычник, эллин. Его звали Сократом.

ВТОРОЙ: Я что-то слышал об этом человеке. Говорят, он был необычайно мудр.

ТРЕТИЙ: Этот самый Сократ утверждал, что Хронос, Бог времени, пожирал всех своих детей, которых рожала ему его жена и сестра Рея, богиня пространства. Но он не мог пожрать свою дочь, которая появилась раньше его.

ПЕРВЫЙ: Как это? Кто она?

ТРЕТИЙ: Ее звали Гестией. Она была богиней домашнего очага, но это потом, когда языческие боги возомнили себя самыми главными и важными. Они не позволяли Гестии отлучаться от очага, и потому люди не знали ее. Но в самом начале мира она была настоящей Гестией, богиней Истины.

ВТОРОЙ: Выходит, Истина – до времени.

ТРЕТИЙ: Да, Истина – до времени и вне пространства. Это то самое яйцо, что появилось до курицы.

ПЕРВЫЙ: Но это значит…

ВТОРОЙ: Это значит – время не властно над Истиной!

ТРЕТИЙ: А Истина может повернуть время вспять, прекратить и остановить его,

ПЕРВЫЙ: Я понял! Я понял, почему мы, ессеи, можем предугадывать будущее: ведь мы владеем истиной!

ВТОРОЙ: Нет, это она нами владеет, и потому мы можем предвидеть будущее.

ТРЕТИЙ: Истина принадлежит всем, и все принадлежат истине. Но только для всех она – в инфинитивной форме, в форме бытия. Мы же живем по действующей истине.

ПЕРВЫЙ: Бытие – неопределенная форма истины?

ТРЕТИЙ: Да. В будущем, примерно через пару тысяч лет, один мудрец поймет это и напишет пешарим под названием «Время и Бытие».

ВТОРОЙ: Ты его знаешь?

ТРЕТИЙ: Я его предсказываю (читает из воздуха): его будут звать Мартин Хайдеггер.

ПЕРВЫЙ: Так стоит ли теперь обращать внимание на время?

ВТОРОЙ: Я думаю – не стоит.

ТРЕТИЙ: Но надо стремиться к Истине, которая действует.

СЦЕНА 6. Напутствие Иисуса

МАЛХИСЕДЕК: Брат Иисус, мы призвали тебя, чтобы поручить тебе высочайшую миссию. Но прежде мы хотели бы спросить тебя.

ИИСУС: Спрашивайте, братья.

ААРОН: Скажи, брат Иисус, готов ли, способен ли ты отдать свою жизнь во имя истины?

ИИСУС: Что есть истина?

МАЛХИСЕДЕК: Никогда не задавай такого вопроса. Кто есть истина?

ИИСУС: Кто есть истина?

ААРОН: Ты. И в этом твоя предстоящая миссия.

МАЛХИСЕДЕК: Ты знаешь: раз в год, в определенный миг Пейсаха, в Святая Святых Храма, в полнейшем одиночестве, шепотом, первосвященник произносит самое сокровенное из трехсот шестидесяти пяти – имя Бога. И мир держится этим произношением.

Горе миру! Когда 64 года тому назад случилось гигантское землетрясение, все храмовые часы испортились и сдвинулись. Они все показывают неверное время, а потому нарушился завет и союз между Богом и Его народом. Ошибка в календаре и летоисчислении нарастает. Голос первосвященника все глуше в вышних. Он скоро не услышит нас вовсе!

ИИСУС: И потому все эти беды, несчастья и войны?

ААРОН: И потому все эти беды, несчастья и войны.

МАЛХИСЕДЕК: Только мы, ессеи, сохранили правильный ток времени. И настали дни, когда наша тайна должна выйти наружу.

ИИСУС: Я готов. Что я должен делать?

ААРОН: Ты должен покинуть Кумран…

ИИСУС: Нет, нет! Никогда!

МАЛХИСЕДЕК: Ты должен покинуть Кумран. Навсегда. Это значит – ты будешь проклят нами.

ИИСУС: За что?

ААРОН: Ни за что. Но во имя.

