Читать книгу: «Новые горизонты 1», страница 2

Многие мои сокурсники, особенно из богатых семейств, говорили вполне прилично, а я – весьма посредственно. Вот только раз уж попал в это время нищим дворянином, требовалось хорошо знать французский. Пришлось в свободное время брать учебник, уходить в укромные уголки двора и бубнить этот самый язык. Мне взялся помогать Самсон, имеющий хорошие способности к языкам. Правда, он уже басил, отчего немного хромало изящество произношения. Ничего, я пересказывал вслух прочитанные тексты, а с Самсоном разговаривал только по-французски.

Глава 2. Новогодний бал

С началом учебного года мы снова схватились с отдохнувшим за лето 20-летним Буровичем, который попёр на меня буром. За два месяца ежедневных тренировок я немного раскачал мышцы, так что чувствовал себя более комфортно, дубася кулаками и ногами нападавшего на меня крепыша. Тот махал не меньше меня, но я уклонялся, а он мазал, отбив себе кулаки о двухъярусные кровати. Кто-то «стуканул» и в кубрик ворвался дежурный мичман. Увидев, в чём дело, произнёс: «Господа гардемарины, прошу пожаловать на экзекуцию. Обоим надлежит получить по пятьдесят розог. Будете у меня знать, как кулаками махать».

Вымоченные в воде розги лихо свистели в руках двух списанных с плавсостава пожилых матросов, ныне служащих при Корпусе. Если поначалу попа успевала восстановиться, то после 20 попадания кожа лопнула, отчего стало намного больнее. Короче, с непривычки я еле встал, не представляя, как я буду сидеть на занятиях или на обеде. Правда, Буровичу было ещё хуже, у него ещё и рожа была разбита.

К слову говоря, на обеде и занятиях не только мы одни стояли или сидели на краешке стула – во всех ротах народ исправно пороли за малейшие провинности. А после заседания совета Корпуса Буровича отчислили, отправив служить унтер-офицером или "бурбоном" в Кронштадтский гарнизон.

В сентябре прошло заседание учебного совета, после которого были проведены испытания дальномера «в поле» и на судне. Наша троица так же участвовала в этом действии, отчего пропускала занятия. А это очень не любили офицеры, ведущие курс, даже если это делалось с разрешение директора. Зато испытания прошли успешно, и мой дальномер был направлен в столичное патентное бюро.

На улице стоял октябрь – дождливое время в городе на Неве. По утрам мне приходилось вставать за час до всеобщей побудки, чтобы заниматься своими тренировками, а вечером полчаса во дворе метал нож в деревянный щит. Офицеры и мичмана меня не трогали – раз имеет усердие, пусть этой блажью мается. После занятий и обеда у народа начиналось время самоподготовки, а мы втроём шли в мастерские, работали там четыре часа, и только после этого выполняли домашние задания. Набив руку, я выполнял выданный мне план по заготовке пыжей или свинцовой картечи и пуль для мушкетов за пару часов, а затем помогал товарищам. Когда это увидел мастер, мне стали платить за сдельщину, так что моя зарплата увеличилась ещё на 10-15 рублей. Я привык жить намного быстрее, чем жили люди этого времени – размеренно и обстоятельно. Куда тут за час сотню пыжей сделать – с таким объёмом до обеда бы управиться. И, всё-таки, несмотря на молодой и здоровый организм, я тоже уставал.

Вечера гардемарины проводили по-разному. Одни брали в "библиотике", как её называли курсанты, любовные романы и зачитывались ими при свете свечи, другие играли на деньги в карты и прочие азартные игры, а третьи ничего не делали. Я же подтягивал французскую или русскую словесность, а бывало, просто сидел в уголке и дремал. Обычно я сторонился богатеньких гардемаринов, учащихся в нашей роте, но бывало, что находился в комнате, где народ совместно что-нибудь обсуждал. В один из таких вечеров я отлупил своего сокурсника Ваську Голицына, который приходился близким родственником главной ветви семейства Голицыных – его дядя был президентом Адмиралтейств-коллегии.

На следующий день меня встретили трое гардемаринов со старшего курса. Они подозвали меня и, когда я подошёл, один из них произнёс:

– Ты чего сказал против Голицыных?

– Ничего.