МАЛХИСЕДЕК: Во имя Его, тайное и сокровенное.

ИИСУС: Но оно неведомо мне.

ААРОН: Ты вернешься к людям, чтобы стать в Городе первосвященником по чину Малхиседека. Он сообщит тебе тайное имя Бога. Мне не дано знать его.

МАЛХИСЕДЕК: Ты должен произнести это имя внятно и прилюдно, непременно в Иерусалиме и в точно указанное тебе время. Постарайся произнести его в Храме или очень близко от него между 9 и 11 часами, не раньше и не позже. И даже если тебя напрямую спросят в неурочное время, что есть истина, – молчи. Когда ты произнесешь тайное имя Бога, они сочтут это святотатством, проклянут и убьют тебя, но, произнеся имя Бога в правильное время, ты спасешь не только народ – весь мир.

ИИСУС: Тяжкую чашу придется нести мне.

ААРОН: Да, брат.

ИИСУС: Брат Малхиседек, ты уже очень стар. И ты возлагаешь на меня непомерную ношу. Чтобы легче нести ее, позволь мне называть тебя отцом, вопреки чину нашего устава.

МАЛХИСЕДЕК: Да, сын мой. А теперь, Аарон, оставь нас (Аарон обнимает Иисуса и уходит). А ты, Иисус, внемли самое истинное имя Бога: «Я есть». Иди!

Акт второй

Масада. Спустя 40 лет

СЦЕНА 1. Приход Элеазара в осажденную Масаду

Площадь осажденной Масады. Предрассветный сумрак. Из-за стены раздается шум, чья-то тень перемахивает через крепостную стену. Перед группой защитников появляется Элеазар.

ЭЛЕАЗАР: Мир вам!

ПЕРВЫЙ ВОИН: Кто ты?

ЭЛЕАЗАР: Элеазар. Монах из Кумрана. Ваш посланник принес весть о вашем бедствии и мольбу о помощи. Старейшины и жрецы нашего монастыря разрешили нам, семи монахам, покинуть общину – но мы навеки прокляты за то, что покинули общину и решили взять в руки оружие.

ПЕРВЫЙ ВОИН: А община еще жива? Римляне не всех уничтожили?

ЭЛЕАЗАР: Пять лет назад Десятый легион без боя взял пещеры – ведь мы не имеем права брать в руки оружие. Все ценное мы успели перенести в Одиннадцатую пещеру, недоступную непосвященным. Туда же были перенесены старейшина и первосвященник. Всего в общине осталось 40 человек. Оставалось сорок человек. Теперь – тридцать три.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Мы надеялись, мы знали – уничтожить Кумран до конца невозможно.

ВТОРОЙ ВОИН: Но где наш посланник и где твои спутники? Как ты попал сюда?

ЭЛЕАЗАР: Мы шли восточным путем, от Мертвого моря…

ТРЕТИЙ ВОИН: Но Змеиной Тропой даже змея не проползет!

ЭЛЕАЗАР: У нас не было выбора. Западный путь наглухо перекрыт римлянами.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Но где все твои спутники?

В проеме появляется Мария. Она восторженно, восхищенно смотрит на Элеазара.

ЭЛЕАЗАР: Мы шли ночью, чтобы быть незамеченными врагами.

ПЯТЫЙ ВОИН: Но это невозможно! Даже в солнечный день и полное безветрие это невозможно для тех, кто здесь ни разу не был. Ночью, в такую бурю…

ЭЛЕАЗАР: Первым сорвался ваш человек. Он и шел первым. Мы остались без проводника. Я шел за ним и своими глазами видел, своими ушами слышал тихий шорох его падения в Северную Пропасть. Я шел и слышал, как мои товарищи тихо, без криков срывались то в Южную, то в Северную пропасти.

ШЕСТОЙ ВОИН: Что же удержало тебя на Змеиной Тропе?

ЭЛЕАЗАР: Бог, которому я вручил себя и свою жизнь. Значит, Ему было угодно, чтобы дошел я и чтобы дошел я один.

ВТОРОЙ ВОИН: Это поистине чудесно. Это знак.