– А за что отлупил нашего родича?

– Потому что он на меня с кулаками полез.

– Понимаешь, щегол, есть те, на кого ты, нищеброд, даже смотреть должен с благоговением.

– На портрет императрицы я смотрю с благоговением, а кто вы такие, понятия не имею. Может, вы самые нищие нищеброды в корпусе.

– Пётр, этот козел над нами издевается. Надо проучить парня.

– Вижу, Андрей, сейчас проучим.

Говорящий, видать, именно он был старший в компании, шагнул ко мне и вытянул вперёд руку, желая схватить меня за рубаху. Я сбил её и врезал парню в челюсть, а следом подсек ему ногу, отчего заводила грохнулся на пол. Не раздумывая, отоварил кулаками Андрея и Ивана. Пока отбивался, заметил, что за меня вступился курсант из моего взвода Медакин. В общем, драка получилась знатной. В итоге после занятий впятером мы провели в карцере до вечера.

Лангман слушал доклад ротного стукача:

– Андрон, рассказывай, как было дело.

– Васька, что Голицын, сказал, что одни люди избраны Богом, чтобы повелевать, а другие, чтобы прислуживать им. При этом улыбается и смотрит на Михайлова. А тот отвечает, мол, когда-то был удалой да умный предок, который стал командиром отряда, другой умный предок возвысился ещё больше. Родители, раз сумели преумножить семейные богатства, тоже умными людьми оказались. Да только Бог устал и решил отдохнуть, отчего получился Васька – малограмотный и придурашный бездельник. А ещё сказал, что о таких, как Васька, очень метко высказалась Фаина Раневская.

– Кто такая и что сказала?

– Не могу знать, а Михайлов не пояснил. А сказала она, что под каждым павлиньим хвостом прячется обыкновенная куриная жопа.

– Ясно. Что было дальше?

– Васька вскинулся в драку, а Сашка, что Михайлов, его кулаками по морде раз, два. Да так приложил, что Васька упал и не шевелится. Думали, помер. А Голицын вскоре зашевелился, поднялся и убег. А на следующий день брат Голицына с товарищами Нарышкиным да Хвостовым, что со старшего курса, подошли. Они на Михайлова напали, но за Михая Медяк вступился, то есть гардемарин Медакин. Вот они впятером и подрались.

– Отменно.

На еженедельном докладе у директора этот случай так же разбирался. Когда привели аллегорию Раневской, Нагаев произнёс:

– Ах, сукин сын, что он себе позволяет. Надобно эту шутку при случае в разговоре ввернуть. Евгений Аристархович, узнай, что это за Фаина Раневская. Уж не родственница ли она генералу Раневскому?

– Слушаюсь, господин директор.

Пришлось и мне держать ответ о Фаине.

– Нет-с, ваше благородие, не родственница. Это мещанка, кою я на базаре встретил, когда в увольнительную ходил.

Про себя же сделал вывод, что в группе есть стукач. Вот только кто он – примитивный, но очень хитрый троечник Андрон Калинкин или Альберт Абрамсон – прилизанный, словно приказчик, парень из семьи купцов. В общем, это кто-то из них. А может, они оба "дятлами" работают, втихаря «стуча» на своих.

В связи с изменениями, произошедшими с моим характером, в роте произошло некое перераспределение акцентов. Несколько гардемаринов образовали независимую от богатеньких отпрысков группу со мной во главе. Нас оказалось «семеро смелых»: физически здоровый Сергей Медакин, крупные Коля Тропинин и Миша Лобов, невысокие, но подвижные Самсон Алексанов, Сашка Ларин и Савва Дмитриев. Все мы были выходцами из небогатых офицерских семей, так что кроме человеческих качеств нас объединяло равное материальное положение. К сожалению, эти ребята учились неважно, зато все устроились на подработку в мастерские.

А ещё нашим любимым делом стало ходить в увольнительные, которые давались раз в месяц, а бывало, что и чаще, в качестве поощрения отличникам. Поскольку я имел по всем предметам отличные оценки, кроме «хорошо с натягом» по французскому, то получал их практически каждое воскресенье. Взводный Лангман так мне и говорил:

– Михайлов, ты и так пашешь за двоих – за что же тебя малых радостей лишать. Желаешь сходить в город?

– Желаю, вашбродь.

– Выпишу тебе документ.

– Спасибо, Евгений Аристархович.

Я гулял сам, а ребята собирали увольнения на последнее воскресенье месяца и тогда шли всей толпой. Заработав денег за два месяца, я решился пошить себе пару манишек, гражданский фрак с брюками и зимнее пальто. В одну из таких увольнительных я зашёл в ателье, выбрал дорогую ткань и сделал заказ. Я решил шить вещи «на вырост», чтобы они сидели на мне свободно, а приталено, как шили согласно русской и европейской моде. Офицеры в таких мундирах напоминали мне пришпиленных на булавках бабочек и жучков, когда руку нормально не поднимешь и в туалете не присядешь, как следует.

Меня обмерили, затем мы немного поспорили с мастером, но заказчик является более правым, чем исполнитель, поэтому заказ приняли согласно моим пожеланиям. Наконец-то в этой жизни у меня появятся первые личные вещи: костюм и пальто, ведь кроме казённой повседневной и парадной формы у гардемарина Михайлова ничего не было. Ещё я заказал нижнее бельё, а на рынке собирался купить хорошие портянки и шерстяные вязаные носки. Зимы в Питере холодные, поэтому ноги в казарме могли мёрзнуть.

Я не называл сроков, поэтому в ателье особо не торопились. Но в середине декабря мой заказ был пошит, я его примерил и по-настоящему порадовался. Материал был добротным, и пошито было выше всяких похвал. Портной осматривал меня и приговаривал:

– Господин гардемарин, на вашей фигуре фрак изумительно сидит. Он на размер больше, но я даже не предполагал, что в нём вы будете так элегантно выглядеть.

– Это проверено временем, мастер. Слишком приталенная одежда кажется куцей на мужчине.

– Удачи вам, господин гардемарин. Если понравилась моя работа, прошу пожаловать-с ко мне с новым заказом!

– Решу ещё пошить, обращусь именно к вам.

Обновку показал друзьям, после чего сдал в гардероб, повесив в своём шкафчике. Естественно, её видели многие сокурсники.

В это же время была оформлена Привилегия на изделие "Дальномер Михайлова", о чём меня известили присланным патентом. Нагаев, как и обещал, оплатил патентные сборы из своих средств и распорядился к Новому году выдать мне из бюджета Корпуса премию в 50 целковых. Мои помощники получили по двадцатке. Я ожидал, что прибором заинтересуются морское, да и артиллерийское ведомство, и мне потекут патентные отчисления в несколько десятков, а то и сотен рублей в год. Увы, никому в России эти приборы оказались не нужны. Точнее говоря, он был нужен морякам и артиллеристам, но в нём не видели нужды стоящие у вершин власти командиры. Глянешь на аристократические лица президентов военных да морских коллегий типа Долгорукова, Трубецкова, Михаила Голицына, командующих армиями Апраксина и прочих Меньшиковых, смотрящих с развешанных на стенах Корпуса портретов, и ничего, кроме вопроса: "И где же тут аристократизм и ум", – не возникает. Сытые и самодовольные люди высокомерно взирали на курсантов. В итоге я сделал 7 дальномеров для себя, три для учебного заведения и успокоился.

Правда, просто так мне было скучно жить. Задумался, как нынешней артиллерии угол подъёма ствола менять, да противооткатное корабельное устройство получше, чем имеющиеся, сделать. Потом подумал, что в моих условиях это нереально и плюнул на это дело. Будет возможность в будущем – вернусь к идее, а нет, так что мне, больше всех надо лбом о стену чиновничьей тупости биться! Вместо этого я усиленно занялся французским и современным русским, потому как это были единственные предметы, которые я не знал «на отлично».

Незаметно пролетело полгода с того момента, как я оказался в этом времени. Мой организм рос и укреплялся: появилась сила, чтобы «махать» саблей, уже не дрожали от напряжения руки, когда я целился из мушкета или пистоля, на бицепсах появилась жилистость, появилась рельефность на животе. Из хлипкого подростка я превращался в развитого и видного юношу. В роте меня больше не задевали Голицын и его компания высокородных гардемаринов, а моя компания держалась от них обособленно.