ПЕРВЫЙ ВОИН: Наш военачальник погиб. Бог послал к нам тебя, чтобы ты возглавил нашу оборону.

ЭЛЕАЗАР: Мне уже сорок лет, и я ни разу в жизни не держал в руках оружия и никогда не воевал.

ТРЕТИЙ ВОИН: Но ты отмечен Богом и прислан Им. Он научит тебя быть нашим вождем. А мы готовы тотчас же поклясться тебе в верности и безупречном послушании каждого твоего слова.

ВОИНЫ: Клянемся! Клянемся! Будь нашим предводителем! С тобою Бог, а, значит, Он и с нами!

СЦЕНА 2. Признание в любви

Воины расходятся. В оцепенении и раздумье Элеазар не замечает, как к нему украдкой подходит Мария.

МАРИЯ: Ты – ангел?

ЭЛЕАЗАР: Я – монах и воин, а теперь – руководитель обороны Масады.

МАРИЯ: Ты – ангел. И послан нам Всевышним. Дай мне прикоснуться к тебе.

ЭЛЕАЗАР (поспешно отодвигаясь): Не смей! Кумранскому ессею запрещено даже видеть женщин. Запрет сильнее смерти – он влечет за собой проклятье и после смерти.

МАРИЯ: Как ты прекрасен…

ЭЛЕАЗАР: Я здесь – для битвы и смерти. Не смущай меня. Иначе мы все погибнем – на нас на всех падет проклятье за нарушение мною запрета.

МАРИЯ: Да, да, я понимаю… Но я люблю тебя… А ты?

ЭЛЕАЗАР (в смущении): Не знаю… Мне это все неведомо… Я чувствую… Я чувствую, что мне нельзя тебя любить… Но я чувствую…

МАРИЯ: Хочешь – я буду твоей рабыней?

ЭЛЕАЗАР (в страхе): Нет!

МАРИЯ (все исступленнее): Хочешь – я буду лишь смотреть на тебя? Буду твоею тенью? Нет – тенью твоей тени?

ЭЛЕАЗАР: Ты смущаешь меня – я теряю достоинство и мужество. Твои глаза…

МАРИЯ: Я знаю, как я могу быть с тобой и не смущать тебя. Быть с тобой, чтобы ты был сильней и могучей. Быть с тобой, чтобы ты победил!

ЭЛЕАЗАР: О чем ты?

МАРИЯ: Я стану воином. Таким же, как другие.

ЭЛЕАЗАР: Ты – женщина. Тебе нельзя оскверняться мужской одеждою, оружьем и убийством.

МАРИЯ: А Юдифь?

ЭЛЕАЗАР: Она оставалась женщиной.

МАРИЯ: И я, любя тебя, останусь женщиной, но я, любя тебя, буду и мужчиной, воином. Бог дал тебе знак быть нашим вождем. Любовь дает мне право стать рядом с тобою мужчиной.

ЭЛЕАЗАР: Любовь… Что это?

МАРИЯ: Это – я.

ЭЛЕАЗАР: Тогда это – и я. Но и в бою – не касайся меня, пока я жив. Не вводи Бога в недоумение.

СЦЕНА 3. Осада

ПЕРВЫЙ ВОИН: Еще две недели тому назад скала Левкой была на триста локтей ниже стен нашей крепости. А теперь смотрите: они всего в пятидесяти локтях от нас!

ВТОРОЙ ВОИН: Проклятые римляне! Это не воины, а жалкие инженеры! Они не воюют, а орудуют машинами!

ТРЕТИЙ ВОИН: Смотрите! Они и впрямь тянут сюда какого-то деревянного монстра!

ПЕРВЫЙ ВОИН: Это стенобитная машина.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Против этого чудовища не устоит ни одна стена, даже наша.

Раздаются глухие мерные удары в стену, все более очевидные и ясные.

ЭЛЕАЗАР: Эта машина может дробить камни, но она бессильна против упругой преграды.

ПЯТЫЙ ВОИН: Что ты хочешь сказать?