Дело шло к Новому году. А что это было за время? Начинались недели гуляний и праздников. А для гардемаринов это было время, когда нас приглашали на городские балы. Молодые девицы на выданье могли познакомиться и выбрать себе жениха, если он понравится родителям и будет соответствовать по статусу. Впрочем, девушка так же должна была удовлетворять требованиям родственников со стороны жениха. В празднованиях участвовали не только мы, но и кадеты сухопутных корпусов. Я решил сходить и примерить свой костюм. Примерил…

– Саня, а что это у тебя за пятно на животе?

– Где, Самсон?

– Да вот же! Его раньше не было.

Я снял фрак и увидел, что на нём, как и на брюках стоят чернильные пятна.

– Вот паскуда!

– Кто?

– Голицын.

– Думаешь, он поставил?

– Не сам, а подговорил кого-то из своих прихлебателей.

– Бить будешь?

– Не пойман, не вор. Нет, не буду.

На выходных я попросил дать увольнительную.

– В город хочешь сходить?

– Очень надо, Евгений Аристархович.

– Что за нужда?

Я принёс костюм и показал. Офицер поглядел и произнёс:

– Вот скоты! Только прошу без рукоприкладства. Не стоит тебе иметь таких врагов. Бери увольнительную.

Я отправился в ателье, где с коллективом портных решали, что можно сделать. Портной посоветовал отдать на ткацкую мануфактуру, где одежду могли покрасить заново. Так я и сделал. Они что-то выбеливали, а затем снова покрасили костюм и пальто. Я принял работу, так как это было лучше, чем ничего. Если хорошо при свете дня приглядеться, можно было увидеть отличие цвета, а тому, кто не знал, да ещё в полумраке свечей, вообще ничего не было видно.

27 декабря от роты в числе двадцати лучших по успеваемости я, Серж и Самсон наняли извозчика на санях и под перезвон бубенцов с шиком доехали к зданию Адмиралтейства. В его холле проводился новогодний бал для морского начальства. Все родовитые гардемарины за пару дней до бала были отпущены по домам, отчего прибывали на бал в своих экипажах. На бал были приглашены офицеры, служащие в Адмиралтейств-коллегии и на судах Балтийского флота, базирующихся в порту Петербурга, чиновники от морских ведомств и крупные флотские подрядчики.

Большинство почтенных глав семейств присутствовали с супругами и взрослыми детьми, в основном, женского пола – надо же было смотрины невест провести. Среди женихов на первых ролях были молодые офицеры из богатых семейств, половина из которых являлись городскими «повесами». В их тени пребывали менее родовитые «рабочие лошадки» с кораблей и морского ведомства. Тот же Васька Голицын с братьями и прочими родственниками чувствовал здесь себя, словно рыба в воде – ну ещё бы, если его двоюродный дядя служил президентом Адмиралтейств-коллегии.

Мы были дворянской голытьбой, поэтому скромно пристроились в уголочке зала в своей казённой, отчего слегка маловатой, парадной гардемаринской форме. Все было, как обычно бывает на торжественных мероприятиях: бравурные речи, награждения непричастных, но важных людей, затем фуршетное застолье в соседнем, более мелком зале, и сам новогодний бал. Я и ребята от души наедались стоящими на столах деликатесами – когда ещё удастся "от пуза" покушать осетринки, икорки и прочих вкусностей. Все съеденное периодически запивали бокалом вина, с умным видом смакуя его вкус. Настоящее, а не порошковое вино, очень даже хорошо вливалось в наши желудки.

Пока мы были заняты поглощением, объявили открытие новогоднего бала. Молодёжь, а следом и люди постарше, потянулись в соседний зал. Впереди всех двигались мамаши, ведя за собой своих дочерей. Мои спутники стали нервничать:

– Слышишь, Санёк, может, и мы пойдём?

– А может, ещё немного покушаем? Гляди, место у центра стола освободилось. Печёнкой чую, там ещё много вкусного лежит.

– Вот ты проглот, Сашка. Пошли, разомнёмся, чтобы в животе место освободить.

– Ну, пошли.

Мы двинулись в соседний зал, где начался быстрый танец типа мазурки. С набитыми животами народ скакал в модном ритме, к концу танца напоминая взмыленных лошадей. Тем не менее, многие из присутствующих подпирали стенки зала. В основном это были мамаши, но и девицы, что пострашнее, оказались неразобранными. Затем оркестр сыграл медленный полонез, во время которого у стен снова стояли и горько вздыхали слишком страшные в своей красоте девицы.

Что можно было сказать о контингенте? Времена диктуют свои правила моды. Елизавета Петровна была женщиной в теле, отчего ценились румяные и пухленькие дамы. Мало того, что требовалась пышкообразная фактура, так ещё свою лепту вносили сложные причёски. Одним они шли, а других уродовали до безобразия. И самое печальное, что дамам высшего света требовалось соответствовать моде, несмотря на тот факт – красили их эти причёски и наложенный макияж или уродовали. Вот и стояли в гордом одиночестве такие модные красотки.

Осматривая подпирающих стены девушек, взгляд остановился на одной юной фее. Девушка с копной волос пшеничного цвета была стройная, невысокая и худенькая, а бледная кожа говорила о чём? Да хрен его знает, о чем она говорила, начиная от того, что она мало бывает на солнце, и заканчивая генетикой. В общем, в стандарты нынешней красоты она никак не вписывалась. Закончилась полька, и церемониймейстер снова объявил медленный танец. Парни почесали затылки и отправились приглашать выбранных ими дам из неразобранных богатыми кавалерами. Я же двинулся к этой «кнопке». Она стояла с довольно миловидной мамой, с которой я очень даже прошёлся в танце. Увы, сделай я так, окружающие меня бы не поняли. Впрочем, на мой вкус и дочка была очень даже хороша. Я остановился напротив потерявшей надежду потанцевать девушкой и грудным голосом произнёс:

– Мадам, разрешите пригласить вас на этот танец.

Девушка захлопала глазами и пропищала:

– Сударь, я мадемуазель.

– Тем более, сударыня, составьте мне партию в танце.

– Извольте, сударь.

Мы закружились в медленном вальсе.

– Вы хорошо танцуете, сударь.

– Вы тоже. А как зовут прекрасную леди?

– Мария, а как вас? А что у вас за форма?

– Александр, я гардемарин Морского шляхетского корпуса. А чем занимается сударыня?

– Ничем не занимается, кроме как изучает разные дамские науки с гувернанткой и приходящими преподавателями. Учусь управлять имением.

– Весьма похвально.

– Ах, сударь, кому нужны эти умения.

– Вот зря ты так, Маша. Ведь если ты понимаешь, как надо делать, так тебя никто не обманет. И сама ты будешь чувствовать себя не домашней кошечкой, которая ничего не может, кроме как сидеть на диване, а человеком.

– Призвание женщины – растить детей.

– Одни вырастят дураков, а другие воспитают образованных и доброжелательных детей, которые станут настоящими гражданами своей страны. Основа этого – дети живут в любви и взаимопонимании с родителями. А для этого нужно, чтобы сами родители были достойными. В семье дегенератов или бандитов из ребёнка не вырастет умный или порядочный человек. Окружающая жизнь сделает мальчишку или девочку такими же, как их родители, ибо окружающий социум определяет сознание, особенно в детском возрасте.

– Вы так думаете? То есть вы поддерживаете мои стремления стать образованным человеком?

– Однозначно! Давайте я расскажу вам весёлые истории, а то спросят, о чем вы говорили в танце, а вы и ответите, что обсуждали воспитание детей и принципы управления имением.

Танцуя, я успел рассказать пару лёгких анекдотов, а затем снова пригласил девушку на быстрый танец. Эх, сейчас бы рок-н-ролл сбацать, а не польку, от которой у меня закружилась голова. Затем девушка попросила вернуть её к стенке возле мамы, видать, от кружений её тоже укачало. Оставшись один, отправился к своей банде, члены которой не преминули съязвить:

– Сударь, да вы, однако, ловелас, если два танца подряд ангажировали одну и ту же даму.

– Серж, месье Ловелас ангажировал бы двух за два танца, так что, наоборот, я консерватор.

– И кто она?

– Маша «с Уралмаша».

– И это все, что ты о ней узнал?

– Самсон, я же не в Тайном приказе работаю, чтобы девичью подноготную выпытывать. В любом случае она из слишком благородных, так что мне с моими доходами тут ловить нечего. У вас как дела?