ЭЛЕАЗАР: Я ничего не хочу говорить. Я хочу действовать! Эй, все, у кого есть руки и силы, тащите сюда доски и землю!

Воины и женщины тащат доски и корзины с землей. Мария носит корзины вместе со всеми. Она одета в мужскую одежду, волосы на голове скрывает мужской тюрбан.

ЭЛЕАЗАР: Делайте щит из бревен и досок! А теперь сколачивайте поперечины со столбами! В шаге от первого щита – второй, такой же щит!

Удары – все явственней и, наконец, каменная стена рушится и падает.

ЭЛЕАЗАР: А теперь – быстро засыпайте землей пространство между щитами! Быстрее! Забивайте между щитами поперечины! Таскайте землю до самого вечера – ночью римляне умеют только спать.

Раздается удар в щит, но это глухой удар.

ЭЛЕАЗАР: Теперь от ударов этого чудовища наша хлипкая защита будет только укрепляться, если мы все время будем подсыпать в зазор землю.

ШЕСТОЙ ВОИН (взобравшись на стену и свесившись вниз): Слава нашему Элеазару! Эй, вы там, жалкие римляне! Куда вашим механическим мозгам до наших Боговдохновенных. Одна мысль – и ваша глинобитка превратилась в простую трамбовку! Может, у вас есть какая-нибудь машина поумней этого безмозглого чурбана?

Всеобщее ликование в Масаде.

СЦЕНА 4. 15-ый день ксантика. Пожар

ШЕСТОЙ ВОИН, НОЧНОЙ СТРАЖНИК (расталкивая спящего Элеазара и других воинов): Беда! Тревога! Проснитесь!

ВОИНЫ: Что? Что случилось?

ШЕСТОЙ ВОИН: Римляне подожгли щит! Они бросают горящие смоляные головни – и щит загорелся!

ПЕРВЫЙ ВОИН: Водой! Надо заливать водой!

ЭЛЕАЗАР (в раздумье): Не надо воды. Вас просто перебьют на стенах. Римляне сами нашли свою беду.

ВТОРОЙ ВОИН: Как? Почему?

ЭЛЕАЗАР: Ветер. Смотрите, какой сильный северный ветер: он несет пламя и дым на римлян. Еще немного и их деревянный урод загорится от их же глупости.

Среди защитников наступает ликование, слышны клики: «Да здравствует северный ветер! Да здравствует Элеазар! Смотрите, их машину уже лижет огонь! Так им и надо! Вот дураки!» Восхищенная Мария украдкой дотрагивается до кончика плаща Элеазара. Это прикосновение на миг останавливает всех в самых нелепых и неестественных позах, но этот миг проходит – и ветер резко меняет направление. Теперь он с неистовой силой дует с юга. Щит загорается.

ЭЛЕАЗАР: Воды! Воды! Как можно больше воды! Спасайте внутренний щит! Обливайте его водой со всех сторон!

Борьба долго длится, пока, наконец, огонь не побеждает людей. Внутренний щит рушится – и земля осыпается. Пролом в стене теперь беззащитен.

ТРЕТИЙ ВОИН (обреченно): Все. Это конец.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОИН: Солнце уже садится. Римляне начнут штурм завтра.

В Масаде слышен плач и вой детей и женщин.

СЦЕНА 5. Речь Элеазара (военный совет в Масаде)

Воины и Мария сидят полукругом перед стоящим Элеазаром, поэтому он одновременно обращается и к ним, и в зрительный зал, и еще далее – за спины и головы сидящих в зале: ко всему человечеству.

ЭЛЕАЗАР: Более ста лет, еще со времен царя Ирода Великого, здесь пролежали запасы еды: вино, финики, пальмовое масло, хлеб – и все свежее и нетленное благодаря удивительной чистоте воздуха Масады. Этих запасов хватит на несколько лет обороны. У нас запас оружия – на десять тысяч воинов. Воды в колодцах и хранилищах хватит на годы и годы. Царь спрятал здесь несметные сокровища. Вываливайте все это добро на улицы – пусть враг знает, что никакой голод и жажда нам не страшны. А сокровища – сжечь в кострах!