– Познакомился с дочерью интенданта из адмиралтейства. Вроде легко пообщались.

– А ты, Серж?

– С дочкой капитана фрегата "Готланд" танцевал.

– Ну, брат, держись её. Глядишь на "Готланд" устроишься, а это кругосветки – мир повидаешь, профи станешь.

– Саня, наши моряки только по Балтике, да в Архангельск ходят. Какие тут кругосветки.

– Не знал…

Мама так же поинтересовалась у дочки о кавалере, с которым та протанцевала дважды подряд.

– Мама, он поддержал меня в моем желании учиться управлению хозяйством и бухгалтерии. И вообще, он очень умный.

– Это ты так от его ума смеялась?

– Нет, это он анекдоты рассказывал.

– И кто он?

– Гардемарин.

– Это я поняла и, если судить по его мундиру, довольно небогатый.

– А что у него не так с мундиром?

– Маловат на него.

– Я не знаю, не спросила.

– Ой, Маша, надо думать обо всём, а не только о развлечениях.

– А мне с ним интересно, и я вовсе не хочу думать о его доходах.

Через пару танцев я снова направился пригласить девушку, когда к семейству подошёл его глава в мундире с эполетами вице-адмирала. Пришлось вытягиваться по стойке смирно и докладывать, что гардемарин Михайлов просит разрешить пригласить адмиральскую дочь на танец. Мужик кивнул головой, и мы убежали танцевать. Пока пригласишь даму с соблюдением всей уставной ерунды, так половина танца пройдёт.

– Это мой папа.

– Не поверишь, но я догадался.

– Какой ты умный, гардемарин Михайлов. А вот мою фамилию ты не знаешь.

– Ростовцева, наверное.

– Точно! А как ты догадался?

– Сам не знаю, просто взял и догадался.

На самом деле контр-адмирал Ростовцев проверял наш корпус в сентябре этого года, вот я его и вспомнил. Получается, что вице-адмирала ему недавно присвоили. Тут мои размышления своим тарахтением прервала девица:

– Папу недавно произвели в вице-адмиралы.

– Поздравляю. Давай в воскресенье в 12 часов встретимся у Адмиралтейства?

– А что делать будем?

– В театр сходим или на выставку.

– Можно.

Тут мимо нас протанцевал с какой-то здоровой девицей Голицын, на ходу крикнувший мне:

– Нищеброд себе скелетину нашёл!

Пришлось отвечать:

– Как был ты, Голицын, дебилом, так им и помрёшь.

Затем мы оттанцевали в другой конец зала. Было видно, что девушка расстроилась.

– Маш, чего плачешь? Расстроилась, что я тебя выбрал, а не лошадь, с которой этот придурок танцует?

Девушка сквозь слезы рассмеялась.

– Чего смеёшься?

– Это графиня Жеребцова с ним танцует.

– О, как я угадал! А Ваську и его брата этой осенью я до крови отлупил. Придётся ещё раз ему портрет поправить.

– Не надо, Саша. Голицын – президент морской коллегии. Ежели разозлится – в Сибири сгноит.

– В Сибири люди вольно живут. На каторге, конечно, потяжелее будет.

– Не боишься Сибири?

– Нет. Мне все равно, где жить, лишь бы свобода была. И терять мне нечего – нищий сирота я. В этом Голицын прав. Пока нищий, а там видно будет.

После танца я отвёл девушку к родителям и под зорким взглядом её мамаши вернулся к своим товарищам. Я видел, как маманя, периодически посматривая на меня, разговаривала с дочкой:

– Чего это ты так рассмеялась?

– Рассмешил меня гардемарин.

– И чем же?

Девушка рассказала об инциденте. Папа философски заметил:

– Говоришь, гардемарин Михайлов Голицыным морду бил. Завтра же заеду в корпус и узнаю, что это за гусь такой, который лупит племянников самого президента коллегии.

– Машенька, думаю, что тебе надо воздержаться от танцев с ним. Может, кто-нибудь ещё пригласит?

– Маменька, ты лучше глянь, какой он видный и ладный.

– И все же, дорогая. Борис, дорогуша, ты завтра обязательно узнай об этом гардемарине.

Начался следующий быстрый танец, парни снова пошли попрыгать, а я посматривал на семейку. Отец куда-то умёлся, а мамаша отвернулась от меня, начав рассматривать танцующий народ. Девушка тоже отвернулась, немного ссутулившись, нет-нет, да посматривая в мою сторону. Так я и простоял всю польку у стенки. Закончился быстрый и начался медленный танец. Я ещё раз поглядел на Машу. Девушка смотрела на меня, но когда я сделал шаг в её сторону, отвернулась. Я понял, что её родители меня не оценили, и девушка показала, что подходить нежелательно. Став вертеть головой, взгляд наткнулся на стоящую у стенки с мамашей миловидную, но высокую и нескладную девушку. Недолго думая, взял и пригласил её на танец. Девица благосклонно соизволила, и мы сделали несколько кругов по залу. Я что-то рассказывал, а девушка слушала или отвечала. Когда музыка закончилась, подвёл её к маме. Девушка скромно сказала:

– Благодарю, сударь, с вами было очень интересно.

– А с вами, сударыня, очень легко танцевать и общаться.

Я бы не сказал, что мне было очень легко с ней танцевать из-за её комплекции, но пусть у девушки останутся приятные воспоминания от праздника, несмотря на то, что это пока был её единственный танец за вечер. Затем я решил направиться в зал с накрытыми столами и поесть. Здесь снова было людно, потому, как многие почтенные и возрастные гости переместились сюда, за бокалом вина беседуя о делах великих. Рассматривая адмиралов и запихивая в рот очередной бутерброд, оказался застигнутым врасплох за этим важным делом.

– Сударь, вы танцам предпочитаете еду?

Я повернулся, увидев подошедшую "жирафу", которая была даже выше меня. Хотя, что я со своими 170-ю сантиметрами выделываюсь – мелкий «клоп». Может, с возрастом вытянусь ещё сантиметров на 10-20. Между тем девушка продолжила разговор:

– Меня зовут Валентина.

– Матвиенко?

– Нет, Приходины мы. Папа служит в Адмиралтействе, он капитан 2 ранга.

– А я гардемарин Сашка Михайлов, нахожусь на гособеспечении, так как сирота.

– Пойдёмте, ещё потанцуем, а то тут совсем скучно.

– Скука – вещь относительная, потому что всё зависит от личного настроя. К тому же, даже стоя у стены в одиночестве, можно делать интересные наблюдения.

– Замечать ошибки танцующих?

– Нет, ошибки бывают у всех, тем более мы не мастера танцев. Можно наблюдать за людьми и смотреть, на каких животных они похожи. Ведь это может многое рассказать о характере человека. Видишь, стоит мужик с адмиральскими эполетами, а лицо у него, словно у крысы.

– Точно, а вон офицер напоминает молочного поросёнка.

– Где? Ага, похож. Только мне кажется, Валя, что это не поросёнок, а целый свин. А вот мужик на собаку похож.

– А эта дама на белку.

Мы простояли, разглядывая народ, затем прошлись в танце, а затем просто болтали в зале с едой. Когда Валя подошла к своей маман, высокой и худощавой женщине, та точно также поинтересовалась у девушки об ангажировавшем её морском кавалергарде. Затем она нашла своего мужа, и они обсудили выбор дочки:

– Хм, сирота, это плохо. Разве что пристроить парня на хорошее судно. Если с головой, так и карьеру сделает. Надобно узнать, что за гардемарин такой.

– Конечно, узнай! Ему бы чуть подрасти.

– Вытянется ещё. Видишь, какой он крепенький.

В танце глянув на родителей Валентины, увидел ту же картину, которой занимались практически все присутствующие здесь мамаши. Все они оценивали шансы своих дочерей, а кто-то и не одной, продолжить знакомство с приглашающими их гардемаринами или молоденькими офицерами. Наконец, вечер закончился, и народ стал расходиться. По очереди я подошёл к одной и второй девушкам, поблагодарив их за прекрасный вечер и танцы.

Было поздно, мела метель, и извозчики давно сидели по домам. Так что пешком мы добрели до нашего учебного заведения. Ночью в кубриках училища только и было разговоров, как о бале. Одни рассказывали, а те, кто не попал, слушали и завидовали.